много опомнившись, он заговорил уже более вежливо:
   -  Простите.  Я  ждал  одного  звонка.  Да,  я  -  Лоудер.  С  кем  я
разговариваю?
   - Это брат Гревила Фрэнклина.
   - Правда?
   В ту минуту это не вызвало у него никаких  ассоциаций.  Не  зная  его
лично,  я  представлял  себе  его  таким,  каким   видел,   -   высоким,
светловолосым, лет сорока с небольшим, с весьма эффектной  внешностью  и
соответствующим самомнением. Не было сомнений в том, что он знал толк  в
лошадях,  однако  во  время   телеинтервью   порой   держался   довольно
высокомерно  по  отношению  к  корреспондентам  и,  как  мне  доводилось
слышать, к своим клиентам. Гревил держал у него  своих  лошадей,  потому
что именно там оказалась первая приобретенная им лошадь, доставшаяся ему
в качестве расплаты за долг. Лоудер купил  Гревилу  еще  одну  лошадь  и
хорошо следил за ними, и Гревил заверял меня, что тот весьма  дружелюбен
и с ним всегда приятно общаться по телефону.
   Когда я сам в последний раз разговаривал с Гревилом, он поведал  мне,
что собирается купить еще одну двухгодовалую лошадку и что Лоудер обещал
ему в октябре что-нибудь присмотреть.
   Я рассказал Лоудеру о смерти Гревила,  и  после  недолгого  выражения
сочувствия он отреагировал в полном соответствии с моими предположениями
- не как человек, потерявший близкого друга, а чисто по-деловому.
   - Это никоим образом не отразится на его лошадях, - сказал он. -  Они
полностью принадлежат компании "Саксони Фрэнклин", а не лично Гревилу. Я
могу содержать  их  по  поручению  компании,  действовать  на  основании
полученных мною полномочий. Здесь не может возникнуть никаких проблем.
   - Боюсь, что может, - начал было я.
   - Нет, нет, нет. Дазн Роузез в  субботу  участвует  в  состязаниях  в
Йорке. На  него  большие  надежды.  Я  говорил  об  этом  Гревилу  всего
несколько дней назад. Он всегда просил сообщать ему, хотя сам никогда не
присутствовал на состязаниях.
   - Проблема в том, - сказал я, - что я его брат. Он  оставил  компанию
"Саксони Фрэнклин" мне. Проблема тут же невольно выросла в его глазах.
   - Не может быть! Вы - Дерек Фрэнклин? Тот самый брат? Жокей?
   - Да. Так что.., не могли бы вы выяснить у Уэзерби, могут  ли  лошади
принимать участие в состязаниях до утверждения завещания судом?
   - О Господи, - упавшим голосом отозвался он. Нам обоим было прекрасно
известно, что  профессиональным  жокеям  не  разрешалось  выставлять  на
соревнования своих собственных лошадей. Они могли иметь племенных кобыл,
жеребят, жеребцов-производителей, лошадей для работы, для конной охоты -
одним словом, любых лошадей с  подковами.  Можно  было  даже  держать  и
скаковых, но нельзя было выставлять их на соревнования.
   - Так вы выясните это? - вновь спросил я.
   - Да. - В его голосе слышалось  отчаяние.  -  Дазн  Роузез  должен  в
субботу пробежаться.
   Дазн Роузез на данный момент был лучшим из двух жеребцов Гревила,  за
достижениями которых я регулярно следил по газетам и телевидению. Трижды
победитель в возрасте трех лет,  Дазн  Роузез  несколько  разочаровал  в
четыре года, но теперь, когда ему исполнилось пять, он вернулся  в  свою
лучшую форму и уже трижды побеждал в течение последних трех недель. И на
субботнюю "пробежку" справедливо возлагались немалые надежды.
   - А если Уэзерби запретит лошади участвовать, - вновь раздался  голос
Лоудера, - вы ее продадите? К субботе я  смогу  найти  покупателя  среди
своих клиентов - владельцев лошадей.
   Я был удивлен его настойчивостью и подумал, что  от  Дазн  Роузез  он
ждал чего-то большего, чем просто "пробежки", которых из сезона в  сезон
у него было предостаточно. Лоудер был чрезмерно взбудоражен.
   - Не  знаю,  могу  ли  я  ее  продать  до  утверждения  завещания,  -
нерешительно сказал я. - Вам бы лучше это тоже выяснить.
   - А если можно, продадите?
   - Не знаю,  -  ответил  я,  оставаясь  в  замешательстве.  -  Давайте
подождем, пока все не выяснится.
   - Вы же понимаете, что  нельзя  держать  его  взаперти,  -  продолжал
напирать  он.  -  Ему  предстоит  очередной  сезон.  У  него  еще  много
возможностей. Однако если вы сами не откажетесь от скачек, вы не сможете
выставлять его на состязания. А он не стоит таких жертв с вашей стороны.
Он не является фаворитом на Дерби.
   - Я решу это в течение недели.
   - Но вы же не думаете оставлять скачки? Нет? - В его  голосе  звучала
тревога. - Я ведь читал в  газете  о  том,  что  у  вас  травма,  но  вы
рассчитываете к Рождеству быть в форме, так?
   - Да, вы правы, об этом было написано.
   - Ну вот и хорошо.
   Тревога в его голосе сменилась не менее явным облегчением.  Я  совсем
не понимал  причин  такой  эмоциональности.  Ему  ни  к  чему  было  так
волноваться.
   - Возможно, "Саксони Фрэнклин" может временно  отдать  эту  лошадь  в
чью-то собственность, - предположил я.
   - Э.., э... Кому? Мне? - Его голос прозвучал так, словно это было для
Лоудера идеальным решением.
   - Не знаю, - осторожно ответил я. - Нам надо все выяснить.
   Я почувствовал,  что  не  совсем  доверяю  ему,  хотя  до  того,  как
позвонил,  не  имел  никаких  сомнений.  Лоудер  был  в  пятерке  лучших
инструкторов по скачкам в стране и, естественно, пользовался авторитетом
благодаря своему стабильному успеху.
   - Когда Гревил приезжал навещать лошадей, он был один? - спросил я. -
Я пытаюсь разыскать его знакомых, чтобы сообщить им о смерти.
   - Он никогда не приезжал сюда навещать лошадей. Я был едва  знаком  с
ним, в основном мы разговаривали по телефону.
   - Его похороны состоятся в пятницу в Ипсуиче, - сказал я. - Что, если
я в этот же день заеду в Ньюмаркет, поскольку буду неподалеку,  поговорю
с вами, проведаю лошадей, разберусь при  необходимости  с  какими-нибудь
бумагами?
   - Нет, - категорично отозвался он.  Затем,  уже  несколько  вежливее,
продолжил:
   - Я всегда отговариваю владельцев от посещений  своих  питомцев.  Это
лишь беспокоит лошадей. А я не позволяю делать никаких исключений.  Если
мне зачем-то понадобится ваша подпись, мы договоримся по-другому.
   - Хорошо, - покладисто ответил я, не стремясь особо напирать на него.
- Я буду ждать от вас известий относительно решения Уэзерби.
   Он обещал позвонить и резко положил трубку, оставляя меня в раздумьях
по поводу его поведения, показавшегося мне загадкой без ответа.
   "Может быть, я все придумал?" - но  я  был  уверен,  что  нет.  Часто
оттенки человеческого голоса лучше слышны по телефону, чем при  встрече.
Когда люди спокойны, в трубке хорошо доносятся обертоны их голоса; когда
люди волнуются, голосовые связки напряжены и  обертоны  исчезают.  После
того как Лоудер узнал, что я унаследую Дазн  Роузез,  все  обертоны  его
голоса пропали.

***

   Оставив свои гадания по этому поводу, я вновь задумался над тем,  как
известить друзей Гревила. Должны же они быть, в конце  концов.  Ни  один
человек не жил в вакууме. "Однако, - тут же спохватился я, - случись все
наоборот, у Гревила возникли бы те же проблемы". Он тоже  не  знал  моих
друзей. Наши жизни почти не соприкасались, если не считать наших  с  ним
встреч. Тогда мы болтали чуть-чуть о лошадях, чуть-чуть  о  безделушках,
немного о жизни в целом и о разных там интересных событиях.
   Он, как и я, жил в одиночестве. Гревил ничего не  рассказывал  мне  о
своих любовных увлечениях.
   "Вот беда", - лишь обронил он, когда три года назад  я  обмолвился  о
том, что жившая со мной подруга уехала от меня. "Ерунда, - сказал  тогда
я. - Как встретились, так и разбежались". Как-то я спросил его о жене, с
которой он давно развелся. "Она вновь вышла замуж. Я ее  с  тех  пор  не
видел", - лишь ответил он.
   Мне думалось, что, если бы умер я, он бы известил об этом всех, с кем
я работал, кто меня окружал. Он, возможно,  сообщил  бы  об  этом  моему
инструктору, газетам, публиковавшим новости о скачках. Значит, я  должен
известить тех, кто окружал его: всю "каменную" компанию.  Это  могла  бы
сделать Аннет. Хоть его записная книжка с адресами и пропала, у Джун был
в  распоряжении  компьютер.  И  по   этой   причине   учиненный   разбой
представлялся мне все более бессмысленным. Я снова приходил к  одному  и
тому же выводу: должно быть, украдено что-то еще, и я не знаю что.
   Приблизительно  в  этот  момент  я  вспомнил  о  том,  что,  хоть  из
еженедельника Гревила  выдрали  "Октябрь",  у  меня  все  еще  была  его
записная книжка. Сходив за  ней  в  спальню,  где  оставил  ее  накануне
вечером, я рассчитывал найти в алфавитном разделе в конце имена друзей и
их телефоны, однако этот раздел тоненькой коричневой книжонки, как и все
прочие,   содержал   довольно   скудную   информацию.   Большинство   из
переворачиваемых мною  страниц  были  чистыми,  за  исключением  кратких
записей типа: "Р, приезжает из Бразилии", или "Б, в Париже", или "Купить
для П, цитрин".
   Долистав до марта, я остановился. Тут все было связано со скачками  и
напротив каждого числа было  отмечено  событие.  Я  дошел  до  четверга,
шестнадцатого  марта,  помеченного  словом  "Челтнем".  "Челтнем"   было
обведено  шариковой  ручкой,  рядом  рукой  Гревила  написано:  "Золотой
кубок", а далее другой ручкой подписано: "Дерек победил!"
   От этого у меня на глаза навернулись слезы. Я ничего не мог  с  собой
поделать.
   Мне жутко хотелось вернуть  его,  чтобы  узнать  лучше.  Я  оплакивал
безвозвратную потерю, упущенное  время,  страшно  хотел  поближе  узнать
своего брата, которому  был  далеко  не  безразличен,  который  в  своей
полупустой  записной  книжке  отметил  мою  победу  на  одних  из  самых
престижных соревнований в году.

Глава 4

   В конце книжки было всего  три  телефонных  номера,  и  все  отмечены
только инициалами. Одним из них с инициалами Н.Л. был  телефон  Николаев
Лоудера. Я позвонил по  двум  другим  -  лондонским,  но  там  никто  не
подошел.
   Затем среди других страниц  я  нашел  еще  три  номера.  Два  из  них
оказались ресторанами во всем вечернем великолепии. Записав их названия,
я вспомнил, что в одном в последний раз обедал с Гревилом два-три месяца
назад. Скорее всего это было двадцать пятого июля, так как телефон стоял
напротив именно этой даты. Я помнил, что ресторан был индийским и мы ели
невероятно острый кэрри.
   Со вздохом  перевернув  несколько  страниц,  я  позвонил  по  номеру,
записанному второго сентября.
   Номер был не лондонский, с ничего не говорящим мне кодом.  Я  слушал,
как на другом конце шел вызов, и уже был готов положить трубку, когда  к
телефону наконец подошли и до меня донесся низкий голос с придыханием:
   - Алло!
   - Здравствуйте, - ответил я. - Я звоню от имени Гревила Фрэнклина.
   - Кого?
   - Гревила Фрэнклина, - медленно и отчетливо произнес я.
   - Одну минуту.
   Последовало долгое молчание,  затем  до  меня  донесся  звонкий  стук
каблучков и, решительно взяв трубку, женщина заговорила высоким сердитым
голосом.
   - Какая дерзость! - сказала она. - Не смей больше звонить. Я не желаю
слышать твое имя в этом доме.
   Не успел я раскрыть рот, как она бросила трубку. Ошарашенно глядя  на
свой аппарат, я испытывал чувство, словно мне в рот влетела оса.
   "Кто бы она ни была, - криво усмехнувшись, подумал я, - она  вряд  ли
бы захотела послать цветы на похороны, хотя, может быть, и  обрадовалась
бы, узнав о его смерти". Я никак не представлял  себе,  чем  Гревил  мог
вызвать такую бурную реакцию с ее стороны. Вся беда была в том, что я не
знал  его  достаточно  хорошо,  чтобы  сделать  какое-нибудь  достаточно
правдоподобное предположение.
   Где-то в душе радуясь тому, что в книжке больше не было телефонов, по
которым я мог бы позвонить, я посмотрел на его  немногочисленные  записи
больше из любопытства, чем в надежде найти что-нибудь для себя полезное.
   Он отметил дни, когда его лошади принимали участие  в  соревнованиях,
опять же инициалами. Д. Р. - Дазн Роузез  -  появлялись  чаще  других  с
неизменно следовавшими за ними цифрами,  например,  300  при  8,  что  я
принял за величину ставки при шансах на победу. Под этими цифрами стояли
другие, в кружках, и, посмотрев в таблицы, я понял,  что  они  означали,
какой была лошадь на финише. Три последних выступления,  против  которых
стояла обведенная кружком единица, вылились Гревилу соответственно в 500
при 14, 500 при 5, 1000  при  б  к  4.  Шансы  в  планируемой  субботней
"пробежке" могли быть еще выше.
   Вторая  лошадь  Гревила  -  Джемстоунз,   фигурировавшая   как   "Д",
состязалась шесть раз, победив лишь однажды, но ощутимо: 500 при  100  к
6.
   Для владельца лошадей он был не слишком азартен. По  моим  подсчетам,
общей чистой прибыли у него было больше, чем у многих других владельцев.
Выигранные  деньги,  как  я  мог  предположить,  полностью  окупали  как
содержание, так и стоимость самих лошадей, и в основном поэтому ему  как
бизнесмену нравилось их держать.
   Я машинально  продолжал  листать  книжку  дальше  и  среди  последних
страниц, озаглавленных "Для заметок", увидел многочисленные  каракули  и
какие-то цифры.
   Подобные каракули многие  рисовали,  например,  говоря  по  телефону:
разные  заштрихованные  квадратики,  зигзаги,  крестики.   На   соседней
странице было записано уравнение: CZ=Cxl,7. Для Гревила здесь  было  все
предельно ясно, мне же это ни о чем не говорило.
   Перелистнув еще одну страницу, я увидел несколько  номеров,  подобные
которым были записаны и у меня в записной книжке: паспорт, счет в банке,
страховка. Ниже маленькими печатными буквами в столбик стояло лишь  одно
слово - Дерек. И я опять вздрогнул,  увидев  свое  имя,  написанное  его
рукой.
   Глядя на расположение букв, я задумался, не использовал ли Гревил мое
имя в качестве какой-то мнемоники, а может, оно  ничего  и  не  значило,
так, каракули? Ответить на это не представлялось  возможным.  Вернувшись
на несколько страниц, я увидел то, что уже попадалось мне  на  глаза,  -
надпись, едва заметно сделанная карандашом за день до его смерти.  Но  и
во второй раз она говорила мне не больше, чем в первый.
   "Конингин Битрикс?" - писал он. Два слова со знаком вопроса.  "Кличка
лошади? - наугад предположил я. - Может быть, он собирался  ее  купить?"
Моя голова была склонна работать именно  в  этом  направлении.  Затем  я
подумал, что он мог  написать  сначала  фамилию,  как,  например,  Смит,
Джейн; и, возможно, собирался встретиться с  некой  Битрикс  Конингин  в
Ипсуиче.
   Вернувшись к "лошадиной" версии,  я  позвонил  своему  тренеру  Майло
Шенди, который осведомился  о  моей  лодыжке  и  попросил  не  тянуть  с
выздоровлением.
   - Через пару недель я сяду в седло, - сказал я.
   - Это уже кое-что. Поделай массаж. От одной только  мысли  мне  стало
больно. Я дал обещание, вовсе не собираясь его  выполнять,  и  справился
насчет Конингин Битрикс, назвав имя по буквам.
   - Не знаю лошади  с  таким  именем,  но  я  могу  выяснить  утром.  Я
поинтересуюсь у Уэзерби, есть ли вообще такая кличка, и, если они скажут
"да", значит, эта лошадь не заявлена на состязания.
   - Огромное спасибо.
   - Ерунда. Я слышал, у тебя умер брат. Вот несчастье.
   - Да... А откуда ты знаешь?
   - Мне сейчас звонил Николас Лоудер и рассказал про твою  дилемму.  Он
хотел, чтобы я убедил тебя отдать ему Дазн Роузез.
   - Вот идиотизм. Я имею в виду его звонок. Он усмехнулся.
   - Я так ему и сказал. Я ответил, что мне  это  раз  плюнуть,  но  он,
кажется, меня не понял. В любом случае это ничего бы не  решило.  Жокеям
не разрешается держать скаковых лошадей для соревнований. Даже если ты и
предоставишь ему  свою  лошадь,  все  равно  будет  считаться,  что  она
принадлежит тебе.
   - Нет сомнений, что ты прав.
   - Голову на отсечение.
   - А Лоудер ведь играет в тотализатор, да? - спросил я. -  И  довольно
активно...
   - Я слышал, что да.
   - Он сказал, что Дазн Роузез бежит в Йорке в субботу.
   - В таком  случае,  может,  мне  поставить  за  тебя?  Кроме  запрета
выставлять лошадей на состязания жокеям не разрешалось и делать  ставки.
Однако это всегда можно было обойти, например, при помощи верных друзей.
   - Пока, пожалуй, не стоит, - ответил я. - Но в любом случае спасибо.
   - А ты не против, если я на него поставлю?
   - Что ж, пожалуйста. В том  случае,  если  Уэзерби  допустит  его  до
состязаний.
   - Да, загадочка, - отозвался  он.  -  Приходи  как-нибудь  выпить  по
рюмочке, заглядывай вечерком.
   Я пообещал ему заглянуть.
   - И смотри, поосторожнее там.
   Положив трубку, я улыбнулся  его  прощальной  фразе.  Жокеям  платили
вовсе не за осторожность. Для них это не было главным. Майло пришел бы в
ужас, если бы я последовал его совету.

***

   Утром Брэд  отвез  меня  в  банк,  клиентом  которого  была  компания
"Саксони Фрэнклин",  где  я  встретился  с  его  менеджером.  Молодой  и
энергичный, он говорил нарочито медленно, словно ожидая, пока его клиент
сообразит. "Может быть, это он глядя на мои костыли?" - подумал я. Через
пять минут он понял, что я не слабоумный.  Затем  он  поведал  мне,  что
Гревил взял в банке солидную сумму, и  выразил  надежду  на  то,  что  я
расплачусь с банком.
   - Полтора миллиона американских долларов наличными.
   - Полтора миллиона долларов? - переспросил я, пытаясь не  показывать,
что от его сообщения у меня чуть не перехватило дыхание. - На что?
   - На приобретение  алмазов.  За  алмазы,  купленные  у  "Ди-ти-си"  -
"Си-эс-о", обычно платят наличными, в американских долларах.
   Для менеджеров банков, расположенных  вокруг  Хэттон-Гарден,  похоже,
это было не в диковинку.
   - Он не занимается.., не занимался алмазами, - возразил я.
   -  Он  решил  расширить  сферу  деятельности,  и   мы,   естественно,
предложили ему свои услуги. Ваш брат долгие годы был нашим клиентом и, к
вашему сведению, честным и добросовестным бизнесменом. Мы ценим это.  Мы
несколько раз давали ему ссуды, и он всегда  аккуратно  расплачивался  с
нами точно в срок. - Он откашлялся.  -  Эта  ссуда,  взятая  три  месяца
назад, должна быть  погашена  в  течение  пяти  лет,  и,  поскольку  она
предоставлена компании, а не вашему брату лично, сроки, несмотря на  его
кончину, останутся неизменными.
   - Да, понимаю, - сказал я.
   - Насколько я понял  из  нашего  вчерашнего  разговора,  вы  намерены
продолжать дело брата?
   Вместо некоторой тревоги в его голосе мне  слышалось  облегчение.  Но
почему? Или я чего-то недопонимал?
   - Вы располагаете какими-нибудь гарантиями?
   - Соглашение. Мы дали ссуду под капитал "Саксони Фрэнклин".
   - Все камни?
   - Столько, сколько  понадобится,  чтобы  рассчитаться  с  долгом.  Но
главной гарантией всегда были честность и деловые качества вашего брата.
   - Я не специалист по камням, - сказал я, - так что, вероятно,  продам
компанию после утверждения завещания.
   Он безмятежно кивнул.
   - Возможно, это правильное решение.  Мы  рассчитываем,  что  "Саксони
Фрэнклин" расплатится с долгом в срок, но мы не против переговоров с  ее
покупателями.
   Он дал мне подписать кое-какие бумаги и попросил у меня образцы  моей
подписи, чтобы я мог ставить свое имя на чеках  "Саксони  Фрэнклин".  Не
спросив о моем опыте как бизнесмена, он пожелал мне удачи.
   Я поднялся на свои костыли и пожал ему руку, думая о том, чего так  и
не сказал.
   Не сказал я ему о том, что я жокей, отчего весь Хэттон-Гарден мог  бы
запаниковать. И я не сказал ему, что, если Гревил  и  купил  алмазов  на
полтора миллиона долларов, я понятия не имел, где они.

***

   - Алмазы? - переспросила Аннет. - Но я же говорила вам, что  алмазами
мы не занимаемся.
   - Менеджер банка  уверяет,  что  Гревил  недавно  приобрел  некоторое
количество. Где-то в "Ди-ти-си" - "Си-эс-о".
   - Центральное торговое объединение? Это "Де Бирс".  "Ди-ти-си"  -  их
компания по продаже алмазов. Нет, нет. - Она встревоженно посмотрела мне
в лицо. - Не может быть. Он ничего об этом не говорил.