Дик Фрэнсис
   На полголовы впереди

      Dick Fransis. The edge. - М.: ЗАО Изд-во ЭКСМО-Пресс, 1999
      Перевод с английского А. Иорданского


      Отсканировала Аляутдинова А.Х.


      ГЛАВА 1

      Я шел за Дерри Уилфремом, благоразумно держась шагах в пятидесяти по-
зади, когда  он споткнулся, упал ничком на мокрый  асфальт и остался лежать
без движения. Я остановился. Несколько рук протянулись к нему, чтобы помочь
встать, и я увидел, как  на  лицах тех, кто оказался поблизости,  появились
недоумение, испуг, ужас. Мне же при  виде этого пришло в голову только одно
словцо, краткое и крепкое, но вслух я его так и не произнес.
      Дерри Уилфрем  лежал ничком не шевелясь,  а мимо него  проехали шагом
четырнадцать жокеев на лошадях: в 3.30 на Йоркском ипподроме начинался оче-
редной заезд. Ежась под холодной октябрьской моросью, промокшие жокеи коси-
лись на него без особого любопытства, целиком поглощенные предстоящей скач-
кой. Нетрудно было догадаться, что они подумали: вот лежит пьяный. Не такое
уж редкое  зрелище на ипподроме  ближе к вечеру. Погода скверная, неуютная.
Лежит пьяный, ну и пусть себе лежит.
      Я  незаметно  отступил немного назад и продолжал смотреть.  Несколько
человек из  тех, кто стоял ближе всего  к Уилфрему,  когда он упал,  начали
бочком отходить, поглядывая вслед удалявшимся лошадям: им не терпелось пос-
мотреть заезд. Кое- кто нерешительно  переминался  с ноги на ногу: надо  бы
идти, но как-то неудобно. А один, самый сознательный, кинулся за помощью.
      Я не спеша подошел  к открытой двери бара рядом с паддоком  [Паддок -
огороженная площадка около скаковой дорожки, где перед заездами лошадей го-
товят к скачке. (Здесь и далее - прим. пер.)], откуда выглядывали посетите-
ли. Внутри  бара толпились еще  не совсем просохшие зрители, созерцая жизнь
из вторых рук - по кабельному телевидению.
      Один из стоявших в дверях спросил меня:
      - Что с ним?
      - Представления не  имею, - ответил  я, пожав плечами. - Пьян, должно
быть.
      Проталкиваться в бар я  не стал, а остался стоять у двери  так, чтобы
не бросаться в глаза, словно деталь пейзажа, - просто стоял под выступающим
вперед карнизом, стараясь, чтобы мне не капало за шиворот.
      Тот, сознательный, прибежал назад; за ним шел грузный  человек в фор-
менной одежде - санитар из Бригады Святого Иоанна  [Бригада "Скорой помощи"
Святого Иоанна - благотворительное общество в Великобритании, которое орга-
низует  специальные  посты во время массовых мероприятий, оказывает  первую
помощь пострадавшим  и т.п.]. К этому  времени Уилфрема уже  перевернули на
бок и развязали ему галстук, но при появлении официального лица все с явной
радостью расступились. Санитар  перевернул  Уилфрема на спину и решительным
тоном сказал что-то в микрофон своей рации. Потом он запрокинул голову Уил-
фрема и принялся делать ему искусственное дыхание рот в рот.
      Я подумал,  что ни при  каких обстоятельствах не согласился бы приль-
нуть ртом к губам Уилфрема.
      Возможно, когда совсем не знаешь человека, сделать это легче. Нет, ни
за что, даже ради спасения его жизни. Хотя я предпочел бы, чтобы он остался
жив. Быстрым шагом подошел еще один человек - худой, в плаще. Я его узнал -
это был ипподромный врач. Дотронувшись до плеча санитара, он велел  ему пе-
рестать и сначала приложил пальцы к шее Уилфрема, а потом приставил стетос-
коп к его  груди под расстегнутой  рубашкой. После долгой  дваузы,  которая
длилась, наверное, не меньше минуты, он выпрямился и  что-то сказал санита-
ру, засовывая стетоскоп в карман плаща. Потом так же поспешно  ушел, потому
что вот-вот должен был начаться заезд,  а во время заезда врач должен нахо-
диться у самой дорожки, чтобы оказывать помощь жокеям.
      Санитар еще немного поговорил по рации, но вдохнуть воздух в замершие
легкие больше не пытался. Вскоре появились несколько его  коллег с носилка-
ми, уложили на них тело и унесли, деликатно укрыв одеялом серебристые воло-
сы, мятый темно-синий костюм и остановившееся каменное сердце.
      Люди, кучкой стоявшие  вокруг, с облегчением разошлись. Двое или трое
направились прямиком в бар.  Человек,  который раньше спрашивал меня, задал
вновь пришедшим тот же вопрос:
      - Что с ним?
      - Умер, - лаконично ответил один из  них, хотя все было и так ясно. -
Господи, мне надо выпить.
      Он стал  проталкиваться к  стойке, а стоявшие у двери  зрители, и я в
том числе, вошли вслед за ним, чтобы послушать.
      - Просто упал и умер. - Он  потряс головой. - Вот уж поневоле задума-
ешься. - Он попытался привлечь внимание бармена. - Слышно было, как он хри-
пел... А потом взял и перестал.  Он был уже мертвый, когда подошел этот, из
"Скорой помощи". Бармен, двойной джин. Нет, лучше тройной.
      - А кровь была? - спросил я.
      - Кровь? - Он покосился в мою сторону. - Конечно, нет.  При сердечном
приступе крови не бывает... Бармен, джин с тоником...  совсем немного тони-
ка... поскорее, если можно.
      - А кто он такой? - спросил кто-то.
      - Откуда я знаю? Так, бедняга какой-то.
      На экране телевизора  начался заезд, и все, включая меня, повернулись
и стали смотреть, хотя потом я не смог бы сказать, кто его выиграл. Теперь,
когда Дерри Уилфрем мертв, выполнить  задачу,  стоявшую  передо мной, будет
намного труднее, а может быть,  в  ближайшее время и вообще невозможно.  По
сравнению с этим результаты заезда в 3.30 не имели никакого значения.
      Я вышел из бара, когда все начали расходиться после заезда, и некото-
рое время бесцельно  бродил вокруг, стараясь заметить еще чтонибудь необыч-
ное и, как бывало чаще всего,  ничего такого не обнаружив. В первую очередь
я высматривал кого-нибудь,  кто мог бы  разыскивать Дерри Уилфрема,  и  для
этого  покрутился  у дверей пункта "Скорой  помощи",  но никто про него  не
спрашивал. Вскоре из громкоговорителей донеслось объявление: всех, кто при-
был на скачки вместе с мистером Д. Уилфремом, просили подойти к секретарю в
управлении ипподрома.  Я немного покрутился  и там, но на приглашение никто
не откликнулся.
      Тело Уилфрема на  "Скорой помощи" увезли  в морг, и  через  некоторое
время я на своей скромной "Ауди" тоже покинул ипподром. Ровно в пять я, как
и было велено, позвонил из машины своему непосредственному начальнику Джону
Миллингтону.
      - Что значит - умер? - возмутился он. - Не может быть.
      - Сердце остановилось, - сказал я.
      - Его кто-то убил?
      Ни он, ни я не удивились бы, если бы так и случилось, но я сказал:
      - Нет, никаких признаков убийства. Я весь день за ним следил.  Не ви-
дел, чтобы  кто-нибудь его толкнул,  ничего такого. И крови, повидимому, не
было. Ничего подозрительного. Просто умер.
      - Черт! - сердито  произнес  он, словно в этом  могла  быть моя вина.
Джон Миллингтон, отставной  полицейский (в чине главного инспектора), а те-
перь заместитель  начальника  службы безопасности Жокейского клуба, похоже,
до  сих  пор  так и не смог примириться с тем, что меня каким-то непонятным
образом негласно зачислили в штат его  отдела, хотя за три года моей работы
там мы  с ним выдворили с ипподромов немало  мерзавцев. "Какого дьявола, он
же не профессионал! - запротестовал он, когда меня представили ему в качес-
тве свершившегося факта, а не просто идеи. - Что за нелепая затея!"
      Теперь  он больше  не  говорил, что это  нелепая  затея, но  близкими
друзьями мы так и не стали.
      - Спрашивали про него? - поинтересовался он.
      - Нет, никто.
      - Вы уверены?
      Как всегда, мои способности явно вызывали у него сомнения.
      - Да, безусловно.
      Я рассказал о том, как сторожил под разными дверями.
      - Ну а с кем он встречался? До того, как отдал концы?
      - По-моему,  ни  с  кем, разве что рано утром, еще до того, как я его
засек. Во всяком случае, никого не разыскивал. Сделал пару ставок в "тотош-
ке", выпил  несколько кружек пива, а потом разглядывал  лошадей и следил за
скачками. Сегодня дел у него было немного.
      Миллингтон произнес вслух то  самое  крепкое словцо, которое я раньше
оставил при себе.
      - И теперь нам начинать все сначала, - сердито сказал он.
      - Да, - согласился я.
      - Позвоните мне в понедельник утром, - приказал Миллингтон.
      - Хорошо, - ответил  я и положил трубку. Сегодня суббота. Воскресенье
- мой законный выходной, и понедельник тоже, если только не  происходит ни-
чего серьезного. Я понял, что в этот понедельник мне выходного,  похоже, не
видать. Миллингтон, да и вся служба безопасности вместе с правлением Жокей-
ского клуба, до сих пор никак не могли пережить неудачу,  которую потерпели
в суде, лишившись верного шанса упрятать за решетку, вероятно, самого гнус-
ного из негодяев, подстерегающих свою  добычу  за  кулисами скачек. Джулиус
Аполлон Филмер был обвинен в преступном сговоре с  целью убийства помощника
конюха, который имел неосторожность в пьяном виде заявить во всеуслышание в
одном из пабов Ньюмаркета [Город к северу от Лондона, где расположен извес-
тный ипподром], будто знает коечто про этого такого-сякого мистера Филмера,
за что этого сукина  сына могут вышибить со скачек еще быстрее,  чем Шергар
выиграл дерби. Два дня спустя незадачливого помощника конюха нашли в канаве
со сломанной шеей  и полиция (при содействии Миллингтона) предъявила Джули-
усу Филмеру, казалось бы, неопровержимое обвинение, установив, что убийство
было заказано и спланировано им.
      Но потом, в день суда, с  четырьмя  свидетелями  обвинения  произошло
что-то странное.  У одной свидетельницы случился  нервный припадок, и  ее в
истерике отвезли в психиатрическую  больницу.  Один вообще исчез - впослед-
ствии его видели в Испании. А  двое по непонятной причине начали путаться в
своих показаниях относительно фактов, которые  до  того  помнили  абсолютно
точно.  Защита  вызвала в качестве свидетеля некоего симпатичного  молодого
человека, который под присягой заявил, что мистер Филмер и близко не подхо-
дил к отелю  в  Ньюмаркете, где,  как  предполагалось, состоялся сговор,  а
вместо этого всю ночь  провел в деловых переговорах с ним за  пятьсот кило-
метров оттуда, в мотеле (счет  из  которого был предъявлен суду). Никто  не
сообщил присяжным, что этот молодой человек с прекрасными манерами, негром-
ким голосом и в безупречном костюме  без единого пятнышка в этот момент уже
отбывал срок за мошенничество и прибыл  в суд в тюремном фургоне. Почти все
остальные, кто находился  в  зале суда - адвокаты,  полицейские  и даже сам
судья, - знали, что этого симпатичного молодого человека в тот вечер отпус-
тили под залог и что, хотя  убийцу еще не нашли, убийство помощника конюха,
вне всякого сомнения, организовал Филмер.
      Джулиус Аполлон Филмер с самодовольной ухмылкой  выслушал вердикт "не
виновен" и крепко  обнял своего адвоката. Правосудие было посрамлено. Роди-
тели помощника конюха проливали горькие слезы на его могиле, а члены Жокей-
ского клуба в полном составе  скрежетали  зубами.  Миллингтон поклялся, что
рано или поздно, так или иначе, но доберется до Филмера, и теперь это стало
для него сродни кровной мести: погоня за этим мерзавцем вытеснила у него из
головы почти все остальное.
      Он потратил  массу времени, обходя  пабы Ньюмаркета, хотя до него там
уже побывала полиция, пытаясь выяснить, какими именно сведениями, порочащи-
ми Филмера, мог располагать Пол Шеклбери - так звали убитого  помощника ко-
нюха. Этого никто не знал или же не хотел говорить. А можно ли винить чело-
века, если он не хочет идти на риск, что его найдут мертвым в канаве?
      Больше повезло Миллингтону со свидетельницей, у которой случилась ис-
терика, - она к этому времени была уже дома, но ее все еще время от времени
начинало трясти. Она работала горничной в том отеле,  где состоялся сговор.
Она слышала - и первоначально была готова показать под присягой, что слыша-
ла, - как Филмер сказал какому-то неизвестному мужчине: "Если он умрет, те-
бе светят пять кусков, и еще пять  - тому,  кто его  замочит. Так что иди и
все устрой". Она вешала в ванной чистые полотенца, когда эти  два человека,
разговаривая между собой, вошли в номер из коридора. Филмер тут же выпрово-
дил ее, и разглядеть второго она  не успела. Эти слова она запомнила точно,
хотя, конечно, только  потом догадалась, что они могли означать. Догадалась
по слову "замочит", которое ей особенно запомнилось.
      Через месяц после суда Миллингтон  сумел  добиться  от нее неохотного
признания, что  ее угрозами заставили  не давать показаний. Кто ей угрожал?
Какой-то неизвестный мужчина. Но она будет это отрицать. Она будет отрицать
все, у нее снова случится припадок. Этот человек пригрозил, что ее шестнад-
цатилетней дочери не поздоровится.  "Не  поздоровится..." Он во всех жутких
подробностях описал, что именно ее ждет. Миллингтон, прекрасно умеющий ула-
мывать людей, когда нужно, с помощью множества заманчивых обещаний (которые
необязательно намеревался выполнить) уговорил ее провести несколько дней на
ипподроме, в служебных помещениях, расположенных в различных местах с хоро-
шим обзором, откуда она, находясь в полной безопасности,  должна была смот-
реть в окно. Она будет сидеть  со всеми удобствами, в тени, никому не види-
мая, а  он укажет ей на нескольких людей. Она очень боялась и поехала в па-
рике и темных очках. Очки Миллингтон заставил ее снять. Усевшись  в кресло,
она оглянулась на меня - я молча стоял сзади.
      - Не обращайте  на него внимания, -  сказал Миллингтон. -  Это просто
предмет обстановки.
      В дни скачек мимо этих окон проходила вся публика -  поэтому, разуме-
ется, окна и были расположены там,  где они были расположены. За три долгих
дня, проведенных на  протяжении одной недели на трех ипподромах, Миллингтон
указал ей почти на всех  известных  нам сообщников и приятелей Филмера,  но
каждый раз она отрицательно качала головой. Во время  четвертой попытки, на
следующей неделе, мимо прошел сам Филмер, и я подумал было, что у нее снова
начнется истерика. Но  хотя горничная задрожала, заплакала и принялась умо-
лять нас еще раз поклясться, что он никогда об этом не узнает, она осталась
на своем  посту. И  вскоре после этого повергла нас  в изумление, указав на
проходившую мимо группу людей, о связи которых с Филмером мы  до  сих пор и
не догадывались.
      - Это он, - задыхаясь от  волнения,  сказала она. - О господи...  Это
он. Я узнала бы его где угодно.
      - Который? - быстро спросил Миллингтон.
      - В темно-синем... с такими  седыми  волосами. О господи... Только бы
он не узнал...
      В голосе ее звучала паника. Миллингтон принялся ее  успокаивать, но я
слышал только начало, потому что быстро выскочил на улицу и тут же замедлил
шаг, влившись в  поток зрителей, которые  возвращались от паддока  на  свои
места перед очередным заездом. Человек в темно- синем костюме с серебристы-
ми волосами  шел не спеша вместе с толпой. Я осторожно следил за ним до са-
мого вечера, и за это время он только однажды вступил в контакт с Филмером,
да и то как будто случайно, словно они были незнакомы. Внешне это выглядело
так, будто человек в темно-синем костюме всего лишь спросил у  Филмера, ко-
торый час. Филмер взглянул на часы и что-то сказал. Темно-синий костюм кив-
нул и отошел. Все  ясно, темно-синий костюм - человек Филмера, но  никто не
должен этого заметить: точь-в-точь как у нас с Миллингтоном.
      Когда все начали  разъезжаться с ипподрома, я последовал за темно-си-
ним костюмом и из машины позвонил Миллингтону.
      - Он едет  на "Ягуаре",  - сказал я. - Номер  А-576-РОО. Он говорил с
Филмером. Это тот, кто нам нужен.
      - Правильно.
      - Как наша дама? - спросил я.
      - Кто? А,  эта? Мне пришлось  послать Гаррисона, чтобы он проводил ее
до самого Ньюмаркета. Она опять  наполовину  в истерике. Ты все еще  видишь
нашего человека?
      - Да.
      - Я позвоню позже.
      Гаррисон был одним  из штатных сотрудников Миллингтона - бывший поли-
цейский, грузный, добродушный, ему  оставалось  всего несколько лет до пен-
сии. Я никогда не имел с ним дела,  но  хорошо  знал его в лицо, как и всех
остальных. Мне пришлось долго привыкать к такому положению, когда я вошел в
состав команды, а все остальные этого не знали; я чувствовал  себя каким-то
призраком. Я  всегда был человеком  незаметным. Двадцать девять лет, рост -
метр восемьдесят два, вес - семьдесят шесть килограммов, волосы каштановые,
глаза карие, особых примет, как  пишут  в протоколах, не имеется. Я  всегда
был частью бурлящей ипподромной  толпы  - изучал программку, слонялся, раз-
глядывал лошадей, смотрел заезды, время от времени делал ставку-другую. Это
не составляло труда, потому что множество других людей постоянно были заня-
ты тем же самым. Я был всего одной из овечек в пасущемся стаде. Каждый день
я приходил  иначе одетым и никогда ни с кем не знакомился, так что мне час-
тенько становилось одиноко, но все равно было интересно.
      Я знал в лицо всех жокеев  и тренеров и очень многих владельцев лоша-
дей, потому что для этого достаточно иметь только хорошее зрение и програм-
мку. Но  я  знал еще и много чего из их биографий, потому что немалую часть
детства и  юности провел на ипподромах, куда меня  брала с собой помешанная
на скачках  пожилая тетя, которая  меня вырастила. Благодаря ее познаниям и
острому языку я стал настоящим ходячим  банком данных. А когда мне было во-
семнадцать, она умерла, и я семь  лет бродил по свету. Вернувшись, я уже не
был похож на прежнего зеленого юнца,  и те, кто меня когда-то немного знал,
скользили по мне безразличным взглядом.
      Окончательно вернулся в Англию я потому, что в двадцать пять лет стал
полноправным наследником и тети, и отца - их душеприказчики ждали моих рас-
поряжений. Раньше  я время от времени переписывался с  ними, и они довольно
часто переводили мне деньги в разные глухие места, но когда  я  вошел в ти-
хий, весь в книжных полках кабинет старшего партнера фирмы "Корнборо, Кросс
и Джордж",  Клемент Корнборо хмуро поздоровался  со мной, не  вставая из-за
стола.
      - Вы случайно  не... э-э-э... - произнес  он, глядя через  мое плечо,
как будто ждал кого-то другого.
      - Ну да, это я. Тор Келси.
      - Господи боже! - Он медленно встал и, наклонившись через стол, подал
мне руку. - Но вы изменились. Вы... э-э-э...
      - Вырос, возмужал и потолстел, - сказал  я, кивнув. - И к тому же еще
и загорел, потому что некоторое время провел в Мексике.
      - Я... э-э-э... заказал обед, - с сомнением в голосе сказал он.
      - Прекрасно, - отозвался я.
      Он повел меня в такой же тихий ресторан, заполненный такими  же пове-
ренными в делах, которые сдержанно кивали ему. За ростбифом он сообщил, что
зарабатывать на жизнь мне никогда не будет необходимости (это я  уже знал),
и тут же спросил, чем я намерен заниматься, - вопрос, ответить на который я
не мог. Я семь лет  учился  жить,  а  это совсем другое - формально никакой
профессии у меня не было. В канцеляриях у меня начиналась  клаустрофобия, и
ни к  каким наукам я склонности не  проявлял. Я  разбирался в механизмах  и
неплохо работал  руками.  Особым честолюбием не отличался. Предприниматель-
ской жилки от отца не унаследовал, но, с другой стороны, было маловероятно,
что я пущу на ветер оставленное им состояние.
      - Что вы делали все это время? - спросил старый Корнборо, мужественны
пытаясь поддержать разговор. - Вы ведь побывали в разных интересных местах,
правда?
      Нет ничего скучнее, чем рассказы о приключениях, подумал я. Самому их
переживать гораздо интереснее.
      - Большей частью имел дело с лошадьми, - вежливо ответил я. - Австра-
лия, Южная Америка, Соединенные Штаты, да мало ли где еще. Скаковые лошади,
пони для поло, много занимался родео. Поработал и в цирке.
      - Господи.
      - Но теперь отрабатывать проезд куда-ниб