чим от него письмо по поч-
те, в чем я сильно сомневаюсь.
      Гидеону пригрозили чем-то таким, что  страшнее  смерти,  подумал я. И
эта угроза наверняка касалась оставшихся в живых - угроза, которая останет-
ся в силе навсегда.
      - У мистера Гидеона есть дочери, - сказал я. Генерал кивнул:
      - Три. И пятеро внуков. Его жена умерла много лет назад - вы, вероят-
но, знаете. Я вас правильно понял?
      - Что дочери  и внуки оказались  заложниками? Да. Как вы считаете, им
это могло быть известно?
      - Точно знаю, что не  было, - ответил генерал. - Сегодня я  говорил с
его старшей дочерью. Приятная, неглупая женщина лет пятидесяти. Гидеон зас-
трелился вчера вечером,  они полагают, что  около пяти, но  обнаружили  его
только через несколько часов,  потому что он сделал это в парке.  Сегодня я
побывал у них. Его дочь Сара говорит, что в последнее  время  он был крайне
подавлен, и чем дальше, тем сильнее, но причину она не  знает.  Он не хотел
об этом говорить. Сара, конечно, была в слезах, и еще она, конечно, считает
себя виноватой, что этого не предотвратила.  Но она никак не могла это пре-
дотвратить: остановить человека, который решил покончить с собой, почти не-
возможно, никого нельзя заставить продолжать жить. Разве что посадить его в
тюрьму, разумеется. Так или  иначе, если она и была заложницей, то  об этом
не знала. И считает себя виновной не из-за этого.
      Я предложил ему один из своих сандвичей, к которым еще не прикасался.
Он рассеянно взял его и начал жевать, а я принялся за другой. "Что делать с
Филмером?" - было явственно написано на его угрюмо нахмуренном лбу.  Я слы-
шал, что неудачную  попытку добиться его  осуждения он воспринял  как  свой
личный промах.
      - После того как вы с Джоном Миллингтоном вышли на Уилфрема, я отпра-
вился к самому Эзре Гидеону, -  сказал он. - Я показал Эзре вашу фотографию
Уилфрема. Мне показалось, что  он тут же упадет в обморок, так  он побелел,
но он все равно ничего не сказал. А теперь, черт побери, мы в один день ли-
шились обеих ниточек. Мы  не знаем, на кого наедет Филмер в  следующий раз,
не знаем, приступил он уже к  действиям или нет, и нам предстоит головолом-
ная задача - засечь того, кого он будет подсылать теперь.
      - Не думаю, чтобы он его уже нашел, - сказал я.  -  Во всяком случае,
не такого подходящего. Их не так уж много, верно?
      - В полиции говорят, что теперь этим стали заниматься люди помоложе.
      Для человека, добившегося  таких  внушительных успехов во всех прочих
отношениях, он  выглядел  непривычно растерянным. Победы быстро забываются,
поражения оставляют  горечь надолго. Я  прихлебывал вино и ждал, когда этот
озабоченный человек снова превратится в боевого командира и развернет пере-
до мной свой план кампании. Однако он, к моему удивлению, сказал:
      - Я не думал, что вы так долго продержитесь на этой работе.
      - Почему?
      - Вы прекрасно знаете почему. Не такой уж вы  тупица. Клемент расска-
зал мне, что куча денег, которую оставил вам отец, за двадцать лет только и
делала, что росла - как гриб. И все еще растет.  Как  целая грибная поляна.
Почему вы не хотите заняться сбором этих грибов?
      Я откинулся на спинку стула, размышляя, что ему ответить. Сам я прек-
расно знал,  почему не  занимаюсь сбором грибов, но не  был уверен, что для
него это будет иметь какой-то смысл.
      - Выкладывайте, - сказал он. - Мне надо это' знать.
      Я встретил его напряженный, сосредоточенный взгляд и вдруг понял, что
его будущий  план, возможно, каким-то  неясным мне образом зависит от моего
ответа.
      - Это не так легко, - медленно начал я. - И, пожалуйста, не смейтесь,
это действительно не так  легко - знать, что ты можешь позволить  себе все,
что угодно. Кроме разве что бриллиантов или чего-нибудь в этом роде. Вот...
Ну, я  и обнаружил, что это не так легко. Я как ребенок, которого пустили в
лавку кондитера  и дали ему полную волю. Пожалуйста,  можешь есть и есть...
можешь жрать,  сколько хочешь, пока не  обожрешься... и стать  жадиной... и
превратиться в какую-нибудь безвольную медузу. Вот почему я держусь подаль-
ше от сластей и  занимаюсь тем, что ловлю мошенников. Не знаю,  годится вам
такой ответ?
      Он что-то буркнул про себя.
      - А искушение сильное?
      - Когда, скажем, на ипподроме в Донкастере стоит собачий холод, моро-
сит дождь и дует ветер, - очень сильное. А в Аскоте, когда светит солнце, я
никакого искушения вообще не испытываю.
      - Давайте говорить серьезно, - сказал он. - Я  спрошу подругому. Нас-
колько вы преданы службе безопасности?
      - Это совсем другое дело,  - ответил я. - Сбором грибов я  не увлека-
юсь, потому  что не хочу потерять себя...  хочу прочно  стоять на ногах.  В
конце концов, грибы бывают и галлюциногенные. Я работаю на вас,  на службу,
а не в банке или на ферме, потому что мне это нравится,  и у меня не так уж
плохо получается, и это полезное дело,  и я не очень умею бездельничать. Но
способен ли я умереть за вас, не знаю. Вас ведь это интересует?
      Его губы дрогнули:
      - Сказано откровенно. А как вы сейчас относитесь к опасности? Я знаю,
что в своих путешествиях вам приходилось изрядно рисковать.
      После короткой паузы я спросил:
      - К какой именно опасности?
      - Ну,  к  физической,  что ли. - Он потер нос и посмотрел мне прямо в
глаза. - Допустим.
      - Что вы хотите мне поручить?
      Мы подошли к сути -  к тому,  ради чего он меня вызвал. Но он все еще
никак не мог решиться.
      Я почему-то чувствовал, что все дело именно в том, что он назвал гри-
бами, это  из-за них он  привык разговаривать  со мной вот  так, как  будто
что-то предлагает, а не  приказывает.  Он действовал бы более прямолинейно,
будь я  младшим офицером в форме. Миллингтон, который  о моих грибах ничего
не знал, не  стеснялся командовать мной,  словно армейский, старшина,  и  в
трудные минуты  бывал довольно резок. Обычно  Миллингтон звал меня  Келси и
только иногда, когда был в хорошем настроении, - Тор. ("Тор? Это еще что за
имя?" - спросил он меня в самом начале. "Это уменьшительное, а полное имя -
Торкил", - сказал  я.  "Торкил? Хм-м.  Вот  уж, действительно...") Себя  он
всегда называл Миллингтоном ("Миллингтон слушает", - говорил он, беря труб-
ку), так же называл его про себя и я: он никогда не предлагал мне звать его
Джоном. Наверное, всякий, кто долго проработал в такой организации, где су-
ществует жесткая иерархия,  должен  считать обращение по фамилии естествен-
ным.
      Все внимание генерала, казалось, было по-прежнему поглощено стаканчи-
ком с виски, который он медленно  крутил в пальцах. Наконец он поставил его
точно посередине картонного кружка для пивных кружек, словно пришел к како-
му-то окончательному решению.
      - Мне вчера звонил  один человек, который занимает такую же должность
в Жокейском клубе Канады.
      Он снова помолчал.
      - Вы когда-нибудь бывали в Канаде?
      - Да, - ответил я. - Однажды  прожил там довольно долго - месяца три.
Главным образом на западе. Калгари, Ванкувер... А оттуда отправился парохо-
дом на Аляску.
      - Ходили в Канаде на скачки?
      - Да, несколько раз, но это было лет шесть назад... И я там никого не
знаю.
      Я умолк, недоумевая, каких ответов он от меня ждет.
      - Вы слышали  об этом поезде?  - спросил он. - О Трансконтинентальном
скаковом поезде с таинственными приключениями?
      - Хм... - Я задумался. - На днях что-то об этом читал. Компания самых
известных в Канаде лошадников отправляется в  увеселительную поездку вместе
со своими лошадьми и по пути будет устраивать скачки на всех ипподромах. Вы
про это говорите?
      - Да. Но там будут не только канадские лошадники.  Кое-кто из Штатов,
кое-кто из Австралии, а кое-кто из Англии. Точнее, из Англии один человек -
Джулиус Филмер.
      - Ах, вот что, - сказал я.
      - Да, вот что. Жокейский клуб Канады  дал свое "добро" на всю эту за-
тею, потому  что она  прогремит на весь мир и,  как они надеются, привлечет
толпы зрителей. Хорошая  реклама для канадского скакового спорта. Вчера мой
тамошний коллега Билл Бодлер сказал мне,  что у него был разговор с фирмой,
которая все  это организует, - они, повидимому, регулярно  общаются, - и он
обнаружил, что в последний момент в списке пассажиров появился Джулиус Фил-
мер. Билл Бодлер, конечно, знает все  про нашу неудачу в суде. Он хотел вы-
яснить, не можем ли мы каким-нибудь образом сделать  так, чтобы нежелатель-
ный  для  них  мистер Филмер не попал на этот престижный поезд. Не можем ли
мы, скажем, объявить его персоной нон грата на всех ипподромах, в том числе
- и особенно  - на канадских. Я сказал ему, что, если бы у нас были основа-
ния лишить его допуска на ипподромы,  мы бы давно это сделали, но он оправ-
дан судом. Мы не можем лишить его допуска за то, что он приобрел двух лоша-
дей у Гидеона. В наше время  никого нельзя просто так лишить допуска на ип-
подром лишь  потому, что нам этого хочется, лишить  допуска можно только за
какое-то нарушение правил.
      Его голос дрожал от ярости, накопившейся в Жокейском клубе и не нахо-
дившей выхода. Он был не из тех, кто легко мирится со своим бессилием.
      - Билл Бодлер все это, конечно, знает,  - продолжал он. - Он сказал -
если мы не можем не допустить Филмера на этот поезд, то не пошлем ли мы ту-
да еще и кого-нибудь из наших  грандов? Хотя все места уже проданы, он вык-
рутил руки организаторам и выбил из них один билет. Он хочет, чтобы кто-ни-
будь из наших распорядителей, или начальник какого-нибудь отдела Жокейского
клуба, или я сам отправился с  ними, чтобы Филмер знал, что он под наблюде-
нием, и не вздумал выкинуть какую-нибудь штуку, которую замышляет.
      - И вы едете? - спросил я с интересом.
      - Нет, не еду. Вы едете.
      - Хм-м... - У меня на мгновение  захватило дух. - Но я вряд ли подхо-
дящая для этого фигура.
      - Я сообщил Бодлеру, - лаконично сказал генерал, - что пришлю ему та-
кого пассажира, которого Филмер знать не будет. Одного из своих людей. Тог-
да, если  Филмер попробует что-нибудь выкинуть - ведь,  в конце концов, это
еще далеко не факт, - мы, возможно, получим  реальную возможность выяснить,
что и как, и поймать его с поличным.
      Господи, как просто это у него звучит, подумал я. И как абсолютно не-
выполнимо. Я сделал судорожный глоток:
      - И что сказал мистер Бодлер?
      - Я его уговорил. Он вас ждет.
      Я удивленно посмотрел на него.
      - Ну, не  именно вас, - сказал  генерал. - Кого-то.  Кого-то довольно
молодого, как я ему сказал, но опытного. Кого-то, кто не будет выглядеть не
на своем месте... - на  его  губах  на  мгновение мелькнула улыбка, - в эк-
спрессе для миллионеров.
      - Но... - начал было  я и умолк. В голове у меня  теснилось множество
важных оговорок и сомнений в своей пригодности для такого дела. Но вместе с
тем как заманчиво!
      - Поедете? - спросил он.
      - Да, - ответил я.
      Он улыбнулся:
      - Я был уверен, что вы согласитесь.
      Генерал Кош, живший  в Ньюмаркете, в полутораста километрах от Лондо-
на, собирался  провести эту ночь, как  он нередко делал,  в комфортабельной
спальне на втором этаже клуба. Через  некоторое время я распрощался с ним и
проехал километр, остававшийся до тихой улочки в Кеннингтоне, где я живу.
      Место, где  пустить корни, я стал  подыскивать именно в  этом районе,
чтобы не ездить в клуб с другого конца города. Кеннингтон,  расположенный к
югу от Темзы, бок о бок  с пыльными Ламбетом и Брикстоном, не слишком прив-
лекал завсегдатаев скачек, и я действительно ни разу не встретил там никого
из тех, кого знал в лицо по ипподромам. Как-то мне попалось на глаза объяв-
ление: "Сдается часть  дома одинокому приличному яппи [Яппи (английская аб-
бревиатура уирр1е - от уоипg игЬап  ргоГе5х1опа1)  -  молодой  обеспеченный
добропорядочный горожанин,  обычно служащий.]. Две комнаты, ванная, совмес-
тное содержание и выплаты по закладной.  Звонить вечером". - И хотя я поду-
мывал, не купить ли  собственную квартиру, мысль о том, чтобы жить  в одном
доме с  кем-то еще, вдруг показалась  мне заманчивой, особенно  после того,
как я уже некоторое время поработал в одиночестве. Я договорился о встрече,
явился, был освидетельствован остальными четырьмя жильцами и принят с испы-
тательным сроком.
      Все сложилось очень удачно. Кроме меня, в доме сейчас жили еще четве-
ро: две сестры, занимавшиеся издательским делом (это их отец когда-то купил
дом и установил порядок его оплаты),  один  младший  сотрудник  адвокатской
конторы -  он немного заикался - и  актер на  вторых ролях в  телесериалах.
Правила были несложные: платить вовремя, всегда вести себя прилично, не со-
вать носа в чужие дела и не позволять оставшимся на ночь девушкам или моло-
дым людям утром надолго занимать любую из трех ванных.
      Жили мы весело и дружно, но делились друг с другом не столько сердеч-
ными признаниями, сколько кофе, пивом, вином и кастрюльками. Я отрекомендо-
вался завсегдатаем скачек, и никто не спрашивал, выиграл я или проиграл.
      Актер по  имени Робби, живший на  верхнем этаже, оказал  мне огромную
услугу, хотя  сам вряд ли об этом догадывался.  Однажды вечером, через нес-
колько дней после того как я туда переехал, он пригласил меня к себе выпить
пива. Я застал его сидящим перед ярко освещенным  гримировальным столиком -
он сказал, что придумывает новый грим для роли, которую только что получил.
Я был поражен, увидев, как изменили его другая  прическа, большие накладные
усы и густые брови.
      - Инструменты нашего ремесла, - сказал он, указывая на тюбики грима и
парики, аккуратными  рядами разложенные перед ним.  - Что вы  предпочтете -
трехдневную щетину или локоны, как у маленького лорда Фаунтлероя?
      - Локоны, - сказал я, подумав.
      - Тогда садитесь, - весело сказал он, вставая и уступая мне место. Он
достал щипцы для завивки, тут же  разогрел их на газовой горелке и принялся
наматывать на них мои почти прямые волосы. Через несколько минут  моя внеш-
ность разительно изменилась - я стал похож на лохматого, плохо расчесанного
пуделя.
      - Ну как? - спросил он, нагнувшись  и глядя вместе со мной в зеркало.
- Поразительно!
      И очень легко, подумал я. Все  это я смогу сам делать в машине, когда
захочу.
      - Вам идет, - сказал Робби. Он опустился рядом со мной на колени, об-
нял меня за плечи, слегка прижал к себе и недвусмысленно заглянул в глаза.
      - Нет, - сказал я спокойно. - Мне нравятся девушки.
      Он не обиделся:
      - А ничего другого не пробовали?
      - Нет, дорогой мой, это просто не для меня, - ответил я. Он засмеялся
и убрал руку: - Ну, неважно. Попытка - не пытка.
      Мы выпили пива, и он показал мне, как расчесать и наклеить густые пи-
ратские усы, а для полноты картины  протянул мне очки в широкой оправе. При
виде незнакомца, смотревшего на меня из зеркала, я сказал:
      - Никогда не думал, что так легко выдать себя за кого-то другого.
      - Конечно. Все, что нужно, - это немного нахальства.
      И он был прав. Я купил  себе щипцы для завивки, но целую неделю возил
их с собой в машине, прежде чем, набравшись храбрости, остановился  на обо-
чине по пути на Ньюмаркетский ипподром и впервые ими воспользовался. За три
года, прошедшие с тех пор, я  делал это десятки раз без всяких колебаний, а
на обратном пути причесывался по-старому и размачивал завивку.
      Воскресенья я обычно проводил  в  двух своих больших светлых комнатах
на втором этаже (молодой адвокат жил  надо мной, а сестры внизу): спал, чи-
тал, занимался домашними делами. Некоторое время назад я  около года прово-
дил воскресенья с дочерью одного  из  членов  клуба "Хоббс-сандвич", однако
для нас обоих это было скорее быстротечным взаимным удовольствием, чем под-
линной страстью, и в конце концов она перестала со мной встречаться и вышла
за кого-то замуж. Я полагают, что когда-нибудь тоже женюсь, знал,  что рано
или поздно этого захочу, но считал, что до тридцати спешить некуда.
      В воскресное  утро после встречи с генералом в  клубе я начал думать,
что взять с собой в Канаду. Он сказал, что я должен стать тем, кем так ста-
рался не быть - богатым молодым бездельником, который проводит время исклю-
чительно в развлечениях.
      - Все, что от вас требуется, - это говорить с пассажирами о лошадях и
держать ухо востро.
      - Хорошо, - сказал я.
      - Вы должны выглядеть естественно.
      - Да, понял.
      - Знаете, я несколько  раз замечал вас  на скачках. Вы  выглядели  то
биржевым маклером,  то  неотесанным  провинциалом.  Миллингтон говорит, что
часто не может вас обнаружить, хоть и знает, что вы там.
      - Я думаю, у меня теперь есть кое-какой опыт, но я  ничего особенного
не делаю. Меняю прическу, одежду, немного сутулюсь.
      - Получается неплохо, - сказал он. - А теперь станьте тем,  кого ожи-
дает увидеть Филмер.
      Разглядывая разнообразные пиджаки,  висящие у меня в гардеробе, я по-
думал - дело не столько в  том, кого ожидает увидеть Филмер, сколько в том,
чтобы этого хватило на все десять дней поездки. Локоны, например, не годят-
ся: под дождем от  них .ничего не остается. Накладные усы тоже  не годятся:
они могут отклеиться. Не  годятся и очки: их можно забыть надеть.  Я должен
выглядеть, в сущности,  таким,  каким создала меня природа,  и  при этом по
возможности незаметным - никаким. Из всех своих вещей я отобрал самые доро-
гие и меньше всего  ношенные и решил, что надо будет купить  новые рубашки,
туфли и кашемировый свитер.
      В понедельник утром я, как и было велено, позвонил Миллингтону и зас-
тал его  в обычном состоянии раздражения. Да,  он слышал  о поезде. Он  был
против того, чтобы я ехал: служба безопасности (то есть генерал) должна бы-
ла послать хорошо обученного  оперативника,  лучше всего - бывшего полицей-
ского. Например, его. Кого-то, кто знаком с техникой слежки, на  кого можно
положиться  и  не бояться, что он  по  незнанию и неловкости уничтожит  ка-
кие-нибудь важные вещественные доказательства.
      Я слушал  молча, не перебивая, и так  долго, что  под конец он  резко
спросил:
      - Вы слушаете?
      - Да, - ответил я.
      - Я хочу видеть вас, лучше всего сегодня же утром, попозже. Ваш билет
на самолет будет у меня. Надеюсь, паспорт у вас не просрочен?
      Мы договорились встретиться там, где  часто  встречались  раньше, - в
довольно неплохом маленьком баре-закусочной рядом с  вокзалом Виктория. Это
было удобно и  для  Миллингтона,  который жил километрах в  трех  оттуда  к
юго-западу, за  мостом Баттерси, и для меня: надо  было проехать всего нес-
колько станций на метро.
      Я приехал  на десять минут раньше,  чем было назначено,  и обнаружил,
что Миллингтон уже сидит за столиком.  Перед ним была кружка с каким-то бу-
рым пойлом и несколько пирожков с колбасным фаршем. Я взял  поднос, подошел
к стойке самообслуживания  и, открыв стеклянную дверцу, взял ломоть ватруш-
ки. Мне всегда нравилась эта система со стеклянными  дверцами: благодаря им
можно надеяться, что на ваш пирог  успели чихнуть не все посетители по оче-
реди, а всего лишь один-два повара да кто-нибудь из девушек на раздаче.
      Миллингтон бросил взгляд  на мою более или менее диетическую ватрушку
и сказал, что предпочитает лимонный торт с меренгой.
      - Я тоже его люблю, - спокойно ответил я. Миллингтон был  большой лю-
битель пива и пирожков, неважно  каких  - наверное, он с радостью  перестал
следить за своим весом, как только ушел из полиции. Сейчас он весил, должно
быть, за  сотню килограммов и был если  не толстым,  то, во всяком  случае,
грузным, однако, несмотря на это, не утратил легкости  в движениях, которая
часто приходилась очень  кстати. Не один мелкий ипподромный мошенник совер-
шал роковую ошибку, считая, что Миллингтону  его ни за что не догнать, если
надо ужом про