- Должен прийти Бернард. Он поможет. Расскажет о Дерватте. - Эд с беспокойством взглянул на часы.
     Том снял плащ и пиджак.
     - Дерватт ведь не обязан быть там с самого начала? Выставка открывается в пять?
     - О, разумеется. Раньше шести нам ни к чему появляться... Я все-таки беспокоюсь насчет грима. Джефф велел еще передать тебе, что ты чуть ниже Дерватта, - но кто помнит такие детали, даже если я когда-нибудь и приводил их в своей статье? У Дерватта были серо-голубые глаза. Но и твои сойдут. - Эд рассмеялся. - Хочешь чая?
     - Нет, спасибо. - Том поглядел на темно-синий костюм, разложенный на кушетке Джеффа. На вид он был слишком велик и к тому же плохо выглажен. На полу стояла пара кошмарных черных туфель.
     - Почему бы тебе не выпить? - спросил Том Эда, который, он видел, был как на иголках. Если кто-нибудь нервничал рядом с Томом, это обычно действовало на него успокаивающе.
     В дверях прозвенел звонок. Эд впустил Бернарда Тафтса.
     - Бернард, как поживаешь? - спросил Том, протягивая руку.
     - Спасибо, хорошо, - ответил Бернард несчастным тоном. Он был худ, с оливковым оттенком кожи, прямыми черными волосами и темными бархатными глазами.
     Том решил, что в данный момент не стоит слишком много болтать с Бернардом, лучше поддерживать деловую атмосферу.
     В крошечной, но вполне современной ванной Джеффа Эд налил в таз воды и принялся обрабатывать волосы Тома оттеночным шампунем, чтобы они выглядели темнее. Бернард стал рассказывать о Дерватте - правда, лишь после того, как Эд сначала намекнул ему, а потом настойчиво повторил, что пора уже начинать.
     - Ходил он слегка сутулясь, - сказал Бернард. - Голос... Он был немного стеснителен и говорил, пожалуй, довольно монотонно. Ну, примерно вот так, если только у меня получается похоже, - произнес Бернард бесцветным голосом. - Время от времени он посмеивался.
     - Кто ж этого не делает, - отозвался Том и сам нервно рассмеялся. Теперь он сидел на стуле с прямой спинкой, а Эд его причесывал. Справа от Тома на подносе лежало нечто похожее на кучку волос, вроде тех, что сметают в парикмахерской после стрижки, но Эд взял это в руки, встряхнул, и оно оказалось бородой, прикрепленной к тонкой и плотной марле телесного цвета.
     - Господи, помилуй! - воскликнул Том. - Надеюсь, там будет не слишком яркое освещение.
     - Мы за этим проследим, - заверил Эд.
     Пока Эд трудился над усами, Том снял два своих кольца - одно обручальное и другое Дикки Гринлифа - и сунул их в карман. Он попросил Бернарда подать ему из кармана его брюк мексиканский перстень. Тонкие пальцы Бернарда были холодными и дрожали. Том хотел спросить его, как дела у Цинтии, но вспомнил, что Бернард с ней больше не встречается. А ведь они хотели пожениться. Эд щелкал ножницами вокруг его головы, стараясь смастерить вихор спереди.
     - И еще Дерватт... - начал Бернард, но голос его дрогнул.
     - Ладно, Бернард, хватит, помолчи! - бросил Эд и рассмеялся чуть истерически.
     Бернард усмехнулся тоже.
     - Простите... Нет, правда, прошу меня извинить. - В голосе его звучало искреннее сожаление.
     Борода с помощью клея встала на место.
     - Я хочу, чтобы ты немного походил, Том, пообвыкся, - сказал Эд. - В галерее... Мы решили, что тебе не стоит заходить вместе со всей толпой. Там сзади есть служебный вход - Джефф нас впустит. Мы пригласим нескольких журналистов к себе в офис, где будет только один торшер в другом конце комнаты. Лампочки из люстры и бра мы выкрутили, так что они просто не смогут их зажечь.
     Приклеенная борода холодила лицо. Посмотрев на себя в зеркало ванной, Том решил, что он похож на Д. Г. Лоуренса. Вокруг рта он чувствовал волосы. Это ощущение ему не нравилось. На маленькой полочке под зеркалом стояли три фотографии Дерватта: Дерватт в рубашке без пиджака читает книгу в шезлонге; стоит рядом с каким-то незнакомым Тому человеком; глядит прямо в объектив. На всех трех снимках Дерватт был в очках.
     - Очки, - сказал Эд, будто прочитав его мысли.
     Том взял у Эда очки с круглыми стеклами и надел их. Сразу стало лучше. Том осторожно улыбнулся, чтобы не повредить еще не присохшую бороду. Стекла в очках были простые. Том, ссутулившись, вышел обратно в комнату и произнес, как он надеялся, голосом Дерватта:
     - Теперь расскажите мне об этом Мёрчисоне...
     - Ниже! - замахал Бернард своими костлявыми руками. - Более глухо!
     - Об этом мерзком Мёрчисоне, - повторил Том.
     - По словам Джеффа, М-мёрчисон думает, что Дерватт вернулся к своей старой технике, - сказал Бернард. - В той картине, что он купил, "Часы". Если честно, я не совсем понимаю, что он имеет в виду. - Бернард потряс головой, вытащил откуда-то платок и громко высморкался. - Я только что посмотрел один из сделанных Джеффом снимков этих "Часов". Я ведь не видел их уже года три. Саму картину то есть. - Бернард говорил вполголоса, как будто кто-то мог их подслушать.
     - Этот Мёрчисон - эксперт? - спросил Том, думая, можно ли точно определить, что такое эксперт.
     - Да нет, просто бизнесмен из Америки, - ответил Эд. - Собирает картины. Пунктик у него такой.
     Вряд ли все это так просто, подумал Том. Иначе с чего бы им всем так нервничать?
     - Мне нужно знать что-нибудь специфическое? - спросил он.
     - Вроде бы нет, - отозвался Эд. - А ты как считаешь, Бернард?
     Бернард открыл рот, чуть не задохнулся, хотел рассмеяться, и на какой-то момент стал похож на того молодого, наивного Бернарда, каким был раньше. Том только сейчас обратил внимание на то, как Бернард похудел со времени их последней встречи два или три года назад.
     - Ах, если б я знал! - воскликнул Бернард. - Главное, ты должен твердо стоять на том, что эта картина - "Часы" - написана Дерваттом.
     - Положись на меня, - отозвался Том. Он расхаживал по комнате, привыкая сутулиться, вырабатывая замедленный ритм. Он надеялся, что делает это правильно.
     - Но я боюсь, - продолжал Бернард, - что Мёрчисон захочет разобраться с техникой - что бы он под этим ни подразумевал - и посмотреть, например, твоего "Человека в кресле", Том.
     Да, это тоже подделка.
     - Он его не увидит, - сказал Том. - Я, кстати, очень люблю эту картину.
     - Или "Ванну", - добавил Бернард. - Она тоже выставлена.
     - Ты в ней не уверен? - спросил Том.
     - Да, не очень. Там та же техника.
     - Так, значит, вы знаете, о какой технике идет речь? Почему же тогда вы не снимете эту "Ванну", если она так сомнительна?
     - Она включена в каталог, - объяснил Эд. - Мы боялись снимать ее - вдруг Мёрчисону захочется ее посмотреть, и он станет спрашивать, кто ее купил, и так далее...
     Разговор зашел в тупик, потому что они не могли толком объяснить Тому, что именно Мёрчисон или они сами подразумевают под "техникой" в данном случае.
     - Тебе-то что волноваться, - обратился Эд к Бернарду. - Ты с Мёрчисоном не встретишься.
     - А ты видел его? - спросил Том Эда.
     - Нет. Только Джефф видел, сегодня утром.
     - Что он собой представляет?
     - Джефф сказал, типичный крупный американец, лет пятидесяти. Вежлив, но упрям. Тебе надо подтянуть ремень.
     Том подтянул брючный ремень и понюхал рукав пиджака. От него исходил слабый запах нафталина. В прокуренном помещении его, возможно, никто не учует. И потом, Дерватт ведь мог носить мексиканскую одежду все последние годы, а европейскую держать где-нибудь в сундуке. Том посмотрел на себя в большое зеркало, над которым Эд зажег один из ярких прожекторов Джеффа, и вдруг сложился пополам от смеха. Повернувшись к ним, он сказал:
     - Прошу прощения, я просто подумал, что при таких фантастических заработках у Дерватта точно должен быть пунктик насчет приверженности старой одежде.
     - Ну, он же затворник, - ответил Эд.
     Зазвонил телефон. Эд снял трубку, и Том услышал, как он заверяет кого-то - Джеффа, конечно, - что Том здесь и готов ехать в галерею.
     Но Том еще не чувствовал себя вполне готовым. Он чуть вспотел от волнения.
     - А как поживает Цинтия? - спросил он Бернарда, стараясь произнести это жизнерадостным тоном. - Ты видишься с ней?
     - Нет, я больше не встречаюсь с ней. Почти не встречаюсь. - Бернард искоса взглянул на Тома, затем опять уставился в пол.
     - А что она скажет, когда узнает, что Дерватт приехал в Лондон на несколько дней?
     - Думаю, ничего не скажет, - ответил Бернард хмуро. - Она не... С ней не будет проблем, не волнуйся.
     Эд закончил телефонный разговор.
     - Цинтия не станет ничего говорить, Том. Это не в ее духе. Ты ведь помнишь ее, Том?
     - Ну так, в общих чертах.
     - Если она ничего не сказала до сих пор, то и дальше не скажет, - добавил Эд. Он произнес это так, будто имел в виду: "Она не болтушка; наш человек".
     - Она удивительная, - сказал Бернард мечтательным тоном, ни к кому не обращаясь.
     Неожиданно он вскочил и ринулся в ванную. То ли ему понадобилось в туалет, то ли он почувствовал, что его вырвет.
     - Не беспокойся по поводу Цинтии, Том, - сказал Эд мягко. - Мы ведь живем с ней здесь, - в смысле, в Лондоне. Она года три уже ведет себя тихо. С тех пор, как порвала с Бернардом. Или он порвал с ней.
     - Она счастлива? У нее кто-нибудь есть?
     - О, да, она вроде бы нашла себе приятеля.
     Вернулся Бернард. Том налил себе скотч, Бернард выбрал перно, а Эд не стал пить ничего. Он сказал, что боится, так как принял успокоительное. К пяти часам Том выяснил или обновил в памяти кое-какие подробности, в том числе о греческом городе, где Дерватта видели в последний раз почти шесть лет назад. Если Тома спросят, он должен сказать, что покинул Грецию под чужим именем, устроившись смазчиком и маляром на греческий танкер, направлявшийся в Веракрус.
     Пальто они позаимствовали у Бернарда: оно было более старым, чем плащ Тома или что-либо из гардероба Джеффа. Том с Эдом отправились в галерею, оставив Бернарда в студии, куда все они должны были вернуться.
     - Господи, он как в воду опущенный, - сказал Том, когда они вышли на улицу. Он шагал тяжело, как бы с трудом. - Надолго ли его хватит?
     - Не суди по сегодняшнему дню. Он всегда сам не свой во время выставок. Он вытянет.
     Ну да, Бернард - рабочая лошадка, подумал Том. В то время как Эд и Джефф процветали и наслаждались жизнью, Бернард всего лишь писал картины, которые давали им эту возможность.
     Том резко дернулся в сторону от автомобиля, забыв, что тут ездят по левой стороне дороги.
     - Великолепно, - улыбнулся Эд. - Так и продолжай.
     Они дошли до стоянки и сели в такси.
     - А этот... смотритель галереи... - как его зовут? - спросил Том.
     - Леонард Хейуорд. Двадцать шесть лет. Гомик с головы до пят, пасется в магазине женской одежды на Кингз-роуд. Но он в порядке. Мы с Джеффом посвятили его в наши дела. Пришлось. Так спокойнее - он не станет возникать или шантажировать нас, после того как подписал договор, что будет присматривать за галереей. Мы платим ему неплохо, и все это его развлекает. К тому же он иногда добывает для нас выгодных покупателей. - Эд посмотрел на Тома и улыбнулся. - Не забывай подпускать побольше просторечий. Я помню, у тебя это хорошо получается.

3

     Эд Банбери позвонил у небольшой темно-красной двери с задней стороны здания. Том услышал, как в замке поворачивается ключ, и дверь открылась. На пороге стоял, улыбающийся во весь рот Джефф.
     - Том! Это потрясающе! - прошептал он.
     Они прошли по короткому коридору и оказались в уютном офисе, где был письменный стол с машинкой, книги и ковер кремового цвета, покрывавший весь пол от стены до стены. К стенам были прислонены картины и папки с рисунками.
     - Просто не могу тебе передать, как классно ты выглядишь, - вылитый Дерватт! - воскликнул Джефф, хлопнув Тома по плечу. - Надеюсь, борода у тебя от этого не отвалится.
     - Даже ураган ее не оторвет, - усмехнулся Эд.
     Джефф Констант пополнел, цвет лица у него был здоровый, хотя, возможно, это объяснялось искусственным загаром. Его синий в черную полоску костюм был с иголочки, манжеты украшали квадратные золотые запонки. Том заметил небольшую накладку у него на макушке, где, Том знал, должна была образоваться уже немалая лысина. Через закрытую дверь, ведущую в галерею, доносился глухой гул толпы, из которого вдруг взмыл вверх женский смех. Словно выпрыгнувший из волны дельфин, подумалось Тому. Впрочем, сейчас было не до поэтических метафор.
     - Шесть часов, - объявил Джефф, поглядев на часы и блеснув золотой запонкой. - Я сейчас шепну кое-кому из пишущей братии, что Дерватт приехал. Поскольку это все-таки Англия, то надеюсь, не будет...
     - В Англии? Чего-то не будет? - сострил Эд.
     - ...не будет столпотворения, - закончил Джефф. - Я за этим прослежу.
     - Садись, - предложил Тому Эд, указав на стул возле развернутого углом письменного стола. - Или стой, если предпочитаешь.
     - Этот... Мёрчисон здесь? - спросил Том.
     Улыбка, приклеившаяся к лицу Джеффа, стала еще шире и напряженнее.
     - Да, конечно. Ты еще увидишься с ним, но после прессы. - Джефф явно нервничал и хотел добавить еще что-то, но передумал и вышел из комнаты, заперев за собой дверь на ключ.
     - Вода есть где-нибудь? - спросил Том.
     Эд показал ему маленькую ванную, спрятанную за раздвижной секцией книжного стеллажа. Том поспешно глотнул воды, а когда вернулся в комнату, два представителя прессы уже входили туда вместе с Джеффом. Лица их застыли от любопытства и удивления, и выражение на них было почти одинаковым, хотя одному из репортеров было за пятьдесят, а другому меньше тридцати.
     - Разрешите представить вам мистера Гардинера из "Телеграфа", - сказал Джефф. - Дерватт. А это мистер...
     - Перкинс, - произнес молодой. - "Санди Таймс".
     Не успели они обменяться рукопожатием, как в дверь постучали. Том прошел, сутулясь, к столу, почти как ревматик. Единственная лампа находилась у дверей в галерею, футах в десяти от него. Но Том заметил, что у Перкинса была с собой вспышка.
     Джефф впустил еще четырех мужчин и женщину. Пуще всего в данной ситуации Том боялся женских глаз. Ее представили как мисс Элинор Такую-то из "Манчестер как-то там".
     И сразу со всех сторон посыпались вопросы. Хотя Джефф и предложил задавать их по очереди, никто не обратил на его просьбу внимания, каждому хотелось выяснить все, что его интересовало.
     - Вы собираетесь прожить в Мексике всю жизнь, мистер Дерватт?
     - Мистер Дерватт, для нас это настоящий сюрприз. Что побудило вас приехать в Лондон?
     - Без "мистера", пожалуйста, - произнес Том сварливо. - Просто Дерватт.
     - Вы удовлетворены своими последними работами? Считаете ли вы, что они лучше прежних?
     - Дерватт, вы живете в Мексике один? - спросила Элинор Такая-то.
     - Да, один.
     - Вы не скажете, как называется ваша деревня?
     Вошло еще трое мужчин, Том услышал, как Джефф велел кому-то подождать за дверьми.
     - Что я вам точно не скажу, так это название своей деревни, - медленно произнес Том. - Это было бы неблагодарностью по отношению к ее жителям.
     - Дерватт, а что... Ой!
     - Дерватт, некоторые из критиков говорят... Кто-то барабанил кулаками в дверь. Джефф постучал кулаком с этой стороны и крикнул:
     - Пожалуйста, успокойтесь! Позже!
     - Некоторые из критиков...
     Дверь стала трещать, и Джефф подпер ее плечом. Увидев, что дверь не поддается, Том обратил невозмутимый взор на спрашивающего.
     - Критики говорят, что ваши картины напоминают тот период Пикассо, когда он увлекся кубизмом и стал расчленять лица и формы.
     - У меня нет периодов, - сказал Том. - У Пикассо - есть. И поэтому на него невозможно навесить ярлык, если бы кому-нибудь вдруг захотелось. Нельзя сказать "Я люблю Пикассо", потому что он многолик. Пикассо играет. Пускай. Но, играя, он разрушает то, что могло бы сделать его... истинной и цельной личностью. Вы можете сказать, кто такой Пикассо - как личность? Репортеры усердно строчили.
     - Какая картина из тех, что здесь выставлены, ваша любимая? Вы можете назвать какую-нибудь?
     - У меня нет... Нет, я не могу выбрать какую-то одну картину и сказать, что она любимая. Спасибо. - (Интересно, Дерватт курил? А, какая разница?) Том достал "Крейвен-Эй" Джеффа и прикурил от лежавшей на столе зажигалки, прежде чем два репортера успели подскочить со своими. Он чуть подался назад, боясь, как бы их пламя не подпалило ему бороду. - Возможно, кое-какие из моих старых работ можно назвать любимыми. "Красные стулья", например, или "Падающая женщина". Увы, они проданы. - Это название вдруг всплыло откуда-то в памяти Тома в последний момент. Такая картина действительно существовала.
     - А где она? - спросил кто-то. - Я не видел ее, но название знакомое.
     Том стыдливо потупился, как мог бы это сделать затворник, и не сводил глаз с блокнота на столе Джеффа.
     - Я не помню. "Падающая женщина". Кажется, продана какому-то американцу.
     Репортеры снова кинулись в атаку.
     - Вы довольны тем, как продаются ваши картины, Дерватт?
     (Еще бы ему не быть довольным!)
     - А Мексика вас разве не вдохновляет? Я обратил внимание, что на выставке нет картин, где она была бы изображена.
     (Некоторая неувязка. Действительно, странно. Но Том быстро справился с этим. Источником вдохновения ему служит воображение.)
     - Дерватт, не могли бы вы хотя бы описать дом, в котором живете? - попросила Элинор.
     (Это сколько угодно. Одноэтажный дом, четыре комнаты. Перед входом растет банан. Каждое утро в десять часов приходит девушка, чтобы сделать уборку. В полдень она отправляется в магазин и приносит ему свежеиспеченных черепах, которых он ест за ленчем вместе с красной фасолью. Да, с мясом бывают перебои, но иногда забивают коз. Имя девушки? Хуана.)
     - Местные зовут вас Дерватт?
     - Сначала звали, но произносили имя очень своеобразно. Теперь обращаются просто "дон Филипс", - этого вполне достаточно.
     - Они не знают, что вы тот самый Дерватт? Том опять усмехнулся.
     - Вряд ли они читают "Таймс" или "Артс ревью", или что-нибудь подобное.
     - Вы не скучаете по Лондону? Каким он вам показался?
     - Это была просто прихоть с вашей стороны - вдруг взять и приехать сюда? - спросил молодой Перкинс.
     - Да, просто прихоть. - Том улыбнулся мудрой усталой улыбкой человека, в течение долгих лет в одиночестве созерцавшего голые мексиканские утесы.
     - Вы никогда не бываете в Европе - инкогнито? Я знаю, вы любите уединение...
     - Дерватт, я был бы очень вам благодарен, если бы вы завтра уделили мне десять минут. Вы не скажете, где вы...
     - Сожалею, но я еще не решил, где остановлюсь, - сказал Том.
     Джефф стал вежливо выпроваживать репортеров, замелькали вспышки. По просьбе фотографов Том посмотрел вниз, вбок, потом наверх. Джефф открыл дверь официанту в белом пиджаке, внесшему поднос с напитками. Поднос вмиг опустел.
     Том застенчиво и грациозно приподнял руку в прощальном приветствии.
     - Благодарю вас всех.
     - Нет-нет, пресс-конференция окончена, - проговорил Джефф у дверей.
     - Но я...
     - Ах, мистер Мёрчисон! Пожалуйста, входите. - Джефф повернулся к Тому.
     - Это мистер Мёрчисон, Дерватт. Он из Америки.
     Мёрчисон был крупным человеком с располагающей физиономией.
     - Здравствуйте, мистер Дерватт! - произнес он, улыбаясь. - Какой приятный сюрприз - встретиться с вами в Лондоне.
     Они пожали друг другу руку.
     - Здравствуйте, - ответил Том.
     - А это Эдмунд Банбери, - продолжал представлять Джефф. - Мистер Мёрчисон.
     Эд и мистер Мёрчисон обменялись приветствиями.
     - У меня есть одна из ваших картин, "Часы", - сказал Мёрчисон. - Я ее даже принес с собой.
     Он широко улыбался, глядя на Тома с уважительным восхищением. Том надеялся, что удивление от столь неожиданной встречи помешает Мёрчисону вглядываться в его лицо слишком пристально.
     - Вот как? - произнес он. Джефф опять запер дверь.
     - Присаживайтесь, мистер Мёрчисон, - сказал он.
     - Спасибо. - Мёрчисон