не треть. И не половина. Но этого Джонатан не мог произнести вслух.
     - Да, хорошее начало. Парни из гамбургского казино вполне довольны. Двое других членов семьи Дженотти - еще одна мафиозная группировка, которая там крутится, - утверждают, что ничего не знают о смерти Сальваторе Бьянки, но, разумеется, другого они и не могли сказать. Теперь мы хотим убрать одного из Дженотти как бы в отместку за Бьянку. И это должна быть большая шишка, capo <Шеф (итал.).> - на ступень ниже босса, понимаете? Есть один человек, его зовут Вито Марканджело. Почти каждый уикенд он ездит из Мюнхена в Париж. У него в Париже подружка. Он главный над бизнесом наркотиков в Мюнхене - во всяком случае, главный в своей семье. Между прочим, что касается наркотиков, Мюнхен сейчас будет даже поживее Марселя.
     Джонатан слушал вполуха, дожидаясь момента, когда можно будет сказать, что он не собирается браться за очередное дело. Между тем в умонастроении Джонатана за последние сорок восемь часов произошли перемены. Странно, но само присутствие Ривза оказывало на него действие, лишая его сил возражать, отчего их разговор становился вполне конкретным. Да и о том, что у него, вероятно, в Швейцарии уже имеются сто двадцать восемь тысяч франков, нельзя забывать. Джонатан как сел на краешек кресла, так и сидел, не двигаясь.
     - ...прямо в поезде, а это дневной поезд, экспресс "Моцарт".
     Джонатан покачал головой.
     - Простите, Ривз. Я в самом деле не гожусь для этого.
     Ривз возьмет и заблокирует перевод в марках, вдруг подумал Джонатан. Или просто телеграфирует Хильдесхайму. Ну да, так и есть.
     Ривз, судя по его виду, огорчился.
     - Вот как. Мне жаль. Правда, жаль. Если вы этого не сделаете, нам просто придется искать другого человека. И, боюсь, большую часть денег получит он.
     Ривз покачал головой, задымил своей сигарой и с минуту смотрел в окно. Потом нагнулся и крепко взял Джонатана за плечо.
     - Джон, первая часть прошла ведь отлично.
     Джонатан отпрянул, и Ривз убрал руку. Джонатан смутился, как человек, который вынужден извиняться.
     - Да, но... застрелить человека в поезде...
     Джонатан представил, как его хватают на месте преступления, поскольку бежать ему будет некуда.
     - А стрелять и не надо. Шум нам не нужен. Я подумывал о том, чтобы его задушить.
     Джонатан не верил своим ушам.
     - Этот метод использует мафия, - спокойно пояснил Ривз. - Тоненькая бесшумная бечевка... делается петля, которая крепко затягивается. Вот и все.
     Джонатан представил, как его пальцы касаются чьей-то теплой шеи. Это вызвало у него отвращение.
     - И речи быть не может. Я не смогу этого сделать.
     Ривз вздохнул. Он постарался зайти с другой стороны.
     - Этого человека хорошо охраняют, как правило, два телохранителя. Но в поезде... люди устают сидеть, вот и прогуливаются по проходу, сходят в сортир раз-другой, или идут в вагон-ресторан, может даже по одиночке. Возможно, Джонатан, ничего и не выйдет, возможно... случай не представится, но попробовать вы должны. Потом его придется вытолкнуть, просто вытолкнуть в дверь. Дверь, понятно, можно открыть и на ходу поезда. Возможно, он поднимет крик, ведь может случиться так, что он будет еще жив.
     Да это же смешно, думал Джонатан. Но ему вовсе не хотелось смеяться. Ривз задумчиво смотрел в потолок. Джонатан думал о том, что, если его схватят как убийцу или за попытку убийства, Симона не возьмет у него никаких денег. Ей будет противно и стыдно.
     - Я просто не смогу вам помочь, - сказал Джонатан.
     Он поднялся.
     - Но... хотя бы в поезде-то вы могли бы прокатиться? Если подходящий момент не представится, мы просто-напросто подумаем о чем-нибудь еще, может, о другом шефе, о другом способе. Но нам бы очень хотелось добраться до этого парня! Он собирается оставить наркотики и заняться организацией казино в Гамбурге - так, во всяком случае, говорят.
     Ривз переменил тон:
     - Может, попробуете револьвер, Джон? Джонатан покачал головой:
     - Ради бога, это не по моей части. В поезде? Ну уж нет.
     - Взгляните на эту удавку!
     Резким движением Ривз вынул левую руку из кармана брюк.
     Он держал нечто вроде тонкой беловатой бечевки с петлей, на конце которой был завязан небольшой узелок. Ривз набросил петлю на спинку кровати и дернул за веревку, затянув узел.
     - Видите? Нейлон. По прочности почти не уступает проволоке. Человек и охнуть не успеет...
     Ривз умолк.
     Джонатану стало противно. Другой-то рукой все равно ведь придется коснуться жертвы. А что, если все это займет минуты три?
     Ривз, похоже, готов был сдаться. Он подошел к окну и обернулся.
     - Подумайте об этом. Можете позвонить мне, или я сам позвоню вам через пару дней. Марканджело обычно уезжает из Мюнхена дневным по пятницам. Было бы идеально, если бы можно было это сделать в следующий уикенд. Джонатан двинулся к дверям. Сигару он затушил в пепельнице, стоявшей на столике возле кровати.
     Ривз пристально смотрел на него, однако казалось, что он смотрит куда-то вдаль, ему за спину, уже обдумывая, кому бы поручить эту работу. Его длинный шрам, как это случалось при определенном освещении, казался шире, чем был на самом деле. Джонатан подумал о том, что со шрамом он, наверное, испытывает комплекс неполноценности, когда имеет дело с женщинами. Интересно, и давно он у него? Возможно, всего-то года два, кто знает?
     - Может, выпьем внизу?
     - Нет, спасибо.
     - Ах да, я еще хотел показать вам книгу.
     Ривз снова подошел к своему чемодану и достал лежавшую на дне книгу в ярко-красной обложке.
     - Полистайте. Возьмите ее себе. Прекрасный образчик журналистики. Документальная вещь. Вы увидите, с кем мы имеем дело. Но это тоже живые люди, как и все мы. То есть уязвимые.
     Книга называлась "Беспощадные жнецы: Анатомия организованной преступности в Америке".
     - Я позвоню вам в среду, - сказал Ривз. - Вы приедете в Мюнхен в четверг, переночуете, я тоже буду там в какой-нибудь гостинице, потом вернетесь в Париж поездом в пятницу вечером.
     Джонатан уже держался за дверную ручку. Он обернулся.
     - Простите, Ривз, но, я боюсь, ничего не выйдет. Пока.
     Джонатан вышел из гостиницы и, перейдя через улицу, направился к метро. Стоя на платформе в ожидании поезда, он прочитал рекламную аннотацию на суперобложке. На обороте были помещены сделанные полицейскими фотографии шести или восьми неприятного вида мужчин в фас и в профиль - уголки губ опущены, лица независимые и одновременно жестокие, у всех темные глаза, пристальный взгляд. Выражение их лиц - как полных, так и худых - было до странности схожим. В книге имелась вклейка из пяти или шести страниц с фотографиями. Каждая глава посвящалась какому-то одному американскому городу - Детройту, Нью-Йорку, Новому Орлеану, Чикаго, а в конце книги, кроме указателя, оказался раздел о мафиозных семьях - каждая представлена семейным древом, - притом что все эти люди являлись современниками: боссы, их заместители, шишки помельче, рядовые члены. Последних насчитывалось человек пятьдесят-шестьдесят, как в случае с семьей Дженовезе, о которой Джонатан раньше слышал. Имена приводились подлинные, и во многих случаях указывались адреса в Нью-Йорке и в Нью-Джерси. Джонатан листал книгу в поезде до Фонтенбло. В ней рассказывалось о "Ножике Уилли" Олдермане, которого Ривз упоминал в Гамбурге. Прежде чем убить человека, он склонял голову над плечом жертвы, будто собирался что-то сказать, а потом втыкал в ухо нож для колки льда. Ухмыляющийся "Ножик Уилли" был запечатлен в кругу лас-вегасского игорного братства из полудюжины мужчин с итальянскими фамилиями, а также кардинала, епископа и монсиньора (их фамилии также были приведены), собравшихся после того, как священники "получили поручительство на сумму 7500 долларов, которая будет выплачена в течение пяти лет". Джонатан впал в уныние, но ненадолго; несколько минут он смотрел в окно, потом снова раскрыл книгу. В конце концов, там сообщались факты, и факты очень занимательные.
     От станции Фонтенбло-Авон до площади перед замком Джонатан добрался на автобусе, а до магазина прошел по улице Франс. Ключ от магазина у него был с собой, и, прежде чем отправиться домой на улицу Сен-Мерри, он решил оставить книгу о мафии в ящике со спрятанными в нем франками.
     В один из апрельских дней в витрине магазина Джонатана Треванни Том Рипли увидел табличку "Fermeture provisoire pour raisons de famille" <Временно закрыто по семейным обстоятельствам (фр.)> и подумал, что Треванни, возможно, уехал в Гамбург. Тому и вправду очень интересно было узнать, уехал ли Треванни в Гамбург, но не настолько, чтобы звонить и спрашивать у Ривза. Это было во вторник, а в четверг утром около десяти часов Ривз позвонил из Гамбурга и сообщил, едва сдерживая радость:
     - Дело сделано, Том! Все прошло... замечательно! Спасибо тебе, Том!
     Том какое-то время не мог и слова вымолвить. Неужели Треванни и в самом деле решился? Элоиза тоже была в гостиной, поэтому Том мало что мог сказать, кроме односложных фраз:
     - Хорошо. Рад это слышать.
     - И липовый отчет доктора не понадобился. Все прошло отлично! Этой ночью.
     - Значит... сейчас он возвращается домой?
     - Да. Сегодня вечером должен быть дома. Том не стал говорить долго. Он еще раньше подумал о том, что Ривзу нужно подменить отчет о состоянии здоровья Треванни, из которого следовало бы, что оно хуже, чем на самом деле, и предложил это в шутку, хотя Ривз был из тех, кто готов пойти даже на такой грязный трюк. Но и этого не понадобилось. Том улыбнулся, не переставая удивляться. Судя по тому, как Ривз радовался, намеченная жертва была действительно мертва. Убийца - Треванни. Том был попросту изумлен. Бедный Ривз так хотел услышать от Тома хоть слово похвалы за организацию coup <Удачный исход дела (фр.).>, но Том не смог ничего сказать: Элоиза немного понимала английский, а рисковать он не собирался. Том неожиданно решил заглянуть в "Паризьен либере", которую мадам Аннет покупала каждое утро, но экономка пошла по магазинам и еще не вернулась.
     - Кто это был? - спросила Элоиза.
     Она просматривала журналы, лежавшие на кофейном столике, отбирая старые на выброс.
     - Ривз, - ответил Том. - Ничего важного.
     Элоиза терпеть не могла Ривза. С ним не поболтаешь, да и вид у него такой, словно он всем недоволен.
     Том услышал быстрые шаги мадам Аннет, приближавшейся к дому по усыпанной гравием дорожке, и отправился на кухню - ей навстречу. Она вошла через боковую дверь и улыбнулась ему.
     - Хотите еще кофе, мсье Том? - спросила она, ставя корзинку на деревянный стол. Сверху вывалился артишок.
     - Нет, спасибо, мадам Аннет. Я бы хотел заглянуть в вашу "Паризьен", если можно. Хочу прочитать о скачках...
     Том нашел то, что искал, на второй странице. Фотография отсутствовала. Итальянец Сальва-торе Бьянка, сорока восьми лет, застрелен на станции метро в Гамбурге. Убийца неизвестен. На месте убийства обнаружен револьвер итальянского производства. Известно, что жертва принадлежала к миланской семье Ди Стефано. Отчет занял в газетной колонке не более трех дюймов. Но начало хорошее, решил Том. Можно подумать и о более серьезных вещах. Джонатан Треванни, на вид такой невинный и весь такой правильный, не устоял перед деньгами (а что еще можно было ожидать?) и совершил убийство! Том и сам однажды не устоял, тогда, с Дикки Гринлифом. Может быть, Треванни - один из нас? Но "мы" для Тома означает только Том Рипли. Том улыбнулся.
     В прошлое воскресенье Ривз звонил Тому из аэропорта Орли в подавленном состоянии. Он говорил, что Треванни пока отказывается от работы, и спрашивал, не мог бы Том подыскать кого-нибудь другого? Том сказал "нет". Ривз сообщил, что написал Треванни письмо, которое придет в понедельник утром. В этом письме он приглашал Треванни в Гамбург на медицинское обследование. Вот тогда-то Том и сказал: "Если он приедет, может, тебе стоит позаботиться о том, чтобы заключение оказалось похуже". Том мог бы съездить в Фонтенбло в пятницу или в субботу, чтобы удовлетворить свое любопытство и взглянуть на Треванни в магазине, может, даже попросить его вставить в рамку какой-нибудь рисунок (если только Треванни не взял остаток недели на восстановление сил), и он действительно намеревался побывать в Фонтенбло в пятницу, чтобы купить подрамник в магазине Готье, но на уикенд должны были приехать родители Элоизы. Они обычно оставались на ночь с пятницы на субботу и с субботы на воскресенье, - и пятницу все домашние провели в суете, готовясь к их приезду. Мадам Аннет тревожилась - и напрасно - насчет меню и по поводу того, свежи ли еще будут moules <Мидии (фр.).> к вечеру пятницы, а после того как она начистила комнату для гостей до блеска, Элоиза заставила ее сменить постельное белье и полотенца в ванной, потому что на всем этом были вышиты буквы "TPR", а не монограмма семьи Плиссо. Плиссо подарили чете Рипли на свадьбу две дюжины великолепного плотного постельного белья из семейных запасов, и Элоиза считала, что стелить это белье к посещениям Плиссо - проявление не только вежливости, но и дипломатии. Мадам Аннет забывала об этом, но ни Элоиза, ни Том, конечно, ни в чем ее не упрекали. Том знал, что смена постельного белья происходила еще и потому, что Элоиза не хотела, чтобы монограмма напоминала ее родителям, когда они лягут спать, что она замужем. Плиссо были критически настроены и чопорны - но что еще хуже, так это то, что Арлен Плиссо, стройная, по-прежнему привлекательная женщина лет пятидесяти, из кожи вон лезла, стараясь вести себя с молодежью по-свойски, терпимо и тому подобное. Уикенд для Тома становился настоящим испытанием. Господи, если уж Бель-Омбр не содержится в порядке, то что же тогда вообще понимать под порядком? Серебряный чайный сервиз (еще один свадебный подарок Плиссо) мадам Аннет драила до блеска. Даже в скворечнике в саду ежедневно убирали помет, как будто это был еще один дом для гостей в миниатюре. Все деревянные предметы в доме сверкали и приятно пахли воском с ароматом лаванды, который Том привез из Англии. Между тем Арлен, лежа как-то в розовато-лиловом брючном костюме на шкуре медведя перед камином и грея голые ноги, заметила: "Для таких полов одного воска недостаточно, Элоиза. Время от времени их надо обрабатывать льняным маслом и уайт-спиритом - теплым, заметь, чтобы он лучше впитывался в дерево".
     Как только Плиссо уехали в воскресенье днем после чая, Элоиза скинула с головы шляпку и швырнула в окно, стекло от удара приколотой к шляпке тяжелой булавки треснуло, но не разбилось.
     - Шампанского! - воскликнула Элоиза, и Том бросился за ним в винный погреб.
     Они выпили шампанского, хотя чайный сервиз еще оставался на столе (мадам Аннет решила хоть разок отдохнуть), и тут зазвонил телефон.
     Это оказался Ривз Мино, голос у него звучал уныло.
     - Я в Орли. Сейчас улетаю в Гамбург. Сегодня видел в Париже нашего общего друга, и он говорит "нет" по поводу следующего... следующего, понимаешь? А еще одно сделать надо, никуда не денешься. Я ему это объяснил.
     - Ты заплатил ему что-нибудь?
     Том смотрел на Элоизу, которая вальсировала с бокалом шампанского в руках. Она напевала мелодию большого вальса из "Der Rosenkavalier" <"Кавалер роз" (нем.) - опера Р. Штрауса.>.
     - Да, примерно треть, но, думаю, это неплохо. Я перевел ему деньги в Швейцарию.
     Том вспомнил, что Ривз обещал почти пятьсот тысяч франков. Треть этой суммы - не щедро, но разумно, подумал он.
     - Ты хочешь сказать, что нужно еще кого-то застрелить? - спросил Том.
     Элоиза продолжала кружиться, напевая "ля-да-да, ля-ди-ди..."
     - Нет, - голос Ривза дрогнул. Он произнес мягко:
     - Человека надо задушить. В поезде. Думаю, в этом-то вся загвоздка.
     Том изумился. Конечно, Треванни на такое не пойдет.
     - Обязательно в поезде?
     - У меня есть план...
     У Ривза всегда имелся план. Том вежливо слушал. Идея Ривза была опасной, и излагал он ее неопределенно. Том перебил его.
     - Может, наш друг уже сыграл свою роль?
     - Нет, мне кажется, он заинтересовался. Но он не соглашается ехать в Мюнхен, а нам нужно, чтобы дело было сделано к следующему уикенду.
     - Опять ты начитался "Крестного отца" <Роман о мафии американского писателя Марио Пьюзо.>, Ривз. Придумай что-нибудь с револьвером.
     - Револьвер производит шум, - произнес Ривз без тени юмора. - Я вот о чем... либо я ищу кого-то другого, Том, либо... Джонатана придется уговорить.
     Его невозможно уговорить, подумал Том, и произнес довольно нетерпеливо:
     - Уговорить можно только с помощью денег. Если и это не сработает, то ничем не могу тебе помочь.
     Том с неудовольствием вспомнил о посещении Плиссо. Стали бы они с Элоизой гнуть спину и напрягаться в течение почти трех дней, если бы не нуждались в двадцати пяти тысячах франках в год, которые Жак Плиссо выдавал Элоизе на содержание?
     - Боюсь, если ему еще заплатить, - сказал Ривз, - он попросту выйдет из игры. Я, кажется, говорил тебе, что остальные деньги не смогу достать, пока он не сделает второе дело.
     Том считал, что Ривз вообще не разбирается в таких людях, как Треванни. Если Треванни заплатить сполна, он либо сделает дело, либо вернет половину денег.
     - Если тебе придет что-нибудь в голову насчет него, - чувствовалось, что Ривз с трудом подбирает слова, - или если ты знаешь кого-нибудь, кто мог бы это сделать, позвони мне, ладно? Через день-другой...
     Том вздохнул с облегчением, когда разговор закончился. Он покачал головой и прищурился. От идей Ривза Мино у Тома частенько возникало такое ощущение, будто он погружается в мир грез, не имеющий ничего общего с реальностью.
     Элоиза оседлала спинку желтого дивана, одной рукой нежно ее касаясь, а в другой держа бокал с шампанским. Усевшись поудобнее, она помолчала, а потом изящным движением подняла бокал:
     - Grace a toi се week-end etait tres reussi, топ tresor! <Благодаря тебе этот уикенд вполне удался, мое сокровище! (фр.)>
     - Спасибо, дорогая!
     Да, жизнь снова прекрасна, они снова одни, и стоит им только захотеть, они и за ужином будут сидеть босиком. Свобода!
     Том думал о Треванни. На Ривза ему вообще-то наплевать. Тот всегда на всем экономит либо успевает вывернуться в самую последнюю минуту, когда ситуация становится слишком опасной.
     Но Треванни... тут есть какая-то тайна. Том стал размышлять, как бы ему поближе сойтись с Треванни. Ситуация сложная, потому что ему было известно, что Треванни он не нравится. Но ничего другого, кроме того, чтобы попросить Треванни вставить картину в раму, Том придумать не смог.
     Во вторник он отправился в Фонтенбло и сначала зашел в художественный магазин Готье, чтобы купить подрамники. Том подумал, что Готье может сообщить какие-нибудь новости о Треванни, рассказать что-нибудь о его поездке в Гамбург, ведь Треванни явно консультировался с врачом. Том сделал покупки у Готье, но тот так и не вспомнил про Треванни. Уже уходя, Том спросил:
     - А как поживает наш друг - мсье Треванни?
     - Ah oui <Ах да (фр.).>. На прошлой неделе он ездил в Гамбург, показаться специалисту.
     Готье уставился на Тома своим стеклянным глазом, тогда как его настоящий глаз поблескивал и казался немного печальным.
     - Насколько я знаю, новости не очень хорошие. Может быть, даже похуже, чем то, что говорят ему здешние врачи. Но духом он не падает. Вы ведь знаете этих англичан, они никогда не обнаруживают своих истинных чувств.
     - Жаль, что ему хуже, - заметил Том.
     - Да, что поделаешь, - так он мне сам сказал. Но он держится.
     Том сложил подрамники в машину и достал портфель, лежавший на заднем сиденье. Он взял с собой акварель, чтобы Треванни вставил ее в рамку. Возможно, разговор с ним сегодня и не получится, думал Том, но у него будет еще одна возможность увидеться с Треванни, так как ему придется заехать за своей картиной еще раз. Том добрался пешком до улицы Саблон и вошел в магазин. Треванни разговаривал с какой-то женщиной, прикладывая деревянн