йски.
     Джордж напустил на себя важный вид. Пока Джонатан ездил в Мюнхен, у Джорджа выпал передний зуб.
     - Шитаю, - ответил он.
     - Надо говорить "читаю". Если хочешь правильно говорить.
     - Што знашит правильно говорить?
     Как на это ответить? Этому не видно конца.
     - Правильно говорить значит...
     - Джон, смотри-ка, - сказала Симона, разворачивая газету. - За обедом я этого не заметила. Послушай. Двое мужчин... нет, один мужчина убит вчера в поезде, который шел из Германии в Париж. Убит и выброшен из поезда! Как ты думаешь - это не тот поезд, в котором ты ехал?
     Джонатан взглянул на фото мертвого человека на откосе, пробежал глазами заметку, будто не видел ее раньше... "задушен"... "руку второй жертвы, возможно, придется ампутировать"...
     - Да... экспресс "Моцарт". В поезде я ничего не заметил. Но в нем вагонов тридцать.
     Накануне Джонатан сказал Симоне, что приехал слишком поздно вечером, чтобы успеть на последний поезд в Фонтенбло, и остановился в Париже в небольшой гостинице.
     - Мафия, - Симона покачала головой. - Они, наверное, задернули занавески в купе, чтобы задушить этого человека. Уф!
     Она поднялась и отправилась на кухню.
     Джонатан взглянул на Джорджа, который в это время склонился над иллюстрированной книгой про Астерикса. Джонатану не хотелось бы объяснять, что значит "задушить".
     В тот вечер Том, хотя и чувствовал некоторое напряжение, в гостях у Грэ пребывал в превосходном расположении духа. Антуан и Аньес Грэ жили в круглом каменном доме с башенкой, окруженном вьющимися розами. Антуан, опрятный и довольно строгий человек лет сорока, чрезвычайно честолюбивый, был настоящим хозяином в своем доме. Всю неделю он работал в скромной студии в Париже, а на уикенд приезжал за город, чтобы побыть с семьей, и трудился в саду до изнеможения. Том знал, что Антуан считает его лентяем, потому что если и у Тома такой же ухоженный сад, то что в этом удивительного - ведь ему весь день нечего делать. Эффектное блюдо, созданное Аньес и Элоизой, оказалось омаром, приготовленным в специальной кастрюле с морепродуктами, рисом и двумя видами соусов.
     - Я придумал, как можно замечательно устроить лесной пожар, - задумчиво заговорил Том за кофе. - Особенно хорошо это получилось бы на юге Франции, где летом так много сухих деревьев. К сосне прикрепляете ручную линзу - это можно сделать даже зимой, - а потом, когда появится солнце и начнет светить через нее, благодаря увеличительному стеклу загорятся сосновые иголки. Разумеется, это можно проделать неподалеку от дома того, кто вам не нравится, и - пых! пах! - все вокруг в огне! Скорее всего, ни полиция, ни страховые агенты не найдут в углях линзу, но даже если бы и нашли... Здорово, правда?
     Антуан неохотно фыркнул, тогда как женщины ужаснулись.
     - Если такое случится с моим имением на юге, я буду знать, кто это сделал! - произнес Антуан низким баритоном.
     У Грэ был небольшой участок с домом близ Канн, который они сдавали в июле и августе, когда арендная плата значительно поднималась, а в остальное теплое время пользовались им сами.
     Однако Том больше думал о Джонатане Тре-ванни. Да, он человек сухой, сдержанный, но в глубине души порядочный. Ему наверняка потребуется еще кое-какая помощь. Том очень надеялся, что только моральная.

13

     Поскольку состояние Филиппо Туроли продолжало оставаться неопределенным, в воскресенье Том поехал в Фонтенбло, чтобы купить лондонские газеты - "Обсервер" и "Санди тайме", которые он обычно покупал в понедельник утром в Вильперсе в journaux-tabac <Газетный киоск, где продаются также сигареты (фр.).>. Газетный киоск в Фонтенбло находился напротив отеля "Черный орел". Том поискал глазами Треванни, который, вероятно, тоже имел обыкновение покупать здесь лондонские воскресные издания, но не увидел. Сейчас одиннадцать, и Треванни, возможно, уже купил газеты. Том сел в машину и первым делом раскрыл "Обсервер". Там не было ничего о происшествии в поезде. Том не был уверен, что английские газеты вообще станут писать об этом, но, заглянув в "Санди таймс", нашел заметку на третьей странице. Он впился глазами в короткую колонку. Журналист описал ситуацию в нескольких штрихах: "...Дело мафией было сделано исключительно быстро... Филиппе Туроли из семейства Дженотти - у него нет одной руки и поврежден глаз, - пришел в сознание рано утром в субботу. Его состояние улучшается настолько быстро, что, возможно, Туроли скоро отправят самолетом в миланскую больницу. Он ничего не говорит, даже если что-то и знает". Молчание Туроли - не новость для Тома. Ясно одно - жить он будет. К сожалению. Том подумал, что Туроли, вероятно, уже описал его своим приятелям. В Страсбурге Туроли, должно быть, навестили члены семьи. Важных мафиози в больнице днем и ночью сторожат охранники, возможно, и для Туроли не сделано исключение, подумал Том, едва в голове у него промелькнула мысль насчет устранения Туроли. Том вспомнил, как охраняла мафия в нью-йоркской больнице Джо Коломбо, главу семейства Профачи. Коломбо отрицал, что является членом мафии и что мафия вообще существует, несмотря на массу свидетельств, доказывавших обратное. Пока Коломбо находился в больнице, сестрам приходилось перешагивать через ноги охранников, спавших в коридорах. Лучше и не думать о том, чтобы избавиться от Туроли. Он наверняка уже рассказал о мужчине лет тридцати, шатене, чуть выше среднего роста, который влепил ему в челюсть и в живот, а сзади, кажется, находился его сообщник, потому как был нанесен еще один удар - по затылку. Будет ли Туроли абсолютно уверен, если еще раз его увидит, - вот в чем вопрос, а между тем, по мнению Тома, увидеться снова они вполне могут. Туроли, как это ни странно, если бы и увидел его, мог бы скорее вспомнить Джонатана, и то лишь потому, что тот не похож на других - он выше многих ростом, и волосы у него светлее. Туроли, конечно же, сравнит свои впечатления с тем, что запомнил второй охранник, который жив и здоров.
     - Дорогой, - сказала Элоиза, когда Том вошел в гостиную, - как ты смотришь на то, чтобы отправиться в круиз по Нилу?
     Мысли Тома были так далеко, что он на секунду задумался - что такое Нил и где это? Элоиза лежала на диване с босыми ногами, листая рекламные проспекты. Время от времени она получала из туристического агентства в Море кучу проспектов; их присылали по инициативе агентства, потому что Элоиза была хорошей клиенткой.
     - Не знаю. Египет...
     - Разве это не seduisant? <Заманчиво (фр.)>
     Она показала Тому фотографию небольшого судна под названием "Изида", больше похожего на пароход, на которых плавают по Миссисипи. "Изида" плыла мимо заросшего тростником берега.
     - В общем, да.
     - Или куда-нибудь еще. Если ты никуда не хочешь ехать, я спрошу у Ноэль, как она настроена, - сказала Элоиза, снова углубившись в проспекты.
     Весна будоражила ей кровь. Щекотала пятки. Они нигде не были с тех пор, как после Рождества приятно провели время на яхте, путешествуя от Марселя до Портофино и обратно. У владельцев яхты, друзей Ноэль, довольно пожилых людей, имелся дом в Портофино. Сейчас Тому никуда уезжать не хотелось, но он не сказал об этом Элоизе.
     Стоял спокойный, приятный воскресный день. Том сделал два подготовительных наброска мадам Аннет за гладильной доской. По воскресеньям днем она гладила на кухне белье и смотрела телевизор, который поместила в одном из настенных шкафов. Нет ничего более домашнего, более французского, чем крепкая фигура мадам Аннет, склонившейся над утюгом воскресным днем. Он хотел запечатлеть эту атмосферу на холсте - розовая стена на кухне в солнечном свете и платье мадам Аннет цвета лаванды, которое так шло к ее красивым голубым глазам.
     В начале одиннадцатого, когда Том и Элоиза лежали перед камином и просматривали воскресные газеты, зазвонил телефон. Том снял трубку.
     Звонил Ривз. Судя по его голосу, он был чрезвычайно встревожен. Связь была плохая.
     - Можешь не вешать трубку? Я поднимусь наверх, может, лучше будет слышно, - сказал Том.
     Ривз сказал, что может, и Том взбежал наверх, бросив Элоизе:
     - Это Ривз! Плохо слышно!
     Вовсе не значит, что наверху слышимость лучше, просто Том хотел побеседовать с ним наедине.
     - Я говорю - моя квартира. В Гамбурге. Сегодня в нее бросили бомбу.
     - Что? О господи!
     - Я звоню из Амстердама.
     - Тебя задело?
     - Нет! - Ривз кричал в трубку, его голос, искаженный помехами, потрескивал. - Это просто чудо. Все случилось около пяти вечера, меня не было дома. И Габи тоже, она не работает по воскресеньям. Эти ребята... должно быть, они бросили бомбу в окно. Ну и дела. Соседи внизу слышали, как быстро подъехала машина, а спустя минуту она так же быстро отъехала, потом через две минуты раздался страшный взрыв - все картины со стен попадали.
     - Послушай... неужели им все известно?
     - Я решил поберечь свое здоровье. И часа не прошло, как я уехал из города.
     - Как они узнали? - еще громче крикнул в трубку Том.
     - Не знаю. Правда, не знаю. Может, что-то вытянули из Фрица, потому что Фриц не явился сегодня на встречу со мной. Я, конечно, надеюсь, что со стариком Фрицем все в порядке. Но он не знает - понимаешь, не знает имени нашего друга. Когда он был здесь, я называл его Пол. Я сказал, что это англичанин, поэтому Фриц думает, что он живет в Англии. Если честно, я думаю, что они сделали это по подозрению, Том. Я думаю, наш план в общих чертах сработал.
     Старый неисправимый оптимист Ривз - его квартира взорвана, собственность потеряна, а план тем не менее сработал успешно.
     - Послушай, Ривз, как насчет... Что с твоими вещами в Гамбурге? С бумагами, например?
     - Они в сейфе банка, - быстро ответил Ривз. - Мне их могут переслать. А о каких бумагах ты говоришь? Если ты волнуешься насчет... у меня есть маленькая записная книжка, и она всегда при мне. Конечно, мне чертовски жаль терять столько пластинок и картин, но полицейские сказали, что постараются не допустить, чтобы это повторилось. Естественно, меня допрашивали - конечно, они были любезны - продолжалось это несколько минут, но я объяснил, что нахожусь в шоке, и это почти правда, черт возьми, и должен куда-нибудь уехать на какое-то время. Они знают, где я.
     - Полиция подозревает мафию?
     - Даже если и так, мне об этом не говорили. Том, дружище, может быть, позвоню тебе еще раз завтра. Запиши мой телефон, хорошо?
     Том неохотно записал название гостиницы Ривза - "Зюйдер Зее" - и номер телефона, хотя и понимал, что тот может ему зачем-нибудь понадобиться.
     - Наш общий друг отлично поработал, хотя второй ублюдок все еще жив. Для парня с анемией... - Ривз умолк и вдруг рассмеялся, точно впал в истерику.
     - Ты с ним полностью расплатился?
     - Вчера, - ответил Ривз.
     - Поэтому, полагаю, он тебе больше не нужен?
     - Нет. Тут полиция заинтересовалась. Я имею в виду в Гамбурге. Именно этого мы и хотели. Столько мафиози, я слышал, понаехало. А это значит...
     Неожиданно их прервали. Держа в руке трубку, в которой раздавались короткие гудки, Том почувствовал быстро нараставшее раздражение, какую-то тупость. Он повесил трубку и ждал некоторое время, думая, что Ривз перезвонит, и одновременно пытался переварить новости. Насколько Том знал мафию, она, по его мнению, могла взрывом в квартире Ривза и ограничиться. Возможно, жизнь Ривза им и не нужна. Но мафия, очевидно, знает, что Ривз имеет какое-то отношение к убийствам, так что идея создать впечатление о войне между соперничающими мафиозными бандами провалилась. С другой стороны, гамбургская полиция предпримет еще одну попытку очистить город от мафии, да и от частных игорных клубов. Ситуация сложилась непростая, думал Том. Так получалось всегда, когда за дело брался Ривз, а действовал он по-дилетантски. Вывод напрашивался такой: об успехе говорить рано.
     Радовало лишь то, что Треванни получил свои деньги. Его известят об этом ко вторнику или среде. Хорошие новости из Швейцарии!
     Следующие дни прошли спокойно. От Ривза Мино не было ни телефонных звонков, ни писем. Газеты ничего не писали о Филиппе Туроли, и неизвестно, был ли он в страсбургской больнице или в миланской. Том покупал в Фонтенбло также парижскую "Геральд трибюн" и лондонскую "Дейли телеграф". Он посадил георгины, потратив на это в один из дней три часа. Клубни были рассортированы по цвету и разложены по пакетам, и он старался распланировать свой сад так же тщательно, как размечал холст. Элоиза провела три дня в Шантильи, у родителей. Ее мать легла на операцию по поводу какой-то опухоли, которая, к счастью, оказалась доброкачественной. Мадам Ан-нет, считая, что Тому одиноко, потчевала его американскими блюдами, которые научилась готовить, стараясь ему угодить: свиные ребрышки в шашлычном соусе, густая похлебка из моллюсков и жареный цыпленок. Время от времени Том задумывался о своей безопасности. В мирной атмосфере Вильперса, в этой сонной, вполне приличной маленькой деревушке, думал Том, вполне может появиться убийца. Он перелезет через высокие железные ворота Бель-Омбр, которые, как может показаться, защищают похожий на замок дом, хотя на самом деле это не так - на них любой залезет. Это будет один из мафиози, он постучит в дверь или позвонит в звонок, пройдет мимо мадам Аннет, взбежит по лестнице и пристрелит Тома. На то, чтобы добраться сюда из Море, у полицейских уйдет добрых пятнадцать минут, если предположить, что мадам Аннет сможет быстро им позвонить. Сосед, услышав выстрел-другой, возможно, подумает, что это кто-то охотится на сову, и, скорее всего, не станет допытываться, что происходит на самом деле.
     Пока Элоиза была в Шантильи, Том решил приобрести для Бель-Омбр - да и для себя, и, возможно, для Элоизы - клавесин. Он слышал однажды, как она играла простенькую мелодию на пианино. Где это было? Когда? У него возникло подозрение, что она пала жертвой уроков музыки в детстве и, зная ее родителей, Том предположил, что они приложили максимум усилий, чтобы сделать ее музыкальные потуги безрадостными. Пусть клавесин и обойдется в кругленькую сумму (конечно, дешевле было бы купить его в Лондоне, если бы не пришлось платить сто процентов пошлины, которую французы возьмут за ввоз), но клавесин определенно входит в категорию культурных приобретений, поэтому Том не упрекал себя за возникшее желание его купить. Клавесин - не бассейн. Том позвонил одному парижскому антиквару, которого довольно хорошо знал, и тот, хотя и торговал только мебелью, все же смог назвать Тому надежное место в Париже, где можно купить клавесин.
     Том отправился в Париж и провел там целый день, слушая продавца, рассказывавшего о клавесинах, рассматривая инструменты, робко пробуя взять на них аккорды и принимая решение. Он выбрал самый лучший инструмент - светлого дерева, украшенный в разных местах золотыми листочками, - который стоил больше десяти тысяч франков. Доставят его в среду, 26 апреля, вместе с настройщиком, который незамедлительно приступит к работе, потому что в дороге инструмент расстраивается.
     Покупка придала Тому уверенности в себе. Направляясь к своему "рено", он чувствовал себя непобедимым, невидимым для глаз, а может, даже и для пуль мафии.
     Бель-Омбр не бомбили. Улицы Вильперса, с деревьями по обеим сторонам, без тротуаров, выглядели, как обычно, тихими. Незнакомцы вокруг не расхаживали. Элоиза вернулась в пятницу в хорошем настроении. Том находился в предвкушении ожидавшего ее сюрприза - прибытия в среду большой, требовавшей осторожного обращения упаковочной клети с клавесином. Будет веселее, чем в Рождество.
     Том и мадам Аннет не сказал про клавесин. Но в понедельник он обратился к ней со следующими словами:
     - Мадам Аннет, у меня к вам просьба. В среду у нас на обед будет важный гость, может, он и на ужин останется. Давайте приготовим что-нибудь особенное.
     Голубые глаза мадам Аннет загорелись. Ничто не доставляло ей такого удовольствия, как возможность еще больше похлопотать и посуетиться, особенно по части кулинарии.
     - Un vrai gourmet? <Настоящий гурман? (фр.)> - с надеждой спросила она.
     - Думаю, да, - ответил Том. - А теперь подумайте. Я не буду вам говорить, что приготовить. Пусть это будет сюрпризом и для мадам Элоизы.
     Мадам Аннет озорно улыбнулась. Можно подумать, что ей тоже сделали подарок.

14

     Гироскоп, купленный Джонатаном Джорджу в Мюнхене, стал самой ценной игрушкой, которую он когда-либо дарил сыну. Всякий раз, когда Джордж доставал гироскоп из футляра, в котором держал его по настоянию Джонатана, их обоих охватывал восторг.
     - Смотри не урони! - предупредил Джонатан, лежа на полу гостиной на животе. - Это тонкий инструмент.
     Каждый раз, когда доставали гироскоп, Джордж вынужден был заучивать новые английские слова, потому что Джонатан в эти минуты не утруждал себя тем, чтобы говорить по-французски. Чудесное колесико вертелось на кончике пальца Джорджа или торчало из пластмассовой башенки, которую Джордж извлекал из коробки для игрушек вместо Эйфе-левой башни, изображенной на розовой странице инструкции к гироскопу.
     - Гироскопы больших размеров, - пояснил Джонатан, - помогают судам избегать качки.
     На этом объяснения Джонатана закончились, и он подумал, что если установить гироскоп в игрушечной лодке и пустить ее плавать в ванне, то можно проиллюстрировать, что он имел в виду.
     - На больших кораблях, бывает, работают одновременно три гироскопа.
     - Джон. А диван? - В дверях гостиной стояла Симона. - Ты мне так и не сказал, что думаешь. Темно-зеленый?
     Джонатан перевернулся на полу и оперся на локти. У него перед глазами продолжал вертеться гироскоп, сохраняя свое удивительное равновесие. Симона говорила о перетяжке дивана.
     - Думаю, нам нужно купить новый диван, - поднимаясь, заметил Джонатан. - Я видел сегодня объявление о продаже черного "честерфилда" <Большой диван со спинкой и подлокотниками. Вошел в моду в XIX в. при герцоге Честерфилдском.> за пять тысяч франков. Уверен, можно достать такой же за три пятьсот, если поискать.
     - Три тысячи пятьсот новых франков?
     Джонатан знал, что она будет шокирована.
     - Считай, что это вложение средств. Мы можем себе это позволить.
     Джонатан действительно знал одного торговца антиквариатом, магазин которого находился километрах в пяти от города, тот торговал только хорошо отреставрированной мебелью. До сих пор ему не приходило в голову что-нибудь у него купить.
     - "Честерфилд" - это замечательно, но не перебор ли это, Джон? Или ты решил кутить?
     Джонатан в этот день говорил и о покупке телевизора.
     - Кутить я не собираюсь, - спокойно произнес он. - Я не настолько глуп.
     Симона поманила его в холл, словно хотела, чтобы Джордж их не слышал. Джонатан обнял ее. Она откинула голову и помяла прическу о висевшее на вешалке пальто.
     - Ну хорошо, - прошептала она. - А когда ты в следующий раз едешь в Германию?
     Ей не нравились его поездки. Он говорил Симоне, что врачи испытывают действие новых препаратов, которые давал ему Перье, что хотя его состояние может оставаться и прежним, есть шанс, что оно улучшится и хуже наверняка не станет. Джонатан говорил, что ему платят, однако Симона не верила, что он ничем не рискует. Но Джонатан так и не сказал ей, сколько ему платят, какая сумма теперь лежит в "Суис Бэнк Корпорейшн" в Цюрихе. Симона лишь знала, что в "Сосьете женераль" в Фонтенбло хранится что-то около шести тысяч франков вместо обычных четырех-шести сотен, которые иногда таяли до двухсот франков после выплаты ссуды.
     - Мне бы хотелось новый диван. Но ты уверен, что именно его сейчас надо покупать? И по такой цене? Не забывай о ссуде.
     - Дорогая, да разве я могу забыть! Эта чертова ссуда! - Он рассмеялся. Ему хотелось выплатить ссуду одним разом. - Хорошо, я буду бережлив. Обещаю.
     Джонатан знал, что ему нужно придумать другую историю или тщательнее продумать ту, которую он уже рассказал. Но в эту минуту он хотел расслабиться, просто насладиться мыслью о том, что у них будет новая м