икак не мог сообразить, то ли
судьба  наградила  его снисходительным, всепрощающим начальником, то
ли  господь  наказал  его  преступно-халатным,  ленивым подчиненным.
Можно  было спросить у сержанта Таусера, но в глубине души майор Майор
побаивался  сержанта  Таусера, а больше обращаться было не к кому -- не
спрашивать  же  у  самого  майора  де  Каверли.  Мало  кто отваживался
подступаться  к  майору  де  Каверли по какому бы то ни было поводу, а
один офицер, у которого хватило глупости подойти и метнуть подкову, на
следующий  день  был  наказан  такой  тяжелой  и редкой разновидностью
прострела, о которой ни Гас, ни Уэс, ни даже сам доктор Дейника слыхом
не  слыхали. Все были уверены, что хворобу на бедного офицера накликал
майор  де  Каверли в отместку за вчерашнюю подкову, но как ему удалось
это сделать -- никто не знал.
    Большинство  официальных  документов, поступавших к майору Майору,
не  имели к нему абсолютно никакого касательства. Эти бумаги содержали
главным  образом  ссылки  на какие-то предшествующие им другие бумаги,
которых  майор Майор и в глаза не видел. Поднимать же и изучать старую
переписку   тоже   не   было  никакого  резона,  поскольку  инструкция
предписывала  игнорировать  предыдущие указания и действовать только
на  основании  самого  последнего  приказа.  Когда майор Майор бывал в
ударе,  он  мог  за  одну  минуту  расписаться  на  двадцати различных
циркулярах, каждый из которых требовал не обращать никакого внимания
на  все  предшествующие.  С  Большой земли, из штаба генерала Пеккема,
каждый   день   поступали   многословные  бюллетени  под  бодрыми,
вдохновляющими и мобилизующими заголовками, как, например: "Боритесь
с  волокитой -- расхитительницей времени!" или "Боритесь за чистоту --
бог чистоту любит!"
    Призывы  генерала  Пеккема  блюсти  чистоту и бороться с волокитой
вдохновляли майора Майора: он без всякой волокиты расписывался на этих
призывах  и  очищал  от  них  стол  как можно быстрее. Внимание майора
Майора  задерживалось  лишь  на  документах, касающихся несчастного
лейтенанта,  который погиб во время налета на Орвьетто менее чем через
два  часа  после  своего  прибытия  в  часть.  Вещи  его, не полностью
распакованные,  до  сих пор валялись в палатке Йоссариана. Поскольку
несчастный лейтенант доложил о своем прибытии не дежурному по части,
а  в  оперативном отделении, сержант Таусер решил, что спокойней будет
на  все  запросы  о  нем  отвечать,  что  вышеозначенный  лейтенант  в
эскадрилью  вообще не прибывал. Из скудной переписки по этому поводу
возникало  впечатление,  будто лейтенант бесследно растворился в проз-
рачной  синеве,  что,  кстати,  некоторым  образом  соответствовало
действительности.  В  конечном счете майор Майор был даже доволен, что
ему приносят на подпись разные
    официальные бумаги: сидеть с утра до вечера за письменным столом
и  подмахивать  бумаги  куда  приятнее, чем сидеть с утра до вечера за
письменным  столом  и  не  подмахивать  бумаг.  Как-никак,  а все-таки
работа...
    Но  не  позднее чем в десятидневный срок с фатальной неизбежностью
все  подписанные  им  документы  приходили обратно с подколотой чистой
страничкой   для   новой   подписи.   Документы  возвращались  заметно
пополневшими,  потому  что между листком, ранее завизированным майором
Майором,  и  чистым  листком,  предназначенным  для его новой визы,
помещалась  пачечка  листков с наисвежайшими подписями офицеров всех
частей,  разбросанных вокруг Пьяносы: подобно майору Майору, они, не
покладая  рук,  визировали одни и те же бумажонки. Наблюдая за тем,
как  самые  простые  циркуляры  чудовищно разбухают и превращаются в
объемистые  и  увесистые  манускрипты,  майор Майор впал в меланхолию.
Сколько  бы  раз  майор  Майор  ни  подписывал  документ, он все равно
исправно  возвращался на его стол за очередной подписью. Майор Майор
уже совсем было отчаялся избавиться от этого наваждения.
    Однажды,   точнее   на   следующий   день   после  первого  визита
контрразведчика  майор Майор вместо своей фамилии написал под одним из
циркуляров  "Вашингтон  Ирвинг"  --  просто,  чтобы посмотреть, как это
будет  выглядеть.  Выглядело  симпатично.  До  того симпатично, что
остаток рабочего дня майор Майор украшал подписью "Вашингтон Ирвинг"
все официальные документы подряд. Это была вспышка озорства, стихийный
бунт, и, выходя вечером из-за стола, он понял, что сурового возмездия
ему  не  миновать.  На  следующее утро он с трепетом вошел в канце-
лярию и стал дожидаться развития событий, но ничего не случилось.
    Грех есть зло, но на этот раз грех обернулся добром, потому что ни
один  из документов с подписью "Вашингтон Ирвинг" обратно не вернулся.
Наконец-то  произошла  радостная перемена, и майор Майор окунулся в
свою  новую работу с неизведанным прежде наслаждением. Конечно, писать
под   документами  "Вашингтон  Ирвинг"  --  тоже  не  бог  весть  какая
интересная работа, но все же это менее нудное занятие, чем писать весь
день только "Майор Майор Майор". Когда ему приедался "Вашингтон
 Ирвинг", он менял порядок слов и выводил "Ирвинг Вашингтон", пока
и это не приедалось. Теперь он считал, что работает все-таки не совсем
впустую:  документы, подписанные на новый манер, больше в эскадрилье
не появлялись.
    Зато  в  эскадрилье  появилось  кое-что  другое.  Это  был  второй
контрразведчик,  выдававший себя за летчика. Многие знали, что он из
контрразведки:   он   сам   по  секрету  признавался  в  этом  каждому
встречному,  строго предупреждая не раскрывать другим его подлинного
лица.  Но  всем  этим  другим  он  сам  по  секрету сообщал, что он из
контрразведки.
    -- Я из контрразведки, -- признался он майору Майору. -- Кроме вас,
никто  в  эскадрилье  об  этом  знать  не  должен. Абсолютно никто. Во
избежание провала операции. Вы меня поняли?
    -- Но ведь сержант Таусер знает...
    -- Да, он знает. Мне пришлось ему сказать, чтобы пройти к вам. Но я
уверен, что он ни при каких обстоятельствах не проболтается ни одной
живой душе.
    --  А  мне  он  сказал.  Он  сказал:  К  вам там пришел какой-то из
контрразведки".
    --  Вот  мерзавец? Надо будет проверить, что это за фрукт? На вашем
месте  я  бы не держал тут на виду совершенно секретных документов; Во
всяком случае, пока я не закончу расследования.
    --  У  меня  вообще  нет никаких совершенно секретных документов, --
сказал майор Майор.
    --  Вот  и  прекрасно. Запирайте их у себя в сейфе, чтобы до них не
мог добраться сержант Таусер.
    -- Единственный ключ от сейфа у сержанта Таусера.
    --  Боюсь,  что  мы  попусту  тратим время, -- довольно сухо заметил
контрразведчик.
    Это был нервный, подвижный коротышка, с энергичной и самоуверенной
жестикуляцией.  Он  носил пилотскую кожаную куртку, разрисованную на
груди.  На  куртке  был  изображен  самолет,  летящий сквозь оранжевые
разрывы  снарядов,  а  под  ним  ряд  бомбочек. Рисунок обозначал, что
владелец   куртки   выполнил   пятьдесят   пять   боевых   заданий.  С
заговорщическим  видом  контрразведчик  вытащил  из-под  полы  большую
красную папку и извлек из нее несколько фотокопий.
    -- Это вам знакомо?
    Майор  Майор  с  равнодушной  миной взглянул на фо- токопии писем,
посланных  из  госпиталя. На одних письмах рукой военного цензора было
написано "Вашингтон Ирвинг", на других -- "Ирвинг Вашингтон".
    -- Нет, никогда не видел.
    -- А вот эти?
    Майор  Майор взглянул на копии адресованных ему циркуляров и узнал
свое рукоделие.
    -- Нет, не видел.
    -- В вашей эскадрилье есть человек с такой фамилией?
    --  Который  из  двух?  Здесь  две  фамилии.
    - Или тот, или другой.Впрочем,  мы  полагаем, что Вашингтон Ирвинг
и Ирвинг Вашингтон -- одно лицо,  но оно пользуется двумя фамилиями,
чтобы сбить нас с толку. Так часто делают.
    --   В   моей  эскадрилье  как  будто  нет  ни  того,  ни  другого.
Контрразведчик помрачнел.
    --  А  он,  оказывается,  гораздо  умнее,  чем мы предполагали, --
заметил  контрразведчик.  --  Значит,  у  него есть третья фамилия, под
которой  он  и  скрывается.  И думается мне... М-да, думается мне, эту
третью фамилию я знаю. -- Вдохновенный и взволнованный, с просветленным
лицом,  он  достал  еще  одну  фотокопию и положил ее перед майором
Майором: -- А что вы об этом скажете?
    Майор  Майор  слегка подался вперед и увидел перед собой фотокопию
странички  письма,  на  которой  Йоссариан  вымарал  все,  кроме имени
"Мэри", но зато приписал:
    "Тоскую  по  тебе  ужасно! А.Т.Тэппман, капеллан армии Соединенных
Штатов". Майор Майор отрицательно покачал головой:
    -- Никогда не видел.
    -- А вы знаете, кто такой А.Т.Тэппман?
    -- Наш полковой капеллан.
    -- Так. Круг замкнулся! -- сказал контрразведчик. -- Вашингтон Ирвинг
-- это полковой капеллан. Майор Майор слегка забеспокоился.
    -- А.Т.Тэппман -- полковой капеллан, -- поправил он.
    -- Вы уверены?
    -- Уверен.
    --  Но  зачем  полковой  капеллан  делает  такие  приписки  к чужим
письмам?

    -- Возможно, это сделал кто-то другой...
    --  Для  чего же кому-то другому понадобилось подделывать подпись
полкового капеллана?
    -- Чтобы не разоблачили.
    --  Может, вы и правы, -- поразмыслив секунду, заявил контрразведчик
и  звонко цокнул языком. -- Не исключено, что тут действуют два агента,
причем  по странной случайности у одного такое же имя, как у другого
фамилия, и наоборот. Да, да, теперь я не сомневаюсь, что это так. Один
из этой парочки находится в эскадрилье, другой -- в госпитале, а третий
-- с капелланом. Минутку, сколько же это получается? Ага, целых три! Но
вы абсолютно уверены, что никогда прежде не видели этих документов?
    -- Если бы я их видел, я бы на них расписался.
    --  А как? -- хитро прищурившись, спросил контрразведчик. -- Как бы
вы расписались? Собственной фамилией или "Вашингтон Ирвинг"?
    -- Конечно, собственной, -- ответил майор Майор. -- Я и фамилии такой
не знаю -- "Вашингтон Ирвинг". Контрразведчик расплылся в улыбке:
    --  Я  рад,  майор,  что  вы со мной начистоту. Чувствую, мы с вами
сработаемся,  а  я  очень  заинтересован в людях, желающих мне помочь.
Где-то  на  европейском  театре  военных действий притаился субъект,
запускающий  лапы  в  вашу служебную переписку. Как по-вашему, кто это
может быть?
    -- Понятия не имею.
    --  Тогда  слушайте  меня.  Блестящая  догадка  пришла мне на ум, --
сказал   контрразведчик,   наклонившись   к   уху   майора  Майора,  и
доверительно  зашептал:  --  Это -- мерзавец Таусер. А зачем бы иначе он
стал горлопанить на всю эскадрилью, кто я такой? Держите ухо востро, и
как только кто-нибудь при вас заведет разговор о Вашингтоне Ирвинге,
тут  же  дайте  мне  знать.  А  я  проверю всю подноготную капеллана и
других.
    Едва  лишь второй контрразведчик вышел, как через окошко в кабинет
прыгнул  первый контрразведчик и незамедлительно пожелал узнать, кто
это туг был только что.
    -- Один из контрразведки, -- ответил майор Майор.
    --  Черта  с  два -- сказал первый контрразведчик. -- В данном районе
единственный контрразведчик -- это я.
    Майор  Майор  с  трудом  узнал  его.  На  первом контрразведчике
болтался    просторный,   выцветший   вельветовый   купальный   халат,
расползшийся  под  мышками  по  швам. Из-под халата виднелись потертые
пижамные штаны. На ногах были изношенные шлепанцы, один из которых от-
кровенно  просил каши. Майор Майор припомнил, что видел этого человека
в  госпитале.  Контрразведчик носил тогда такой же наряд, но с тех пор
поправился  фунтов  на двадцать и, казалось, вот-вот лопнет от избытка
здоровья.
    --  Я  тяжело  болен,  --  заговорил гость простуженным голосом. -- В
госпитале я заразился от одного летчика гриппом, потом грипп перешел в
серьезнейшее  воспаление  легких,  и  тем не менее я счел своим долгом
приехать к вам сюда.
    -- Весьма сочувствую, -- сказал майор Майор.
    --  Премного  благодарен,  но  я  в вашем сочувствии не нуждаюсь, --
огрызнулся  контрразведчик,  --  я  просто  хочу  предупредить вас, что
Вашингтон Ирвинг, кажется, сменил свое местопребывание и перебрался из
госпиталя  в  вашу эскадрилью. Вы не слыхали тут никаких разговорчиков
насчет Вашингтона Ирвинга?
    --  Вообще-то  слыхал,  --  ответил  майор Майор. -- Человек, который
только что вышел отсюда, как раз говорил о Вашингтоне Ирвинге.
    --  Это  правда?  --  воскликнул  первый контрразведчик, вне себя от
восторга. -- Кажется, теперь-то мы расколем этот орешек. Держите его на
мушке,  а  я  помчусь  обратно  в  госпиталь  и  запрошу у руководства
дальнейших указаний.
    Контрразведчик выпрыгнул в окошко и скрылся из виду.
    Минуту  спустя брезентовый полог, отделявший кабинет майора Майора
от  канцелярии,  взметнулся  и  снова  вбежал второй контрразведчик. С
трудом переводя дыхание, он закричал:
    --  Я  видел,  как только что человек в красной пижаме выпрыгнул из
вашего окошка и побежал по дороге. Вы его видели?
    -- Конечно. Я с ним разговаривал, -- ответил майор Майор.
    --  Мне  показалось  весьма  подозрительным,  что человек в красной
пижаме выпрыгивает из окошка.
    Контрразведчик энергичными шажками мерял кабинет.
    -- Сначала я подумал, что это  вы  решили драпануть в Мексику. Но
теперь я вижу, что это были не вы. Скажите, он ничего не говорил о
Вашингтоне Ирвинге?
    -- Вообще-то говорил, -- сказал майор Майор.
    --  Говорил?!  -- воскликнул второй контрразведчик. -- Прекрасно! Ну,
кажется,  теперь-то  мы  расколем  этот  орешек. А вы не знаете, где
можно найти этого субъекта?
    -- В госпитале. Он тяжело болен.
    -- Эврика! Сейчас я прямехонько в госпиталь -- и настигну голубчика.
Но,  пожалуй,  лучше  появиться  в госпитале инкогнито. Зайду-ка я в
вашу  санчасть,  объясню  им  ситуацию,  и  пусть  они меня направят в
госпиталь как больного.
    Он ушел и вскоре вернулся с темно-фиолетовыми деснами.
    --  Посмотрите, что они со мной сделали, -- сказал он чуть не плача.
Горе  его  казалось  безутешным.  В руках он нес носки и туфли. Пальцы
ног,  так  же  как и десны, были вымазаны раствором марганцовки. -- Вам
доводилось   когда-нибудь  видеть  контрразведчика  с  фиолетовыми
деснами? -- простонал он.
    Печально  свесив  голову,  он  вышел из штабной палатки и кувырком
полетел  в земляную щель, сломав себе при этом нос. И хотя температура
у  него  от  этого  не  поднялась, Гэс и Уэс, в порядке исключения,
уложили его в санитарную машину и отправили в госпиталь.
    Итак,  майор  Майор солгал, но ложь пошла ему во спасение. Это его
не  удивило,  потому  что  он давно заметил, что лгуны, как правило,
люди сметливые и добиваются в жизни большего, чем честняги.
    После   визита  второго  контрразведчика  он  стал  действовать
осмотрительнее. Он расписывался только левой рукой и при этом всегда
нацеплял  черные  очки  и  фальшивые  усы,  которые  ему  нисколько не
помогли,  когда  он  отважился  снова  появиться  на  баскетбольной
площадке.   В  качестве  дополнительной  предосторожности  он  заменил
"Вашингтона   Ирвинга"  "Джоном  Милтоном".  Так  оказалось  короче  и
удобней.  Когда  надоедало,  он с успехом менял имя и фамилию местами,
как делал это прежде с "Вашингтоном Ирвингом". Кроме того, майор Майор
мог удвоить темпы производства,  потому  что "Джон Милтон" было куда
короче, чем его собственная  подпись  или  "Вашингтон  Ирвинг",  а
следовательно, и времени теперь требовалось меньше. А когда и "Джон
Милтон" надоедал,майор Майор снова брался за "Вашингтона Ирвинга".
    Темные  очки  и  фальшивые  усы  майор Майор купил в Риме. То была
последняя,   но   тщетная   попытка  вырваться  из  трясины  моральной
деградации,  в  которую  он  медленно, но верно погружался. Сначала он
испытал  ужасные  унижения,  когда  тридцать  или  сорок  сборщиков
подписей  под  "присягой  о  лояльности" даже не сочли нужным предло-
жить  ему  подписаться.  Затем,  когда  история  с присягой, казалось,
отшумела, загадочно исчез, будто растаял, самолет Клевинджера вместе
со  всем экипажем, и вину за это несчастье возложили на майора Майора,
придравшись   к   тому,  что  он  не  подписал  ни  одной  "присяги  о
лояльности".
(    "Присяга   о  лояльности"  --  клятвенное  обязательство,введенное
командованием    американских    вооруженных   сил,   чтобы   оградить
военнослужащих США от прогрессивных идей и взглядов. Это обязательство
должен подписывать каждый военнослужащий. -- Ред.)
    Темные  очки были в красной толстой оправе. Фальшивые черные усы
очень  пошли  бы  шарманщику. Однажды, когда майор Майор почувствовал,
что не в силах больше переносить, одиночество, он напялил очки и усы и
отправился  поиграть  в  баскетбол.  С  видом  беспечным  и  непри-
нужденным  он  заявился  на  площадку,  молясь  про себя, чтобы его не
узнали.  Все  сделали вид, будто не узнали его, и майор с наслаждением
вступил  в  игру.  Но едва он успел поздравить себя с успехом, который
принес  ему  невинный маскарад, как один из противников резким толчком
сбил  майора  с ног. Вскоре его сбили еще раз, и тут он сообразил, что
они  очень  даже узнали своего командира, а маскарад дает им право без
помех  дубасить его, толкать локтями и ставить подножки. Он понял, что
они   ненавидят   его   в   любом   обличий.   Игроки  его  команды  и
противоположной  стороны  без  колебаний  и размышлений слились в одну
рычащую  толпу.  Они  навалились  на  него  со всех сторон, размахивая
кулаками  и  оглашая воздух грязными ругательствами. Они сбили его с
ног на землю и пинали ногами. Он насилу поднялся, и тогда они снова на
него налетели.
    Он  закрыл  лицо  ладонями,  а  они, облепив его со всех сторон, в
дьявольском  исступлении  мордовали  его,  били,  колотили и дубасили.
Наконец,  его  трахнули  с такой силой, что он кубарем скатился на дно
железнодорожной   выемки.  Там  он  встал  на  ноги,  вскарабкался  по
противоположной  стороне  выемки  и пошел, пошатываясь, сопровождаемый
улюлюканьем и градом камней, пока не скрылся за углом штабной палатки.
Во  время потасовки он мечтал лишь об одном -- только бы они не сорвали
с  него темные очки и фальшивые усы. Маскируясь ими, он мог продолжать
делать  вид,  будто  он  --  это  не  он, а лишись он усов и очков, ему
пришлось  бы  предстать  перед  всеми в роли побитого, посрамленного и
опозоренного    начальника.   В   кабинете   он   разрыдался,   потом,
успокоившись,  смыл кровь с губ и носа, стер грязь с синяков и царапин
на щеках и на лбу и вызвал сержанта Таусера.
    --  Отныне,  --  сказал  он,  --  я  не  желаю никого видеть у себя в
кабинете. Ясно?
    --  Да,  сэр,  --  сказал  сержант  Таусер.  --  На  меня  ваш приказ
распространяется?
    -- Да.
    -- Понятно. У вас все, сэр?
    -- Да.
    --  А  что  мне  говорить  тем, кто придет к вам, когда вы будете у
себя, в кабинете?
    -- Говори им, что я здесь, и проси подождать.
    -- Слушаюсь, сэр. А сколько им надо будет ждать?
    -- Покуда я не уйду из кабинета.
    -- И что же мне с ними делать, сэр?
    -- Меня это не касается.
    -- Могу я впустить их, сэр, к вам в кабинет, когда вы уйдете?
    -- Можешь.
    -- Но ведь вас-то в кабинете уже не будет?
    -- Не будет.
    -- Понятно, сэр. У вас все, сэр?
    -- Да.
    -- Слушаюсь, сэр.
    --  Отныне,  --  сказал  майор  Майор  пожилому ординарцу, который
убирал  его  трейлер,  --  я  не  желаю,  чтобы  вы  заходили  ко мне и
спрашивали, что мне нужно. Ясно?
    -- Так точно, сэр, -- ответил ординарец. -- А когда же я могу
зайти  к  вам  и  спросить,  что  вам  нужно?
    -Когда меня нет, тогда и заходите.
    -- Слушаюсь, сэр. А что я вообще должен делать?
    -- То, что я прикажу.
    --  А  как  же  вы мне прикажете, если мне нельзя заходить, пока вы
здесь? Или все-таки можно иногда?..
    -- Нельзя.
    -- В таком случае, что же мне вообще-то делать?
    -- Ч