икогда не купался. В
воде человеку может стать плохо, и он может утонуть, даже если воды по
щиколотку.  В  воде  у человека может произойти закупорка коронарных
сосудов,  и  его  придется вытаскивать на берег волоком. Кроме того,
плаванье  приводит к перенапряжению и охлаждению организма, а от этого
можно  заболеть  полиомиелитом  или  менингитом.  Страх,  которым была
охвачена  эскадрилья  перед налетом на Бо- лоныо, вселил в доктора еще
более мучительное беспокойство за собственную жизнь. Теперь по ночам
ему мерещилось, что к нему в палатку лезут грабители.
    Заглянув  в  лиловатую  тьму  палатки  оперативного  отделения,
Йоссариан  увидел  Вождя Белый Овес, поглощенного присвоением чужого
виски, каковым он усердно отравлял свой организм. В данный момент он
расписывался в соответствующем списке за непьющих и проворно переливал
спиртное  в  прихваченные  с собой бутылки. Вождь спешил, чтобы успеть
урвать  побольше,  до того как капитан Блэк спохватится и приплетется,
чтобы украсть остальное.
    Мотор  джипа  мягко  заворчал.  Малыш  Сэмпсон,  Нейтли и другие
бесшумно  разбрелись каждый в свою сторану и растворились в золотистом
безмолвии.  Пару  раз кашлянув, джип укатил. Йоссариан остался один.
Вокруг  все  было  сковано  чугунной,  первозданной  дремотой.  Зелень
казалась  черной,  все  прочее  отливало  гнойной желтизной. Даль была
прозрачна,  воздух  сух, и слышно было, как где-то у моря бриз шуршит
листвой. На душе у Йоссариана  было  неспокойно  и  тревожно,  а
ввалившиеся  от усталости глаза слипались.  Но  когда он, еле волоча
ноги, вошел в парашютную палатку,где стоял длинный  полированный стол,
совесть разом перестала грызть его и червь сомнения,не причинив особой
боли, тихо уполз в глубины сознания.
    Оставив в палатке бронекостюм и парашют, Йоссариан вышел обратно и
мимо  цистерн  с  водой  направился  в  разведотделение, чтобы вернуть
планшет капитану Блэку. Тот сидел в кресле, забросив костлявые ноги на
стол, и клевал носом. Завидев Йоссариана, он равнодушно осведомился,
почему  они  вернулись.  Не  удостоив  его  ответом, Йоссариан положил
планшет на деревянный барьер и вышел.
    У  себя  в  палатке  он  сбросил  парашютные лямки и разделся. Орр
находился  в  Риме и должен был вернуться сегодня к вечеру из отпуска,
который  ему дали за то, что он утопил свой самолет в море близ Генуи.
Нейтли, поди, уже складывает вещи, чтобы отправиться в Рим, как только
вернется  Орр.  Он,  конечно,  на седьмом небе от счастья, что остался
жив,  и  ждет  не  дождется  минуты,  когда  снова  начнет бесплодно и
мучительно  ухаживать  за  своей римской красоткой. Раздевшись догола,
Йоссариан  присел  на  койку отдохнуть -- без одежды он чувствовал себя
намного  лучше.  В  одежде ему всегда было как-то не по себе. Потом он
надел  чистые  трусики,  тапочки  и,  перекинув  через плечо купальное
полотенце цвета хаки, отправился на пляж.
    Тропинка  из  эскадрильи  привела  его на артиллерийскую позицию в
лесу,  о  существовании  которой он прежде не подозревал. Двое рядовых
спали  на  мешках с песком. Третий ел гранат. Откусывая большие куски,
он энергично работал челюстями и выплевывал косточки в кусты. Когда он
жевал  гранат,  по  его  подбородку  стекал  пурпурный  сок. Йоссариан
углубился  в  лес,  любовно  поглаживая  свой  живот,  будто  желая
убедиться, что все на месте. Вдруг на земле по обе стороны от тропинки
он заметил полчища грибов, выросших после дождя. Они торчали из липкой
земли,  как  пальцы мертвецов. Они росли в огромном изобилии, повсюду,
куда  хватало  глаз. Их были тысячи, и они лезли из-под каждого куста.
Казалось,  они  пухнут, раздуваются и множатся прямо у него на глазах.
Он  быстро  зашагал прочь, охваченный мистическим ужасом, и не сбавлял
ходу  до  тех пор, пока не почувствовал под ногами сухой песок. Теперь
грибы  остались  позади.  Он  опасливо  оглянулся,  боясь,  что сейчас
увидит,  как  эти мягкие, безглазые, белые существа ползком преследуют
его или карабкаются, извиваясь, по деревьям беспорядочной. колышущейся
массой.
    На  пляже  было пустынно. Йоссариан слышал лишь неясное бормотание
ручья,  приглушенный  шелест травы и кустарника за своей спиной, немые
вздохи прозрачных волн. Прибой был слабым, вода -- чистой и прохладной.
Йоссариан  оставил  на  песке  вещи  и вошел в воду сначала по колено,
потом  окунулся  с  головой.  На  горизонте  тянулась едва видимая,
окутанная  зыбкой  дымкой,  узенькая  полоска  земли. Йоссариан лениво
подплыл  к  плоту,  подержался за край и неторопливо поплыл обратно,
покуда  ноги  не коснулись песчаного дна. Здесь он несколько раз оку-
нулся  с  головой  в  зеленоватую  воду  и  почувствовал себя чистым и
свежим.  Потом  он  растянулся  на  песке  лицом вниз и заснул. Мощный
слитный   гул   десятков  моторов  ворвался  в  его  сон,  как  грохот
землетрясения:  над  самой  головой шли самолеты, возвращавшиеся после
налета на Болонью.
      Он проснулся, зажмурился от легкой головной боли и открыл глаза,
чтобы взглянуть на мир, бурлящий в хаосе - хаосе, в котором царил свой
порядок.  И  ахнул  от  изумления  при  виде  фантастического зрелища:
двенадцать  звеньев  шли спокойно и уверенно, строго выдерживая строй.
Картина  была  слишком  необычная, чтобы в нее можно было поверить: не
видно  было  даже  самолетов с ранеными, торопившихся первыми зайти на
посадку;  не  было  поврежденных самолетов, плетущихся в хвосте; не
было  в  воздухе и дыма сигнальных аварийных ракет. Все машины были на
месте" -- кроме его собственной. На мгновение он оцепенел: он
почувствовал,  что  сходит  с  ума. Когда он понял, какую злую шутку
сыграла  с  ним  судьба, он чуть не расплакался. Он понял, что,видимо,
облака  закрыли  цель  до  того, как самолеты успели сбросить бомбы,и,
стало быть, налет на Болонью придется повторить.
    Йоссариан   ошибся.  Облаков  не  было.  Бомбы  сбросили.  Слетали
спокойно, как "за молоком", -- вражеских зениток в Болонье не оказалось
вообще.

        15. Пилтчард и Рен.

    Штабные  офицеры  --  капитан  Пилтчард и капитан Рен -- отвечали за
координацию  совместных боевых действий всех звеньев эскадрильи. Оба --
невысокого  роста, оба -- незлобивые и спокойные, они обожали летать на
боевые  задания  и  молили судьбу и полковника Кэткарта не лишать их и
впредь  такого  удовольствия.  Они  уже сделали сотню боевых вылетов и
жаждали  налетать  еще  одну. Они сами себя назначали на каждый вылет.
Война была самым лучшим событием в их жизни, и они боялись, что ничего
подобного  с ними больше не повторится. Они исполняли свои обязанности
скромно,  сдержанно,  без  шума,  изо  всех  сил  стараясь ни с кем не
портить   добрых   отношений.  Они  с  готовностью  улыбались  каждому
встречному.  Говорили  они  невнятно,  запинаясь.  Но  этим  толковым,
веселым,  сноровистым  ребятам  легко  было  только друг с другом. При
встрече  с  другими  они  отводили  глаза,  и даже с Йоссарианом они
боялись  встречаться  взглядом,  когда  устроили собрание под открытым
небом,  чтобы  при  всех  объявить  Йоссариану  выговор  за то, что он
заставил Малыша Сэмпсона повернуть обратно во время налета на Болонью.
    - Ребята, -- сказал капитан Пилтчард, застенчиво улыбаясь, -- когда
вы  поворачиваете домой с полпути во время выполнения боевого задания,
вы  уж, пожалуйста, прежде удостоверьтесь, что стряслось действительно
что-то серьезное. Ну а если какая-нибудь чепуха, вроде неисправности
переговорного  устройства или там что-нибудь еще вроде этого, тогда уж
лучше  не  надо...  Идет?  Вот  сейчас  капитан Рен выступит, он хочет
сказать подробнее по этому вопросу...
    --  Капитан  Пилтчард  прав,  ребята, -- сказал капитан Рен, -- Вот и
все, что я собирался вам сказать по этому вопросу. Сегодня мы, значит,
наконец  слетали  на  Болонью,  и оказалось, что ничего страшного --
слетали  "за  молоком".  Все мы, понятно, малость того... нервничали и
бомбили  не  бог  весть  как  удачно.  Ну  ладно,  теперь  слушайте.
Полковник  Кэткарт  разрешил нам слетать на Болонью еще разок. И уж
завтра мы действительно сотрем в порошок их склады боеприпасов. Ну что
вы на это скажете?
    И чтобы доказать Йоссариану, что они не питают к нему злых чувств,
они  назначили  его  ведущим  бомбардиром  на машину Макуотта, поручив
возглавить первое звено в завтрашнем налете на Болонью.
    Йоссариан  зашел  на  цель, как Хэвермейер, -- уверенно, без всяких
противозенитных  маневров,  и внезапно попал под такой огонь, что чуть
не  наложил  в  штаны.  Да, их встретил плотный зенитный огонь! Итак,
Йоссариана усыпили и заманили в ловушку. Теперь он должен сидеть как
идиот  и дожидаться, пока отвратительное черное облачко взрыва окутает
его  и  перенесет  на  тот  свет.  И  пока он не сбросил бомбы, ему не
оставалось   ничего   другого,   как  глазеть  в  прицел,  где  тонкое
перекрестие  визирных нитей лежало на цели, как притянутое магнитом, в
точности  там,  куда  он  навел, -- над двором закамуфлированных склад-
ских помещений, как раз у цоколя первого здания. Самолет полз тягостно
медленно. Йоссариан не мог унять дрожь во всем теле. До него то и дело
доносилось:   "бум-бум-бум-  бум!"  --  слитные  четырехтактные  взрывы
грохотали  вокруг.  И  вдруг почти рядом с резким пронзительным "трах"
разорвался  одиночный  снаряд.  Тысячи молоточков застучали в голове
Йоссариана.  "Господи, помоги мне скорее отбомбиться", -- взмолился он.
Ему  хотелось  рыдать.  Моторы гудели монотонно, как жирные ленивые
мухи.  Наконец  индексы  в прицеле пересеклись и восемь пятисотфун-
товых бомб одна за другой пошли вниз. Самолет, став легче, бодро взмыл
вверх.  Йоссариан  оторвался  от  прицела и, изогнувшись, посмотрел на
индикатор  слева.  Когда  стрелка  коснулась  нуля,  он  закрыл дверцы
бомбового   люка   и   срывающимся   голосом  крикнул  в  переговорное
устройство:
    -- Круто вправо!
    Макуотт  молниеносно  выполнил приказание. Надсадно взвыли моторы.
Макуотт  безжалостно  положил  воющую  машину на крыло и отвернул ее в
сторону.  Не  сделай  он  этого  -- два снаряда вонзились бы им прямо в
фюзеляж.  Потом  Йоссариан  приказал  Макуотту  набирать высоту, и они
полезли  все  выше и выше, покуда не прорвались наконец в безмятежный,
бриллиантово-голубой  небесный  оазис, солнечный и чистый, окаймленный
на горизонте тонкими  и  редкими,  как  пух,  облачками.  Ветер
успокаивающе тренькал,   ударяясь   о   выпуклое  остекление  кабины.
Йоссариан  с наслаждением  расслабился,  но  это продолжалось недолго,
потому что они увеличили скорость, и он приказал Макуотту взять влево,
а потом заставил  его  резко  идти  вниз,  --  и  от радости у него
перехватило дыхание, потому что грибообразные кучи зенитных разрывов
поднимались прямо  у  них  над  головой  и сзади справа, как раз на
том месте, где машина  должна была оказаться, если бы они не взяли
влево и не вошли в пике.  Еще  одним  грубым  окриком  Йоссариан велел
Макуотту выровнять машину, и потом они опять взмыли, и к тому моменту,
когда внизу начали рваться  бомбы,  машина,  сделав  круг, вернулась
на стерильно-голубую небесную  прогалину.  Первая  бомба упала во
дворе, точно там, куда целил  Йоссариан. А потом одна за другой начали
рваться их бомбы и бомбы, сброшенные с самолетов его звена. Оранжевые
вспышки побежали по крышам,  и  в  тот  же  миг здания рухнули, и
пенистые клубы розового,серого  и угольно-черного дыма буйно повалили
во всех направлениях,и в недрах дыма что-то тряслось и содрогалось под
ударами красных, белых и золотых молний.
    --  Ты  только  посмотри!  -- громко восторгался Аарфи, стоя рядом с
Йоссарианом.  На  его  толстом,  круглом лице сияло восхищение. -- Там,
должно быть, склады боеприпасов.
    Йоссариан совсем забыл об Аарфи.
    --  Убирайся!  -- закричал он ему. - Убирайся из носа! Аарфи вежливо
улыбнулся  и  показал  на  цель,  великодушно  приглашая Йоссариана
полюбоваться.  Свирепым  жестом Йоссариан указал ему на вход в лаз и
начал подталкивать туда Аарфи.
    -- Иди в машину! -- неистово заорал он. -- Иди в машину!
    Аарфи добродушно пожал плечами.
    -- Я тебя не слышу! -- объяснил он.
    Йоссариан  ухватил  его за лямки парашюта и толкнул к лазу. В этот
момент  самолет  тряхануло  так,  что  у  Йоссариана загремели кости и
остановилось  сердце.  Он  понял -- это конец. -- Вверх! -- завизжал он в
переговорное  устройство,  сообразив,  что  еще жив. -- Вверх, паскуда!
Вверх! Вверх! Вверх! Вверх!
    Самолет  взвыл и, дрожа всем корпусом, пошел ввысь, пока Йоссариан
не выровнял его, еще раз рявкнув на Макуотта, который снова беспощадно
повернул ревущую машину на сорок пять градусов, отчего Йоссариана чуть
не  вывернуло наизнанку. Расслабляющая тошнота подступила к горлу, и
он,  не  чувствуя собственного веса, повис в воздухе, пока не заставил
Макуотта  снова  выровнять  машину,  но  только для того, чтобы тут же
развернуться  через  правое крыло и ринуться в умопомрачительное пике.
Они  мчались  сквозь бесконечные, похожие на привидения клочья черного
дыма.  Висевшая  в  воздухе гарь липла к гладкому плексигласовому носу
самолета,  и  у  Йоссариана  было ощущение, будто прокопченный пар зло
хлещет  его  по  щекам. Сердце его снова ныло и колотилось от ужаса, а
самолет по его команде метался то вверх, то вниз сквозь многочисленные
разрывы,  пытавшиеся в смертельной ненависти настичь Йоссариана. Пот
ручьями   струился  по  шее  Йоссариана.  Строй  звена  нарушился,  но
Йоссариана  это  не  интересовало -- он был занят только собой. В горле
саднило  от  истошных криков Макуотту. Каждый раз, когда Макуотт менял
направление,  рев моторов становился оглушающим и захлебывающимся. А
далеко  впереди  перед  ними небо по-прежнему кишело взрывами зенитных
снарядов,  выпущенных другими батареями: понатыканные вокруг, они вели
заградительный  огонь точно на заданную высоту, поджидая, как садисты,
пока самолет Йоссариана окажется в пределах досягаемости.
    Вдруг самолет ударило, взрыв подбросил машину так, что она чуть не
перевернулась   брюхом   кверху.   В   носовую  часть  повалили  клубы
сладковатого голубого дыма. Что-то горело! Йоссариан рванулся к выходу
и  уперся  в  Аарфи,  который преспокойно чиркая спичкой, зажигал свою
трубочку.   Йоссариан   в   полном   замешательстве  уставился  на
усмехающегося  круглолицего штурмана. Кто-то из них, вероятно, сошел с
ума.
    --  Боже  мой, да что же это такое! -- с удивлением и мукой в голосе
завопил Йоссариан. -- Убирайся ты к чертовой матери из носа! Ты спятил,
что ли? Убирайся!
    -- Что? -- спросил Аарфи.
    --  Убирайся!  --  истерично  взвизгнул  Йоссариан  и начал колотить
кулаками Аарфи, стоявшего заложив руки за спину. - Убирайся!
    -- Я тебя все равно не слышу! -- с мягкой укоризной отозвался Аарфи.
Вид  у  него  был  самый  невинный  и  чуточку  озадаченный. -- Говори,
пожалуйста, погромче!
    --  Убирайся из носа! -- завопил Йоссариан, совсем отчаявшись. -- Нас
убьют! Неужели тебе не ясно? Нас хотят убить.
    --  Как  держать,  черт  возьми?  -- рассвирепев, крикнул Макуотт по
переговорному устройству страдальческим, срывающимся голосом. -- Куда
курс держать?
    --  Поворачивай  влево!  Левее, проклятый, вонючий сукин сын! Круто
влево!
    В  это  время  Аарфи  незаметно, но пребольно ткнул Йоссариана под
ребро кончиком трубки. Ойкнув, Йоссариан подскочил и рухнул на колени,
бледный  как  полотно  и дрожащий от ярости. Аарфи ободряюще подмигнул
ему  и,  показав большим пальцем через плечо на Макуотта, спросил со
смехом:
    -- Какая блоха его укусила?
    Йоссариану  показалось,  что  все  это  происходит  в  каком-то
нереальном, призрачном мире.
    --  Ты  уберешься  отсюда?  --  простонал  он и изо всех сил толкнул
Аарфи.  --  Ты  оглох  или что? Уходи в машину! -- И крикнул Макуотту: --
Пикируй! Пикируй!
    Внизу они снова попали в треск и уханье плотного зенитного огня, и
Аарфи  еще  раз  украдкой  ткнул Йоссариана под ребро концом трубки.
Снова ойкнув, Йоссариан испуганно отпрянул.
    -- Я все равно тебя не слышу, - сказал Аарфи.
    --  Я сказал: "Убирайся отсюда!" -- крикнул Йоссариан и расплакался.
Он  начал обеими руками изо всех сил бить Аарфи в живот: -- Убирайся от
меня! Убирайся!
    Лупить  Аарфи  было  все  равно что бить слабо надутую кислородную
подушку.  Аарфи  не  оказывал сопротивления, его мягкая бесчувственная
туша  никак  не  реагировала на удары. Йоссариан в изнеможении опустил
руки.  Его  охватило унизительное чувство бессилия, хотелось плакать
от жалости к самому себе. -- Что ты сказал? -- спросил Аарфи.
    -- Уйди от меня, -- сказал Йоссариан теперь уже умоляющим голосом. --
Уйди в машину!
    -- Я тебя все равно не слышу.
    -- Это неважно, -- продолжал Йоссариан. -- Это неважно. Просто оставь
меня одного.
    -- Что неважно?
    Йоссариан  начал колотить себя кулаком по лбу. Потом ухватил Аарфи
за  грудки,  покрепче уперся ногами и швырнул его к лазу, как битком
набитый неуклюжий мешок. И тут, когда он полз обратно в переднюю часть
носа  самолета, точно чудовищной силы пощечина прозвенела у него над
ухом  -- это разорвался снаряд. На миг в сознании Йоссариана вспыхнуло:
"А  я  все-таки жив!" Машина снова набирала высоту. Снова выли моторы,
точно  мучась от адской боли. В самолете едко запахло машинным маслом,
завоняло бензиновой гарью. А потом Йоссариану показалось, будто идет
снег.
    Тысячи  крошечных  кусочков  бумаги,  как  белые  хлопья, медленно
плавали  в  самолете,  кружились  над  головой  Йоссариана, порхая,
влетали  ему в ноздри и в рот при каждом вдохе. Пораженный, он замотал
головой,  в  то  время  как Аарфи, улыбаясь во весь рот гордой улыбкой
деревянного  божка,  держал перед носом Йоссариана изодранную в клочья
карту.  Крупный  осколок  зенитного  снаряда пробил пол кабины, прошел
сквозь толстую пачку навигационных карт и вылетел через потолок. Аарфи
был вне себя от радости.
    --  Ты посмотри! - воскликнул он и, просунув два пальца сквозь дыру
в карте, сделал Йоссариану "козу". -- Ты только посмотри!
    Бурная радость совершенно ошарашила Йоссариана. Аарфи был похож на
страшного  великана-людоеда  из  кошмарного  сна  -- его нельзя было ни
обойти,  ни  столкнуть  с  места.  Йоссариан панически боялся Аарфи по
многим  причинам.  Ветер  со свистом врывался сквозь рваную пробоину в
полу,  и  мириады кусочков белой, как гипс, бумаги порхали в самолете,
отчего  у  Йоссариана  еще  больше усилилось ощущение, будто вся эта
фантасмагория  происходит  в  каком-то нереальном, подводном царстве.
Все  казалось  странным,  бутафорским, гротескным. Голова у Йоссариана
раскалывалась  от  шума, в ушах гудело и пищало: это рассвирепевший
Макуотт настойчиво   требовал   указаний  курса.  С  болезненным
интересом Йоссариан продолжал изучать лунообразную физиономию Аарфи,
который в свою очередь  уставился на него сквозь бумажную метель таким
сияющим,безоблачным  и бессмысленным взглядом, что Йоссариан
окончательно убедился,  что  имеет  дело с ненормальным. В это время
один за другим справа разорвались восемь зенитных снарядов, потом еще
восемь -- левее, и еще восемь -- еще левее.
    Последняя восьмерка взрывов оказалась прямо по курсу самолета.
    - Круто влево! - заорал Йоссариан Макуотту.
    Аарфи  захихикал.  Макуотт взял круто влево, но и зенитные разрывы
вместе с ними перекинулись влево, быстро нагоняя самолет.
    --  Я говорю: круче, круче, круче, круче, паскуда, круче! -- завывал
Йоссариан.
    Макуотт  еще круче развернул самолет, и вдруг точно произошло чудо
--  они  ушли из зоны огня. Обстрел кончился. Орудия перестали палить в
них, и они остались живы.
    А  там  позади  еще  умирали  люди.  Растянувшись  на  целые  мили
потрепанной,  истерзанной,  извивающейся  цепочкой,  другие  звенья
совершили   столь  же  рискованное  путешествие  над  целью  и  теперь
прокладывали себе путь сквозь разбухши