особого впечатления,
и  это навело его на мысль, что, наверное, шестьдесят вылетов -- мало и
придется повысить норму сразу до семидесяти, восьмидесяти, сотни, даже
до двух сотен, трех сотен или до шести тысяч вылетов.
    Конечно,  ему  было  бы  гораздо  лучше  служить под началом столь
учтивого  человека, как генерал Пеккем, чем под началом невоспитанного
мужлана   генерала  Дридла,  ибо  на  стороне  генерала  Пеккема  были
проницательность,  ум  и  образованность,  следовательно,  он  мог в
полной  мере  понять  полковника  Кэткарта  и оценить его по заслугам.
Правда, генерал Пеккем не давал полковнику ни малейшего повода думать,
что  он понимает его и ценит по заслугам. Но полковник Кэткарт отдавал
себе  отчет  в том, что явная, грубая похвала или одобрение вовсе ни к
чему   в  отношениях  между  такими  утонченными,  уверенными  в  себе
личностями,   как   он   и   генерал   Пеккем,  которые  могут  издали
симпатизировать  друг  другу  и  понимать  друг друга без слов. Вполне
достаточно  того,  что  они  --  люди одного круга, и полковник Кэткарт
знал,  что  его повышение -- дело времени и нужно, набравшись терпения,
благоразумно  ждать,  хотя  самолюбие его страдало оттого, что генерал
Пеккем никогда намеренно не искал его общества, и оттого,что,  когда
полковник  Кэткарт  оказывался  рядом  с  Пеккемом,генерал  старался
произвести  на него впечатление своими афоризмами и эрудицией точно в
такой же степени, как и на других офицеров и даже на нижние  чины,
стоящие поблизости. То ли полковник Кэткарт не раскусил генерала
Пеккема,то ли генерал Пеккем вовсе и не был такой уж тонкой,блестящей,
умной, дальновидной личностью, какой он старался казаться.Может  быть,
на самом-то деле как раз генерал Дридл был отзывчивым,очаровательным,
блестящим и утонченным и под его началом полковнику Кэткарту было бы
куда лучше.
    Внезапно  полковник Кэткарт, потеряв всякое представление о том,
с  кем  он в каких отношениях, начал стучать кулаком по кнопке звонка:
ему  хотелось,  чтобы  подполковник  Корн как можно скорее вбежал в
кабинет  и  заверил  его, что все его, полковника Кэткарта, любят, что
Йоссариан  --  всего  лишь  плод  его больного воображения и что он,
полковник,   добился   ошеломительных  успехов  в  своей  блестящей  и
доблестной борьбе за генеральские погоны.
    На  самом же деле у полковника Кэткарта не было ни малейших шансов
стать   генералом.   Во-первых,   потому   что  на  свете  существовал
экс-рядовой  первого  класса  Уинтергрин,  который тоже хотел стать
генералом  и  посему  всегда  искажал, портил, отвергал или засылал по
неправильному  адресу любую проходящую через его руки корреспонденцию,
имеющую  касательство к полковнику Кэткарту и могущую пойти полковнику
на пользу. А во-вторых, потому что один генерал уже имелся в наличии --
генерал Дридл, который, в свою очередь, знал, что генерал Пеккем метит
на  его место, но не знал, как этому воспрепятствовать. Генерал Дридл,
командир  авиабригады,  был  грубоватый  приземистый человек. Ему едва
перевалило  за  пятьдесят.  У него был приплюснутый красный нос, серые
глазки,  запрятанные в припухшие веки с белыми пупырышками, и грудь
колесом.  При нем постоянно находились медсестра и зять. Когда генерал
Дридл   недобирал   спиртного,  он  впадал  в  глубокую  задумчивость.
Старательно  выполняя свои прямые обязанности, генерал Дридл потерял
в  армии  понапрасну  слишком  много  лет,  а  сейчас  наверстывать
упущенное  было  уже  поздно.  Омоложенные  кадры высшего командного
состава сомкнули свои ряды, в которых для Дридла не  нашлось места, и,
растерявшись, он не знал, как ему наладить с ними  сотрудничество.
Стоило  ему забыться, и его тяжелое одутловатое лицо  становилось
грустным и озабоченным, как у человека, сломленного жизнью.   Генерал
Дридл  крепко  пил.  Настроение  у  него  постоянно менялось,  и
предсказать его было совершенно невозможно. "Война -- это ад",  --
частенько говаривал он, пьяный или трезвый, и он в самом деле так
думал, но это не мешало ему неплохо наживаться на войне и вовлечь в
этот бизнес своего зятя, хоть они то и дело цапались.
    --  Ну  и подонок! -- с презрительной миной ворчливо жаловался он на
своего  зятя  первому  встречному  у стойки бара в офицерском клубе. -
Всем,  что он имеет, он обязан мне. Я сделал из этого паршивого сукина
сына человека.Разве у него хватило бы мозгов продвинуться собственными
силами?
    --  Ему  кажется,  что  он постиг все на свете! -- говорил обиженным
тоном полковник Модэс своим слушателям у другого конца стойки. -- Он не
выносит никакой критики и не слушает ничьих советов.
    --  Он  только  и  умеет  давать  советы!  -- замечал генерал Дридл,
презрительно  фыркая.  -  Не  будь  меня, он и по сей день ходил бы в
капралах.
    Генерала  Дридла всегда сопровождали полковник Модэс и медсестра --
по общему мнению, весьма лакомый кусочек. У этой маленькой розовощекой
блондинки  были  пухлые  щечки  с  ямочками,  сияющие счастьем голубые
глаза, аккуратно  подвитые  на концах волосы и пышная грудь. Медсестра
улыбалась каждому и никогда ни с кем не заговаривала первой.Все  у нее
было ясное и четкое. Она была так неотразима, что мужчины старались
обходить  ее  стороной.  Вся  как  налитая,  миленькая,послушная и
туповатая, она сводила с ума всех, кроме генерала Дридла,
    --  Он  специально ее держит, чтобы свести меня с ума! -- сокрушенно
жаловался  полковник  Модэс.  --  Как  только я дотронусь до нее или до
какой-нибудь  другой девчонки, он вышибет меня в рядовые и отправит на
целый год в наряд на кухню. Она меня сводит с ума.
    --  С  тех  пор  как  мы  прибыли в Европу, у него не было ни одной
женщины,  -- сообщал по секрету генерал Дридл своим собеседникам, и его
квадратная седая голова тряслась садистского смеха. -- Я не спускаю с
него глаз, потому что не хочу,чтобы  он  спутался  с какой-нибудь...
Можете себе представить, каково приходится этому несчастному сукину
сыну!
      --  С  тех  пор как мы прибыли из Штатов, у меня не было ни одной
женщины,  --  хныкал полковник Модэс. -- Можете себе представить, каково
мне приходится.
     Стоило генералу Дридлу невзлюбить кого-нибудь,и он становился так
же непримирим к этому человеку, как к полковнику Модэсу. Он не считал
нужным притворяться, щадить чужие чувства  и  соблюдать условности.
Своих подчиненных он различал только по их военным качествам. Все, что
он требовал, -- чтобы они делали свое дело;  во  всем  остальном  они
могли  делать все, что им заблагорассудится.  Полковник  Кэткарт  был
волен заставить своих подчиненных сделать и  шестьдесят вылетов,  раз
это ему нравилось. Йоссариан был волен стоять в  строю голым,если ему
этого хотелось, хотя от такого зрелища у генерала  Дридла  тогда
отвисла гранитная челюсть. Генерал железной поступью приблизился к
шеренге, желая убедиться, что на человеке, который стоит перед  ним в
строю по стойке "смирно" и ждет, когда ему вручат орден,действительно
нет  ничего,  кроме  тапочек.  Генерал  Дридл  потерял  дар  речи.
Полковник  Кэткарт  был близок к обмороку, когда заметил Йоссариана, и
подполковнику   Корну   пришлось   подойти  сзади  и  крепко  ухватить
полковника  за  руку.  Стояла  неправдоподобная  тишина. Ровный теплый
ветерок  дул  с  пляжа.  На  шоссе, грохоча, выехала повозка с грязной
соломой. Крестьянин в шляпе с обвислыми полями и в потертом коричневом
костюме  погонял  черного  ослика,  не  обращая  никакого  внимания на
официальную  военную  церемонию,  происходившую  на  небольшом поле
справа от него. Наконец генерал Дридл заговорил:
      --  Возвращайся  в  машину,  --  рявкнул он через плечо медсестре,
которая  следовала  за ним вдоль строя. Сестра, улыбаясь, засеменила к
коричневой  штабной  машине,  стоявшей  ярдах  в  двадцати  у  края
квадратного  плаца.  Храня  суровое  молчание,  генерал дождался, пока
захлопнется дверца машины, и затем спросил:
    -- Это еще кто такой?
    Полковник Модэс сверился со списком.
    --  Это  Йоссариан,  папа.  Он  получает  крест  "За  летные боевые
заслуги".
    --  М-да,  будь я проклят! -- пробормотал генерал Дридл. Его румяное
массивное  лицо  смягчила  веселая  улыбка:  --  Почему вы не одеты,
Йоссариан?
    -- Не хочу.
    -- Что значит "не хочу"? Какого черта вы не хотите одеться?
    -- Не хочу -- и все, сэр.
    --  Почему  он  без  одежды?  --  спросил  через плечо генерал Дридл
Кэткарта.
    --  Он с вами разговаривает, -- шепнул подполковник Корн из-за плеча
полковнику Кэткарту и сильно толкнул его локтем в спину.
    --   Почему   он   без   одежды?  --  спросил  полковник  Кэткарт
подполковника Корна, морщась от боли и нежно поглаживая то место, куда
его ткнул локтем подполковник Корн.
    --  Почему  он  без  одежды?  -- спросил подполковник Корн капитанов
Пилтчарда и Рена.
    --  На  прошлой  неделе во время налета на Авиньон был убит один из
членов  его  экипажа  и перепачкал его всего кровью, -- ответил капитан
Рен. -- И он поклялся, что больше никогда не наденет форму.
    --  На  прошлой  неделе во время налета на Авиньон был убит один из
членов   его   экипажа  и  перепачкал  его  всего  кровью,  --  доложил
подполковник  Корн непосредственно генералу Дридлу. -- Его форма еще не
вернулась из прачечной.
    -- А где его другая форма?
    -- Она тоже в прачечной.
    -- А нижнее белье?
    --  Все  его  нижнее белье тоже в прачечной, -- ответил подполковник
Корн.
    -- Все это похоже на собачий бред, -- изрек генерал Дридл.
    -- Это и есть собачий бред, сэр! -- подтвердил Йоссариан.
    --  Не  беспокойтесь,  сэр,  --  заверил  полковник Кэткарт генерала
Дридла,  метнув  в сторону Йоссариана угрожающий взгляд. -- Я даю вам
честное слово, что этот человек будет сурово наказан.

    --  Да  какое  мне,  черт побери, дело, будет он наказан или нет! --
ответил  генерал  Дридл  раздраженно. -- Он только что заработал орден.
Если он хочет получить его нагишом, на кой черт тут вмешиваться?..
    -- Я точно такого же мнения, -- горячо откликнулся полковник Кэткарт
и  вытер  лоб  носовым  платком.  -- Но как понимать ваши слова, сэр, в
свете   недавнего   распоряжения  генерала  Пеккема  по  вопросу  о
надлежащем виде военнослужащих, находящихся в зоне боевых действий?
    - Пеккем? -- Лицо генерала Дридла помрачнело.
    --  Да-да,  сэр,  --  подобострастно  поддакнул полковник Кэткарт. --
Генерал  Пеккем  даже  рекомендовал нам посылать наших людей в бой в
полной  парадной  форме,  чтобы,  если их собьют, они могли произвести
хорошее впечатление на врага.
    -- Пеккем? -- в недоумении переспросил генерал Дридл.
    -- Какое, черт возьми, отношение имеет к этому Пеккем?
    Подполковник  Корн снова больно толкнул полковника Кэткарта локтем
в спину.
    --  Абсолютно  никакого,  сэр!  --  лихо  отрапортовал  пол-  ковник
Кэткарт,  морщась  от  боли  и  яростно  потирая место, куда его ткнул
подполковник  Корн.  --  Именно  поэтому я и решил не обращать никакого
внимания  на  это  распоряжение,  пока  мне  не представится случай
обсудить  его  с  вами. Должны ли мы полностью игнорировать это распо-
ряжение, сэр?
    Генерал    полностью   проигнорировал   полковника   Кэткарта,
отвернувшись  от  него  с  презрительной усмешкой, и вручил Йоссариану
орден в коробочке.
    --  Приведите  сюда  из  машины  мою  девчонку,  --  приказал  он
полковнику  Модэсу  кислым тоном и не двинулся с места, пока сестра не
присоединилась к нему.
    --  Немедленно  передайте  в  штаб,  чтобы  уничтожили  только  что
изданный  мною приказ, обязывающий летный состав быть при галстуках во
время  выполнения  боевых  заданий,  --  торопливо зашептал сквозь зубы
полковник Кэткарт подполковнику Корну.
    -- Я же советовал вам не делать этого, -- усмехнулся подполковник
Корн. -- Но вы меня не послушали.
    -- Тсс, -- остановил его  полковник  Кэткарт.  --  Черт побери. Корн,
что вы наделали с моей спиной?
     Подполковник   Корн   снова   усмехнулся.  Медсестра  всегда
сопровождала  генерала Дридла, куда бы он ни пошел. Даже перед вылетом
на  Авиньон,  глупо  улыбаясь,  она  стояла в инструкторской у трибуны
рядом  с  генералом  Дридлом.  Одетая в розово-зеленую форму, она была
ярка  и  свежа,  как  цветочная  клумба.  Йоссариан  взглянул на нее и
влюбился  до  беспамятства.  В  душе  у  него все оборвалось, он сидел
опустошенный  и  онемевший.  Слушая,  как  майор  Дэнби монотонно и
назидательно  гудит,  расписывая  плотный  концентрированный  зенитный
огонь, который ждет их у Авиньона, Йоссариан во все глаза глядел на ее
полные  красивые  губы,  на  ее  щеки  с  ямочками и вдруг застонал от
глубокого  отчаяния  при  мысли  о том, что он может никогда больше не
увидеть эту очаровательную женщину, с которой он даже не перекинулся
словом  и  которую  он сейчас любил так страстно. Он смотрел на нее, и
все  в  нем вибрировало -- так она была красива. Он благословлял землю,
на  которой  она  стояла. Он облизнул кончиком языка пересохшие губы и
снова  застонал от горя -- на сей раз достаточно громко, чтобы привлечь
к  себе  удивленные  взгляды летчиков, сидевших на грубых деревянных
скамьях  в  своих  шоколадно-коричневых  комбинезонах,  перетянутых
белыми  парашютными  ремнями.  Встревоженный Нейтли резко повернулся к
нему.
     --  Что такое? -- прошептал он. -- Что случилось?
     Но Йоссариан его не  слышал. Жалость к самому себе,словно токами,
пронизывала душу. В конце  концов,  медсестра генерала Дридла была не
более чем румяная пышечка, но сердце его до самых краев переполняло
любовное чувство.Он  ненасытно вбирал ее взором -- всю, от макушки до
накрашенных ногтей на ногах. Ах, как ему не хотелось терять ее!
     -- Оооооооооооооооооооооо! -- снова застонал он, и от его крика по
рядам  прошел  гул.  Волна  замешательства  и неловкости докатилась до
стоявших на помосте офицеров и накрыла их с головой. Даже майор Дэнби,
начавший было сверять часы, на мгновение чуть было не сбился со счета,
и  ему  едва  не  пришлось  начата  отсчет  заново.  Нейтли  проследил
пронзительный  взгляд  Йоссариана,  устремленный  через  весь  длинный
каркасно-панельный  зал, пока не уперся глазами в медсестру генерала
Дридла.  Догадавшись,  что  мучает  Йоссариана,  Нейтли  побледнел  от
волнения.
    -- Прекрати, -- предостерег Нейтли свирепым шепотом.
    --  Ооооооооооооооооооооо! -- застонал Йоссариан уже в четвертый раз
и на сей раз так громко и отчетливо, что услышали все.
    --  Ты  с  ума  сошел!  --  яростно  зашептал  Нейтли.  -- Влипнешь в
неприятность.
    --   Ооооооооооооооооооооо!   --   поддержал  Йоссариана  Данбэр  из
противоположного угла.
    Нейтли   узнал   голос   Данбэра.  Поняв,  что  дело  принимает
катастрофический оборот, Нейтли отвернулся и еле слышно простонал:
    -- Оо!
    -- Ооооооооооооооооооо! -- тут же откликнулся Данбэр.
    --  Ооооооооооооооооооо!  --  в отчаянии застонал Нейтли еще громче,
поняв, что у него только что вырвался стон.
    -- Оооооооооооооооооооо! -- снова откликнулся Данбэр.
    --  Ооооооооооооооооооо! -- включился чей-то совершенно незнакомый
голос из другого конца зала. У Нейтли волосы стали дыбом.
    Йоссариан  и  Данбэр  отозвались  дуэтом,  а  Нейтли,  сжавшись от
страха,  тщетно  искал какую-нибудь дыру, в которую мог бы провалиться
сам  и  затащить  туда  Йоссариана. Кое-кто из летчиков уже давился
смехом.  Таинственный  вирус заразил Нейтли, и он еще раз преднаме-
ренно  застонал.  Ему  снова эхом ответил еще один незнакомый голос.
Ряды   бурлили,   инструкторская  неудержимо  превращалась  в  бедлам.
Удивительный,  жуткий,  ни  на  что  не  похожий  гомон становился все
сильнее.  Летчики  топали  ногами, из их рук выпадали вещи: карандаши,
навигационные линейки, планшеты; со стуком ударялись об пол стальные
бронешлемы.  А  те,  кто  не  стонал,  теперь  хихикали в открытую.
Неизвестно,  чем  бы  кончился  этот стихийный бунт, если бы генерал
Дридл  лично  не вмешался и не прекратил стоны. Он решительно вышел на
середину  помоста,  заслонив собой майора Дэнби, который с серьезным
видом, упрямо наклонив голову, по-прежнему сосредоточенно смотрел на
свои наручные часы и отсчитывал:
    --  ...Двадцать  пять  секунд...  двадцать... пятнадцать... Гримаса
недоумения  исказила  крупное,  властное,  багровое  лицо  генерала
Дридла, но тут же сменилась выражением мрачной решимости.
    -  Прекратить!  --  коротко  приказал  он,  выпятив  свою  твердую,
квадратную   челюсть;   глаза  его  сердито  сверкнули.  И  сразу  все
кончилось.
    --  Я  командую  боевой  частью,  --  проговорил  он сурово, когда в
комнате  установилась  полная  тишина  и летчики на скамьях съежились,
оробев.  --  И  пока  я  здесь  командир, в этом полку не будет никаких
стонов. Ясно?
    Всем  было  ясно,  кроме майора Дэнби. По-прежнему уставившись на
часы, он отсчитывал вслух секунды.
    --  Четыре,  три,  два,  один,  ноль!  --  выкрикнул  майор Дэнби и,
торжествующе  подняв  глаза,  обнаружил, что никто его не слушал и что
ему придется начать все сначала.
    -- Оооо! -- от растерянности застонал он.
    --  Что  такое?  -- взревел разгневанный генерал Дридл, не веря ушам
своим,  и резко повернулся к майору Дэнби, который отшатнулся в полном
замешательстве, сразу весь вспотел и задрожал от страха.
    -- Кто это такой?
    --  М-м-м-майор  Дэнби, сэр, -- пробормотал полковник Кэткарт, -- это
мой начальник оперативного отдела.
    -- Убрать и расстрелять! -- распорядился генерал Дридл.
    -- Простите, с-с-сэр?..
    -- Я сказал: убрать и расстрелять. Вы что, оглохли?
    --   Слушаюсь,  сэр,  --  отчеканил  полковник  Кэткарт,  с  усилием
проглотил слюну, суетливо обернулся к своему шоферу и своему синоптику
и приказал:
    -- Уберите майора Дэнби и расстреляйте!
    --  Простите,  с-с-сэр?..  --  запинаясь,  пробормотали  шофер  и
синоптик.
    --  Я  сказал:  уберите  майора Дэнби и расстреляйте его, - отрезал
полковник Кэткарт. -- Вы что, оглохли?
    Два  молоденьких  лейтенанта  неловко кивнули толовой и уставились
друг  на  друга,  разинув  рты.  Они явно не горели желанием бросаться
выполнять   приказание   полковника   Каткарта,  и  каждый  из  них
предоставлял  другому  инициативу  в  этом  деле.  Ни тому, ни другому
раньше   не   доводилось   выводить   и  расстреливать  майора  Дэнби.
Нерешительными  шажками они с двух сторон приближались к майору Дэнби.
Майор  побелел от ужаса. Ноги его вдруг подкосились, и оба молоденьких
лейтенанта кинулись к нему, подхватили под  руки и не дали ему рухнуть
на пол. Теперь, когда майор Дэнби был в их руках, оставалась самая
легкая часть работы, но у лейтенантов не  было  пистолетов.Майор Дэнби
заплакал. Полковник Кэткарт едва не ринулся  к  майору,  чтобы утешить
его,  но спохватился: он не желал выглядеть  размазней  в  присутствии
генерала Дридла. Он вспомнил, что Хэвермейер  и  Эпплби  берут с собой
на боевые задания пистолеты сорок пятого калибра, и начал высматривать
их среди сидящих летчиков.
    Когда  майор  Дэнби  заплакал,  полковник  Модэс,  до  этой минуты
терзавшийся  в  нерешительности, не смог более сдержаться и робко, как
ягненок, которого ведут на заклание, приблизился к генералу Дридлу.
    --  По-моему,  надо  бы  обождать  минутку,  папа,  --  предложил он
неуверенным тоном. -- По-моему, вы не имете права его расстреливать.
    Вмешательство зятя привело генерала Дридла в ярость.
    --  Кто  это  еще,  черт  возьми,  сказал,  что  я не имею права? --
запальчиво  спросил  он  таким громовым голосом, что казалось -- здание
сейчас рухнет, как от звука иерихонской трубы.
    Полковник  Модэс с пылающим от волнения лицом нагнулся к уху тестя
и что-то прошептал.
    -- Почему это, черт возьми, я не могу? -- заревел генерал Дридл.
    Полковник Модэс зашептал снова.
    -- По-твоему, я не могу расстрелять, кого захочу? -- спросил генерал
Дридл  с  тем