5,  стоявшим  на  бетонированной площадке. Пилоты
оставили  нетронутыми  только  взлетно-посадочную полосу да столовую,
чтобы, закончив дело, благополучно приземлиться и перед отходом ко сну
хорошенько закусить. Они бомбили с включенными посадочными фарами, ибо
самолеты  никто  не  обстреливал.  Они  бомбили все четыре эскадрильи,
офицерский  клуб  и  задание  штаба полка. Люди в ужасе выскакивали из
палаток,  не  зная, куда бежать. Повсюду стонали раненые. Несколько
осколочных  бомб  взорвалось  во дворе офицерского клуба, продырявив
деревянную стенку, а заодно животы  и спины лейтенантов и капитанов,
рядком стоявщих у бара. Скорчившись, в агонии,они повалились замертво.
Остальные офицеры в панике  кинулись  к дверям, сбившись в плотный
воющий ком человеческих тел: никто не желал выходить на улицу.
    Полковник  Кэткарт  локтями  и  кулаками  прокладывал  себе дорогу
сквозь непослушную ошалевшую толпу, пока наконец не оказался на улице.
Он смотрел в небо с изумлением и ужасом. Самолеты Милоу спокойно плыли
над самыми верхушками цветущих деревьев-- с открытыми бомбовыми  люками
и  выпущенными  закрылками,  с  включенными посадочными  фарами,
походившими на глаза чудовищных насекомых. Фары бросали  на  землю
слепящий,  зловеще  мерцавший,  таинственный свет. Такого
апокалипсического зрелища Кэткарту еще не приходилось видеть.Полковник
Кэткарт, чуть не плача, кинулся к джипу.
    Он  нащупал  акселератор  и  зажигание и помчался на аэродром со
всей скоростью, на которую была способна его подскакивавшая  козлом
машина.  Его побелевшие от усилий огромные пухлые руки то сжимали руль,
то изо всех сил давили на сигнал.
    Один  раз он чуть не разбился, когда резко, так что шины завизжали
предсмертным  визгом,  свернул  в  сторону, чтобы не врезаться в толпу
обезумевших  людей,  бежавших в горы. Лица их были бледны от испуга, а
ладонями они, как щитками,прикрывали виски. Желтое, оранжевое, красное
пламя плясало вдоль дороги.Палатки и деревья тоже были охвачены огнем,
а  самолеты  Милоу ,  освещая   все  вокруг белым,  мигающим  светом
посадочных фар, все кружили и кружили с открытыми бомбовыми люками.
    Полковник   Кэткарт  так  яростно  надавил  на  тормозную  педаль,
поравнявшись  с  контрольно-диспетчерским  пунктом,  что  чуть было не
перевернул  джип  вверх  тормашками.  Он  выпрыгнул  из скользившей по
инерции  машины  и ринулся по лестнице наверх, где у пульта управления
сидели три человека. Двоих он отшвырнул в сторону от никелированного
микрофона.  Глаза его лихорадочно блестели, а мясистое лицо тряслось
от  возбуждения.  Мертвой хваткой он вцепился в микрофон и истерически
заорал:
    --  Милоу,  сукин  сын! Ты с ума сошел? Что ты делаешь, дьявол тебя
разрази! Иди на посадку! Иди на посадку!
    --  Хватит  драть  глотку!  --  ответил  Милоу, стоявший рядом с
полковником в диспетчерской, тоже с микрофоном в руках. -- Я тут.
    Милоу   неодобрительно   посмотрел   на  Кэткарта  и  продолжал
заниматься своим делом.
    --  Очень хорошо, ребята, очень хорошо, -- пел он в микрофон. -- Но я
вижу, один склад еще цел. Это никуда не годится, Пурвис. Сколько раз я
тебя  предупреждал:  не  халтурь.  Сейчас же зайди еще раз и попытайся
снова.  Поспешишь  -- людей насмешишь, Пурвис. Я уже говорил тебе это и
буду твердить тысячу раз: поспешишь -- людей насмешишь.
    Над головой заверещал динамик:
    --  Милоу,  докладывает Алвин Браун. Я закончил бомбометание. Что
мне делать дальше?
    -- Начинать обстрел, -- сказал Милоу.
    -- Обстрел? -- Алвин Браун был потрясен.
    Ничего  не поделаешь, -- сообщил ему Милоу смиренным тоном. -- Это
оговорено  в  контракте.
    -Ну,  коли  так...  -- согласился Алвин Браун нехотя - В таком
случае я начинаю обстрел.
    На сей раз Милоу зашел слишком далеко.  Налет  на  свой  аэродром
и  свою  часть  --  этого  не могли переварить даже самые флегматичные
наблюдатели. Похоже было, что Милоу пришел конец.
    Высокопоставленные   правительственные   чиновники  взялись  за
расследование.   Газеты   клеймили   Милоу  в  статьях  под  кричащими
заголовками, а конгрессмены произносили громовые речи, требуя наказать
его  за  жестокость.  Солдатские  матери  сплотились в воинствующие
группы и требовали отмщения. Никто не поднял голоса в защиту Милоу. Во
всех  уголках  страны  приличные  люди  негодовали,  и от Милоу летели
клочья,  пока  он  не  открыл  гроссбух  и  не обнародовал цифры своих
доходов.  Он мог возместить павительству все - и материальный ущерб, и
стоимость  убитых. У него остались деньги даже на дальнейшие закупки
египетского  хлопка.  Разумеется,  каждый  получил  свою долю, и самым
приятным  в  этом  деле  было  то,  что возмещать убытки правительству
оказалось совсем не обязательно.
    --  При демократии правительство -- это народ, -- обьяснял Милоу. -- А
ведь  народ  --  это  мы. Следовательно, мы можем сэкономить деньги и
избавиться  от посредника в лице правительства. Откровенно говоря, мне
бы  хотелось, чтобы правительство вообще не занималось военными делами
и  оставило  все  на  попечение  частного предпринимательства. Если мы
станем   выполнять   все   наши   финанансовые   обязательства   перед
правительством,  то этим самым будем только поощрять его вмешиваться в
наши дела и отобьем охоту у отдельных лиц бомбить собственные войска и
самолеты.  А  это скует частную инициативу.
    Скоро все согласились, что Милоу,  конечно,  прав.  Все, кроме
отдельных озлобленных неудачников,вроде  доктора Дейники, который
хмурился, что-то ворчал насчет моральной  стороны  всего  случившегося
и  возводил обидную напраслину на Милоу.  Он дулся  до  тех  пор, пока
Милоу  не умаслил его от имени синдиката  складным  алюминиевым
стульчиком.  Доктор  складывал его и выносил из палатки  всякий  раз,
когда  в  палатку  входил Вождь Белый Овес, и вносил обратно, как
только Вождь Белый Овес уходил.
    Доктор  Дейника  совсем  потерял  голову во время бомбардировки:
вместо  того  чтобы  бежать в укрытие, он остался под открытым небом и
занимался  своими  обязанностями  врача,  ползая  под  градом пуль,
осколков  и  зажигалок  от  раненого к раненому, словно ящерица. Он
делал  перевязки, накладывал лубки, впрыскивал морфий и давал таблетки
сульфидина  --  и  все это с выражением скорби на потемневшем лице, без
единого  лишнего  слова,  как  будто  в  каждой  рдевшей ране он читал
предсказание своего скорого конца.
    Он работал всю ночь напролет, не щадя себя, до полного изнеможения
и  к  утру  схватил  насморк.  Хлюпая  носом  и  ворча,  он поспешил в
санитарную  палатку,  где Гэс и Уэс смерили ему температуру, поставили
горчичники и сделали ингаляцию.
    Доктор  Дейника  ухаживал  за  каждым раненым, и на лице его можно
было  прочесть  выражение  глубочайшего  горя,  как  в  день налета на
Авиньон, когда Йоссариан вернулся на свой аэродром почти в невменяемом
состоянии,  с  головы  до  пят перепачканный кровью Сноудена. Он молча
показал  на  самолет,  внутри  которого  лежал  уже  похолодевший юный
стрелок-радист  рядом  с  еще  более  юным хвостовым стрелком, который
иногда приоткрывал глаза, но при виде умиравшего Сноудена тут же снова
падал  в  глубокий обморок. Как только Сноудена вытащили из самолета и
отнесли  на  носилках  в  карету скорой помощи, доктор Дейника почти с
нежностью  накинул  на  плечи  Йоссариана одеяло  и повел его к своему
джипу. Макуотт подхватил Йоссариана с другой стороны, и все трое молча
поехали  в  санчасть.  Макуотт  и доктор Дейника усадили Йоссариана на
стул  и  мокрыми тампонами смыли с него кровь Сноудена. Доктор Дейника
дал  ему  таблетку  и  сделал  укол,  от  которого  Йоссариан  проспал
двенадцать  часов  кряду.  Как  только  Йоссариан проснулся и пришел к
доктору  Дейнике,  тот  дал  ему еще таблетку, сделал еще один укрл, и
Йоссариан   проспал   еще  двенадцать  часов.  Когда  Йоссариан  снова
проснулся  и  снова пришел в санчасть, доктор Дейника опять собрался
было дать ему таблетку и сделать укол.
    Долго  вы  еще  будете пичкать меня таблетками и водить уколами? --
спросил Йоссариан.
    -- До тех пор, пока вам не станет лучше.
    -- Я вполне здоров.
    Загорелый лобик доктора Дейники сморщился от удивления:
    --  Тогда  почему  вы не оденетесь? Почему вы разгуливаете в чем
мать родила?
    -- Я не желаю больше носить форму.
    Выслушав это заявление, доктор Дейника отложил шприц.
    -- Вы уверены, что вы вполне здоровы?
    -- Я чувствую себя прекрасно. Только вот малость ошалел от таблеток
и уколов.
      До самого вечера Йоссариан расхаживал нагишом. На следующий день
Милоу,  обыскав все вокруг, нашел наконец его на дереве, неподалеку от
удивительно  маленькой могилки, где собирались хоронить Сноудена. На
Милоу  был  его  обычный,  повседневный наряд: грязно-оливкового цвета
брюки,  новая куртка того же цвета и галстук. На воротничке отливали
серебром  лейтенантские  нашивки,  а на голове красовалась форменная
фуражка с жестким кожаным козырьком.
    --  И где я тебя только не искал! -- крикнул Милоу, задрав голову, и
в голосе его прозвучал упрек.
    --  Нужно было искать меня на этом дереве, -- ответил Йоссариан. -- Я
здесь сижу с утра.
    --  Спускайся,  попробуй кусочек вот этого и скажи, каково на вкус.
Мне это очень важно знать.
    Йоссариан отрицательно помотал головой. Он сидел в чем мать родила
на самом нижнем суку, держась за ветку, торчаввшую у него над головой,
и  не  желал  двинуться  с  места.  Милоу  пришлось  облапить  ствол и
карабкаться   наверх.  Милоу  взбирался  неуклюже,  тяжело  дыша  и
причитая.  Наконец  он  сел  верхом на сук и отдышался. Вид у него был
мятый  и  истерзанный.  Милоу  поправил  съехавшую на затылок фуражку.
Капли  пота  блестели на его усах, как прозрачные жемчужины. Йоссариан
наблюдал  за  ним  без  всякого интереса. Милоу осторожно передвинулся
вокруг  ствола,  чтобы  видеть лицо Йоссариана, и, сорвав папиросную
бумагу с какого-то коричневого мягкого шарика, вручил его Йоссариану.
    -- Пожалуйста, попробуй и скажи свое мнение. Я хочу подавать это на
сладкое к обеду.
    -- А что это? -- спросил Йоссариан и отгрыз большой кусок.
    --  Пирожное  "Хлопок в шоколаде".
    Йоссариан поперхнулся и выплюнул кусок прямо в физиономию Милоу.
    --  На,  возьми!  --  заорал  он  раздраженно. -- Бог мой, да ты что,
спятил? Хоть бы от семян очистил свой хлопок!
    --  А  ты  хорошо  распробовал?  -- вопрошал Милоу. -- Не может быть,
чтобы пирожное никуда не годилось! В самом деле оно никуда не годится?
    --  Не  годится  -- это не то слово.
    -- Но я должен добиться,чтобы в офицерских столовых ели мои
пирожные.
    -- Его невозможно проглотить.
    --  Если  надо,  проглотят, -- жестко изрек Милоу и, отпустив ветку,
погрозил пальцем, отчего чуть не свернул себе шею.
    -- Перебирайся сюда, -- пригласил его Йоссариан. -- Мой сук покрепче,
и отсюда будет виднее.
    Уцепившись   обеими  руками  за  ветку  над  головой,  Милоу  с
величайшей  осторожностью  и  опаской  начал  продвигаться по суку.
Каждый  мускул  на его лице напрягся, и, лишь надежно усевшись наконец
рядом  с  Йоссарианом, он вздохнул с облегчением и любовно постучал по
дереву.
    -- Отличное дерево, -- заметил Милоу хозяйским тоном.
    --  Древо  жизни... -- ответил Йоссариан, шевеля пальцами ног. -- А
также древо познания добра и зла...
    Милоу пристально оглядел своими косящими глазами кору и ветви.
    --  Нет,  --  возразил  он.  --  Это  каштан.  Уж я-то знаю. Я торгую
каштанами.
    -- Ладно, пусть будет каштан.
    Несколько  секунд  они  сидели  на  ветке  молча,  болтая ногами и
вцепившись  руками в сук над головой: один -- совершенно голый, если не
считать сандалий на ногах; другой  --  наоборот,  затянутый  в  плотную
грязно-оливковую шерстяную  форму, с туго завязанным галстуком. Милоу
краешком глаза наблюдал за Йоссарианом, но из  деликатности не решался
задать ему вопрос, вертевшийся на языке.
    --  Я  хотел  тебя  спросить кое о чем, -- сказал он конец. -- Вот ты
сидишь  голый...  Я  не  собираюсь  вмешиваться,  но просто интересно:
почему ты не носишь форму?
    -- Не желаю.
    Милоу торопливо кивнул, словно воробей, склевавший зернышко.
    -- Понимаю, понимаю, -- согласился он поспешно, сильно смутившись. --
Вполне  понимаю.  Я слышал, как Эпплби и капитан Блэк говорили, что ты
сошел с ума. Мне только хотелось убедиться, что это действительно так.
-  и  опять  поколебался,  тщательно  обдумывая  следующий  вопрос:  --
Собираешься ли ты вообще надевать форму?
    -- Не думаю.
    Энергичным  кивком  Милоу  подтвердил,  что  он  все  понял. Снова
наступило  молчание.  Оба,  мрачно  нахмурившись, обдумывали каждый
свое.  Прилетела  какая-то  птаха  с  алой  грудкой  и  села  внизу на
закачавшийся  кустик почистить свои упругие черные крылышки. Йоссариан
и Милоу сидели, как в беседке, скрытые ярусами нежной зелени,свисавшей
над ними, а также стволами соседних каштанов и голубой канадской елью.
Солнце стояло прямо над головой в сапфировой голубизне неба, цепочки
низких, редких, пушистых облачков радовали глаз  безупречной белизной.
Воздух был неподвижен, листва повисла  безжизненно.  Кружевные тени
лежали на Милоу и Йоссариане. Кругом  царил  мир.  Вдруг  Милоу,
сдавленно  вскрикнув, выпрямился и взволнованно протянул руку.
    --  Посмотри-ка  туда!  --  тревожно  воскликнул он. -- Посмотри. Там
кого-то хоронят. Похоже, что там могила. Йоссариан ответил:
    --  Хоронят  того  малыша, что погиб в моем самолете над Авиньоном.
Его звали Сноуденом.
    -- Что с ним случилось? -- Милоу перешел на почтительный шепот.
    -- Убит.
    --  Это  ужасно.  --  В больших карих глазах Милоу блеснули слезы. --
Бедный!  Это  действительно ужасно. -- Он крепко прикусил свои дрожащие
губы, и, когда снова заговорил,голос  его  зазвенел от избытка чувств.
    -- Но будет еще хуже,  если столовые не согласятся покупать мой
хлопок. Йоссариан, что с  ними  творится? Разве  они не знают, что они
наряду со всеми имеют свой пай?
    --  У  покойника из моей палатки тоже свой пай? -- спросил Йоссариан
язвительно.
    --  Конечно,  --  охотно заверил его Милоу. -- У каждого в эскадрилье
свой пай.
    -- Он был убит прежде, чем его зачислили в эскадрилью.
    Милоу отвернулся с гримасой невыразимого огорчения.
    --  Прошу  тебя, прекрати попрекать меня этим покойником из твоей
палатки,  --  сказал он капризным тоном. -- Я уже говорил, что нисколько
не  повинен в его гибели. Моя ошибка в том, что я просчитался, закупив
весь урожай египетского хлопка, и навлек на всех вас беду. Разве я мог
предвидеть,  что  возникнет такой завал хлопка?- Я даже не знал, что в
момент  покупки  на  рынке наблюдался избыток хлопка. Случай завоевать
рынок подворачивается не так уж часто. И я постарался не упустить этот
редкий шанс.
    Милоу едва не застонал, когда увидел, как шестеро военных вытащили
из  санитарной машины простой сосновый гроб и осторожно поставили на
землю рядом с зияющим провалом свежевырытой могилы.
    --  И  теперь я не могу сбыть ни клочка, чтобы выручить хоть пару
центов, -- причитал Милоу с траурным видом.
    Йоссариана  не  трогали  ни  напыщенный  и  загадочный  церемониал
похорон,   ни  переживаемая  Милоу  горечь  тяжелой  утраты.  Голос
капеллана  доносился  до  него  издалека плохо различимым, еле слышным
бормотаньем.  Йоссариан  узнал  долговязую,  возвышавшуюся  над толпой
фигуру  майора Майора, и ему показалось, что он узнал майора Дэнби,
вытиравшего  лоб  носовым  платком.  Позади  трех офицеров выстроились
подковой  рядовые,  неподвижные,  как  чурбаны.  Четверо могильщиков в
полосатых  робах,  скучая,  опирались на лопаты, воткнутые в страшную,
нелепую  кучу  медно-красной земли Йоссариан увидел, как капеллан воз-
дел  очи  в  сторону Йоссариана, горестным жестом дотронулся до глаз
пальцами,  снова  посмотрел  в  сторону  Йоссариана,  на  этот  раз
пристально, и опустил голову. Йоссариан   расценил   это   как  конец
погребальной  церемонии.  И действительно,  четверо  в  робах  подняли
гроб на ремнях и опустили в могилу. Милоу резко вздрогнул.
    --  Я  не  могу  смотреть  на это! -- вскричал он с душевной болью и
отвернулся. -- Я не могу сидеть здесь и смотреть на все это, в то время
как столовые позволяют разоряться  моему синдикату! -- Он заскрипел
зубами и затряс головой от невыразимой скорби и обиды. -- Будь я на их
месте, я развел бы костер и сжег нижнее  белье и летнюю форму, лишь бы
увеличить спрос на хлопок.Но они не хотят делать ничего. Йоссариан,
попытайся проглотить  остаток  шоколадно-хлопкового пирожного -- ради
меня. Может быть, оно все-таки тебе понравится...
    Йоссариан оттолкнул его руку:
    -- Отстань, Милоу. Хлопок не едят. Милоу хитро сощурился.
    --  Это  ведь не просто хлопок, -- уговаривал он Йоссариана. -- Это
хлопковые  пирожные,  восхитительные  хлопковые пирожные. Попробуй и
увидишь.
    -- Восхитительные? Ну уж не ври.
    -- Я никогда не лгу, -- возразил Милоу с горделивым достоинством.
    -- А сейчас врешь.
    --  Я  лгу  только  в  случае  необходимости,  -- объяснил Милоу, на
мгновенье  опустив глаза, но тут же победоносно вскинул ресницы. -- Эти
штуки  лучше,  чем  обыкновенные  пирожные,  ей-богу,  лучше.  Они  же
начинены  настоящим  хлопком. Йоссариан, ты должен заставить всех есть
эти пирожные. Не забывай, что египетский хлопок -- лучший в мире.
     --  Но  он  несъедобен!  -- воскликнул Йоссариан. -- У меня от него
будут  колики  в  желудке,  понимаешь?  Почему ты не испробуешь его на
себе,  если  мне не веришь?
     -- Я пытался, -- признался Милоу мрачно.-- У меня от него несварение
желудка.
     Трава на кладбище отливала желтизной сухого  сена  и зеленью
вареной капусты. Молча, неторопливо люди шли к машинам,  поджидавшим
их  на  обочине  пыльной,  ухабистой дороги.Горестно склонив голову,
капеллан,майор Майор и майор Дэнби двигались на почтительном
расстоянии друг от друга к своим джипам, стоявшим отдельной группкой.
    -- Все кончено, -- сказал Йоссариан.
    --  Конец,  --  уныло  согласился  Милоу. -- Никакой надежды... И все
потому,  что я дал им возможность решать самим. Ну что ж, это послужит
мне  хорошим  уроком. Я уж заставлю их слушаться, если в следующий раз
решусь на что-нибудь подобное.
    -- А почему бы тебе не продать хлопок правительству? --  небрежно
предложил  Йоссариан,  глядя,  как  четверо  солдат в полосатых робах
швыряют в могилу лопатами медно-красную землю.
    Милоу сразу же забраковал эту идею.
    --   Это   дело   принципа,   --   убежденно   заявил   он.  -  Суть
правительственного  бизнеса  --  не  лезть в частный бизнес, и я был бы
последним  негодяем,  попытайся я впутать правительство в свой бизнес.
Но  основной  бизнес правительства -- забота о частном бизнесе, -- тут
же припомнил он и продолжал с подъемом: -- Это сказал Кальвин Кулидж. а
Кальвин  Кулидж  был  президентом,  так что, должно быть, это верно. И
если  правительство  несет  ответственность  за  процветание  частного
бизнеса,  оно обязано скупить мой хлопок, раз никто другой не желает
его  покупать.  Должен  же я получить прибыль, а? -- Но неожиданно лицо
Милоу  омрачилось,  он  снова стал серьезным и озабоченным. -- Да, но
как я добьюсь этого от правительства?
    -- Дай взятку, -- сказал Йоссариан.
    --  Взятку? -- Милоу рассвирепел и, покачнувшись, опять чуть было не
свалился с сука и не свернул себе шею.
    --  Стыдись?  --  сурово  отчитывал  он  Йоссариана. Казалось, огонь
праведного  негодования  вырывался из его раздувавшихся ноздрей и из
гневно скривившегося рта. -- Взятка --  дело  противозаконное,  и  ты об
этом прекрасно-знаешь. Хотя... Хм...  Ведь  получить  прибыль  --  это
не  противозаконно, а? Нет,конечно, нет? Следовательно, я не сделаю
ничего противозаконного, если дам   взятку  с  целью  получения
основательной  прибыли.  -