рожащими,  онемелыми
пальцами он оправил на себе перепачканную, измятую одежду, твердо взял
себя  в  руки и  весь  остаток пути до самой поляны прошел спокойным
шагом:  он  побаивался  умереть  от  сердечного приступа. Джип капрала
Уиткома по-прежнему стоял на поляне. Капеллан, крадучись, обошел сзади
палатку  капрала  Уиткома:  он  не  хотел попадаться капралу на глаза,
чтобы  не  нарваться  на  оскорбление.  Облегченно  вздохнув, он прос-
кользнул в свою палатку.
    На  его  койке, задрав нога, удобно расположился капрал Уитком.
Облепленные засохшей грязью башмаки капрала покоились  на  одеяле
капеллана,  а сам капрал, ухмыляясь, листал капелланову библию и грыз
плитку шоколада из запасов хозяина.
    --  Где  вы  были? -- спросил капрал Уитком безразличным тоном, не
отрывая глаз от библии. Капеллан покраснел и ответил уклончиво:
    -- Гулял в лесу.
    --  Хорошо,  --  огрызнулся капрал Уитком, -- не хотите доверять -- не
надо. Но учтите, своим недоверием вы подрываете мои моральные устои. --
Он  отгрыз  большой  кусок шоколада и продолжал с набитым ртом: -- Пока
вас не было, к вам приходил майор Майор.
    Чуть не подпрыгнув от удивления, капеллан воскликнул:
    -- Майор Майор? Здесь был майор Майор?
    -- А я о ком толкую?
    -- Где же он?
    -- Он спрыгнул в железнодорожную выемку и понесся, как перепуганный
кролик, -- заржал капрал Уитком. -- Шустрый малый!
    -- Он не сказал, что ему было нужно?
    -- Сказал, что вы ему нужны по чрезвычайно важному делу.
    -- Это майор Майор так сказал? -- ахнул капеллан.
    --  Он  не  сказал  это,  -- язвительно поправил капрал Уитком, -- он
написал это и оставил в запечатанном конверте на вашем столе.
    Капеллан  взглянул  на  карточный  столик,  который  служил ему
письменным   столом,   яо   там   ничего  не  было,  кроме  противного
оранжево-красного, похожего на грушу помидорчика, которым в это утро
угостил  его  полковник  Кэткарт.  Помидор  лежал  в  том  же самом
положении,  на том же самом месте, где он его оставил, -- как нерушимый
рдеющий символ капеллановой беспомощности.
    -- А где же письмо?
    --  Я  его  прочитал,  разорвал  и  выбросил.  --  Капрал  с треском
захлопнул  библию  и  вскочил.  - В чем дело? Вы что, не верите мне на
слово?  --  Он вышел и тут же вошел, едва не столкнувшись с капелланом,
который  хотел  было отправиться на поиски майора Майора. -- Вы боитесь
поручать своим подчиненным ответственную работу, -- обиженнным  тоном
заявил  капрал  Уитком.  --  Это  еще  один  ваш недостаток.
    Капеллан  виновато  кивнул  и  так  заторопился,  что  даже  забыл
извиниться. Он почувствовал властную и искусную руку судьбы. Теперь он
понял,  что  дважды  в  этот  день майор Майор спешил ему навстречу по
железнодорожной  выемке  и  дважды,  метнувшись в лес, капеллан сам по
глупости  отсрочил  эту судьбой предопределенную встречу. Он торопился
изо  всех  сил,  шагая по рассохшимся вкось вкривь шпалам, и клял себя
последними  словами. Песок и мелкий гравий набились ему в ботинки и до
крови  растирали  ноги.  Он  не замечал, что его бледное, усталое лицо
скривилось  от  острой боли. Августовский полдень был жарким и душным.
Почти  миля  отделяла  палатку  капеллана от эскадрильи Йоссариана.
Покуда  он  добрался  до  места, его летняя рубашка взмокла от пота. С
трудом  переводя  дух,  капеллан  ворвался в штабную паалатку, где его
решительно  остановил все тот же вероломный, сладкоречивый, очкастый
сержант-штабист  с  впалыми  щеками.  Он  попросил капеллана обождать,
поскольку  майор Майор находится у себя в кабинете. Сержант добавил,
что  капитан  сможет  войти  в  кабинет, как только майор майор оттуда
выйдет.
    Капеллан уставился на него с недоумением. "За что это сержант
так  меня  ненавидит?" -думал он. Губы капеллана побелели и задрожали.
Помимо всего прочего, его мучила жажда. Что творится с людьми? Разве
и без того мало трагедий?
    Сержант вытянул руку и преградил капеллану путь.
    -Виноват,  сэр,  --  сказал  он  вежливо,  -- но таков приказ майора
Майора.  Он  никого  не  хочет  видеть.
    -Но  меня  он хочет видеть, --умоляюще  произнес  капеллан. -- Как
раз, когда я был здесь, он заходил ко  мне.
    -Майор  Майор  заходил? -- переспросил сержант.
    -Да, заходил.Прошу вас, загляните к нему и спросите сами.
    -- Боюсь, что не смогу этого сделать, сэр. Он меня не хочет видеть.
Вот разве вы оставите ему записку...
    --  Но  я  не  хочу  оставлять  записку.  Он  же делает для кого-то
исключение?
    --  Только  в  крайних  случаях.  Последний раз он покинул палатку,
чтобы присутствовать на похоронах одного солдата.  А в своем кабинете
он принимал только раз, и то потому, что его к этому принудили.
Бомбардир, по имени Йоссариан, заставил...
    --  Йоссариан?  -- услышав о таком совпадении, капеллан весь так и
вспыхнул.  Неужели на его глазах творится новое чудо? -- Именно об этом
человеке  я  и  хотел  поговорить.  Они  обсуждали количество вылетов,
которые Йоссариан должен сделать?
    --  Да,  сэр, как раз об этом они и говорили. У капитана Йоссариана
пятьдесят  один  вылет,  и  он  обратился  к  майору Майору с просьбой
списать  его  на  землю и избавить от оставшихся четырех вылетов. В ту
пору полковник Кэткарт требовал только пятьдесят пять вылетов.
    -- И что сказал майор Майор?
    --  Майор  Майор  сказал,  что  он  ровным  счетом  ничего не может
сделать.
    Лицо капеллана вытянулось.
    -- Это майор Майор так сказал?
    --  Да, сэр. Точнее говоря, он посоветовал Йоссариану обратиться за
помощью  к  вам.  Так вы уверены, сэр, что не хотите оставить записку?
Вот вам карандаш и бумага.
    Покусывая  запекшиеся губы, капеллан досадливо покачал головой и
вышел  на  улицу.  До  вечера еще было далеко, а произошло уже столько
событий.  В  лесу  воздух  был прохладней. Горло капеллана пересохло и
саднило.  Он медленно брел по лесу, грустно вопрошая себя, какие новые
неприятности судьба еще обрушит на его голову, как вдруг из-за тутовых
зарослей  выскочил  безумный  лесной отшельник. Капеллан завопил что
было мочи.
    Высокий,  похожий  на  покойника незнакомец, перепуганный криком
капеллана, отпрянул и завизжал:
    -- Не трогайте меня!
    -- Кто вы? -- выкрикнул капеллан.
    -- Прошу вас, не трогайте меня! -- завопил в ответ человек.
    -- Я капеллан!
    -- Тогда что вам от меня нужно?
    --  Ничего  мне  от вас не нужно! - подтвердил капеллан уже с явным
раздражением  в  голосе,  по-прежнему не в силах сдвинуться с места. --
Только скажите мне, кто вы и что вам от меня нужно?
    --  Я  просто  хочу  узнать,  не  умер  ли  еще Вождь Белый Овес от
воспаления легких? -- заорал в ответ человек. -- Это все, что мне нужно.
Я живу здесь, в лесу. Это вам каждый подтвердит.
      Капеллан  пристально рассмотрел странную, сьежившуюся фигуру и
постепенно   успокоился.  Капитанские  кубики  на  потертом  воротнике
незнакомца  были  прихвачены  ржавчиной. На ноздре у него смолянисто
темнела  волосатая родинка, а под носом топорщились густые жесткие усы
цвета тополиной коры.
    --   Но  если  вы  из  эскадрильи,  почему  вы  живете  в  лесу?  --
полюбопытствовал капеллан.
    --  Я  вынужден жить в лесу, -- ответил капитан сварливым тоном, как
будто  капеллан  был  обязан  знать  об этом. Хотя капитан Флюм был на
целую  голову  выше  капеллана,  он по-прежнему не спускал с капеллана
настороженного взгляда. -- Разве вы ничего не слышали обо мне? Вождь
Белый  Овес  поклялся,  что  однажды  ночью,  как  только  я  усну, он
перережет  мне  глотку.  Поэтому,  покуда  он  жив,  я  боюсь  спать в
эскадрилье.
    Капеллан недоверчиво выслушал это маловразумительное объяснение.
    --   Но   это   невероятно,  --  сказал  он.  --  Ведь  это  было  бы
преднамеренное  убийство.  Почему  бы  вам  не доложить об этом майору
Майору?
    --  Я  докладывал,  --  горестно  сказал  капитан,  -- но майор Майор
пообещал,  что, если я хоть еще раз заикнусь об этом, он сам перережет
мне  глотку.  --  Отшельник  не  отрывал  от лица капеллана испуганного
взгляда. -- Вы тоже собираетесь перерезать мне глотку?
    --  Да нет же, нет, -- заверил его капеллан. -- Разумеется, нет. Вы
и вправду живете в лесу?
    Капитан  кивнул  головой, и капеллан посмотрел на его бледно-серое
от  тоски  и  недоедания  лицо с чувством жалости и уважения. Фигура
незнакомца  походила  на  скелет,  спрятанный под ворохом лохмотьев, к
которым  пристали  пучки  травы. Волосы незнакомца явно соскучились по
парикмахерским  ножницам.  Под  глазами  расплылись  большие темные
круги.  Издерганный,  замызганный  капитан являл собой такую печальную
картину,  что  капеллан  растрогался  почти  до слез, а при мысли о
бесчисленных  суровых   лишениях,  которые  ежедневно  приходится
испытывать бедняге,  капеллан  преисполнился  к  нему  сочувствием  и
почтением. Смиренно понизив голос, он спросил:
    -- А кто вам стирает белье? Капитан озабоченно поджал губы:
    --  Это  делает прачка тут с одной фермы. Вещи я держу в трейлере и
раз  или  два  в  неделю  пробираюсь  в трейлер, чтобы сменить носовой
платок или нижнее белье.
    -- А что вы будете делать, когда наступит зима?
    --  О,  к  этому  времени  я  рассчитываю вернуться в эскадрилью, --
ответил  капитан  с убежденностью великомученика. -- Вождь Белый Овес
объявил  во всеуслышанье, что он скоро умрет от воспаления легких, и я
думаю, что мне надо набраться терпения и подождать наступления сырой и
холодной  погоды.  --  Капитан  озадаченно уставился на священника: --
Разве  вы  об этом ничего не знали? Неужели не слышали? Ребята обо мне
только и говорят.
    -- Я вроде не слышал, чтобы кто-нибудь говорил о вас.
    --  Хм,  ничего  не  понимаю.  --  Капитан  явно был уязвлен, хотя и
продолжал  бодро: -- Так вот, скоро уже будет сентябрь, так что, думаю,
осталось  недолго. Если ребята будут спрашивать обо мне, скажите, что,
как  только  Вождь  Белый Овес умрет от воспаления легких, я вернусь и
начну  по-прежнему  корпеть над выпусками информационных бюллетеней.
Передадите?  Скажите, что, как только наступит зима и Вождь Белый Овес
умрет от воспаления легких, я вернусь. Хорошо?
    Капеллан  благоговейно  заучил  эти  вещие  слова  наизусть  --  их
мистический смысл очаровал его.
    -- Вы перебиваетесь ягодами, травами и кореньями? -- спросил он.
    --  Что  вы,  конечно  нет! -- удивился капитан. -- Я прокрадываюсь в
столовую через черный ход и обедаю на кухне. Милоу дает мне сэндвичи и
молоко.
    -- А что вы делаете, когда идет дождь?
    --   Промокаю   до   нитки,  --  ответил  капитан  с  подкупающей
откровенностью.
    -- А где же вы спите?
    Капитан присел от страха и попятился.
    -- И вы тоже? -- закричал он в отчаянье.
    -- Да нет же! - закричал капеллан. -- Клянусь вам, нет!
    --  Я  знаю, вы тоже хотите перерезать мне глотку! -- стоял на своем
капитан.
    -- Даю вам слово, -- жалобно начал капеллан, но было слишком поздно:
гривастое  привидение  уже  исчезло  в  пестрой, лоскутной мешанине
листвы, теней и бликов.  Оно растворилось бесследно, так что капеллан
начал  сомневаться, видел ли он его вообще. Вокруг происходило столько
нелепых  событий,  что  капеллан  уже  не  был  уверен,  какое  из них
абсурдная  фантасмагория,  а какое имело место в действительности. Ему
хотелось по возможности скорее навести справки об этом лесном безумце,
чтобы  узнать, существует ли на самом деле капитан Флюм. Однако первым
делом,  вспомнил  капеллан без всякого энтузиазма, придется умасливать
капрала   Уиткома,   обиженного   нежеланием  капеллана  возлагать
ответственность на своих подчиненных.
    Подходя к поляне, капеллан молил бога, чтобы капрал Уитком ушел, --
тогда  бы  он  мог  спокойно  раздеться,  тщательно  вымыться по пояс,
напиться  воды,  полежать  на кровати и, возможно даже, вздремнуть. Но
его  ждало  еще  одно  огорчение  и еще один удар: когда он вернулся в
палатку,  капрал  Уитком  уже  был  сержантом  Уиткомом  и  в качестве
такового  сидел  на его стуле и его иголкой и ниткой пришивал к рукаву
своей  рубашки сержантские нашивки. Капрала Уиткома повысил в звании
полковник  Кэткарт,  который  хотел  немедленно  видеть  капеллана на
предмет беседы по поводу писем.
    -- О нет! -- простонал капеллан, опускаясь на койку. Его нагревшаяся
фляжка была пуста, и сейчас он был слишком подавлен, чтобы вспомнить о
мешке Листера, (  Специальный  мешок  для  дезинфекции  и хранения
 воды. -- Ред.)
висевшем в холодке между палатками. -- Не могу поверить. Просто не могу
поверить,  что  кто-то  всерьез  полагает,  будто я подделывал подпись
Вашингтона Ирвинга.
    -- Да не о тех письмах идет речь, -- уточнил капрал Уитком, упиваясь
досадой  капеллана. -- Он хочет поговорить насчет писем родственникам
убитых и раненых.
    -- Об этих письмах? -- удивился капеллан.
    --  Совершенно  верно,  --  злорадствовал  капрал.  --  Он собирается
всерьез  намылить вам шею за то, что вы не разрешили мне рассылать их.
Видели бы, как он уцепился за мою идею, когда я сказал, что письма
можно отправлять за его подписью. За это он и повысил меня в звании.
Он абсолютно убежден, что письма помогут ему попасть на страницы
"Сатердэй ивнинг пост".
    В голове у капеллана окончательно все перепугалось.
    -- Но откуда он знает о существовании самой этой идеи?
    -- Я пошел к нему и сказал.
    --  Что?! Что вы сделали? -- визгливо переспросил капеллан и вскочил
на ноги в припадке несвойственной ему ярости. -- Вы хотите сказать, что
и вправду обратились через мою голову к полковнику, даже не спросив на
то моего разрешения?
    На  лице  капрала  Уиткома  появилась  бесстыжая,  презрительная
ухмылка.
    --  Совершенно верно, капеллан, -- ответил он. - И если желаете себе
добра,  не  вздумайте  что-нибудь  предпринимать. Вряд ли полковнику
Кэткарту понравится, что вы поцапались со мной из-за того, что я подал
ему эту идею. Поняли, что к чему, капеллан? -- продолжал капрал Уитком,
перекусывая черную нитку и застегивая рубашку...
    --  ...Это  поможет  мне  даже попасть на страницы "Сатердэй ивнинг
пост",  --  самодовольно  улыбаясь,  хвастался полковник Кэткарт. Он
энергично  расхаживал  по  кабинету  и  срамил капеллана: -- А у вас не
хватило  извилин  оценить  эту  идею.  Вы  обрели  хорошего помощника,
капеллан,  в  лице  капрала Уиткома. Надеюсь, что у вас хватит извилин
оценить хотя бы это.
    -- Сержанта Уиткома, -- поправил капеллан и тут же спохватился.
    Полковник  Кэткарт свирепо вытаращил глаза. -- Я и сказал "сержанта
Уиткома",  --  возразил он. -- Хотелось бы, чтобы вы слушали хорошенько,
вместо  того  чтобы  выискивать у других ошибки. Вы ведь не хотите всю
жизнь  быть  капитаном,  а?  Решительно  не  понимаю,  как  вы сможете
достигнуть  большего,  если будете вести себя подобным образом. Капрал
Уитком  считает,  что,  когда  на дворе сорок четвертый год двадцатого
столетия,  нужны свежие идеи, а вы еще живете по старинке, и я склонен
согласиться с ним. Замечательный парень, этот капрал Уитком! Ну ладно,
отныне все будет по-другому.
    Полковннк  Кэткарт  с  решительным  видом уселся за стол к,отыскав
чистую  страницу  в  своей  памятной  книжке, ткнул в нее пальцем.
    -- Я хочу,  чтобы,  начиная с завтрашнего дня, -- сказал он, -- вы с
капралом Уиткомом  писали  письма  соболезнования  всем ближайшим
родственникам убитых,раненых или попавших в плен летчиков нашего полка.
Я хочу,чтобы  это были искренние письма. Пусть они изобилуют
подробностями из личной  жизни  погибшего, чтобы не возникало ни
малейшего сомнения,что я прекрасно знаю людей, о которых вы пишете.
Ясно?
    Капеллан   непроизвольно   сделал  шаг  к  столу  с  намерением
протестовать.
    --  Но, сэр, это невозможно! -- выпалил он. -- Мы не настолько хорошо
знаем наших людей.
    --  Это  неважно, -- резко сказал полковник Кэткарт и вдруг дружески
улыбнулся.  --  Капрал  Уитком принес мне проект письма, годного на все
случаи жизни. Послушайте:
    "Дорогая  миссис, мистер, мисс или дорогие мистер и миссис! Трудно
выразить словами то глубокое личное горе, которое я испытал, когда ваш
муж,  сын,  отец  или брат был убит, ранен или пропал без вести". Ну и
так  далее.  Мне  кажется,  что  эта  начальная  фраза  довольно точно
выражает  мои  чувства.  Послушайте,  поскольку  у вас к этому делу не
лежит  душа,  может  быть,  вы  предоставите  капралу Уиткому полную
свободу  действий?  -- Полковник Кэткарт выхватил из нагрудного кармана
свой  длинный,  упругим мундштук и, сгибая его двумя руками, точно это
был   не  мундштук,  а  инкрустированное  слоновой  костью  и  ониксом
кнутовище,  продолжал:  --  Это  один  из  ваших недостатков, капеллан.
Капрал  Уитком  сказал  мне,  что  вы  не  доверяете своим подчиненным
ответственную  работу.  Он говорит, что вы лишены инициативы. Надеюсь,
вы не собираетесь спорить со мной, а?
    --  Нет,  сэр,  -  капеллан  покачал  головой. Он чувствовал себя
постыдно   нерадивым   --   и   потому,   что  не  доверял  подчиненным
ответственную  работу,  и  потому, что был лишен инициативы, и потому,
что   его  действительно  так  и  подмывало  поспорить  с  полковником
Кэткартом.  Неподалеку  от  штаба  находился  тир, и всякий раз, когда
раздавался выстрел из пистолета, внутри у капеллана все обрывалось. Он
никак не мог привыкнуть к звукам выстрелов.  Его  окружали  кули  с
помидорами, и сейчас он был почти убежден,  что  когда-то  в  далеком
прошлом  он  уже стоял в кабинете полковника  Кэткарта,  точно  при
таких же обстоятельствах; окруженный такими же кулями с помидорами.
Сцена казалась такой знакомой, хотя и всплывала  откуда-то  из  глубин
памяти. Поношенная одежда капеллана запылилась,и он смертельно боялся,
что от него пахнет потом.
    --  Вы все принимаете слишком близко к сердцу, капеллан, -- сказал
полковник    Кэткарт    грубоватым   тоном   взрослого   человека,
втолковывающего   ребенку   очевидные  истины.  --  Это  еще  один  ваш
недостаток.  Ваша вытянутая физиономия повергает всех в уныние. Хоть
бы  увидеть  когда-нибудь, как вы смеетесь. Ну-ка, капеллан. Если вы
сейчас  насмешите  меня до колик, я подарю вам целый куль помидоров. --
Он  помолчал  несколько  мгновений,  не  сводя  глаз  с  капеллана,  и
торжествующе расхохотался: -- Вот видите, капеллан, я оказался прав. Вы
не смогли меня насмешить до колик.
    --  Нет,  сэр,  --  кротко согласился капеллан, медленно, с заметным
усилием проглатывая слюну. -- Только не сейчас. Я умираю от жажды.
    -- Тогда выпейте. Подполковник Корн держит в своем столе виски. Вам
надо заглянуть как-нибудь вместе с нами в офицерский клуб и хорошенько
повеселиться.  Почему бы вам не попытаться иногда развеяться? Надеюсь,
вы  не  считаете  себя  лучше  других  только  потому,  что  вы -- лицо
духовное.
    --  О  нет, сэр, -- поспешно заверил его капеллан. -- К тому же я все
последнее время посещал вечерами офицерский клуб.
    -- Как вам известно, вы всего-навсего капитан,-- продолжал полковник
Кэткарт,  пропустив  мимо  ушей  замечание  капеллана.  -- Хоть вы и
священник по профессии, по званию вы -- всего лишь капитан.
    -- Да, сэр. Я это знаю.
    --  Вот  и  прекрасно.  Кстати, вы правильно сделали, что сейчас не
засмеялись.  Я  все  равно  не  дал бы вам помидоров, тем более, как
сообщил мне капрал Уитком, вы уже взяли один, когда были здесь сегодня
утром.
    -- Утром? Но позвольте, сэр! Ведь вы сами мне его дали.
    Полковник Кэткарт настороженно поднял голову.
    --  Разве я сказал, что не давал вам? Я просто сказал, что вы взяли
его. Не понимаю, если вы его не украли, почему вас так мучает совесть?
Я вам дал его?
    -- Да, сэр. Клянусь вам, что вы сами мне его дали.
    --  Тогда  придется  поверить  вам  на  слово. Хотя ума не приложу,
почему  мне  вдруг  захотелось дать вам помидор. -- Полковник Кэткарт
многозначительно  пер