единенной  песчаной  ложбинкой,  где  Йоссариан или нежился с сестрой
Даккит, или играл в покер, безик или черви-козыри с Нейтли, Данбэром и
Заморышем  Джо.  Йоссариан встречался с сестрой Даккит почти ежедневно
под  вечер,  когда  оба  бывали свободны, и отправлялся с ней на пляж.
Узкая  длинная  полоса дюн высотой по плечо отделяла их от того места,
где  офицеры  и  рядовые плавали голышом. Нейтли, Данбэр и Заморыш Джо
обычно тоже приходили в это время. Иногда к ним присоединялся Макуотт,
частенько и Аарфи, который, как правило, являлся на пляж в полной
форме и не снимал ничего, кроме ботинок и фуражки:
    Аарфи  никогда  не  купался.  Все  остальные  носили  плавки  -- из
уважения  к  сестре  Даккит,  а  также  к сестре Крэмер. Сестра Крэмер
всегда  сопровождала  сестру  Даккит и Йоссариана на пляж и обычно с
высокомерным  видом  усаживалась  поодаль,  метрах в десяти от них.
Никто,  кроме  Аарфи,  не обращал внимания на голых летчиков, загорав-
ших  неподалеку  или  нырявших  с  огромного,  добела отмытого морем
плота,  который  прыгал  на  волнах  за  песчаной косой. Сестра Крэмер
сидела  в одиночестве: она сердилась на Йоссариана и была разочарована
в сестре Даккит.
    Сестра  Даккит  презирала Аарфи, и это было одно из ее достоинств,
ценимых  Йоссарианом. Иногда в сумерках Они лежали на пляже, и в такие
минуты  ее  близость  давала  ему утешение и успокоение. Он любил ее --
безмятежную,  мягкую,  отзывчивую,  любил  за преданность, которую она
демонстрировала с гордостью. Заморыш Джо тоже жаждал приласкать сестру
Даккит,  и  Йоссариан  не  раз  осаживал его сердитым взглядом. Сестра
Даккит кокетничала с Заморышем Джо, желая распалить его посильней, а
когда  Йоссариан унимал ее, толкнув локтем или кулаком, в ее круглых
светло-карих глазах мелькало огорчение.
    Пока  они играли в карты на полотенце, на белье или одеяле, сестра
Даккит,  сидя  спиной  к  дюнам,  тасовала запасную колоду. А когда не
тасовала  карты,  косилась  в  карманное зеркальце и подмазывала тушью
загнутые  рыжеватые  ресницы.  Иногда  она ухитрялась спрятать нес-
колько  карт  из  колоды, и они обнаруживали пропажу только в процессе
игры.  Когда,  раздраженно отшвырнув карты, они колотили ее по рукам и
ногам,  обзывали разными нехорошими словами и требовали, чтобы она пе-
рестала  дурачиться,  сестра  Даккит  хохотала  во  все  горло  и  вся
светилась  от  удовольствия.  Заметив,  что  игроки  как-то особенно
напряженно задумались, она принималась бессмысленно болтать, а когда
они  начинали  еще  сильней бить ее кулаками по рукам и ногам, требуя,
чтобы  она  заткнулась, на щеках сестры Даккит разгорался счастливый
румянец. Когда взоры Йоссариана и его приятелей устремлялись на нее,
сестра  Даккит  упивалась  подобным  вниманием  и  радостно  трясла
короткой каштановой челкой.
    По  вечерам,  когда Йоссариана одолевала душевная маята, он брал
два  одеяла  и  отправлялся  с  сестрой  Даккит  на пляж. Над ними, на
холодном,  черном, как тушь, небе, светились крохотные ледяные звезды.
На  призрачной лунной дорожке покачивался плот: казалось, его уносит
в открытое море.
    Сестра  Крамер  перестала  разговаривать со своей лучшей подругой,
сестрой  Даккит,  из-за  ее  связи  с  Йоссарианом. Но она по-прежнему
ходила повсюду с сестрой Даккит: ведь  та  была  ее  лучшей  подругой.
Сестра  Крэмер  не одобряла поведения  Йоссариана  и его друзей. Когда
они вставали и шли купаться вместе  с  сестрой Даккит, сестра Крамер
тоже вставала и шла купаться,сохраняя  все  ту  же десятиметровую
дистанцию. И в воде она молчаливо держалась от них на расстоянии
десяти метров, презрительно вздернув нос.  Если  они смеялись и
плескались, то и она смеялась и плескалась;если они ныряли - и она
ныряла;если  они  заплывали на песчаную  косу и отдыхали там,то сестра
Крэмер  тоже  заплывала  на  песчаную  косу  и  тоже отдыхала там. Они
выходили  из  воды  -- она тоже выходила, вытирала плечи полотенцем и
усаживалась  в  сторонке, на свое место, прямая, как доска, и вокруг
ее  льняных  волос  сиял  радужный  солнечный нимб. Сестра Крэмер была
готова  заговорить  с  сестрой Даккит, если бы та покаялась и принесла
извинения.  Но  сестра  Даккит предпочитала, чтобы все оставалось, как
есть.  Ей уже давно хотелось дать сестре Крэмер хорошего шлепка, чтобы
та заткнулась.
    Сестра  Даккит  находила  Йоссариана очаровательным и уже занялась
его  перевоспитанием.  Она  любила смотреть на него, когда, уткнувшись
лицом  в  песок,  он дремал, обняв ее одной рукой, или когда с мрачным
видом  наблюдал,  как  бесконечной  чередой катились незлобивые волны,
прирученные,  точно  щенки,  резвились у берега, прыгали на песок и
затем   рысцой   убегали  обратно.  Когда  он  молчал,  сестра  Даккит
чувствовала  себя спокойно. Она знала, что не докучает ему, и, пока он
дремал или предавался размышлениям, старательно полировала и красила
ногти.  Дрожащие  струи теплого предвечернего бриза осторожно ворошили
песок.  Ей  нравилось  глядеть  на  его  широкую, длинную, мускулистую
спину, покрытую безупречной бронзовой кожей.
    С  сестрой  Даккит  Йоссариан никогда не чувствовал себя одиноким.
Хотя  характер  у  сестры  Даккит  был достаточно капризный, она умела
вовремя  и  смолчать. Вид обширного и бескрайнего океана преследовал и
терзал  Йоссариана.  В то время как сестра Даккит полировала ногти, он
оплакивал  всех  людей, нашедших смерть под волнами. Наверняка их было
уже  больше миллиона. Что сталось с ними? Какие твари изъели их плоть?
Он представил себе ужасающее бессилие легких, которым нечем дышать под
многотонной  толщей  воды.  Йоссариан  следил  за  рыбачьими  лодками,
военными  катерами, снующими взад-вперед; они казались нереальными, не
верилось,  что  там,  на борту,  люди  обычного, нормального роста
занимаются  своими  делами.  Он посмотрел в сторону каменистой Эльбы и
машинально  поднял  глаза  в  поисках  пушистого,  белого, похожего на
луковицу  облака,  в  котором  исчез  Клевинджер.  Он  вглядывался в
туманный  итальянский горизонт и думал об Орре. Клевинджер и Орр. Куда
они девались?
    Однажды  в  час заката Йоссариан стоял на дамбе и заметил замшелое
бревно, которое прибой нес прямо на него. И вдруг он неожиданно понял,
что  перед  ним  утопленник со вздувшимся лицом. Это был первый покой-
ник,  которого  он видел в своей жизни. Ему безумно захотелось жить. И
он  бросился  к сестре Даккит, чтобы прильнуть к ее телу. С тех пор он
начал  пристально всматриваться в каждый плывущий по волнам предмет,
боясь опознать обезображенный труп Клевинджера или Орра.
    Он  был готов к любому ужасному сюрпризу, но только не к тому, что
преподнес  ему  однажды  прямо  средь  бела дня Макуотт. Среди полного
покоя  и  тишины  откуда-то издалека бурей налетел самолет Макуотта. С
неистовым  ревом  и  грохотом  он  пронесся над береговой полосой, над
пляшущим  плотом,  на  котором  голышом  стоял светловолосый бледный
Малыш Сэмпсон. Даже издали было видно, насколько он худ. Паясничая, он
подпрыгнул,  но  в  этот  момент  мчащийся самолет, то ли в результате
шаловливого  порыва  ветра,  то  ли  в  результате чепухового просчета
Макуотта,  будто  слегка  провалился  и пропеллером рассек тело Малыша
Сэмпсона пополам.
    Даже  те,  кто  не  был  на  пляже, живо, со всеми подробностями
помнили, что произошло дальше. Сквозь сокрушительный,  оглушающий  рев
моторов  просочилось коротенькое,тихонькое,  но  отчетливо  слышимое:
    -"Тссс!"
    На плоту остались стоять только  две белые костлявые ноги Малыша
Сэмпсона, каким-то образом еще связанные  между собой сухожилиями у
окровавленных, перерезанных бедер. Казалось, ноги простояли как
вкопанные целую минуту, а потом со слабым  всплеском опрокинулись в
море и перевернулись так, что из воды торчали только гипсово- белые
пятки и ступни с карикатурными пальцами.
    На  берегу разразился ад. Невесть откуда появилась сестра Крамер и
истерически   зарыдала  на  груди  у  Йоссариана.  Одной  рукой  он
поддерживал  ее,  а  другой  -- сестру Даккит, которая тоже, дрожа всем
телом   и   рыдая,   уткнулась  ему  в  грудь  длинным,  угловатым,
смертельно-бледным   лицом.   Весь  пляж  с  визгом  побежал.  Мужчины
голосили,  как  женщины.  Согнувшись  в  три  погибели,  люди в панике
неслись  к  своим вещам. Те, кто еще был в воде, отчаянно торопились к
берегу.   Началось  всеобщее  беспорядочное  отступление  с  пляжа.
Оборачиваясь  через  плечо,  люди бросали назад взгляды, полные муки и
ужаса.  Тенистый, густой. шелестящий лес наполнился стонами и криками.
Йоссариан  подгонял  растерянных,  спотыкающихся  женщин, заставляя их
поторапливаться,  потом  с  руганью  побежал  назад,  чтобы  помочь
Заморышу  Джо. Тот, перебираясь через ручей, наступил не то на одеяло,
не то на футляр фотоаппарата и упал лицом в грязную жижу.
    В  эскадрилье  уже  все  знали.  Люди  в военной форме, охваченные
мистическим  ужасом,  кричали и бегали или застывали на месте. Другие,
как  сержант  Найт  и  доктор  Дейника,  задрав головы, сосредоточенно
следили  за  провинившимся, несчастным, одиноким самолетом Макуотта,
который, виражируя, медленно кружил и кружил, набирая высоту.
    --   Кто   это?  --  тревожно  закричал  Йоссариан.  Задыхаясь  и
прихрамывая, он подбежал к доктору Дейнике. -- Кто в машине?
    --  Макуотт,  --  ответил  сержант Найт. -- И с ним два новых пилота,
которых он взял в учебный полет. И доктор Дейника тоже там.
    --  Да  здесь  я, -- возразил доктор Дейника странным, встревоженным
голосом и метнул острый взгляд в сторону сержанта Найта.
    -- Почему он не идет на посадку? -- в отчаянии воскликнул Йоссариан.
-- Зачем он набирает высоту?
    --  Наверное,  боится идти на посадку, -- ответил сержант Найт, не
отрывая  взгляда от одинокой машины Макуотта, карабкавшейся все выше и
выше. -- Он ведь понимает, в какую влип беду.
    Не  меняя  угла подъема, Макуотт все продолжал набирать высоту и
вел  гудящий  самолет  по правильно очерченной овальной спирали. Все
дальше  удаляясь  от  моря  и  держа  курс  на  юг, он развернулся над
отрогами  бурых  гор, сделал еще один круг над аэродромом и полетел на
север.  Скоро  он  был  на высоте более пяти тысяч футов. Звук моторов
стал  едва  слышен. Внезапно в воздухе со странным хлопком раскрылся
белый  парашют.  Через несколько мгновений раскрылся второй парашют и,
подобно  первому,  поплыл вниз, точно в направлении посадочной полосы.
На земле никто не шелохнулся. Еще полминуты самолет продолжал лететь
на  юг,  по  тому же самому, уже изведанному маршруту, а затем Макуотт
начал разворот.
    --  Еще  двое  должны  прыгнуть, -- сказал сержант Найт, -- Макуотт и
доктор Дейника.
    --  Да  я  же  здесь,  сержант  Найт, -- жалобно проговорил доктор
Дейника. -- Меня нет в самолете.
    --  Почему  они не прыгают? -- упорствовал сержант Найт. --Почему они
не прыгают?
    -- Это не имеет смысла, -- убитым тоном сказал доктор Дейника, кусая
губы. -- Явно не имеет смысла.
    Но  Йоссариан  вдруг  понял,  почему  Макуотт не прыгает и, не в
силах владеть собой, побежал через весь палаточный городок вдогонку за
самолетом  Макуотта.  Йоссариан  махал  руками и кричал с мольбой в
голосе:
    -- Садись, Макуотт! Иди на посадку!
    Но  Макуотт,  конечно,  его  не слышал. Протяжный, душераздирающий
вопль  вырвался  из  груди  Йоссариана: он увидел, как Макуотт еще раз
развернулся, приветственно покачал крыльями и, пропев, наверное, свое:
"Как я рад, как я рад, мы попали прямо в ад!", -- врезался в гору.
    Полковник  Кэткарт  был  так  потрясен  смертью  Малыша Сэмпсона и
Макуотта, что поднял норму боевых вылетов до шестидесяти пяти.

        31. Миссис Дейника.

    Когда  полковник  Кэткарт  узнал,  что доктор Дейника тоже погиб в
самолете Макуотта, он увеличил норму боевых вылетов до семидесяти.
    Раньше  всех в эскадрилье о гибели доктора Дейники услышал сержант
Таусер:  дежурный  из  контрольно-диспетчерского пункта передал ему
первому,  что  фамилия  доктора  Дейники  значилась  в полетном листе,
который Макуотт заполнил перед вылетом. Сержант Таусер смахнул слезу и
вычеркнул   фамилию   доктора   Дейники   из  списка  личного  состава
эскадрильи.  Губы  его  дрожали,  когда  он нехотя встал из-за стола и
поплелся к Гэсу и Уэсу, чтобы сообщить им дурную новость. Проходя мимо
самого доктора Дейники, он благоразумно постарался не вступать с ним
в разговор. С безнадежно унылым, погребальным видом, освещенный лучами
заходящего солнца, доктор сидел между штабом эскадрильи и санчастью,
взгромоздившись на свой стульчик, как на насест.
    На  сердце  у сержанта было тяжело: теперь на нем висели целых два
покойника  --  Мадд,  покойник из палатки Йоссариана, который был всего
лишь  фикцией,  и  доктор  Дейника  -- новый покойник в эскадрилье, чье
физическое  присутствие  не  только не вызывало никаких сомнений, но и
означало  для  сержанта  Таусера  еще  одну  жгучую административную
проблему.
    Гэс  и  Уэс  стоически  выслушали  сержанта  Таусера, но никому не
сказали  ни  слова  о постигшей их тяжелой утрате, покуда час спустя к
ним  не  пожаловал  сам  доктор  Дейника, чтобы в третий раз за день
измерить   температуру  и  кровяное  давление.  Термометр  показал  на
полградуса ниже обычной пониженной температуры доктора Дейники. Доктор
встревожился. Пристальные, пустые, неподвижные взгляды его подчиненных
раздражали его сегодня больше, чем обычно.
    -- Черт бы вас побрал! -- заявил доктор Дейника с необычной для него
раздражительностью. -- Что, в конце концов, с вами происходит? Ведь это
же  ненормально, что человек все время ходит с пониженной температурой
и  заложенным  носом.  --  Исполненный  жалостью к самому себе, доктор
мрачно  шмыгнул носом и с безутешным видом прошествовал через палатку,
намереваясь  принять  таблетки  аспирина и стрептоцида и смазать горло
ляписом.  Скрестив  руки,  он начал потирать плечи. В эту минуту он со
своей  худенькой удрученной физиономией напоминал осеннюю ворону. -- Вы
только посмотрите, какой у меня озноб. Вы ничего от меня не скрываете?
    -- Вы мертвец, сэр. - объяснил один из его подчиненных.
    Доктор   Дейника   оскорбление  вскинул  голову  и  недоверчиво
переспросил:
    -- Что?
    --  Вы  мертвец,  сэр -- ответил другой. -- Поэтому-то вам, наверное,
всегда и холодно.
    --  Это верно, сэр, -- подтвердил его коллега. -- Вы, вероятно, давно
уже мертвец, а мы этого даже не замечали.
    --  Что  за  чертовщину вы городите? -- пронзительно закричал доктор
Дейника.  В  нем  нарастало жуткое ощущение неумолимо надвигающегося
несчастья.
    --  Нет,  это  правда,  сэр,  --  сказал один из его помощников. --
Документы  свидетельствуют, что вы полетели с Макуоттом, чтобы набрать
нужное  количество  летных  часов.  С  парашютом вы не выбросились,
значит, разбились в самолете.
    -- Это верно, сэр, -- сказал другой помощник. -- Радуйтесь, что у вас
осталась  хоть  какая-то  температура.  Голова у доктора Дейники пошла
кругом.
    --  Вы  что,  рехнулись? -- спросил он. -- Я сообщу сержанту Таусеру,
что вы не подчиняетесь старшему по званию.
    --  Сержант  Таусер  нам и сказал, что вы мертвец, - возразил не то
Гэс,  не  то Уэс. -- Военное министерство собирается даже послать вашей
жене "похоронку".
    Доктор  Дейника  взвизгнул  и,  выскочив  из  санчасти,  побежал к
сержанту   Таусеру   заявить  протест.  Но  сержант  суеверным  ужасом
отшатнулся  от него и посоветовал доктору Дейнике не попадаться никому
на  глаза,  покуда  не  будет  принято  решение, как распорядиться его
останками.
    --  Ну  и  дела,  а ведь он, кажется, и вправду мертвец, -- горестно
заметил один из помощников доктора Дейники, почтительно понизив голос.
--  Боюсь,  что  буду  скучать  по  нему.  Какой был добрый, отзывчивый
человек...
    --  Да-а,  это  уж точно, -- скорбным тоном откликнулся другой. -- Но
вообще-то я рад, что этот недоносок отдал концы: осточертело с утра до
вечера мерить ему давление.
    Зато  супруга  доктора  Дейники отнюдь не обрадовалась, узнав, что
муж   отдал   концы.  Получив  телеграфное  извещение  от  военного
министерства,  что  муж  ее  погиб  при  исполнении боевого долга, она
расколола  мирную,  ночную  тишину  Стейтен-Айленда'  (  Остров, часть
города   Нью-Йорка.  --  Ред)  жалобным,  замогильным  воплем.  Женщины
поспешили  утешить  ее,  а  их  мужья  -- нанести визит соболезнования,
надеясь  в  глубине души, что вдова скоро переберется в другой район и
избавит  их от необходимости постоянно выражать ей сочувствие. Целую
неделю  бедная женщина не помнила себя от горя. Постепенно она нашла в
себе  силы  мужественно взглянуть в лицо будущему, сулившему ей и ее
детям  жестокую  нужду. Когда она почти уже смирилась с ударом судьбы,
на нее как гром среди ясного неба обрушился почтальон -- он доставил ей
письмо  мужа  из-за  океана.  Доктор  Дейника  отчаянно умолял ее не
верить никаким дурным слухам касательно его судьбы Миссис Дейника была
совершенно  сбита с толку. Дату на письме разобрать не удалось. Почерк
был  трясущийся  и  торопливый,  но  меланхоличный,  жалостный  тон
показался  ей  очень  знакомым,  хотя и более мрачным, чем обычно. Вне
себя  от  радости,  миссис  Дейника  разразилась рыданиями и принялась
целовать  мятый,  замызганный конверт со штампом военно-полевой почты.
Она  поспешила послать мужу благодарное письмо, требуя от него подроб-
ностей,  и  сообщила телеграммой военному министерству, что произошла
ошибка.  Военное  министерство  обиженно  заявило в ответ, что никакой
ошибки нет и что миссис Дейника, без сомнения, стала жертвой какого-то
садиста-мистификатора  из  эскадрильи  ее  мужа.  Письма  ее  к мужу
вернулось нераспечатанным со штампом: "Погиб в бою".
    Миссис  Дейника снова превратилась в несчастную вдову. Но на сей
раз ее горе смягчило уведомление из Вашингтона о том, что она является
единственной владелицей военного страхового  полиса  своего  супруга
на сумму в десять тысяч долларов,каковая сумма может  быть ею получена
по первому требованию. Мысль о том,  что  ей  и ее детям не угрожает
скорая голодная смерть, осветила лицо  вдовы  улыбкой  надежды.  С тех
пор в ее вдовьих делах наметился коренной  перелом.  На  следующий
день  управление по делам ветеранов войны  письменно сообщило ей, что
в связи с кончиной мужа она получает право  на  пожизненную  пенсию;
кроме  того,  ей  положено пособие на похороны  мужа  в  размере
двухсот  пятидесяти долларов. В письмо был вложен   правительственный
чек  на  указанную  сумму.  Медленно,  но неотвратимо  горизонт
очищался от туч. На той же неделе пришло письмо из   управления
социального   обеспечения,уведомлявшее,что в соответствии  с  законом
1935 года о страховании лиц преклонного возраста  и оставшихся в живых
иждивенцев миссис Дейника будет ежемесячно получать  вспомоществование
на  себя  и  на  своих несовершеннолетних детей,  а  также  может
получить пособие на похороны в размере двухсот пятидесяти  долларов.
Имея  на  руках  эти  официальные письма как доказательство смерти
супруга, миссис Дейника потребовала выплаты ей  страховки по трем
полисам мужа на сумму в пятьдесят тысяч долларов каждый.  Просьба  ее
была удовлетворена охотно и быстро. Каждый день приносил  ей  новые
нежданные-негаданные сокровища. Ключи от личного банковского  сейфа
мужа  дали  ей  четвертый страховой полис на сумму пятьдесят  тысяч
долларов  и восемнадцать тысяч долларов наличными, с которых
подоходный  налог никогда не взимался и теперь уже никогда не будет
взиматься.  Студенческая организация, в которую когда-то входил ее
супруг, предоставила вдове участок на кладбище. Еще одна молодежная
организация,  членом  которой  доктор  Дейника  состоял с незапамятных
времен,  прислала  ей  на похороны двести пятьдесят долларов. Окружная
медицинская  ассоциация выделила двести пятьдесят долларов на те ж