ностью,  но  зуб  на  Барбару
заточила.
   - Конечно. - Кэрол  пододвинула  стул  и  села.  -  Барбара,  если  вы  в
состоянии говорить о случившемся, то  мы  продолжим  наш  военный  совет.  С
минуты на минуту подъедет полиция. Можно мне...
   - Полиция? - Барбара изумленно посмотрела на нее. - Господи, ведь сама же
посоветовала. В первый момент я так расстроилась, вот и ляпнула первое,  что
в голову взбрело... Господи... - Она поднесла руку  ко  рту.  -  ...Огласка!
Господи, ну почему я не попросила вас помалкивать?
   Человек, пришедший вместе с Барбарой, положил ладони ей на плечи.
   - Милая, я же тебе говорил. Пусть Кэрол  сама  решает,  что  делать.  Она
очень компетентный человек.
   Барбара коснулась  руки  спутника  и  улыбнулась  ему.  Только  сейчас  я
заметила обручальные кольца. Итак, передо мной мистер Барбара Билдер.
   - О, Джон, - вздохнула она. - Ну почему я тебя не послушалась?  Почему  я
такая дурочка?
   - Ну, ну, родная. Не надо так расстраиваться.
   Сквозь толстый налет американского выговора пробивался английский акцент.
Я поймала себя на том, что с любопытством разглядываю мужчину. Нелепо, но за
границей интересуешься соотечественниками, на которых дома даже не взглянула
бы. Наверное, какой-то глубоко укоренившийся атавизм. Но в этом мужчине было
что-то неуловимо знакомое. Высокий, седой, с интеллигентным вытянутым лицом;
вельветовый пиджак и клетчатая рубашка выглядели так, словно он носит их уже
лет тридцать. И откуда у меня такая уверенность, что я  уже  видела  и  этот
пиджак, и эту рубашку?  Барбара  представила  спутника  -  Джон.  Я  уже  не
сомневалась, что встречала этого человека раньше. Вот только где и когда?  А
еще я не сомневалась, что Барбару Билдер вижу впервые в жизни. Такие люди не
забываются.
   - Послушайте, Барбара, - с  явной  неохотой  заговорила  Кэрол.  -  Самое
неприятное для нас... я хочу сказать, самое неприятное для  галереи  в  том,
что взлома не было. Кто-то открыл дверь ключом и блокировал сигнализацию.
   Джон резко выпрямился и посмотрел на Кэрол почти обвиняющим взглядом.  Та
расправила плечи и, вздернув голову, ответила твердым взглядом.
   - Но это значит... Один из ваших людей...
   - Я прекрасно понимаю, что это значит, Джон. Положения хуже и  вообразить
трудно.
   Сотрудники галереи изучали стол. Оно и понятно - взгляд,  направленный  в
любое  другое  место,  запросто  можно  было  интерпретировать  как  попытку
вычислить любителя  граффити.  С  минуту  все  молчали.  Барбара  неподвижно
застыла на стуле. Кэрол ожесточенно кусала губы. Даже она опустила глаза  на
столешницу, не желая ни с кем встречаться взглядом.
   И тут находчивый Стэнли внес в разговор свежую струю.
   - Как-то все это мрачно! - воскликнул он с фальшивой бодростью в  голосе.
Полное впечатление, будто беднягу собираются вздернуть на дыбу, а он мечтает
запудрить своим мучителям мозги в надежде заполучить  вместо  пыток  чашечку
чаю. - Давайте найдем тему повеселее, хорошо?  Барбара,  Джон,  мне  следует
представить вам художницу, которая вскоре выставит свои работы в "Бергман Ла
Туш"! Наша дорогая Сэм прилетела только вчера. Не сомневаюсь, она с радостью
познакомится с вами.
   Я не знала, что мне делать: встать или  провалиться  сквозь  пол.  Стэнли
пересек комнату и сжал мне плечи, подражая недавнему жесту Джона.
   - Сэм Джонс!  -  выкрикнул  он  с  таким  восторгом,  словно  только  что
полностью стер из памяти события последнего часа. -  Сэм,  хочу  познакомить
тебя с Барбарой Билдер и Джоном Толбоем. Барбара - одна из  самых  уважаемых
наших художниц.
   И он послал ей лучезарную улыбку.
   Ситуация  явно  приближалась  к  тому   рубежу,   за   которым   трагедия
оборачивается сюрреалистическим абсурдом. Лоренс взирал на  Стэнли  с  таким
видом, словно тот носился  по  комнате  и  рвал  на  себе  одежду  с  криком
"Помогите! Помогите! Я больше не могу!" В каком-то смысле так  оно  и  было.
Этот несуразный переход к светскому ритуалу был не чем иным,  как  отчаянным
призывом о помощи.
   Самое неприятное, что такой поворот предвещал еще большую путаницу.  Дело
не только в том, что нам с Барбарой - двум  марионеткам  в  руках  безумного
режиссера, который  посередине  "Психоза"  вдруг  решил  перейти  к  комедии
положений - пришлось совершать полагающиеся телодвижения:  пожимать  руки  и
бормотать вежливые слова. Все это пустяки. Главным было другое.  Как  только
Стэнли произнес фамилию мужа Барбары, я все вспомнила.
   - Так вы же отец Ким! Вы меня не помните?  Мы  с  Ким  вместе  учились  в
колледже, а затем в художественной школе - нет, постойте, когда мы поступили
в художественную школу, вы уже уехали в Нью-Йорк, а  потом  Ким  отправилась
вас навестить, да так и не вернулась. Она по-прежнему здесь?
   Голос мой звучал торжествующе. Но для бедного Джона Толбоя, который и так
был немного не в себе, мой радостный вопль оказался последней каплей.
   - Простите, - ошеломленно пробормотал он. - Я не совсем...
   Стэнли за моей спиной  нес  какую-то  околесицу.  Его  благородный  порыв
привел к столь непредсказуемым результатам, что бедняга  пребывал  на  грани
помешательства. Я ему даже посочувствовала. Действительно,  что  нам  стоило
поздороваться и сказать "приятно познакомиться" - мол,  в  этом  обезумевшем
мире остались проблески здравомыслия. Так нет,  Джон  Толбой  выглядел  так,
будто я шарахнула его пыльным мешком.
   - Сэм Джонс, - подсказала я Джону, постаравшись произнести имя как  можно
отчетливее. - Я дружила с вашей дочерью Ким. И в свое время часто  ошивалась
у вас дома.
   Джон по-прежнему походил на перепуганного безумца.
   - Ладно, у меня тогда были зеленые волосы, - покорно сказала я,  понимая,
что ничего не остается  -  только  выставить  себя  полным  посмешищем.  Как
говорится, взялся за гуж, ну и так далее. - И я носила собачий  ошейник.  Вы
еще подшучивали над ним.
   Беззлобно, впрочем, подшучивал. Потому-то я и не постеснялась ему об этом
напомнить. Мой панковский период  длился  недолго,  но  тогда  был  в  самом
разгаре. Чело Джона Толбоя прояснилось.
   - Сэм? Саманта! Боже мой! Как поживаешь? - Он обнял меня, затем отстранил
и оглядел с ног до головы. - Впрочем, я и сам вижу. Взрослая и  сравнительно
респектабельная! Зеленые волосы я помню так, словно это было вчера... Это не
ты выкрасила Кимми в красный цвет? В нашей ванной? Ее мать тогда так на тебя
разозлилась.
   Я  поморщилась.   Наверное,   я   сделала   ошибку,   начав   предаваться
воспоминаниям о школьных днях в присутствии сотрудников галереи "Бергман  Ла
Туш" - вон, как уши развесили, благодарят судьбу за это отступление от  темы
дня. Хорошо хоть Хьюго здесь нет. Уж он точно вытянул бы из Джона Толбоя все
унизительные  подробности  моего   разухабистого   прошлого,   а   потом   с
наслаждением колошматил бы меня по самым уязвимым точкам.
   - Я должна была сразу вас узнать. Смотрела, смотрела  и  никак  не  могла
сообразить, откуда же я вас знаю.
   - Много времени утекло, - отмахнулся Джон. - Я ведь тебя тоже не узнал...
Боже мой! - с нежностью повторил он. - Как же ты выросла, Сэм.  В  последнюю
нашу встречу ты походила на персонаж из "Возвращения живых мертвецов".
   Так, пора прервать этот сеанс  воспоминаний,  пока  они  окончательно  не
вогнали меня в краску.
   - Как поживает Ким?
   - Хорошо, хорошо. В самой что ни на есть "струе" - работает официанткой в
Ист-Виллидж. Там и живет. Ты должна с ней встретиться.
   - С удовольствием. Я, собственно, собиралась ее разыскать.
   Правда, не таким способом.
   - Так ты здесь выставляешься? Замечательно!
   Джон Толбой  явно  приободрился.  Приятно,  когда  тебе  радуются,  а  не
вздымают при твоем появлении распятие над головой, исступленно бормоча "Отче
наш". Хотя, возможно, сейчас Джон просто цеплялся за  любой  предлог,  чтобы
увидеть мир не в таком мрачном свете. Вряд ли его стоит за это осуждать.
   - Это групповая выставка, - скромно сказала я, не желая, чтобы он неверно
оценил мой статус.
   Возможно, лет через  двадцать,  если  повезет,  мне  тоже  устроят  здесь
персональную выставку.  А  вдруг  кто-нибудь  проникнет  в  галерею  и  тоже
намалюет на  всех  моих  работах  "Шлюха"  и  "Сука".  Вполне  вдохновляющая
перспектива. По крайней мере, ругательства подразумевают, что и в  пятьдесят
с хвостиком можно вести насыщенную половую жизнь.
   К сожалению, мысль Джона Толбоя хоть и развивалась в том же  направлении,
но намертво застряла между персональной  выставкой  и  варварами.  Лицо  его
вытянулось. Это не просто метафора - кожа вдруг обвисла, а улыбка поблекла и
исчезла.
   Он беспомощно оглянулся на жену:
   - Не самое подходящее время. Даже не знаю, что сказать.
   Я тоже посмотрела на Барбару Билдер и поразилась перемене.  До  сих  пор,
несмотря на потрясение, она вела себя в целом дружелюбно,  понимая,  что  ее
окружают люди, которые не желают ей зла. Теперь же я смогла на себе ощутить,
какова Барбара, когда ее гладят против шерсти. Карие глаза  потускнели,  она
словно хотела взглядом оттолкнуть меня от себя и своего мужа.  И  дело  было
вовсе не в том, что ей не нравились молодые  художники.  Пожимая  мне  руку,
Барбара выглядела вполне радушно, хотя, по  всему  видно,  маневр  Стэнли  и
слегка сбил ее с толку. Неужто она ревнует Джона?
   Впечатление, будто Барбара испытывает ко мне физическое отвращение,  было
столь велико, что я едва не попятилась. Что ж, намек понятен. Доступ к Джону
Толбою запрещен.
   Это был сильный  удар,  учитывая  мою  слабость  к  стареющим  седовласым
папикам в потертых вельветовых костюмах.  Ладно,  придется  собрать  волю  в
кулак и забыть о нем навсегда.

***

   - Мы сегодня словно на "американских горках", - пожаловалась я Лоренсу. -
Только-только решишь, что  наконец-то  сориентировалась,  как  земля  уходит
из-под ног и вновь орешь во все горло.
   - Как я тебя понимаю! - Выглядел Лоренс по-прежнему так себе. - Я все  не
отойду от этой выходки Стэнли. "Давайте найдем тему повеселее" -  недоуменно
повторил он. - Я даже испугался. До сих пор не понимал, что значит выражение
"трещать по швам". А тут  увидел  воочию.  Стэнли  буквально  распадался  на
части.
   - Как он сейчас? В порядке?
   Лоренс неопределенно пожал плечами.
   - Кто сейчас в порядке? Кэрол отправила Стэна к себе в кабинет, и  теперь
он, наверное, треплется по  телефону  со  своим  психоаналитиком  и  глотает
"прозак", словно мятные леденцы.
   Мы тащились за  Барбарой,  Джоном  и  Кэрол,  которые  обходили  галерею,
оценивая нанесенный картинам урон.  Я  увязалась  с  ними,  потому  что  мое
болезненное пристрастие к несчастьям и  разрушениям  не  позволяло  убраться
восвояси, пока не обсосу всю ситуацию до конца, оставив  только  обглоданные
кости.
   - Я бы тоже принял таблеточку, - мечтательно сказал Лоренс,  -  но,  увы,
это не поможет. Слишком взвинчен. Кроме того, я уже давно пытаюсь  сократить
потребление.
   - Господи! - воскликнула я, не веря своим ушам. - И вы еще называете меня
алкоголичкой  из-за  лишнего  стакана  "маргариты"?  Да  вы   просто   кучка
снобов-наркоманов.
   - Взгляните, Барбара, - говорила Кэрол, показывая на особенно безобразную
алую полосу. - Ничего хорошего здесь нет. Масляная краска. Убрать  ее  будет
очень трудно. Надежда, правда, есть, поскольку вы всегда используете сильный
фиксаж. Но особого оптимизма я бы не испытывала. Впрочем, я не специалист по
реставрации.
   - Ну почему они не воспользовались эмульсией, - скулила Барбара. -  Тогда
все было бы по-другому!
   - Не стоит ждать  от  мерзавцев  подобной  заботливости.  -  Джон  Толбой
ссутулился  и  еще  крепче  обнял  свою  коренастую  благоверную.   -   Надо
благодарить Бога, что это не аэрозоль.
   Барбара содрогнулась:
   - Подумать страшно.
   - Действительно, почему не аэрозоль? - прошептала я Лоренсу. -  Баллончик
гораздо удобнее.
   - Да, но так пятна гораздо выразительнее, - прошипел  он  в  ответ.  Я  с
радостью отметила намек на вчерашний насмешливый тон. - Ведь краску из банки
можно  остервенело  разбрызгивать  по   сторонам.   Кляксы   выглядят   куда
агрессивнее.
   - Это точно.
   - Нет-нет, я прекрасно  понимаю,  почему  они  выбрали  именно  краску  в
банках.  -  Лоренс  все  больше  и  больше  приходил  в  себя.  -  Ярость  и
необузданность, кровь и...
   Он уже говорил во весь голос.  Кэрол  резко  обернулась  и  пронзила  его
гневным взглядом. Лоренс покорно затих, а Кэрол кинулась заверять Барбару:
   - Немедленно вызову реставратора.  Я  знаю  очень  хорошего  специалиста.
Возможно, она зайдет сегодня и выскажет свое первое впечатление.
   - Было бы прекрасно, - искренне сказала Барбара. - Прошу  вас,  сразу  же
сообщите мне. Я буду ждать у телефона.
   - Конечно, Барбара. Мы сделаем  все,  что  в  наших  силах.  И  обещаю  -
постараемся найти вандала. Даже, если это мой сотрудник.
   - Я верю в вас, Кэрол.
   Барбара вела себя на удивление послушно. Хотя после зрелого размышления я
перестала удивляться. Судя по всему, она была  разумной  женщиной:  истерика
могла закончиться головной болью и только. А  так  все  с  ней  тетешкаются,
успокаивают, готовы выполнить любое ее желание. Гораздо приятнее мигрени.
   Маленькая процессия - королева Барбара, ее  верный  супруг,  советники  и
придворные - проследовала на первый этаж, чтобы  оценить  положение  там.  Я
тревожно сглотнула. Внизу все выглядело гораздо хуже. Очевидно, вандал начал
с первого этажа и выплеснул там  основной  ушат  энтузиазма.  Верхние  залы,
несмотря на кровавые пятна, все-таки не походили на скотобойню.
   Зажужжал дверной звонок. Кэрол, которой, видимо,  не  терпелось  заняться
конкретным делом, не стала посылать Лоренса, а сама кинулась к переговорному
устройству.  После  краткого  обмена  репликами  она  отодвинула   засов   и
распахнула дверь.
   - Входите, господа.
   В галерею прошествовала парочка разнополых копов - с такой  неспешностью,
словно впереди их ждала целая вечность. Кэрол заперла за ними дверь. Парочка
бесстрастно оглядывала  зал.  Я  рассматривала  их  с  интересом,  поскольку
никогда прежде не видела американских полицейских в штатском. Подобно  губке
я впитывала в себя детали, чтобы поведать о них Хокинсу, своему приятелю  из
Скотланд-Ярда.
   Эти двое, по-видимому, точно знали, до  какого  предела  можно  позволить
себе штатский вид.  Примерно  так  же  школьники  расстегивают  рубашки  или
подбирают юбки - ровно настолько,  чтобы  с  миной  оскорбленной  невинности
уверять, будто их  вид  в  точности  соответствует  правилам.  Оба  высокие,
массивные; волосы  полицейской  дамы  собраны  на  затылке  узлом,  открывая
квадратное лицо, каждый угол которого можно запросто измерить транспортиром.
   Поношенная одежда и  кряжистые,  слегка  расплывшиеся  фигуры  впечатляли
больше,  чем  если  бы  фараоны  излучали  неудержимую  энергию.  Их   глаза
оглядывали галерею со скрупулезностью полицейской  камеры.  Наконец  женщина
проговорила бесцветным голосом:
   - Здравствуйте. Я детектив Тербер, а это детектив  Фрэнк.  Вы,  наверное,
мисс Бергман?
   - Совершенно верно. - Кэрол глубоко вздохнула. -  Пожалуй,  я  представлю
вам остальных.
   - Прошу вас.
   Немногословная женщина почему-то производит  более  сильное  впечатление,
чем малоразговорчивый мужчина. Кэрол неожиданно занервничала.
   - Это Барбара Билдер. Художница, выставку которой мы сейчас проводим.  Ее
муж, Джон Толбой. Лоренс Дебрэ, один из наших сотрудников. А это Сэм  Джонс,
она принимает участие в следующей групповой выставке.
   - Приятно познакомиться, - сказал детектив  Фрэнк,  неопределенно  мотнув
головой в нашу сторону. Глаза его остановились на Барбаре, и  он  неожиданно
оживился. - Должен сказать, мэм, выставка у вас тут что надо.  Обычно  я  не
охотник до современных картинок, но это сильно.  Выразительно  так,  что  за
душу хватает. Наверное, называете эту манеру деконструктивизмом, а?  Сначала
пишете картины, а потом сами же их портите, да?
   Барбара смотрела на него, не в силах вымолвить ни слова.  Молчание  снова
нарушил Фрэнк.
   - Поздравляю,  мэм!  Никогда  не  видел  ничего  подобного.  Своего  рода
искусство и критика в одном флаконе, да? Говорят, что все труднее и  труднее
создать что-нибудь оригинальное, но вам это удалось, мисс Билдер. Я поражен.
   Вновь повисла тишина. Детективы  выглядели  озадаченными  -  с  их  точки
зрения, Фрэнк произнес неплохую вступительную речь.  Ясно,  что  полицейская
парочка гадала, с какой стати мы столь  реалистично  изображаем  жену  Лота:
соли, правда, не хватало, но столпы из нас получились превосходные.  Наконец
Лоренс, нервничая, как подросток, едва достигший половой зрелости,  дрожащим
голосом проговорил:
   - Выставку изуродовали. Это вовсе не задумка художника. Красная краска  -
это граффити, оставленные вандалом. Он испортил все картины. Именно  поэтому
вы здесь, да? Мы же вас вызвали.
   Лицо  Тербер  осталось   невозмутимым,   у   Фрэнка   чуть   шевельнулись
монументальные брови. Выходит,  правда,  что  нью-йоркских  копов  ничем  не
проймешь. Допусти я  такую  оплошность,  то  с  криками  стыда  и  раскаяния
унеслась бы прочь, а этим хоть бы хны.
   - Понятно, - сказал Фрэнк, с похвальной легкостью переварив информацию.
   Интересно, станет ли он, оказавшись в  машине,  биться  головой  о  руль,
повторяя "Черт! Черт!", или для него подобные ляпсусы в порядке вещей?
   - Очень любопытно, - продолжал он. - Но нам  о  вашем  вызове  ничего  не
известно, так ведь? - Он  посмотрел  на  коллегу  Тербер,  чтобы  на  всякий
пожарный заручиться подтверждением. Та медленно качнула квадратной  головой.
- В таком случае мне следует задать вам несколько вопросов, мисс Билдер.
   Он кивнул на ближайшую надпись - "шлюха". Это душевное слово  повторялось
с обескураживающей частотой.
   - Кто, по-вашему, мог вас настолько  не  любить?  Возможно,  мне  следует
поставить вопрос иначе - есть ли такой  человек,  который  не  любит  вас  и
очень, очень сильно не любил Кейт Джейкобсон?
   Он оглядел недоуменные лица.
   - Мы здесь именно  поэтому.  Мы  из  отдела  убийств  Южного  Манхэттена.
Расследуем убийство Кейт Джейкобсон.
   Воцарилась звенящая тишина. Затем Кэрол сердито сказала:
   - Не говорите ерунды!
   - Нам сообщили, что Кейт Джейкобсон здесь работала, - заговорила детектив
Тербер тусклым  безжизненным  голосом,  словно  читала  прогноз  погоды  для
моряков.  -  Прошлой  ночью  ее  убили.  Тело  обнаружили  сегодня  утром  в
Центральном парке.
   Она наблюдала, какое впечатление произвела на нас эта новость,  но  глаза
ее,   шарившие    по    нашим    лицам,    оставались    все    такими    же
непроницаемо-равнодушными.
   - Ее задушили. Точнее, -  поправилась  она,  -  удавили.  На  Земляничной
Поляне.

Глава восьмая

   Спустя полчаса я вышагивала по  бетонному  полу  первого  этажа  галереи.
Туда-сюда, вперед-назад. Словно преступник, томящийся в роскошной камере.  В
рот я запихала кулак (сколько поместилось) и  остервенело  кусала  костяшки.
Если бы Лоренс предложил мне антидепрессант, я, несмотря  на  свои  недавние
насмешки, ухватилась бы за всю упаковку обеими руками. Но поскольку  никаких
лекарств под рукой не было, пришлось терзать собственную  плоть  -  неплохой
способ успокоиться. По крайней мере, как  говорят  сторонники  нью-эйдж,  он
позволяет мгновенно сосредоточиться.
   Такого  потрясения  я  еще  не  испытывала.  Но  что  тут  удивительного.
Во-первых, разница во времени, от которой я еще не успела отойти; во-вторых,
чужая страна; в-третьих, рухнувшие надежды на прорыв в  моей  художественной
карьере. Ничего странного, что я сбита с толку. Добавьте к этому то,  что  я
практически не знаю этих людей - все равно, что выпихнуть себя  на  сцену  и
заставить играть в незнакомом спектакле, где фарс  то  и  дело  переходит  в
трагедию и наоборот. Такое напряжение оказалось тяжким исп