сто свидетелями были, как он старался...
   - Судьба! - категорически сказал Метя.
   - Так я и говорю, - поддакнул Вальдемар, который успел за  это  время
составить собственное мнение. - Надо оставить человеку  свободу  выбора.
Хочет погибнуть с ремнями - ради Бога, его  право.  А  может,  наоборот,
будет у него настоящее предчувствие, и он в этот дом не побежит...
   - Бомба!! - крикнул кто-то сзади, решив, что дали старт.
   Все страшно вздрогнули, тем более что старшее поколение  еще  помнило
вторую  мировую  войну  и  под  влиянием  рассказа  пана  Собеслава   им
померещились всякие ужасы. Младшие же таких комплексов были лишены.
   - К черту все эти бомбы, ремни и предчувствия, - сказал пан  Рысь.  -
Тут ведь такое разыгрывается...
   - Ты всерьез считаешь,  что  Флоренция  выиграет?  -  вдруг  тревожно
спросил Юрек, который повернулся ко мне, не отрывая от глаз  бинокля.  -
Еще один в стартовый бокс не вошел... Рыбинский, по-моему...
   - Нашел время спрашивать! - возмутилась я. - Она же не сейчас скачет,
а в четвертой! Я считаю, что выиграет, и не только я так считаю... А  ты
делай как знаешь...
   - Ладно, рискну!
   После третьей скачки я уже не могла оторвать глаз от  паддока.  Мария
торчала у меня за спиной. С Флоренцией мы познакомились уже пару  недель
тому назад, она обнюхала нас, признала, сахар охотно съела,  петрушку  с
корешками и зеленью, сложенную букетиком, слопала в совершенном упоении.
Она оказалась проста потрясающей!
   Издалека было видно, что около нее  крутятся  три  человека.  Зигмусь
Осика, вернувшись из весовой, оттуда  уже  не  уходил.  Моника  и  Агата
Вонгровская  собственноручно  седлали  ее.  В  паддок   кобылку   вывела
кондевочка, которую, видимо,  выбрали  специально,  поскольку  Флоренция
вела себя с ней послушно и даже выражала  ей  явную  симпатию:  тянулась
губами к ее уху и пробовала ласково дуть в волосы. Флоренция  двигалась,
как всякая лошадь,  полная  энергии  и  жизненной  силы.  Передние  ноги
выступали павой, а задние отплясывали лихую полечку.
   - Вороная... - проговорила задумчиво Мария. -  Если  б  я  хоть  один
седой волос увидела, то больше поверила бы в этого Сарагана...
   - Моника права,  она  в  форме,  -  ответила  я  взволнованно.  -  Ты
посмотри, как идет!
   - Если не потеряет на старте...
   - Это был бы первый случай. Моника  говорит,  что  она  ловит  момент
старта совершенно безошибочно.
   - Я поставила только на нее одну.  Ею  заканчиваю  один  триплет,  во
втором она у меня в середине, и начинаю ею квинту. Неважные триплеты, но
лучше они, чем ничего. Пока у меня все получается... Слушай, а как  быть
со ставками на следующую неделю?
   - Пока что я ставлю только на Флоренцию. Из-за нес самой и  в  память
Флоренс.
   - Только не сглазь...
   Флоренция все это время вела себя очень  послушно  и  выражала  явное
желание сотрудничать с жокеем. Зигмусь Осика сел на  лошадь,  прямо-таки
вырубленную из гранита, она три  секунды  стояла  как  вкопанная,  жадно
ожидая знакомой тяжести на спине,  а  потом  подчинилась  приказаниям  и
закружила по паддоку своим изысканно-танцевальным шагом.
   - Жокеем он в этом году не станет, - категорически высказалась Мария.
   - Не позволят ему, - печально согласилась я. -  С  тех  пор,  как  он
кандидат, то есть с начала мая, он выиграл только четыре раза.  А  может
быть.., сорок шесть побед - не Бог весть что для сезона...
   - Я иду смотреть снизу.
   - Я - нет, привыкла, что сверху лучше видно.
   Лошади вышли на  турф.  Мария  помчалась  вниз,  к  сетке  ограды.  Я
вернулась на свое кресло, одним глазом глядя в бинокль, а другим  просто
так. Флоренция скакала под номером шесть,  то  есть  последней.  На  нее
ставили много, хотя первым фаворитом  был  Кальмар  Липецкого,  что  мне
показалось верхом глупости, потому что Липецкий на двухлетках никогда не
скакал, а у Сарновского был прямо-таки нечеловеческий навык жалеть и  не
пущать лошадь-дебютантку.
   - О ней сплетни  разлетелись,  как  эпидемия  чумы,  -  сказал  Метя,
который вдруг оказался возле меня. - Где Мэри?.. А, вот она,  вижу.  Как
ты себя чувствуешь?
   - Очень хорошо! - удивилась я. - Если, конечно, не считать того,  что
очень волнуюсь. А в чем дело?
   - Да нет,  ничего,  просто  я  очень  беспокоюсь  насчет  этих  твоих
червячков в котлете. Но если у тебя пока симптомов нет, ничего страшного
- подождем. С этим Кальмаром должно быть что-то необычное,  до  меня  по
сарафанному радио  дошла  всякая  информация,  что  он  хочет  Флоренцию
обскакать. Какие-то там секретные поводы...
   - Пусть заткнется, -  буркнула  я  с  непоколебимой  уверенностью.  -
Пробкой, затычкой, хоть сеном...
   - Сеном ему удобнее всего будет... Все лошади по очереди прошли через
выход, открывшийся, когда сняли одну жердочку. Вприскочку, иногда боком,
как это с двухлетками бывает, но все-таки прошли. Флоренция  же  -  нет.
Она спокойно развернулась и без разбега, с места, одним  легким  толчком
задних ног, перелетела над жердью рядом с выходом.
   - Гос-с-споди!!! - простонали мы с Мстей в один голос.
   Почти собственной кожей я ощутила, как взмок от переживаний Осика.  Я
выглянула и посмотрела в сторону жокейской раздевалки. Моника  с  Агатой
Вонгровской стояли там и глядели на турф так напряженно, что  у  них  из
глаз прямо-таки искры сыпались.
   - Слушай, она что, чокнутая?! - в ужасе вопросил меня Юрек.
   - Отстань. Ей нравится  прыгать.  Я  старалась  не  слушать  болтовни
вокруг, чтобы не жечь понапрасну нервные клетки, но почувствовала к пани
Аде прилив нежности, потому что только она откликнулась должным образом.
   - Какая она очаровательная! - воскликнула  пани  Ада  с  восторгом  и
восхищением.
   - Вы тоже очаровательная, - немедленно  ответила  я.  -  Единственный
человек, который правильно смотрит на мир...
   В  страшном  напряжении  я  ждала  начала  скачки.  Стартовые   боксы
поставили аккурат так, что через молодую листву я видела масть  лошадей.
Не столько даже масть лошадей, сколько цвета жокеев. Флоренция  все  еще
виляла задом, приплясывала и все время  норовила  сунуться  в  стартовый
бокс. Зигмусь Осика отчаянно держал ее, я  видела,  как  он  наклонялся,
трепал ее по холке, что-то шептал на ухо. Наконец в  машину  вошли  все.
Флоренцию впустили последней, но она не мешкала ни секунды.
   - Пошли! - завопил кто-то в восторге.
   - Старт, - сказал  рупор  совершенно  бесстрастно  и  буднично.  Экий
дурак! Совсем не понимает, что тут творится! - Ведет Флоренция, второй -
Кальмар...
   Сразу поднялся шум и крик.  Флоренция  пулей  вылетела  из  стартовой
машины, у нее было последнее место, но она мгновенно  успела  влететь  в
кучу. Сарновский гениально стартовал, я никогда не сомневалась,  что  он
это умеет, и теперь  он  подтвердил  мое  мнение,  оказавшись  сразу  за
Флоренцией.
   - Не впишется!... - дико завыл рядом со мной Юрек.
   У меня перехватило не только дыхание, а  вообще  все,  что  можно.  Я
слишком много навидалась таких вещей, чтобы еще сомневаться. Флоренция в
бешеном темпе шла на поворот, она обязательно потеряет бровку, а  не  то
еще и врежется в сетку ограды... Иисусе  Христе,  я  же  своими  глазами
видела когда-то, как Яселька тормозила почти на трибунах. Ка-ра-ул!!!
   Бинокль я едва не вбила себе в череп. Не веря собственным  глазам,  а
тем более оптическим приборам, я смотрела, что  делает  эта  невероятная
кобыла. Она вошла в поворот первой, чуть опережая остальных, наклонилась
набок, как мотоцикл на гравии, почти легла на бок и, совершенно не меняя
темпа, взяла вираж! Причем совершенно не изменила расстояния между собой
и  барьером,  словно  была  к  нему  привязана   невидимой   веревочкой!
Сарновский показал большой класс, придержал лошадь, вписался в поворот и
не потерял ни секунды. Других лошадей в  этой  скачке  могло  просто  не
быть. Народ безумствовал, толпа ревела. Может, и глупые они,  и  слепые,
но талант лошади и жокея заметить умеют.
   Флоренция  вышла  на  прямую,  вернулась  в  вертикальное  положение,
махнула  хвостом  и  выстрелила  вперед.  Зигмусь  Осика   перестал   ее
сдерживать и пустил мчаться, как некогда Мачеяк - Диксиленда. Сарновский
давал шпоры Кальмару и шел всего в двух  корпусах  позади  Флоренции.  С
каждой долей секунды Флоренция уходила от  него,  уже  видно  было,  что
происходит,  она  шла  к  финишу  радостно,   с   фантазией,   с   явным
удовольствием и без малейшего усилия. Она опережала остальных  на  шесть
корпусов.
   Не исключено, что я колотила Юрека биноклем по голове.
   - На тебе!.. - визжала я в восторге. - На тебе!.. Я же говорила!!!
   - Давай, Флоренция! - похрюкивал восхищенный Мстя,  хотя  скачка  уже
финишировала. - Давай, Флоренция!! Давай, Флоренция...
   - Останови-ка пластинку, - усмирил его пан Рысь.
   Флоренция позволила  себя  остановить  на  противоположной  прямой  и
коротким галопом вернулась к проходу. Перед самой судейской  вышкой  она
тряхнула головой, развернулась, перескочила через барьерчик  к  середине
турфа, развернулась еще раз, прыгнула обратно и,  радостно  приплясывая,
согласилась идти в конюшню.
   - Ты была права, - сказал Юрек, потирая темя. - Я  рискнул,  поставил
только на нес, и оказалось, что правильно...
   Перед  следующей  скачкой  появилась  Моника  Гонсовская,  сияющая  и
счастливая.
   - Ничего не поделаешь, это  удовольствие  придется  ей  доставить,  -
сказала она без всякого вступления. - Вы сами видели, у меня не  хватает
духу ей запрещать и вообще... Если Агате штраф влепят, я за нее заплачу.
Ей нравится прыгать, Флоренции то есть, а не Агате, так пусть знает, что
после  выигранной  скачки  может  попрыгать.  Но  вы  видели,  как   она
финишировала?! Вы ведь смотрели, правда? Как она вошла  в  бокс!  Теперь
поскачет только через две недели, а могла бы хоть завтра...
   Триумф был полный и абсолютный. Мое моральное удовлетворение достигло
таких размеров, что я даже не обратила внимания на то, на кого и сколько
ставят. Я выиграла последовательность с Флоренцией, потому  что  ставила
на нее во всех сочетаниях, угадала триплет, весьма скромный, потому  что
перед Флоренцией пришли одни фавориты, после  чего  проиграла  следующий
триплет и квинту, потому что Марокко не  пришел  первым.  Что-то  с  ним
случилось, потом я узнала от Моники, что именно: разумеется, снотворное.
Потрясающий жеребец, мчался как следует почти всю  дистанцию  и  ослабел
только  у  финиша.  Он  стал  вторым,  и  ведь  не   было   повода   его
дисквалифицировать, разве что у комиссии хватило бы духу мыслить  смело.
Увы... Молодая девушка-жокей, Яжиняк, уезжала  с  турфа  со  слезами  на
глазах, тем более что из публики в ее адрес летели различные колкости  и
издевательства. Оказалось, что народ наш прозрел только во время  скачки
с Флоренцией. Потом ослеп по новой...
   Теперь торжествовал Юрек, который предчувствовал, что будет что-то не
то, и свою склонность к соглашательству преодолел к четвертой скачке.  В
пятой он не остановился на Марокко, поставил на трех  разных  лошадей  и
угадал. Триплет от ста двадцати тысяч подпрыгнул до двух миллионов.
   - И квинта у меня получилась, - гордо сказал он.
   - Она будет ненамного выше, - загасила я его радость, поскольку зачем
ему лишние разочарования в жизни? - Все деньги тут делает Фагот,  потому
что все ставки опирались на Марокко. Может, миллиона три  дадут,  но  на
большее не рассчитывай.
   - Лучше три миллиона, чем ничего... Дали три двести. Разбогатеть я не
успела, потому что за последовательность с Марокко заплатили гроши.  Мне
было все равно, счастье от победы  Флоренции  меня  переполняло,  и  его
ничто не могло затмить.
   - Ты права,  -  сказала  Мария,  проиграв  на  Марокко,  как  и  весь
ипподром. - Я тоже теперь буду ставить только на одну Флоренцию.
 
*** 
 
   Зигмусь Осика вышел из конюшни  после  целого  дня  работы  и  оперся
локтями на створку ворот. Он вздохнул, оглядел небо и землю, посмотрел в
сторону и вдруг заметил какого-то типа, который  точно  так  же  положил
локти на другую створку.
   Зигмусь его знал. Это был  некий  Ворощак,  который  работал  главным
образом на  разгрузке-погрузке.  Благодаря  редкостной  физической  силе
Ворощак был очень хорош в своем деле, он грузил все на все без малейшего
притом усилия. Солому из  денников,  которая  пользовалась  спросом  при
разведении шампиньонов, сено в любом виде, мешки овса, без малого  живую
лошадь мог бы поднять на руках. Но к лошадям его вообще-то старались  не
допускать, потому что характер у него был  весьма  несообразный.  Лошади
его единодушно не любили. От него вечно несло  перегаром,  хотя  вел  он
себя как трезвый и одинаково относился к живым и неживым  объектам.  Ему
было совершенно все равно, что поддеть на вилы: копну  сена  или  живого
человека.
   Теперь он стоял, опираясь на створку,  и  таращился  в  пространство,
двигая челюстями, словно что-то пережевывал.
   - Придержишь Флоренцию, - буркнул он Зигмусю, не вдаваясь ни в  какие
дипломатические тонкости.
   Зигмусь по-наполеоновски сложил руки и тоже уставился в пространство,
словно не слышал. Ворощак не понял, притворяется Зигмусь или нет.
   - Понял, нет, - сказал он.  -  Придержишь  эту  вашу  Флоренцию.  Два
лимона.
   Зигмусь  прекрасно  понимал,  что   за   придержание   Флоренции   он
послезавтра получит два миллиона. Его не убедили бы и два миллиарда.  Он
перестал симулировать глухоту.
   - Дерьмо собачье, - вежливо сказал он.
   - Три, - пробормотал Ворощак.
   - Отгребись.
   - Ну ладно, четыре.
   - И сорок мало, - холодно сказал Зигмусь,  решившись  на  переговоры,
потому что беспокоился за лошадь. - Ее не придержишь.
   Ворощак долго молчал, мучительно думая, что  для  него  было  усилием
пострашнее чистки всех вместе взятых конюшен.
   - А почему? - наконец изрек он.
   -  Потому  что  она  сильная   как   бык.   Устроит   спектакль.   Ее
дисквалифицируют и вернут людям ставки. Кому это надо?
   Слова "спектакль" Ворощак  не  знал,  но  звучало  оно  по-ученому  и
произвело на него впечатление.
   - А за пять? - рискнул он.
   - Она считать не умеет и по магазинам не ходит.
   - Укольчик ей...
   - Нет.
   Разговор не клеился. Ворощак жевал, глядел вдаль  и  делал  вид,  что
думает. Зигмусь действительно думал, поспешно и  лихорадочно  соображая,
как  предотвратить  покушение  на  Флоренцию.  Этого   амбала   к   нему
подослали... С кем-то на уровне гомо сапиенса он смог  бы  договориться,
искренне рассказав  про  характер  лошади,  а  с  этим  кочаном  капусты
разговор просто невозможен...
   Из-за конюшни вдруг выехал на велосипеде тренер  Черский.  Он  увидел
два силуэта, прикипевших к воротам, притормозил, уперся ногой в землю  и
молча смотрел на них, не слезая с  седла.  Зигмусь  попробовал  взглядом
показать ему, что попал в беду. Черский с  Вонгровской  жили  в  мире  и
согласии,  прекрасно  ладили,  и  при   желании   Черский   мог   помочь
Вонгровской. Немая мольба оказалась излишней. Черский Ворощака тоже знал
и  с  места  в  карьер  сообразил,  что  тут  что-то  неладно.  Ему   не
потребовалось долго гадать, что именно.
   Ворощак  начинал  сердиться.   За   сами   переговоры   ему   обещали
полмиллиона, но он рассчитывал на то, что ему достанется больше. Если бы
Зигмусь согласился на пять, у него  оставалось  еще  кое-что  для  себя,
однако этот дурень все упрямился! И  Черского  дьявол  сюда  принес,  но
тренер - это фигура, ему не прикажешь, чтобы шел к  такой-то  матери  на
быстром катере. В глупую башку  Ворощака  больше  ничего  не  приходило,
поэтому он все стоял, молча  двигал  челюстями  и  таращился  на  ворота
соседней конюшни.
   - Ну? - сказал  наконец  Черский.  Зигмусь  сделал  однозначный  жест
головой в сторону противоположной створки ворот.
   - Сколько и за кого? - деловито спросил Черский.
   - Пятерка. За Флоренцию.
   Черский презрительно пожал плечами.
   - Ну и удумали... Какой идиот тебе это  поручил?  -  обратился  он  к
Ворощаку.
   Ворощак тоже пожал плечами. Он внезапно  оказался  в  затруднительном
положении. Он работал  здесь  и  рисковать  не  хотел,  потому  что  ему
нравилась не столько сама работа, сколько  сопутствующая  ей  атмосфера.
Свой интерес всегда можно было соблюсти, с таким характером, как у этого
паршивого Осики, сталкиваться приходилось редко. Он знал, что  Осика  на
хорошем счету, Черский тоже считается  человеком  приличным  и  честным,
уступает  кому-нибудь  редко  и  под  большим  нажимом.  Войну  с   ними
развязывать не надо бы. С другой же стороны, работодатели нажимали, и он
хотел бы выполнить порученное задание, хотя похоже было, что не все  так
ладно получается. Наверное, дело все-таки в лошади, потому  что  люди  -
они и есть люди...
   - Ну, нет так нет, - буркнул Ворощак. Он оторвался от створки ворот и
исчез за конюшней.
   Зигмусь Осика подождал, пока враг уйдет.
   - Ну и скажите вы мне, пан тренер, - проговорил он огорченно,  -  что
же теперь делать? На мошенничество я не пойду даже за шахту бриллиантов,
во всяком случае не с Флоренцией. Даже если бы я и захотел, в итоге меня
ссадят и на этом кончится. Что будет?
   - Кто его прислал? - спросил Черский. - Ломжинская мафия?
   - Не знаю, он не сказал. Может, и Ломжа, потому как они  дураки  и  в
лошадях  ничего  не   понимают.   Придержать   Флоренцию!   Пусть   сами
придерживают...
   Черский вздохнул.
   - Поберегись завтра после скачки, вот что могу тебе  посоветовать.  И
за лошадью завтра последи. Если кто еще с  тобой  станет  разговаривать,
попробуй объяснить, что с Флоренцией такой  номер  не  пройдет,  и  весь
ипподром это знает. Я тоже по своим  каналам  поговорю,  а  вообще-то  в
первую очередь скажи Агате.
   Зигмусь предпочитал сперва  сказать  Монике.  Он  как  следует  запер
ворота и пошел к телефону. Уже по дороге  он  решил  поселиться  пока  в
конюшне. Умоется в общежитии, прихватит ужин и вернется...
   Моника при вести о покушениях на их божество пришла в ярость  и  сама
была готова поселиться в  конюшне.  Агата  Вонгровская,  которая  второй
узнала о событиях, стала  действовать  конструктивно.  Она  составила  с
Зигмусем расписание дежурств, приехала в пять  утра,  а  через  четверть
часа столкнулась с Моникой, которая обдумывала, каким образом она смогла
бы ввести лошадь на третий этаж, в квартиру своей тетки.  Проблема  была
только в том, как тренировать лошадь на тесных  и  загазованных  улочках
Верхнего  Мокотова.  Вонгровская,  которая  собаку  съела  на   скаковых
мошенничествах, скорректировала планы Моники. Флоренцию просто ни на миг
не следовало оставлять одну, а это можно  устроить.  И  они  рационально
поделили вахты возле лошади.
   Моника была в бешенстве, в отчаянии и готова на все.
   - Пани Иоанна в свое время пользовалась в  качестве  оружия  молотком
для мяса, - сказала она свирепо. - А у меня тесак есть. Я его  возьму  с
собой, и мне плевать, что из этого выйдет...
 
*** 
 
   - Что-то будет, - отрапортовал мне Метя в  субботу  утром.  -  Завтра
Флоренция идет в первой группе на  тысячу  двести  метров,  и  я  слышал
разговоры подозрительные, сплетни возмутительные  и  речи  прелестные  и
ужас вызывающие. Вроде как Осике давали деньги за то,  чтобы  придержал,
но он не взял. Не знаю, что из этого получится. Зато я знаю, что в  этих
махинациях участвует русская  мафия  и  один  букмекер,  приятель  Репы.
Ломжинцы откланялись.
   - Нич-чего не понимаю, - сказала  я,  рассердясь.  -  Если  Флоренции
кто-то собирается сделать что-то дурное, то я  хочу,  чтобы  ты  мне  их
показал...
   - Репу, что ли, тебе надо показывать?!
   - Да нет, этих остальных. Я на коленях поклянусь, что им в ответ тоже
что-нибудь очень нехорошее сделаю! "Калаша" себе куплю!
   - Это я тебе устрою, я на русском базаре как рыба в воде, -  радостно
предложил Метя свои услуги. - А стрелять ты умеешь?
   - И