к мои. Мне всегда, нравилась та девушка,  а  тут  я  просто-таки
горячо полюбила ее, бедняжку. И с тех пор всегда испытывала по отношению
к ней какую-то иррациональную признательность неизвестно за что.
   Идиллия с Гжегожем продолжалась год. За этот год необходимость  вечно
заботиться  о  волосах  прочно  закодировалась  в  мозгу,  а  на  черепе
появились мозоли. Мягкие, эластичные бигуди изобрели намного позже, да я
и не уверена, что стала бы пользоваться ими. Мои кретинские волосы  были
послушны   только   металлу.   Потом,   когда   я   стала   пользоваться
пластмассовыми закрутками, за ночь такая закрутка, придавленная головой,
теряла круглую форму, и волосики послушно загибались под  прямым  углом,
да так и оставались, клянусь Богом! И никакая сила не могла заставить их
не торчать над ушами, а загнутъся изящной  волной.  Правда,  в  ту  пору
Гжегожа уже не было...
   Пока же он еще был, мне требовалось выглядеть прилично,  и  только  я
знаю, чего мне это стоило.  А  поскольку  я,  чтобы  выжить,  продолжала
принимать лекарство в виде интенсивной работы, к ночи валилась без  сил.
Руки не поднимались, сколько раз хотелось бросить ко всем чертям  бигуди
и хоть одну ночь выспаться нормально, я не японка, в  конце  концов!  Но
нет, любовь пересиливала, я заставляла себя мобилизоваться и подумать  о
внешности. Игра стоила свеч...
   Я все еще питала надежду на то, что мне как-то  удастся  не  полюбить
его безоглядно, сдержать себя, ведь мне не на что было  надеяться.  Мало
того что он не собирался разводиться с  женой,  так  еще  и  намеревался
навсегда покинуть Польшу, давно мечтал  об  этом.  Сначала  контракт  на
Ближнем Востоке, затем Европа.  Так  что  мне  никак  нельзя  влюбляться
смертельно, потеряю его и опять стану несчастной, а с  меня  достаточно.
Разрыв с  Гжегожем  и  разлуку  с  ним  надо  перенести  по  возможности
безболезненно. Вот так  я  рассуждала,  очень  разумно,  да  что  толку?
Конечно, я влюбилась по уши, он для меня был  целительным  бальзамом.  И
лучше человека я не встречала. Слова плохого от него  не  услышала,  все
мои многочисленные недостатки он как-то незаметно обходил, видел во  мне
лишь достоинства. И уверял, что я для  него  -  тоже  бальзам,  во  мне,
видите ли, кроются неисчерпаемые запасы силы духа. Еще бы,  я  старалась
заглушить в себе отчаяние, видя, что и его жизнь не балует, помогала ему
заключить тот самый контракт с  фирмой  на  Ближнем  Востоке,  а  многие
помнят, чего это в те годы стоило. Гжегож падал духом, а я уверяла,  что
у него все получится, что  он  справится  со  всеми  трудностями.  Я  не
сомневалась - контракт он заключит, ведь это было для  меня  несчастьем,
значит, получится.
   Разумеется, Гжегож не знал о том, что я подумывала  об  убийстве  его
жены.  Нет,  в  таком  я  не  призналась,  напротив,  делала  вид,   что
примирилась с ее существованием. А между тем обдумывала способ совершить
идеальное убийство, практически  нераскрываемое,  и  нашла  такой.  Если
некто убьет незнакомого  ему  человека  внезапно,  на  ночной  безлюдной
улице... Стукнет камнем по голове, камень захватит с собой  и  бросит  в
Вислу... Так вот, этот некто останется безнаказанным.  Нет  такой  силы,
чтобы его отыскать. Нет следов,  нет  свидетелей,  нет  мотива,  никаких
связей. Я могла притаиться на темной улице, воспользоваться  молотком  -
камнем  неудобно  действовать,  -  сделать  дело  и  сбежать   с   места
преступления. Молоток бросить через парапет моста... нет, лучше  бросить
в реку с берега, на мосту могут заметить. Связей между нами  никаких  не
было, мы незнакомы, видела я ее раза два: хотелось  разглядеть  получше.
Разглядеть было нетрудно, ее красота  бросалась  в  глаза.  А  следов  я
никаких не оставлю, разве  что  отпечатки  подметок  на  тротуаре.  Могу
обуться в старые мужнины ботинки и их потом тоже выбросить  в  реку,  не
говоря уже о том, что на варшавских  улицах  полно  следов  всевозможных
подметок...
   Подумав, сообразила, что допустила упущение.  Ниточку  ко  мне  найти
можно. Кто убил, как не соперница? Чем плох мотив? Да и кроме  того,  не
сделала бы я такой пакости Гжегожу, ведь он ее  любил.  Не  стала  бы  я
причинять несчастье любимому человеку.
   Так что с мыслями об убийстве пришлось распроститься, я даже  молотка
не приобрела.
   А Гжегож и в самом деле скоро уехал. В дурацкий Дамаск...
   Зимним вечером стояла я в аэропорту Окенче за барьером, а самолет ухе
запустил двигатели. Молча  смотрела  я  на  сыплющиеся  с  темного  неба
серебристые  хлопья  снега.  Снежинки  падали  на  большой,  освещенный,
вибрирующий самолет, на  черную  взлетную  полосу  аэродрома  и  на  мое
разбитое сердце...
   Никогда больше не позвонит он в дверь, не присядет в кресле к  столу,
никогда больше не нальет мне чашки чаю...
   От  воспоминаний  я  очнулась  там,  где  уже  заканчивался   отрезок
автострады  с  натыканными  по   обочине   для   развлечения   водителей
разноцветными геометрическими  фигурами.  На  мой  взгляд,  недостаточно
яркими, не мешало бы добавить красного. Ничего  не  происходило,  машина
ехала сама по себе. Дождь уже не шел с самого утра, светило солнышко.
   Я закурила, нащупала в сумке портмоне и вытащила его  наверх,  ибо  в
перспективе уже маячил очередной пеаж. За эти их замечательные дороги  я
готова была платить с радостью,  даже  мелькнула  мысль  издать  в  виде
благодарности какой-нибудь клич вроде "Vive la France!", но  сдержалась,
ведь все равно никто не услышит, особенно  если  на  сей  раз  попадется
пеаж-автомат.
   Сразу же за отрезком с фигурами я нагнала какую-то  странную  машину.
Точнее, не столько машина была странной, сколько странно вел  ее  шофер.
Ехал, можно сказать, слаломом через три полосы, ну  точь-в-точь  как  Ив
Монтан  в  "Плате  за  страх".  Может,  от  скуки,  а  может,  и  просто
ненормальный. Не пьяный и не больной, очень  уж  ровненькими  получались
загогулины зигзагов. На всякий  случай  я  сбросила  скорость  и  решила
обойти его внезапным рывком, ведь кто знает, что может прийти в дурацкую
башку такому циркачу.
   Выждав момент, когда он заложил вираж вправо, я дунула мимо  него  по
третьей полосе. Машина оказалась "пехо", а в зеркальце  я  увидела,  как
обрадовался его водитель  при  виде  меня,  оставил  в  покое  виражи  и
бросился  вдогонку.  Я  прибавила  газу.  Возможностей  у  "пежо"   было
побольше, чем у моей маленькой "тойоты", но я уже успела  отдалиться  от
него и выдавила из своей машинки сто пятьдесят пять, пусть он  жмет  сто
восемьдесят, если это доставляет ему удовольствие, все равно понадобится
время, чтобы меня догнать. Справа промелькнула информация о пеаже  через
пару километров, "тойота" давала уже сто шестьдесят, хотя явно была этим
недовольна, "пежо" нагонял, я переместилась  на  среднюю  полосу,  делая
вид, что уступаю ему дорогу. На душе немного отлегло, потому  как  перед
нами кто-то уже сбавлял скорость. Я твердо решила от "пежо"  избавиться,
ибо  скучающих  придурков  не  люблю,  а  настоящих  сумасшедших   боюсь
смертельно. Не знаю, как с ними обходиться. Оглушить внезапным ударом по
башке?  Негуманно.  А  вежливое  обращение  может  привести  к  пагубным
последствиям.
   "Пежо" меня догнал, но и финансовая преграда уже встала перед нами. Я
пристроилась за каким-то  фургончиком,  хотя  были  и  свободные  боксы.
Решила потянуть время и дала купюру в пятьдесят  франков,  хотя  у  меня
была и мелочь. Девушка излишне быстро выдала мне сдачу.
   "Пежо" спокойно  проехал  мимо,  ничего  мне  не  сделал,  но  дальше
двинулся очень медленно,  и  я  вдруг  неизвестно  почему  почувствовала
уверенность, что он меня  поджидает.  Полнейший  идиотизм,  нет  никаких
оснований для подобных подозрений, мнительной я никогда не  была,  какое
дело кому-то здесь до меня или мне до них, а вот  поди  ж  ты,  возникло
такое чувство. Не нравится мне его общество на автостраде, и все тут!  А
он вон там явно ждет меня.
   Ах так? Ждет? Ну так пускай ждет  до  посинения.  И  я,  заплатив  за
проезд по автомагистрали, проехала вперед  пару  метров  по  площадке  и
остановилась на ее краю справа.  Имею  право  стоять  где  хочу.  Вышла,
заглянула в багажник, заглянула бы  и  под  капот,  да  забыла,  как  он
открывается. Потом опять  села  на  свое  водительское  место  и  решила
чем-нибудь заняться. Книжку, что ли, почитать? А, правда, ведь  надо  же
дочитать письмо этой, как ее... Выстраш Елены.
   В кармашке на дверце письма Елены не оказалось, а ведь я положила его
туда,  как  сейчас  помню.  Встревожилась,  опять  вышла  из  машины   и
обнаружила его под креслом, немного  помятое  и  запачканное,  с  явными
следами моих подошв. Интересно, когда же это я успела его потоптать?  Не
иначе как еще на границе, в спешке сунула в кармашек, но  не  попала,  и
письмо свалилось на пол. Хорошо еще, что в Штутгарте я вообще ненароком,
зацепив каблуком, не выбросила его из машины.  Читать  я  стала  с  того
места, где остановилась в прошлый раз.
 
   ... Есть одна такая, что ненавидит вас. Я знаю, почему она  ненавидит
пани. Потому что думает, что вы все знаете. И  вообще  они  думают,  что
пани давно это украла у того, своего. Так  они  хотят  или  это  у  пани
отобрать, или пани вовсе убить, потому как думают, что только вы  теперь
и знаете это. А сами не знают, что и я тоже знаю. А вы и сами не знаете,
что у вас есть, а вот когда узнаете, тогда-то  все  и  начнется.  И  про
убийство я знаю. Вот тут напишу, как меня найти, а адресов  и  телефонов
не стану называть, боюсь. Каждую пятницу я буду в  костеле  в  Груйце  в
шесть часов, на первой скамье от купели,  по  правой  стороне  с  самого
края, и как увидите, что там сидит женщина, так это буду я. А ксендзу  я
во всем исповедалась. И  вам  все  расскажу,  потому  как  они  сволочи,
страшные сволочи.
   С уважением.
   Выстраш Елена.
 
   Р.S. А это письмо обязательно сожгите.
 
   "Пежо"  мог  теперь  свободно  добраться  до  Мадрида  или  даже   до
Лиссабона, оставив  надежду  на  мое  общество.  Я  сидела  ошарашенная,
неспособная вообще что-либо предпринять.
   Затем, сосредоточившись, внимательно прочла письмо от начала до конца
еще раз. Потом прочла и в третий раз. И  никакого  толку,  все  равно  я
ничего не понимала. Чего хотела эта женщина? При чем  тут  я?  А  может,
письмо вовсе и не мне адресовано?
   Я поглядела на другую сторону  исписанной  страницы.  Нет,  вот  оно,
стоит как бык: "Пани И.Хмелевской".
   Эх, надо было прочитать письмо сразу же, как только  обнаружила  его.
Ведь пятница будет... завтра или послезавтра?  Минутку.  Да,  правильно,
послезавтра, сегодня вроде бы среда. Могла бы и отложить поездку на  два
дня, съездить в Груец, зайти в костел, отыскать отправительницу письма и
узнать, в чем дело. А теперь я уже во Франции и  не  буду  возвращаться,
вон сколько натерпелась по дороге: дождь, зеленая карточка  на  границе,
дорожные работы во Франции... Впрочем, пятниц в жизни еще много будет, я
не на год уехала, вернусь и выясню все по возвращении, а письма  сжигать
не стану, напротив, припрячу ненадежнее, а то просто перестану верить  в
то, что оно вообще существовало.
   Спрячу понадежнее, легко сказать. В этой области у меня  был  большой
жизненный опыт. Не дай Бог спрятать что-нибудь так,  чтобы  легко  можно
было потом найти, такое непременно затеряется на долгие  годы.  Спрягать
абы где... тоже плохо, потом неизвестно,  где  же  искать,  очень  легко
забывается. Лучше всего спрятать там, куда приходится часто  лазать,  ну
вот, к примеру, боковой карман сумки, туда  я  положила  план  Парижа  и
другие нужные мне карты, в этот карман постоянно буду залезать, так  что
письмо все время будет попадаться на глаза, вернее, под руку. Правильно,
туда и  суну  письмо,  а  заодно  достану  план  Парижа,  он  мне  скоро
понадобится.
   Я опять вылезла из машины, открыла багажник, с  трудом  добралась  до
внутреннего  кармана  большой  дорожной  сумки,  поставленной  почему-то
по-дурацки задом наперед, залезла во внутренний карман, извлекла из него
план Парижа, сунула письмо и опять аккуратно застегнула замок-молнию.  И
уже собиралась захлопнуть крышку багажника, как вдруг сообразила, что  в
моем  багажнике  вроде  бы  появилось  что-то  постороннее.  Уезжая,   я
поставила в багажник только одну свою дорожную сумку, правда, большую  и
тяжелую, но все равно оставалось еще много  пустого  места,  потому  что
остальные мелочи, нужные мне в пути, я побросала на  заднее  сиденье.  А
теперь моей торбе в багажнике вроде как стало тесно, рядом с ней  стояла
пластиковая яркая сумка огромных  размеров.  Действительно,  посторонняя
сумка, глаза меня не обманывают, и огромная, и не пустая. Похоже, в  ней
лежит крупный арбуз. Что же это такое, Езус-Мария? В последний момент  я
что-то купила и насмерть забыла о  покупке?  А  вдруг  там  было  что-то
замороженное, теперь разморозилось и испортилось?
   Ну уж нет, не повезу испорченную жратву в парижский отель, этого  еще
не хватало, выброшу по  дороге  куда-нибудь  на  помойку  на  первой  же
попавшейся заправочной станции. Посмотрю, что же там такое.
   Отогнув края пластиковой сумки, я заглянула в нее и вот тут ух просто
на месте окаменела.
   На меня смотрела мертвыми глазами человеческая голова.
 
*** 
 
   Окаменев,  не  верила  глазам  своим.  Сознание  отключилось.  Немало
времени прошло, прежде чем во мне пробудилась способность  соображать  и
мелькнула трезвая мысль, что такого я наверняка не покупала. И уже потом
мне стало нехорошо, особенно когда я опознала голову.
   Это была та самая женщина из  катастрофы  при  въезде  в  Лодзь.  Та,
которая велела мне бежать и которую звали Еленой.  Ну  конечно  же  она:
бледно-голубые глаза, широкие брови  и  кровавая  ссадина  от  брови  до
самого подбородка. Выстраш Елена...
   С большим трудом подавив в себе неприятные физиологические позывы,  я
прикрыла сумку и захлопнула багажник. На  подкашивающихся  ногах  обошла
машину  и  свалилась  на  свое  водительское  кресло.  Не  было  у  меня
нюхательных солей, чтобы прийти в себя. Под ноги попала маленькая  банка
пива, я хлебнула из нее и закурила. Пиво оказалось отвратительно теплым,
омерзение встряхнуло весь организм, и это привело его  в  чувство.  Клин
клином...
   Обретя способность думать, я  занялась  этим,  и,  цепляясь  одна  за
другую, в голову полезли мысли приблизительно в таком порядке:
   Нет, это  не  покупка,  но  испортиться  все  равно  может,  вон  как
пригревает солнышко. Что с ней делать? То же, что собиралась  сделать  с
провонявшей покупкой - бросить в первый попавшийся мусорный ящик?  Глупо
как-то, ведь это же не просто кусок... ох... Возить  с  собой,  пока  не
вернусь  на  родину?  Тогда  надо  позаботиться  о  голове,   чтобы   не
испортилась, например, обложить ее льдом, ведь формалин не достать, да и
он тоже воняет... Отдать полиции? Господи Боже мой,  представляю,  какой
шум поднимется!
   Когда  и  где?!  Откуда  она  взялась,  Езус  Мария,  какая   сволочь
подбросила мне ее в багажник, ведь не сама же  туда  забралась?!  Еду  я
практически без остановок, а когда заправляюсь, машина всегда на глазах.
Значит, на ночлегах. Один в Болеславце,  второй  в  Штутгарте.  Но  ведь
сирена у моей машинки так воет, что от инфаркта помереть недолго, а я ее
всегда включаю на ночь.  В  Болеславце  оставила  "тойоту"  на  ночь  на
охраняемой  стоянке,  стоянка  под  окнами,  и  машину  свою  видела,  и
наверняка услышала бы, если бы она взвыла среди ночи.  Да  что  я,  весь
Болеславец бы услышал!
   Погоди-ка, а включила ли я противоугонное устройство, отправляясь  на
ночлег?
   Проехать полстраны с человеческой головой в багажнике, это же надо...
Неплохой презент везу я Гжегожу. Вот будет, если меня с  ней  прихватят!
Да настоящая ли она? Может, искусственная,  прекрасно  выполненный,  так
сказать, муляж?
   Проблеск надежды заставил меня подняться с места. Набрав полную грудь
воздуха, я опять подняла крышку багажника и осторожно  отогнула  верхний
край сумки. Мобилизовав все свои душевные и физические  силы,  заставила
себя внимательно осмотреть ужасную находку. Осмотреть. Потрогать  голову
я не смогла бы под страхом смерти. Нет, приходится смириться со страшной
правдой - голова настоящая. Теперь станет сниться мне по ночам, факт...
   Опять села на место водителя и подумала, что опасно так  себя  вести,
наверняка обратят на меня внимание.  Тут  ведь  не  стоянка,  остановить
машину на минутку можно, но долго стоять  не  положено,  а  я  торчу  до
бесконечности. Уехать, уехать отсюда  поскорее,  могу  думать  в  другом
месте.
   "Пежо" выскочил у меня из головы, хотя именно из-за него я  совершила
ужасное открытие. По сравнению с последним  уже  не  существовали  такие
мелочи, как дурацкие "пежо". Впрочем, его нигде не было видно. Я  рывком
сдвинулась с места, банка с  пивом  опрокинулась,  и  на  ноги  вылилось
немного пива. Не найдя другого выхода, как  допить  оставшееся  пиво,  я
оставила банку болтаться под ногами, пустая  пусть  катается.  Машина  с
автострадой действовали в унисон, я могла свободно  предаться  невеселым
размышлениям.
   Еду на свидание с самым любимым человеком, а в голове одна... голова,
тьфу! Но не могла я думать ни о чем другом, когда она находится  в  моем
багажнике.
   Заставив себя сосредоточиться, я постаралась вспомнить, включила ли я
противоугонное устройство на паркинге в Болеславце, уходя  в  гостиницу.
Включила, точно. Я совершенно отчетливо вспомнила этот момент:  повесила
на руку подручную сумку и маленькую  дамскую  сумочку  с  документами  и
деньгами. Уходя, еще раз  обернулась  и  взглянула  на  "тойоту",  чтобы
проверить, выключила  ли  я  освещение,  тут  как  раз  сверкнул  огонек
включенного устройства. И речи быть не может,  чтобы  кто-то  копался  в
машине. Только дотронуться до нее - и разбудит истошный вой.  Болеславец
отпадает.
   Теперь  граница.  Господи,  ведь  на  границе   я   оставила   машину
распахнутой настежь, бегала как ненормальная  из  Германии  в  Польшу  и
обратно из-за проклятой зеленой карточки, чтоб  ей  пусто  было.  Вокруг
крутилось много  народу,  помню  какую-то  женщину  в  желтых  брюках  с
маленьким ребенком, это наверняка не она, игрушки у детей  бывают  самые
невероятные, но о человеческих головах слышать не приходилось.  Багажник
оставался,  правда,  запертым.  Что  из  того?  Для  тех,  что  способны
подбрасывать человеческие головы, отпереть багажник - раз плюнуть.  Пяти
секунд хватит и на то, чтобы отпереть багажник, и на то, чтобы сунуть  в
него сумку с головой. И привет. Никто и внимания не обратит,  даже  если
кто и заметит, решит - владелец что-то кладет в багажник  своей  машины,
не вынимает же. Да и владельцы,  как  правило,  присматривают  за  своим
транспортом, не оставляют незапертые машины без присмотра. А тут  еще  -
вспомнила я, и даже пот выступил на лбу - а тут еще документы  вместе  с
загранпаспортом брошены на  приборную  доску,  лежат  напоказ,  издалека
видны, невозможно, чтобы нормальный  человек  бросил  все  так,  оставил
машину открытой, а сам удалился в Пиренеи. А вот оказывается - можно. Уж
не знаю, насколько я нормальная, совсем задурили мне  голову  с  зеленой
карточкой, но подбросить голову на границе могли свободно. Итак, граница
остается.
   Да, с границей ясно. А как было дело  в  Штутгарте?  О  Господи,  еще
хуже! К дому своей знакомой Я подъехала сзади,  маленькая  тихая  улочка
вся в зелени, машины я даже не заперла, отправилась  разыскивать  нужный
номер  дома,  нашла  сразу,  знакомая  вышла,  пока  мы  здоровались   и
разговаривали,  прошло  немного  времени.  Явственно  слышу  собственный
голос: "Постой-ка, пойду запру  машину".  Значит,  она  стояла  какое-то
время незапертой! Но ведь по той зеленой улочке за это короткое время не
проехала ни одна машина и вообще людей