лию  родительницы,  но
родитель от своего чада не отрекся. Родителем ему приходится некий Морис
Лилиенбаум, с которым, если не ошибаюсь, тебя многое связывает...
   Лысый недомерок в шляпе!..
   У меня даже дух захватило, а довольный эффектом Дьявол продолжал свой
рассказ. Лысый недомерок в шляпе с готовностью признал себя отцом  обоих
отпрысков - как законного,  так  и  внебрачного,  зато  признавать  свое
участие в афере наотрез отказался.  Переправлять  наркотики  из  лавочки
датского его отпрыска не составляло никакого  труда  -  частные  клиенты
развозили  их  в  оригинальной  таре  во  все  концы  света.  Никому  не
возбраняется купить себе банку-другую экзотического  яства  и  увезти  с
собой куда угодно, хоть в Америку.
   - Ну хорошо, а от нас? Как это вывозилось из Польши?
   - Просто до  гениальности.  В  Сопоте  у  них  был  склад  подходящей
баночной тары, они упаковывали  в  нее  свеженький,  отборный  героин  и
подменяли им товар уже  после  таможенного  досмотра,  при  погрузке  на
корабль. На все про все хватало двух  человек.  Одному  удалось  бежать,
кажется, он намылился в Данию, тут ему уже встреча готова. Идея доставки
настолько немудреная, что они  могли  годами  действовать  безнаказанно.
Если бы не Алиция...
   Алиция... Алиция!.. Ну что же, надо наконец спросить и об этом...
   - Скажи мне еще вот что... Только не юли, такая тема, что недолго и с
ума сойти. Кто и зачем выкрал ее труп?
   Дьявол задумался. Поудобней устроился в кресле,  закурил  сигарету  и
наконец рассеянно протянул:
   - Н-да... Осрамился майор. И то сказать: труп ускользает за  границу,
да еще сам по себе!
   - Клянусь тебе, - прорычала я и прямо-таки почувствовала,  как  огонь
безумия полыхнул в моих глазах, - если ты сейчас  же  не  возьмешь  свои
слова обратно, я убью тебя!
   Дьявол непроизвольно ухватился за карман, где у него лежал пистолет.
   - Лучше убей пани Грущинскую, - насупился он. - Я к  этому  отношения
не имею.
   - Какую еще Грущинскую?! Кто такая Грущинская?! Не  хватало  тут  еще
какой-то Грущинской! И не держись за свою пушку, я  тебя  голыми  руками
придушу!
   - Тогда ух точно ничего не узнаешь. Стой! Сейчас все расскажу!
   И рассказал.
   Десять  дней  тому  назад  некая  пани   Грущинская,   отбывавшая   с
Центрального вокзала в Берлин, где служил  ее  супруг,  села  вечером  в
спальный вагон и прошла в свое купе первого класса. Одно из мест в  купе
было уже занято. На нем, отвернувшись лицом к стене и укутавшись пледом,
спала какая-то темноволосая дама. В ногах  у  нее  с  озабоченным  видом
сидел ее муж.
   - Прошу меня простить, - в некотором замешательстве  обратился  он  к
пани  Грущинской.  -  Моей  жене  немного  нездоровится,   она   приняла
снотворное, и я боюсь, как бы она не проспала границу. А у меня, как  на
грех, место в другом купе, совместное  нам  получить  не  удалось.  Хочу
попросить вас об одном одолжении.
   Пани Грущинская была столь возмущена персоналом "Орбиса", не нашедшим
возможности устроить больную женщину вместе с супругом, что  без  всяких
колебаний вызвалась помочь чем только сможет. Озабоченный  муж  с  явным
облегчением показал на небольшой изящный несессер.
   - Вот здесь ее документы и медицинское свидетельство, я-то и везу  ее
за границу для лечения - психическая травма,  сложный  случай,  вы  меня
понимаете, не хотелось бы на эту тему распространяться. Если таможенники
зайдут сюда до моего прихода, не могли бы вы показать им эти бумаги?  Вы
меня очень обяжете. Что касается вещей, то у жены при себе  ничего  нет,
весь багаж со мной.
   Пани Грущинской глубоко импонировало лечение у зарубежных  светил,  и
ее доброжелательность возросла еще больше. Она только уточнила, не  надо
ли больной давать каких таблеток, и заверила супруга, что  все  будет  в
порядке. Успокоенный пассажир посидел еще немного, затем,  рассыпаясь  в
благодарностях, покинул купе незадолго перед тем, как поезд тронулся.
   Таможенники разбудили пани Грушинскую за полночь.  Любезный  чиновник
мельком оглядел  два  ее  чемодана,  с  полным  доверием  отнесся  к  их
содержимому, даже не  удостоив  вниманием  два  литра  водки,  два  кило
колбасы, бигос домашнего приготовления и домашний же вишневый  конфитюр,
любимое лакомство пана Грущинского, -  и  обратил  свой  взор  к  другой
пассажирке, продолжавшей спать мертвым сном в той же позе.
   - Прошу вас эту даму не будить! - грудью встала  на  ее  защиту  пани
Грущинская. - Она больна, приняла снотворное. Не надо  ее  тревожить,  у
нее что-то с нервами,  как  раз  едет  на  лечение.  Вот  ее  паспорт  и
медицинское свидетельство.
   Она открыла изящный, из замши теплого золотистого  цвета  несессер  и
вытащила из-под скромных запасов косметики, бигуди,  лекарств  и  других
подобного рода мелочей папку с документами.
   - А ее багаж? - спросил таможенник, пробегая глазами бумаги.
   - Какой может быть багаж у больной? - возмутилась пани Грущинская.  -
Багаж у мужа, он едет в другом купе - не смог достать совместного. Вы же
знаете, этот "Орбис" нас за людей не считает, совсем затерроризировал!
   Она хотела сказать "затретировал", но так расчувствовалась, что  даже
оговорилась. Таможенник нерешительно посмотрел спящей в  затылок,  потом
склонился и осветил фонариком лицо, пытаясь  сверить  с  фотографией  на
паспорте.
   Тут уж пани Грущинская набросилась на него аки львица.
   - Что вы делаете! - прорычала  она.  -  Я  все  понимаю  -  контроль,
доллары и прочее! Но сердце-то у вас  есть?  Вы  что,  хотите  иметь  на
совести тяжело больную женщину? У  нее  от  этого  вашего  фонаря  может
случиться приступ, больного человека так будить нельзя! Это негуманно!
   Таможеннику достаточно было одного взгляда, чтобы  сравнить  лицо  на
фотографии с лицом спящей и удостовериться, что здесь все в порядке, как
и  с  медицинским  свидетельством,  багажа  действительно  никакого   не
оказалось, а  тут  еще  на  него  наступала  пылающая  праведным  гневом
матрона. Надо сказать, пани Грущинская  выглядела  дамой  импозантной  в
полном смысле этого слова.  Ростом  не  менее  метра  семидесяти,  весом
килограммов девяносто, а главное - чем-то она  до  боли  напоминала  ему
тещу, разве что была чуть помоложе. Таможенник  торопливо  погасил  свой
фонарь.
   - Ну чего вы, не собираюсь я ее будить, - пошел он на попятный. - Мне
только фото проверить. У нее тут, как я вижу, есть и копия свидетельства
на немецком? А муж, говорите, в другом купе?  Благодарю  вас,  спокойной
ночи.
   И поспешно ретировался.
   Пани Грущинская  аккуратно  упрятала  документы,  пользуясь  случаем,
прочитала   копию   и   польский   оригинал,   сочувственно   вздохнула,
удостоверившись,  что  болезнь  незнакомки  действительно   психического
свойства и осложнена частичным параличом,  грустно  покачала  головой  и
обратила внимание на фамилию. Не  похожа  на  польскую.  Хансен.  Алиция
Хансен...
   А потом она выкрикивала эту фамилию в  Берлине  по  прибытии  поезда,
пытаясь разыскать мужа своей соседки. Муж от самой Варшавы  ни  разу  не
заглянул к ним в купе, но пани Грущинскую это не насторожило, и  лишь  к
концу путешествия она  встревожилась.  Что  ей  делать,  незнакомец  как
сквозь  землю  провалился.  Она  вышла  из  своего  купе,  пробежала  по
соседним, выскочила на перрон,  пытаясь  разглядеть  в  толпе  почти  не
запомнившееся лицо. За нею  носился  по  пятам  ее  супруг,  озадаченный
странным поведением своей половины.
   - Пан Хансен! - взывала она в надежде, что пан Хансен все-таки где-то
здесь, поблизости, вот только она не может его распознать. - Пан Хансен!
   Наверняка пани Грущинская разнервничалась бы еще  больше,  знай  она,
что, во-первых, пан Хансен вот уже четверть века покоится на кладбище, а
во-вторых - что он никогда не был мужем больной  дамы,  а  доводился  ей
отцом. В полной растерянности вернулась она в купе, а тут  ее  ждал  еще
сюрприз. Место, на котором только что спала  ее  подопечная,  пустовало.
Соседка как сквозь землю провалилась.
   Немного поостыв, пани Грущинская здраво рассудила,  что  муж  больной
дамы, наверно, привел с собой медсестру и вдвоем  они  ее  забрали.  Она
почувствовала себя слегка обиженной, но потом решила, что попрощаться  с
нею ему не позволили неизбежные в таких случаях суматоха и спешка. Мысль
о каком-то подвохе ей и в голову не пришла. Попросивший ее об  одолжении
человек  выглядел  вполне  респектабельно,  внушал   даже   симпатию   и
сочувствие...
   Вот такую историю услышал и доложил по начальству один из подчиненных
майора, который разыскал пани Грущинскую в Берлине, в  обществе  мужа  и
банок с вишневым конфитюром. Перед тем все усилия майора разыскать  труп
заканчивались впустую, а тут наконец к нему  поступила  информация,  что
гражданка Алиция Хансен  отбыла  за  границу  поездом  в  одном  купе  с
гражданкой  Марией  Грущинской.  Таинственного  мужа  первой   гражданки
разыскать не удалось,  не  был  он  опознан  и  по  фотографии  Гуннара,
предъявленной на всякий случай пани  Грущинской.  Вот  так  труп  Алиции
исчез с горизонта во второй раз.
   Отыскать врача, который  выдал  медицинское  свидетельство,  тоже  не
представлялось возможным, поскольку его фамилию  никто  не  запомнил,  а
само свидетельство исчезло вместе с покойницей.
   Меня  эта  история  так  заинтриговала,  что  из  последних   сил   я
постаралась  сохранить  здравый  рассудок.  Захотелось   разгадать   эту
головоломку, и одним возникшим у меня соображением, хотя и довольно-таки
абсурдным, я тут же поделилась с Дьяволом:
   - Не будь Гуннар таким законопослушным, я бы предположила, что это он
выкрал труп - решил забальзамировать на  память.  Но  Гуннар  непременно
заручился бы разрешением властей.
   - Майор человек дотошный, при  его  профессии  полагаться  на  чью-то
законопослушность - последнее дело, - ответил  на  это  Дьявол.  -  Будь
спокойна, он все проверил. Труп Алиции не  прибыл  в  Данию  ни  с  этим
поездом, ни со всеми последующими, Гуннар же, как  тебе  известно,  днем
раньше уехал из Польши на машине  Алиции.  Из  Свиноустья  он  махнул  в
Истад, никто его  не  задерживал  -  доверенность  на  машину  была  еще
действительна.
   - А каким образом труп оказался с выездным паспортом?
   - Она получила его за неделю до гибели, вероятно, держала  при  себе.
Странное дело - после ее смерти в квартире не нашли никаких документов -
не только паспорта, но и водительских прав, метрики, вообще ничего.
   - Погоди, а нашли там дамскую сумку -  такую  большую,  со  сломанной
молнией, в черно-бежевую  клетку?  Любимая  ее  сумка,  она  в  ней  все
держала.
   Кстати, могу поклясться, что никогда у нее не было такого  несессера,
как тот, в поезде.
   - Не уверен, по-моему, сумки там нет. А в чем дело?
   - Ну, поручиться не могу... - в раздумье протянула я. -  Насколько  я
знала Алицию, она вполне могла где-нибудь ее забыть. Со всеми  бумагами.
Где угодно: у подруги, в магазине, на лестничной площадке...
   - И сумку подобрал как раз тот  тип,  которому  позарез  понадобилось
вывезти ее труп? Но зачем? И куда вывезти?
   - Не знаю. Обследуйте всю гэдээровскую границу.
   - Эк замахнулась! Будем надеяться, все выяснится и без этого.
   Дьяволу пора было возвращаться в Варшаву, так что на  следующий  день
мы вместе сели в самолет. Я не настаивала на дальнейшем своем пребывании
в Копенгагене, у меня на сей счет имелись свои планы. Я их  обсудила  за
спиной Дьявола с двумя галантными господами из Интерпола и  возвращалась
к родным пенатам окрыленная надеждой. Дьявол, выпросив у Аниты  памятный
обломок шампура, вез его с собой как вещественное доказательство.  Когда
я спросила, не рассчитывает ли он обнаружить на нем  отпечатки  пальцев,
он бросил на меня снисходительный взгляд.
   - Сколько раз я тебе говорил, что  отпечатки  пальцев  -  это  миф  и
легенда.  Обнаружить  их  можно  на  таком  ничтожно  малом   количестве
предметов, что вообще диву даешься, как еще их ухитряются оставлять.  На
этом обломке они, может, и будут, но лишь Анитины, да  и  то  смазанные.
Мне надо проверить, подходит ли он к тому  куску,  который  мы  нашли  в
Варшаве.
   Уже в самолете, к концу пути. Дьявол решил меня порадовать еще  одним
известием:
   - Да, забыл тебе сказать, - вкрадчиво  протянул  он.  -  В  последнюю
минуту майор успел мне сообщить кое-что о Кароле.
   -  Ну!  -  насторожилась  я,  встревоженная  его  злорадным  тоном  и
эффектной паузой.
   - В какой-то прошлогодней газете был репортах о путешествии на яхте в
Данию. Подписан "К. Линце". На месте майора я бы  тебе  голову  скрутил.
Перечисляя людей, с которыми Алиция  зналась  в  Дании,  ты  постаралась
забыть о Лешеке Кшижановском, а именно он взял этого  Линце  к  себе  на
борт. Вообще-то пан Кароль довольно часто  плавает  корреспондентом,  но
этот рейс, по-моему, оказался для него памятным, и не только для него.
   Дьявол посеял в моей душе смятение, и на встречу с майором  я  шла  с
тяжелым сердцем. Переговорить с Лешеком я  не  успела.  Компрометирующие
письма сожгла, не видя другого способа навсегда сокрыть  их  от  людских
глаз. Уверена, Алиция того от меня и хотела.
   Майор оказался гораздо великодушнее, чем Дьявол о  нем  думал,  и  не
только не скрутил мне голову, но и простил. Условно.
   - Вы должны себя реабилитировать, согласитесь, грехов на вас много, -
усмехнулся он. - Вы ведь хорошо знали свою подругу,  уверен,  стоит  вам
как следует пораскинуть умом, и злосчастный этот груз найдется.  А  пана
Линце мы берем на себя, он сейчас в Польше, ведет себя как ни в  чем  не
бывало, хотя небось душа у него не на месте. Пани Лауру мы уже навестили
и обнаружили прекрасно оборудованную  лабораторию.  Я  начинаю  понимать
причины, по которым пани Хансен предпочитала молчать об  этом  деле,  во
всяком случае, на первых порах. Пани Лаура утверждает,  что  лаборатория
устроена с ведома покойной ее тетушки.
   Могу себе представить, каково было  Алиции!  Наверняка  она  пыталась
объясниться с Лаурой, и эта змея сказала ей то же самое!
   - А кто все-таки убийца? - спросила я, осмелев от  доброжелательности
майора.
   Майор тяжко вздохнул, невольно вызвав в моей душе сочувствие.
   - Увы, из трех прямых кандидатов в убийцы все трое имеют  неоспоримое
алиби. Кто-то из них водит нас за нос, но кто? Так что убийцы нет...
   Прозвучало это жалостно, как если бы речь  шла  об  отсутствии  куска
хлеба для голодных детей. У меня даже сердце защемило.
   - Пан майор, быть того не может! Неужто так уж никто и  не  входил  в
этот дом?
   - Получается, не входил...
   - А из жильцов? Может, у кого из них сидел гость?
   - Если начистоту, то я тоже так думаю. Но как докажешь хозяину, что у
него был гость, когда его никто не видел? Ну ничего, не  будем  унывать,
глядишь, что-нибудь да всплывет.
   Не успела я рассказать Дьяволу о просьбе майора, как  он  вцепился  в
меня мертвой хваткой.
   - Ты меня выставила идиотом, - заявил он. - Теперь мне нужно отыскать
эту дрянь, чтобы спасти свою подмоченную репутацию. Так  что  соображай!
Вспомни  все,  что  только  можешь.  Представь  себя  на  месте  Алиции.
Пораскинь как следует умом!
   - Сумка Алиции! - выпалила я первое, что пришло на ум, как  только  я
им пораскинула.
   - А разве майор тебе не сказал?  Сумка  нашлась  у  сестры.  Дня  три
стояла на столике в прихожей, в такой панике никто  не  обращал  на  нее
внимания. В день убийства Алиция заходила к сестре перед обедом и забыла
ее. Не понимаю, как она открыла потом квартиру, женщины ведь носят ключи
в сумке?
   - В кармане. Алиция носила в кармане жакета. А в  сумке  у  нее  были
запасные, если, конечно, она их не потеряла. Что там еще лежало?
   - Неизвестно.
   - Вы что, не смотрели?
   - Она исчезла. Сестра утверждает, что заметила сумку через  три  дня,
заглянула в нее, увидела сверху папку и кошелек с деньгами, а внутри  не
смотрела, отложила на потом, а потом сумка исчезла. Странным образом это
совпало с визитом Гуннара.
   - Надеюсь, ты не подозреваешь Гуннара в воровстве?
   - А что, может, взял на память.
   - Кто угодно, но только не Гуннар! - запротестовала я. - Как только у
тебя язык повернулся, ты не знаешь датчан и не знаешь Гуннара! Он бы  от
одной мысли о краже разрыв сердца получил! Они  там  все  свихнулись  на
честности, о всяких  там  злодействах,  может,  и  слышали,  но  считают
байками! Исключено!
   Дьявол пожал плечами. Профессия не позволяла ему  принимать  на  веру
человеческую порядочность, а сталкиваться с  тем,  чему  я  сама  бывала
свидетелем, ему не доводилось. Я же  собственными  глазами  видела,  как
Алиция беззаботно оставляла свою сумку - со сломанной молнией и торчащим
из нее кошельком - в одном конце  универмага,  а  сама  шла  что-то  там
примерять в другой конец  Потом  выяснялось,  что  она  забыла,  где  ее
оставила, вроде бы возле зеленого такого свитерка.  Свитерок  оказывался
голубым, но сумка и впрямь  стояла  рядом  целехонькая.  Я  сама  как-то
забыла  на  вешалке  в  примерочной  серебряную  цепочку  из  "Орио",  с
висюльками из плавленого жемчуга, - и забрала ее в целости и сохранности
на следующий день. А уж о зонтике, который я где только  не  забывала  и
всегда отыскивала, и  вспоминать  не  приходится.  Отыскивала,  пока  не
напоролась на соотечественника. Упаси Боже,  я  ничего  такого  не  хочу
сказать,  тем  паче  бросить  тень  на  цвет   нашего   искусства,   ибо
соотечественником был славный наш  режиссер.  Я  навестила  режиссера  в
отеле перед самым его отъездом  и,  конечно,  забыла  в  номере  зонтик.
Назавтра со спокойной душой вернулась за ним, ан нет зонтика.  Режиссер,
кстати, гостил в Копенгагене в обществе славной нашей звезды, да что тут
скрывать, режиссером был Януш Моргенштерн, а звездой -  Беата  Тышкевич.
Как раз перед тем она оставила у него свой багаж, а сама отбыла  дальше,
в Париж. Ну и Моргенштерн забрал этот  багаж  вместе  с  моим  зонтом  в
Польшу. Обнаружив такую  чудовищную  накладку,  персонал  отеля  впал  в
отчаяние, без конца извинялся, пока я не заверила их,  что  получу  свою
пропажу у пани Тышкевич в Польше. Со временем я купила себе другой зонт,
а про тот позабыла.
   Короче, мысль о том, что Гуннар мог спереть сумку Алиции,  показалась
мне совершенно дикой, а вся эта история - очень подозрительной.  Он  мог
взять законным путем машину, вполне допускаю, что у них имелась на  этот
счет договоренность. Но спереть сумку с деньгами - никогда!
   - Вряд ли она прятала в сумке что-то важное,  -  недоверчиво  покачал
головой Дьявол. - Наверняка считалась с возможностью  нападения,  обыска
или чего-нибудь в таком роде! Придумай другое место.
   - Ну, тогда свечи...
   - Скажу тебе правду. Майора свечи порядком озадачили, и  он  приказал
исследовать их как можно тщательней. В результате выяснилось, что  свечи
разрезались на тонкие ломтики, никаких  других  манипуляций  с  ними  не
производили, ничего не  вытаскивали.  То  есть  в  них  ничего  не  было
спрятано, и в сгоревших частях тоже, иначе фитиль, догорев  до  какой-то
преграды, сразу бы погас. Сравнение с образцом подтвердило это.
   - С каким  таким  образцом?  -  упавшим  голосом  спросила  я,  учуяв
неладное.
   - Ну, мне казалось, что для тебя разоблачение убийцы важнее  каких-то
там свечей...
   - Ты взял мои свечи! Бандит!
   - Только одну!
   - Надо было сказать мне об этом в Копенгагене! Я бы еще купила!
   - Другим разом купишь. Не отвлекайся. Свечи отпадают, думай дальше.
   Глубоко расстроенная понесенным уроном, я  вытащила  оставшиеся  пять
свечей и зажгла. Горели они красивым ровным пламенем, без дыма и копоти,
и я, засмотревшись, вспоминала минуты, когда передо мной трепетали такие
же вот огоньки. Наши именины -  мои  и  Михала,  день  рождения  Алиции,
торжество в связи с повышением  Алиции  по  службе,  слегка  омраченное,
правда, отсутствие