признаться в этом. И вот я пробилась  сквозь  проклятую
стену!
   Насладившись  радостью,  я  приступила  к  разработке  конструктивных
планов. Еще раз проверила направление и угол подкопа. Тоннель должен был
идти вверх под углом - не очень большим, иначе я вылезу  на  поверхность
земли посреди газона во дворе замка, но  и  не  очень  маленьким,  иначе
тоннель пройдет под поверхностным слоем почвы вокруг всего земного шара.
   Мое главное орудие труда - крючок - для земляных работ оказался  явно
не пригоден. Пришла очередь кувшина. Разбивала я  его  очень  осторожно,
стараясь получить куски покрупнее и не думать о том, что будет,  если  в
ходе земляных работ я натолкнусь на монолитную скалу.
   Новое орудие труда вполне себя оправдало, можно сказать, что кувшин в
роли лопаты вполне выдержал экзамен. Я  с  таким  энтузиазмом  копала  и
копала, что опомнилась лишь тогда, когда стала задыхаться. Тут я  отдала
себе отчет, что, отбрасывая  за  спину  вырытую  землю,  сама  себе  рою
могилу.
   Следовало что-то придумать.
   Да всякий случай я оставила себе и второй  кувшин,  сообщив  сторожу,
что тоже разбился. Это разгневало сторожа, и он, как  видно,  сообщил  о
случившемся шефу, потому что на  следующий  день  воду  мне  передали  в
пластмассовой  бутылке.  Меня  это  очень  огорчило,  ибо  перечеркивало
надежды на получение черепков в будущем.  Оставалось  утешаться  мыслью,
что собака, например, роет землю лапами, почему я не смогу?
   Затем решительным воплем я потребовала шефа. Пришлось  ждать  полдня,
что не улучшило моего настроения.
   - Послушай! - заорала я, как только он появился. - Я надумала!
   - Ну, наконец-то! - радостно отозвался он. - Говори!
   - Шиш тебе! Сам знаешь, что я тебе не верю. Ты  обещал  улучшить  мои
бытовые условия?
   - Получишь все, чего только не пожелаешь. Говори же!
   - Я скажу тебе первое слово. Что я получу за первое слово?
   - А что бы ты хотела?
   - Брезент! Иначе я тут заработаю ревматизм. Если за  первое  слово  я
получу брезент, то подумаю, может, и второе скажу. Сначала посмотрю, как
поживется тут с брезентом.
   - Ладно! - проревел он, подумав немного. - Говори первое слово!
   - Сначала брезент.
   - Нет, сначала скажи!
   - Как бы не так! Или брезент, или катись к черту. Мне уже все равно!
   Я настояла на своем. Поздно вечером через  отверстие  в  потолке  мне
сбросили  требуемый  брезент,  а  чтобы  быть  точной  -   прорезиненное
полотнище из искусственного волокна. Чуть светильник не погасили.
   - Ну, теперь говори. Я слушаю!
   - Ту-у-у... - диким голосом завыла я.
   Вверху оторопело молчали. Потом раздалось недовольное:
   - Ты на каком языке говоришь?
   Он  был  прав.  Это  "ту"  в  зависимости  от  языка  могло  означать
совершенно равные вещи. По-английски  это  могло  быть  "two",  то  есть
"два", или "to" - предлог. С известной натяжкой  могло  еще  означать  и
"также".
   По-датски тоже было бы "два", по-польски "здесь", а  по-французски  -
всевозможные производные от слова "весь". Именно это последнее  значение
я имела  в  виду,  завывая  "ту-у-у",  так  как  именно  с  этого  слова
начиналась фраза, произнесенная  покойником.  Как  видите,  я  поступила
честно. Раз обещала сказать первое слово - пожалуйста, вот  оно,  первое
слово. Шефу оно ничего практически не говорит, а моя совесть чиста.
   - По-французски, - заорала я в ответ.
   - И что это мне дает, черти бы тебя побрали? - в ярости заорал он.
   - Покойник сказал  целую  фразу!  -  вежливо  объяснила  я.  -  Целую
нормальную длинную фразу. Я передаю тебе ее с самого начала.  И  ты  еще
недоволен?!
   - А, чтоб  тебя!  -  он  был  в  бешенстве,  но  все-таки,  пользуясь
несколькими языками, убедился, что имеется в виду действительно "все".
   - Надеюсь, что эта тряпка быстро сгниет и тебе понадобится следующая!
   - крикнул он на прощанье и удалился.
   "Скорей я тут сгнию", - мрачно подумала я и принялась за работу.
   Полотнище было слишком большим. Надо было разрезать его  пополам,  но
чем? Я попробовала зубами, а потом сообразила, что лучше воспользоваться
огнем. Я сложила полотнище пополам и осторожно поднесла к огню коптилки,
внимательно следя за тем, чтобы эта искусственная ткань не вспыхнула.
   Операция заняла много времени, зато прожглось по сгибу неплохо,  и  у
меня оказалось два почти одинаковых куска. Затем я прожгла дыры по углам
одного из них, продела в них веревку, сплетенную из остатков  акрила,  и
этим  решила  транспортную  проблему.  Можно  было  продолжать  земляные
работы.
   Я  глубоко  убеждена,  что  рабы,  возводившие  пирамиду  Хеопса,  не
мучились так, как я. Глиняным черепком я скребла землю и насыпала ее  на
полотнище, затем с  трудом  протискивалась  через  насыпанный  курган  и
волокла полотнище с землей в камеру. При этом приходилось  и  светильник
все время переносить, чтобы не ползти в темноте.  В  камере  я  высыпала
землю у противоположной стены и тщательно ее утрамбовывала, так как  все
еще боялась, что она может не поместиться в камере.
   Кротовый ход понемногу удлинялся. Теперь я уже  не  сомневалась,  что
выйду на свободу, и стала думать над тем, что сделаю потом. В  Данию  не
вернусь, это ясно. Не  вызывало  сомнения,  что  меня  давно  уволили  с
работы: бросить незаконченные рисунки  и  исчезнуть  -  такое  поведение
нигде  не  приветствуется,  а  тем  более  в  этой  стране   скрупулезно
добросовестных  и  аккуратных  работников.  Об  оставленном   там   моем
имуществе  можно  не  беспокоиться,  им  займется  Алиция.  Надо   будет
связаться с нею.
   Все мои  мысли  о  будущем  кончались  одним  -  сладостной  картиной
возвращения на родину. Мысль о Польше, как  путеводная  звезда,  светила
мне в конце черного тоннеля. Там был мой дом,  моя  сухая  постель,  моя
ванна с горячей водой, там была дорогая, ненаглядная и  родная  польская
милиция, все мои родные, и, наконец, там меня ждал Дьявол...
   Подумав о своей родной польской полиции, я вспомнила, что оказалась в
этих краях с одним паспортом, да и тот шеф у меня отобрал. Во что бы  то
ни стало надо постараться заполучить его  обратно.  Не  хватает  еще  по
возвращении на родину угодить в тюрьму - пусть даже и польскую.
   При мысли о Дьяволе я и вовсе пала духом. Не такие  это  были  мысли,
чтобы допускать их в мрачном подземелье, где и без того невыносимо.  Уже
давно что-то в наших  отношениях  испортилось,  и,  говоря  честно,  моя
поездка за границу вызвана была прежде всего желанием  уехать  от  этого
человека. А что там в Варшаве сейчас? Его редкие и странные  письма  еще
более усиливали мои сомнения вместо того, чтобы их рассеять.  Да,  очень
изменился  этот  человек,  я  совсем  перестала  его  понимать.  То  мне
казалось, что я еще ему дорога, то он делал все,  чтобы  я  окончательно
разочаровалась в нем.
   Странные вещи делал.. Порой мне казалось, что то чувство, которое  мы
испытываем друг к другу, больше всего напоминает ненависть. Я  старалась
убедить  себя,  что  ошибаюсь,  что  он  меня  по-своему  любит,  что  я
напридумывала себе, что незачем придавать значение мелочам.  А  ведь  из
мелочей уже можно было  сложить  огромную  пирамиду...  В  голову  лезли
подозрения, которые я упорно отбрасывала, уж слишком  ужасны  они  были.
Как всякая женщина, в глубине сердца я еще питала надежду.  Как  бы  мне
хотелось, чтобы эти подозрения оказались лишь плодом моего воображения!
   Особенно хотелось этого сейчас, когда все  мои  душевные  и  телесные
силы были на исходе. Сейчас мне просто необходима была уверенность,  что
дома меня ждет не враг, не равнодушный человек,  а  любящий  и  любимый,
самый близкий человек, которому я выплачу в жилетку  все,  что  пришлось
пережить.
   А если предположить, что такого человека нет... Нет, при одной  мысли
об  этом  у  меня  опускались  руки.  Итак,  никаких  сомнений,  никаких
подозрений!
   Я все больше и больше слабела физически, но бушевавшая во мне  ярость
не ослабевала. Ярость скребла влажную землю холма и волокла  нагруженное
полотнище. Ярость разбрасывала  вынутую  землю  по  камере  и  тщательно
утрамбовывала ее.
   Тоннель все удлинялся, а пол в камере поднялся почтя на метр. У двери
выросла громадная куча  камней,  засыпанных  землей,  и  такие  же  кучи
появились у остальных двух стен. Еще немного, и  я  поднимусь  вместе  с
полом к самому отверстию в потолке!
   Общение со сторожем я свела  к  минимуму.  Хотя  я  и  научилась  уже
ползать ловко и быстро, но все-таки этот способ  передвижения  оставался
достаточно неприятным, чтобы лишний  раз  прибегать  к  нему,  вот  я  и
приучила сторожа, что разговариваю с ним сначала через день, потом через
два дня.
   Приучила и к тому, чтобы он сам вытряхивал из  корзинки  полагающиеся
мне припасы. Объяснила я это тем, что устала  и  не  желаю  двинуться  с
места. И не очень врала. Сначала он не соглашался,  потом  был  вынужден
привязать вторую веревку за дно корзинки, чтобы самому переворачивать ее
вверх дном и вытряхивать хлеб, бутылку и  сигареты.  У  него,  наверное,
много было пластмассовых бутылок, так  как  он  разрешал  возвращать  их
оптом.
   От сторожа я вытягивала нужные мне сведения о шефе.  Он  очень  часто
уезжал, то на один день, а то и  надолго.  Сторож  как-то  обронил,  что
такое длительное пребывание начальства в замке тесно связано со мною,  а
вот раньше он подолгу здесь не засиживался.
   Осколки кувшина совершенно искрошились, и  мне  пришлось  подумать  о
новом орудии труда. Следовало это так провернуть, чтобы не  возникло  ни
малейших подозрений. Я опять потребовала шефа.
   - Ну, что? Соскучилась? - поинтересовался шеф, с трудом  докричавшись
до меня.
   - Хочешь второе слово? - крякнула я в ответ.
   - Хочу! А что тебе надо?
   - Блюдо из королевского фарфора. Только датское!
   - Ты там не спятила?
   - Сам спятил! Надоело мне есть на полу, желаю королевскую сервировку!
   Даешь блюдо - и все тут!
   - Блюдо не пролезет! Выдумай что-нибудь другое.
   Я  испугалась,  как  бы  моя  настойчивость  в  получении  блюда   не
обернулась катастрофой - а  вдруг  мне  его  попробуют  доставить  через
дверь.
   Надо срочно что-то придумать.
   - Пролезет! - продолжала я упорствовать. - Ведь мне требуется длинное
и узкое блюдо. С красной каемочкой!
   И хотя шеф долго еще ругался, называя меня свихнувшейся бабой, тем не
менее на следующий день в отверстии что-то заскрежетало и мне  осторожно
спустили запакованное и перевязанное веревками блюдо.
   - Какое маленькое блюдо! - тут же заорала я. - Безобразие! Обман! Ну,
так я быть, я скажу тебе второе слово, но ты завтра же пришлешь мне  еще
одно блюдо. Раз такие маленькие, то давай два! Посмотрим, как ты держишь
слово.
   Он тут же без колебаний выразил согласие прислать мне второе блюдо, я
же прокричала вверх:
   - Сложено!
   - Что?!
   - Сложено! Спрятано! Помещено! Собрано! - вопила я,  пользуясь  всеми
доступными мне языками. - Он сказал - "сложено"!
   Мерзкий тип наверху молчал, наверняка пытаясь справиться с волнением.
   Похоже было, что  я  наконец  сдаюсь  и  что  третье  слово  прояснит
ситуацию.
   - А вместе получается, что он сказал "все сложено", да? -  заорал  он
возбужденно.
   - Вот, вот! А где сложено - узнаешь в свое время!
   - Очень надеюсь, что ты долго не продержишься! А на какого черта тебе
эти блюда? Что ты выдумаешь на следующий раз - золотые вилки?
   - Пока не знаю. Подумаю!
   - Тогда поспеши! Через неделю я уезжаю! А без  меня  тебе  ничего  не
дадут!
   - Ничего, несколько  дней  я  подожду!  Не  горит.  Тут  так  приятно
сидеть...
   - Не "несколько дней", а подольше. Советую тебе надумать еще на  этой
неделе.
   На следующий день я получила второе блюдо.  Как  видно,  он  старался
меня убедить, что держит слово. Следует признать, что избранный им метод
был правильным. После пребывания в этом подземелье свобода  как  таковая
делалась понятием относительным и отходила на второй план. Воля,  неволя
- все это становилось неважным, главное -  выйти  из  этой  ямы.  И  кто
знает, если бы не мое ослиное упрямство, если бы не эта дикая ярость...
   Я мрачно подсчитала, что сижу  здесь  уже  больше  трех  с  половиной
месяцев. Хорошо, что я с самого начала вела счет дням,  иначе  я  готова
была бы поклясться, что сижу здесь годы. И вообще, не исключено,  что  я
высадилась на скалистом побережье Бретани еще в прошлом веке.
   Неограниченные просторы Атлантики,  солнце  и  небо  -  были  ли  они
когда-нибудь? Теперь моим миром была тесная, промозглая, черная яма.
   Мерзкий тип так и не дождался моих просьб о милосердии. Он  уехал  на
две недели, как сообщил сторож.
   Лежа на живете и опираясь на левый  локоть,  я  вяло  ковыряла  землю
осколком королевского фарфора. Чувствовала я себя  прескверно  -  дошла,
как видно, до предела. Может, и в самом деле  стоило  попросить  у  шефа
золотую вилку? Или сказать ему "сто" и потребовать  платиновую  ложку  -
говорят, исключительно твердый металл.
   Земляные работы, которые  до  сих  пор  шли  довольно  гладко,  вдруг
застопорились. Королевский фарфор царапал  теперь  не  землю,  а  что-то
твердое. Я никак не  могла  понять,  что  именно  -  какие-то  нити  или
веревки.
   Я кляла на чем свет стоит это неожиданное препятствие,  как  вдруг  в
моем измученном мозгу, словно молния, сверкнула мысль: ведь это же корни
растений!
   От волнения я чуть было окончательно не задохнулась  в  своей  тесной
дыре и принялась  с  удвоенной  силой  терзать  корни,  стремясь  скорее
выбраться наружу. Тут мой черепок уперся во что-то твердое и сломался  в
руках. Расчистив землю вокруг  этого  препятствия,  я  поднесла  к  нему
поближе коптилку и обнаружила, что это камень. Камень надо мной. Что это
может  значить?  Неужели  я  уперлась  в  фундамент  крепостной   стены?
Спокойно, только спокойно!
   Ползком  добралась  я  до  камеры,  вытащив   за   собой   полотнище,
нагруженное землей. Собрав пригодные для работы куски блюда,  я  так  же
ползком вернулась к страшному  камню.  Поскребя  землю  вокруг  него,  я
убедилась, что других камней по соседству нет. Пожалуй, это все-таки  не
стена.
   Не обращая внимания на то, что земля сыплется прямо на меня, я копала
и копала обеими руками, как ошалевший терьер, засыпая тоннель за собой и
отрезая путь в камеру. Мелькнула мысль, что, прежде чем вылезать  из-под
земли, неплохо бы убедиться, что никого нет поблизости.  Правда,  увидев
вылезающее из земли страшилище, любой человек в ужасе убежит, но ведь он
непременно расскажет об этом. И еще:  не  следует  вылезать  днем,  надо
дождаться вечера. По многим причинам. В том  числе  и  потому,  что  мои
глаза, привыкшие к сумраку  подземелья,  могут  ослепнуть.  Мне  удалось
совершить сложный акробатический трюк и взглянуть на  часы.  Было  около
семи. А что у нас сейчас? Кажется, начало сентября, должно уже стемнеть.
Спокойно, только спокойно...
   Земля скрипела на зубах, попадала в глаза и нос, сыпалась за воротник
платья - если те лохмотья, что были  ка  мне,  еще  можно  было  назвать
платьем, - а я выдергивала  спутанные  корни,  разрезала  их  фарфоровым
черепком и подсовывала под себя. Копала я рядом с камнем.  "А  вдруг  на
нем кто-нибудь сидит", - подумала я и чуть не рассмеялась,  невзирая  на
всю серьезность положения. И еще успела подумать: "Как жаль,  что  здесь
не кладбище", и тут моя рука с черепком выскочила наружу.
   У меня хватило соображения сразу же ее отдернуть - торчащая из  земли
рука не может не обратить на себя внимания, - но совпадать с нетерпением
было свыше моих сил, и, дернув изо всех сил за спутанные корешки трав, я
проделала дыру побольше.
   Через эту дыру проник воздух. Немного, небольшая  струйка,  но  этого
было достаточно, чтобы я буквально  захлебнулась  им.  Только  теперь  я
поняла, в каком же смраде пребывала до сих пор!
   Медленно и осторожно прорывала я выход  на  свободу.  Вот  уже  можно
просунуть голову в образовавшееся отверстие. Воздух был такой  свежий  и
резкий, что я просто  боялась  его  вдыхать.  Потом  осторожно  раскрыла
глаза.
   Надо мной  было  вечернее,  темнеющее  небо.  И  звезды.  Моего  лица
касались пахучие травы. Вокруг простирался чудесный, безгранично большой
мир, полный свежего воздуха.
   Неуклюже выбралась  я  из  ямы  и  огляделась.  На  западе  небо  еще
сохраняло краски,  излишне  яркие,  на  мой  взгляд.  К  счастью,  замок
частично заслонял закат. Вокруг не было ни души.  Мне  здорово  повезло,
что был вечер.
   Целый час, наверное, просидела я в траве рядом с камнем,  привыкая  к
воздуху и пытаясь справиться с головокружением и чувством  безграничного
торжества. Потом встала.
   Я знала, что шефа в замке нет. Я знала, что такой,  какая  я  сейчас,
мне нельзя показываться  людям.  Восстановив  в  памяти  план  замка,  я
двинулась вдоль крепостной стены  -  я  и  в  самом  дела  выбралась  на
поверхность в нескольких метрах от нее. Нет, все-таки удивительно  точно
я все рассчитала!
   Обойдя замок кругом, я  вышла  к  реке.  Здесь  был  наиболее  низкий
участок стены, изрядно разрушенной временем, так что перелезть через нее
не представляло особого труда. Впрочем, думаю, что теперь для  меня  уже
ничто не представило бы особого труда.
   Я  перелезла  через  стену  и  оказалась  во  дворе   замка.   Вокруг
по-прежнему не было ни души. В  одном  из  окон  горел  свет,  и  оттуда
слышалась музыка, но это окно было не в том крыле замка, где  помещались
апартаменты шефа. А именно в них я  намерена  была  проникнуть.  В  этом
крыле  замка  дверь  была  заперта.  Завернув  за   угол,   чтобы   меня
загораживала стена дома, я забралась  на  выступ  фундамента  и  алмазом
кольца вырезала кусок  оконного  стекла.  Нажав  посильнее,  я  выдавила
стекло внутрь, всунула руку в отверстие  и  отодвинула  задвижку.  Через
минуту я была уже внутри.
   Мне не понадобилось зажигать свет,  так  как  я  прекрасно  видела  в
полумраке и очень хорошо помнила, как пройти в кабинет  шефа  -  сколько
раз я проходила  этот  путь  мысленно!  Я  нажала  на  деталь  каминного
украшения, книжные полки сдвинулись, и я оказалась в апартаментах шефа.
   Я не боялась, что кого-нибудь встречу, что кто-нибудь увидит меня.  Я
ничего не боялась. Мою душу переполняли торжество и жажда мести.
   Посередине стола на серебряном блюдо лежали красиво уложенные фрукты.
   Убедившись, что это не бутафория, я съела один банан и одни мандарин,
огромным усилием воли удержав себя от того, чтобы не сожрать сразу все -
с кожурой и косточками. Потом вошла в ванную я тут  наконец  глянула  на
себя в зеркало.
   То, что я увидела, превзошло  самые  мрачные  мои  предположения.  По
сравнению со мной  любой  мертвец  являл  собой  воплощение  здоровья  и
красоты.
   Причем  мертвец,  похороненный  не  в  гробу,  а  прямо  так,   чтобы
кладбищенская земля имела к нему свободный доступ.  А  иначе  меня  и  с
мертвецом нельзя было сравнивать.
   Нет, подумать только, что я еще чего-то боялась!  Да  ведь,  встретив
меня, до смерти бы перепугался даже тигр-людоед!
   В апартаментах шефа  я  сделала  много  дел.  Спокойно,  не  торопясь
выкупалась и вымыла голову,  обрезала  страшные,  наполовину  обломанные
когти, выпила рюмочку коньяку, разыскала одежду  и  переоделась.  Одежда
состояла из толстого спортивного  свитера,  джинсов  и  носков.  Труднее
всего было подобрать обувь, так как все было  слишком  велико.  В  конце
концов я выбрала кеды, натолкав в них ваты.  Хорошо,  что  теперь  такая
мода - эту одежду могли  носить  лица  любого  пола.  Затем  я  занялась
сейфом.
   Нижний камень нажать два раза с левой стороны, раз с правой и опять с
левой...  Не  дай  бог,  шеф  что-нибудь  изменил!  Нет,  все   осталось
по-прежнему. Верхний камень выдвинулся, и передо мной  предстала  дворца
сейфа, наполовину скрытая другим камнем. Теперь надо набрать ноль.
   Отодвинулс