- Вижу пустую полку, - доложила я. - Покрытую  клеенкой.  Может,  это
памятник старины? Я имею в виду клеенку. Довоенная, должно быть.
   - Все правильно, - радовался внизу Матеуш. - И полка,  и  клеенка.  А
теперь присмотрись к ним внимательней.
   Я выполнила приказ и  только  теперь  заметила  утолщение  посередине
полки. Вроде она посередине была немного толще.
   - Слушай, на полке что-то есть!
   Матеуш не отозвался, но в его молчании чувствовался  триумф.  Недолго
думая,  я  оторвала  клеенку,  приколотую  кнопками,  нащупала  под  ней
какую-то доску и извлекла ее. Вроде обычная доска. Повернула  ее  другой
стороной и остолбенела на своем стуле.
   Долго так стояла я на двух томах энциклопедии,  не  в  силах  отвести
взгляда от портрета цыганки в красном платке на голове. Матеуш молчал
   Рядом.
   - Ты думаешь, она была там все это время?  -  спросила  я,  решившись
наконец сойти со стула.
   - Уверен. И мне очень интересно знать, кто же ее там спрятал.
   - Не Гатя, факт. И вряд ли ее мать.
   - Как же тебе удалось ее обнаружить?
   - Исключительно из-за лени. Шкаф надо было  опорожнить,  не  хотелось
тащить из комнаты стремянку, а  надо  было  убедиться,  что  на  верхних
полках ничего не осталось. Я  подставил  стул  и,  поскольку  мои  глаза
оказались как  раз  на  уровне  верхней  полки,  заметил  утолщение  под
клеенкой. А если бы я стоял на стремянке, глядел бы на  полку  сверху  и
ничего не заметил.
   Я понимающе кивнула. Довоенная клеенка была  слишком  толстой,  чтобы
простым прощупыванием можно было под ней что-то обнаружить, ведь доска с
"Цыганкой" была не толще полутора сантиметров.
   Доску мы отнесли в кухню и положили на стол, над которым  свешивалась
яркая лампа.
   - А теперь рассмотри ее внимательно,  -  приказал  Матеуш.  -  Я  уже
рассматривал, на полку спрятал специально для тебя, чтобы не  объяснять,
каким образом нашел.
   Я самым внимательнейшим образом  изучила  столь  долго  разыскиваемый
предмет искусства. Цыганка как цыганка, старое  лицо,  все  в  морщинах,
резкие, характерные черты. На голове красный платок,  на  шее  несколько
ниток бус. За цыганкой вдалеке просматривались горные  вершины.  Картина
не показалась мне выдающимся шедевром,  но  я  не  специалист,  могла  и
ошибиться, поэтому осторожно поинтересовалась:
   - И что, ты считаешь это выдающимся произведением искусства?
   Матеуш, как всегда, был осторожен в оценках:
   - Может,  я  чего-то  не  понял,  но  шедевром  живописи  портрет  не
назовешь. Ничего особенного я в нем не вижу.
   - Ты же специалист!
   -  Вот  именно,  и  должен  бы  распознать  выдающееся   произведение
искусства, а вот не распознаю. Ума не приложу, чем он  так  дорог  Гате.
Самый заурядный портрет, даже, я бы сказал, ниже среднего уровня.
   - В таком случае остается две версии, - предположила  я.  -  Либо  на
портрете изображена  одна  из  основательниц  рода  Гати,  либо  это  их
фамильная реликвия. Может, портрет написал  собственноручно  Гатин  папа
или Гатина мама.
   - А может, сама Гатя?
   - Ну нет, для Гати это было бы слишком хорошо. У нее никогда не  было
таланта к рисованию. Я с ней училась  вместе  четыре  года,  мне  ли  не
знать? Рисунок еще так Сяк, а вот масло ей  решительно  не  давалось.  К
тому же здесь голова, с головами же у Гати были самые большие трудности,
они у нее не получались, какой бы техникой она ни пользовалась.  Да  нет
же, это не Гатя писала. И не  стала  бы  с  таким  остервенением  искать
реликвию, ею же созданную!
   - Ну так я тебе скажу, что ни Гатин папа,  ни  Гатина  мама  кисти  в
руках не держали. Впрочем, Гатя не из тех, кто  вообще  ценит  фамильные
реликвии. Тут что-то другое.
   Мы посмотрели друг на друга, потом на цыганку, потом  опять  друг  на
друга. Потом я вытащила из сумки свою лупу, Матеуш  принес  свою,  и  мы
долго молча сопели над портретом, изредка сталкиваясь головами.
   - Посмотри, - сказал Матеуш. - Кажется, это  подпись  художника.  Мне
совершенно незнакома.
   Оттолкнув Матеуша, я нацелила свою  лупу  на  маленькую  закорючку  в
самом углу портрета и долго смотрела на нее. Где-то,  когда-то  вроде  я
видела эту закорючку...
   - Теперь спать не буду, - раздраженно произнесла я,  -  стану  ломать
голову, где же такое видела.
   - Успокойся, вряд ли это имеет значение. Мы оба понимаем, что картина
особой  ценности  не  представляет,  значит,   придется   поговорить   с
экспертами, может, под портретом есть другая картина.
   - Дерево выглядит совсем  новым,  -  заметила  я,  осторожно  оторвав
тонкую рамку и заглянув под нее.
   - Мошенники идут на разные ухищрения,  -  возразил  Матеуш.  -  Могут
сделать новую  рамку,  а  внутри  старинная  картина.  Впрочем,  сначала
посоветуюсь с экспертами.
   Матеуш пригласил знакомого специалиста, и тот оценил картину как  кич
среднего класса. Мы с Матеушем  решили  отдать  картину  на  рентген,  а
расходы поделить пополам. И вот тут  окончательно  растерялись:  рентген
неопровержимо доказал, что на портрете ничего, кроме цыганки,  не  было.
Никакого следа более старой картины! Доска тоже новая,  современная,  ее
никогда не меняли, никуда не вмонтировали. Выходит, Гатя потеряла голову
и  разгромила  собственную  квартиру  для  того  лишь,  чтобы  разыскать
халтурное произведение живописи, неизвестно зачем и кому нужное.
   - Сдаюсь, - сказал Матеуш. - С меня достаточно. И вообще,  я  женюсь.
Нутром чую - тут какая-то тайна, но раскрыть ее я не в силах.
   - Я тоже, - подхватила я. - Но буду мучиться  из-за  подписи  автора,
это точно. Может, еще подумаем над этой "Цыганкой"?
   Матеуш был непреклонен:
   - Забирай себе портрет и думай над  ним  сколько  пожелаешь.  Но  без
меня.
   Долго уговаривала я его, но агитация  не  помогла.  Пришлось  забрать
"Цыганку" домой. Там я ее сунула в угол, какое-то время раздумывала  над
всем этим, но так ничего и не придумала...
   Прием по случаю первого причастия дочери моего кузена организовали  в
доме крестной матери. Крёстной матери я вообще  не  знала,  дочь  кузена
видела еще в  четырехлетнем  возрасте,  а  от  торжества  меня  отделяла
порядочная дистанция, ибо  проходило  оно  в  Гамильтоне,  в  Канаде.  О
торжестве я узнала лишь потому, что  тетка  показала  мне  фотографии  -
большие, цветные, очень хорошо сделанные.
   Я довольно равнодушно рассматривала фотографии, пока на одной из  них
вдруг не увидела своей цыганки. Не мою, конечно, а Гатину. Или  Матеуша.
Одолжив у тетки фотографию, я дома с помощью лупы  сравнила  портрет  на
стене неизвестного  мне  дома  в  далекой  Канаде  и  свою  "Цыганку"  -
идентичны!
   Пришлось потребовать у  тетки  объяснений,  но  она  мало  что  могла
сказать. С крестной дочери моего кузена знакома не была, как и я.
   - Знаю только, - говорила тетка, - что эти Доманевские эмигрировали в
Канаду еще перед первой мировой войной. Здесь у  них  никакой  родни  не
осталось, поэтому они в Польшу не  приезжают.  Эльжбета  с  ними  больше
знакома, они ей какая-то родня.
   - Люцина, срочно пиши Эльжбете, я же напишу Тересе, она тоже была  на
торжестве, должна знать.
   - А что мне писать Эльжбете?
   - Пусть сообщит, откуда у  Доманевских  картина,  давно  ли,  кто  ее
писал. Попроси ее хорошенько осмотреть портрет,  нет  ли  там  в  уголке
такой  маленькой  закорючки  вместо  подписи  художника.  Пусть  сделает
фотографию закорючки и пришлет, вон какие у них отличные фотографии! Ну,
быстренько, садись и пиши!
   - Ладно, а зачем тебе?
   - Долгая история. Когда прояснится, я тебе расскажу. Пока же лишь еще
больше запутывается.
   Ответ я  получила  через  три  месяца.  Моя  канадская  тетка  Тереса
отругала меня за то, что  я  заставила  ее  опять  идти  в  дом  к  этим
незнакомым людям, которые угощают черт знает чем, у нее, Тересы, до  сих
пор изжога. А закорючка на портрете есть, как же. Она  попросила  кузена
перерисовать ее, вот она, приложена на отдельной бумажке,  обойдусь  без
фотографии, очень хорошо перерисовал, в увеличенном виде.
   Эльжбета тоже ответила Люпине, присылая фотографию закорючки.  Из  ее
письма мы узнали, что  цыганка  была  прабабкой  хозяйки  дома,  портрет
нарисован по фотографии в Польше лет десять назад, и стоило  это  двести
американских долларов, а канадских больше. Рисовал  кто-то  из  польских
художников, с одним знакомым переслали в Польшу фотографию, тот знакомый
портрет и привез. А больше они  ничего  не  знают.  Пожалуйста,  вот  на
всякий случай закорючка с фотографии.
   Ну и вот, все сошлось, как в швейцарском банке. Закорючка  в  письме,
закорючка на фотографии, закорючка на моем портрете были идентичны, хотя
мне уже этого доказательства и не  требовалось.  Портрет,  сделанный  по
фотографии за двести долларов, и закорючки говорили сами за себя.
   Схватив портрет, я помчалась к пану Северину. Свое  произведение  тот
узнал с первого взгляда и очень растрогался при виде него.  Еще  большее
удовольствие доставила художнику фотография второго экземпляра.
   - А! Как я тогда напереживался! - восклицал пан Северин. - Никогда не
забуду. Да ведь вы, проше пани, сами к  этому,  так  сказать,  приложили
руку. Помните?
   Я встревожилась и потребовала объяснений.
   - Ну как же! - радостно хлопотал вокруг меня пан  Северин,  не  зная,
куда усадить, чем угостить. - Коньячок? Шампанское?
   Я  согласилась  на  коньячок,  лишь   бы   хозяин   скорее   объяснил
интересующие меня подробности.
   - Так я же еще тогда рассказал! И это вы  посоветовали  мне  написать
второй портрет.
   - Будьте добры, пан Северин, поподробнее. Тогда вы мне  сказали,  что
один клиент принес вам доску, на которой надо было написать  портрет,  а
другой - фотографию. Теперь знаю - цыганки. Мне бы хотелось  знать,  кто
принес доску. Вы еще тогда разыскивали этого человека.
   - А! Все было гораздо хуже. Не  везло  мне  с  этим  портретом.  Того
человека я так и не нашел.
   - Погодите, пан Северин. Вот у меня тут есть фотография. Может,  кого
узнаете?
   И я предъявила  художнику  для  опознания  снимок  людей  на  террасе
загородного  дома.  Профессиональная  зрительная   память   не   подвела
художника.
   Едва взглянув на фото, он тут же воскликнул:
   - А! Вот она!
   - Езус-Мария, какая еще "она"?
   - Ну, та самая женщина! Я говорил вам - прямо Мадонна!
   Женщины на снимке меня до  сих  пор  не  интересовали.  Теперь  же  я
вырвала фотографию из рук пана Северина и набросилась на  нее  с  лупой.
Как я могла проглядеть Мадонну?
   И в самом деле, несколько в стороне сидела,  откинувшись  в  плетеном
кресле, красивая блондинка с распущенными  волосами  до  плеч.  Жаль,  я
тогда не спросила Матеуша, кто она такая.
   - Да вы на мужчин поглядите, - потребовала я у пана  Северина.  -  Не
знаком ли вам кто-нибудь из них?
   С трудом оторвавшись от Мадонны, он послушно оглядел лица  мужчин  на
фотографии и покачал головой.
   - Нет, их я не видел. Незнакомые мне люди.
   - Но ведь не Мадонна же пришла к вам  с  заказом!  Вы  говорили,  что
доску принес мужчина.
   И для убедительности я постучала по доске с "Цыганкой".
   Пан Северин опять впал в панику.
   - Да, не она. И совсем не эту доску.
   - Как не эту? Какую же?
   - Другую, первую. Но Мадонна при  этом  была!  У  меня  голова  пошла
кругом от всех этих сложностей.
   - Пан Северин, Бог с этой Мадонной, оставим ее пока в покое.  Вы  мне
сначала о доске расскажите. Вам что же, принесли две доски?
   Художник замахал руками, будто отгоняя пчел.
   - Да нет, одну.
   - Тогда откуда же взялась вторая?
   - А! Столько неприятностей с этими портретами, говорю я  вам!  Вторая
была моя собственная, вот эта, на которой написан  портрет.  Потому  что
первая испортилась.
   - Как доска могла испортиться?
   - Ну, не сама собой, я немного ее...  того.  Грунтовка  легла  плохо,
размазалась, я попытался ее смыть, не получилось А! Говорю вам,  столько
хлопот!
   После долгих усилий мне  удалось-таки  из  эмоциональных  восклицаний
художника выделить рациональное зерно. Как  правило,  свои  портреты  он
писал акварелью, иногда пастелью, масляных красок не любил,  пользовался
ими редко, и первая попытка увековечить  цыганку  не  удалась.  Художник
попытался смыть неудачный портрет, но использовал, по всей видимости, не
тот растворитель, смыть не удалось. Снова  загрунтовать  и  написать  по
новой не решился, уж слишком толстым получался  живописный  слой.  Тогда
художник  нашел  похожую  доску   приблизительно   такой   же   толщины,
загрунтовал  и  написал  наконец  злополучную  "Цыганку",  на  сей   раз
нормально. Клиенту о замене доски пан Северин не сказал.
   Уже в середине рассказа о творческих муках с  "Цыганкой"  меня  стало
бросать то в жар, то в холод.
   - А где та доска, что принес клиент? -  не  выдержала  я.  -  Что  вы
сделали с той, испорченной?
   - Ничего не сделал, сунул куда-то, она ни на что не годилась.
   Я изъявила горячее желание увидеть  ту  доску.  Пан  Северин  немного
удивился,  огорчился,  попытался  протестовать,  но  я  закусила  удила.
Художник наконец понял, что не отделается от  меня,  если  не  даст  мне
доску. Поселюсь навеки в его квартире, и  дело  с  концом!  Подчинившись
грубому нажиму, он грустно поплелся в темную комнату, громко  называемую
им своим  ателье.  Я  нахально  поперлась  за  ним  и  удивилась,  какой
образцовый порядок царил в этом ателье. Молодец у него жена! В одном  из
шкафов он нашел нужную  доску,  и  мы  вышли  на  свет.  Я  с  жадностью
принялась разглядывать полустертое изображение "Цыганки", все в подтеках
и пятнах.
   - Или вы это мне немедленно подарите, или я у вас ее куплю, - сказала
я тоном, не  терпящим  возражения.  -  Хотите,  принесу  чистую  взамен?
Выбирайте.
   Пан Северин удивился, но выбрал сразу:
   - А, прошу бардзо, можете ее забирать, мне она не нужна. Знали бы вы,
как я не люблю писать маслом!
   Без малейшего зазрения совести воспользовалась я  великодушием  этого
благородного  человека  и  удалилась  с  двумя   досками.   Меня   очень
интересовала реакция Матеуша.
   Увы, увидеться с Матеушем мне  не  удалось.  Оказалось,  сразу  после
женитьбы он с женой уехал  в  Испанию,  в  служебную  командировку.  Мне
сказали - года на два, а там, кто знает.
   И я осталась с тайной один на один.
   В нише над батареей парового отопления в моей  комнате  было  сделано
несколько полок. На одной из них  я  и  поместила  принесенную  от  пана
Северина доску, чтобы она была на виду и опять не потерялась.
   Батарея грела  отчаянно.  Ничего  удивительного,  наступила  чудесная
золотая осень, температура днем поднималась до двадцати градусов.
   Доска стояла на самом виду, чтобы постоянно попадалась на глаза.  Это
заставило чуть ли не каждый день ломать голову над решением загадки.
   Вот и теперь, сидя на тахте,  я  уставилась  на  загадочную  доску  и
размышляла. Что мы знали наверняка? Что в истории с  "Цыганкой"  замешан
брат Гати или кто-то из его знакомых.  Блондинка  прочно  увязывалась  в
сознании пана Северина с заказчиком портрета.  На  снимке  заказчика  не
было, но это еще ничего не доказывало, блондинка ведь была! А  заказчик,
возможно, как раз фотографировал всю компанию. Гатя встречалась с братом
в Австралии и после этого приехала разыскивать "Цыганку". В портрете  мы
не обнаружили ничего только потому, что пан Северин подменил доску.
   Так, так, до сих пор рассуждаю вроде бы логично,  что  же  дальше?  А
дальше логично предположить, что  нечто,  нам  неизвестное,  могло  быть
спрятано вот в этой доске!
   Встав с тахты, я достала с полки доску и  обнаружила,  что  за  время
стояния она вроде бы  расслоилась.  Может,  помогла  батарея,  а  может,
процесс расслоения начался и раньше. Так или иначе, взяв в руки доску, я
обнаружила, что от нее отстает, вместе с грунтовкой, что-то  похожее  на
лист  плотной  бумаги,  облепленной  какой-то  непонятной   субстанцией.
Попробовала смыть водой -  смывалось  прекрасно.  Лопнуть  мне  на  этом
месте, если это не обычный канцелярский клей!
   Клей крошился под руками и смывался водой, вот уже можно было целиком
оторвать лист, приклеенный канцелярским клеем к полудюймовой доске.  Что
же это такое?
   Трясущимися руками я попыталась расчистить уголок листа, соскребла  с
него краску. Какая-то прозрачная пленка, похоже на целлулоид.  Может,  и
астролон, по крошечному кусочку миллиметра в три трудно было  определить
эластичность материала, к которому прочно пристала грунтовка  с  толстым
слоем масляной краски. Расчистив еще немного, я вытащила  лупу  и  с  ее
помощью принялась рассматривать прозрачный лист,  кем-то  приклеенный  с
обратной стороны картины. Нет,  надо  смыть  хотя  бы  масляную  краску.
Растворитель у меня был, и спустя час я  уже  могла  определить,  что  в
руках у меня какая-то карта. Странная  карта,  густо  покрытая  сплошной
сетью  микроскопических  названий  каких-то  населенных  пунктов,   рек,
горушек, железных и шоссейных дорог и прочих  условных  обозначений,  по
краям безжалостно обрезанная, так что ясно было, что это  часть  большой
карты. И часть, явно уменьшенная, целая была большого  формата,  а  этот
кусок требовалось поместить на маленькую доску. И еще у  меня  создалось
впечатление, что карта очень старая, в некоторых местах совсем вытертая,
и эти вытертые места в виде пятен или лепешек не правильной формы усеяли
всю карту. Вместо карты  на  лепешках  виднелись  тоже  микроскопические
крестики, двух видов - прямые и иксоватые. Приглядевшись внимательнее, я
выделила четыре  вида  крестиков:  прямой  крестик,  прямой  икс  и  икс
двойной, причем раз в таком двойном иксе один наклонен вправо, а  раз  -
влево. Лепешки так густо усеяли карту, что трудно было определить, какая
часть света была на ней представлена.
   Долго билась я над таинственной картой. На следующий день  с  помощью
очков, двух луп, яркого солнечного света и сверхчеловеческих усилий  мне
удалось расшифровать кусочек одной надписи: RESLA. Судя  по  всему,  это
была  середина  какого-то  условного  обозначения,  начала  и  конца  не
хватало.  Да,  невозможно  привязать  карту  к  местности,   когда   она
представляет собой вырезанный  из  целого  кусок,  впрочем,  может,  это
специальное выражение обозначает что-то другое, но  мне  очень  хотелось
знать, что за местность здесь изображена. Правда, в верхней части  карты
вроде намечалась какая-то граница - маленькое полукруглое  углубление  и
тоненькая черточка, далее почти прямая  линия,  теряющаяся  в  очередной
лепешке.  Очень  похоже  на  морской  берег  с   заливом   и   вытянутым
полуостровом. Вытащив  мой  знаменитый  Атлас  мира,  я  по  алфавитному
указателю попыталась вычислить эту  РЕСЛЮ,  предположив,  что  в  начале
названия не хватает только одной буквы. Мартышкин  труд!  Добравшись  до
"С", я сообразила, что занимаюсь безнадежным делом, ведь не  знаю  даже,
на каком языке составлена карта.
   Отложив карту, я села, закурила и  принялась  дедуцировать.  Что  мне
известно о карте, что можно принять за доказанный факт? Итак,  известно,
что это карта. Факт. Карта неизвестно чего,  неизвестно  каким  способом
напечатанная на  неизвестной  прозрачной  пленке,  неизвестно  для  чего
подготовленная к вывозу за границу под  прикрытием  "Цыганки".  Впрочем,
нет, не "Цыганки",  пан  Северин  перепутал  фотографии,  но  тому,  кто
заказывал у него портрет, было без разницы,  что  именно  изображено  на
портрете, и он без возражения примирился с "Цыганкой". Вывод  -  кому-то
очень дорога была эта карта,
   Не   нужно   быть   гением,   чтобы   прийти   к    такому    выводу.
Додедуцировалась...  Что  мне  это  дает?  Определить,  какая  местность
изображена на карте - не могу, масштаба карты не знаю, а лепешки  делают
совершенно невозможным сравнение ее с  нормальными  картами.  Лепешки...
Вот  интересно,  эти  пустые   места   образовались   о