а, такой горячий интерес к  ее  судьбе
проявили эти милые люди. Фредя до  сих  пор  сохранил  к  Алиции  теплые
чувства и просто горел желанием сделать ей что-нибудь  приятное.  Это  и
подтолкнуло мою фантазию. Не  было  необходимости  рассказывать  о  том,
какая Алиция рассеянная. Этим она  отличалась  с  малолетства,  и  Фредя
отлично знал эту Алицину черту. Теперь же он узнал от меня, что Алиция в
те стародавние времена по  рассеянности  потеряла  в  редакции  какие-то
бумаги: то ли планы, то ли карты. До сих пор ее мучает  совесть,  а  тут
еще недавно встретила человека, которому те бумаги принадлежали. И  хотя
тот человек не очень настаивает на их возвращении, вы же знаете  Алицию!
Она считает долгом чести разыскать их и вернуть владельцу. Поскольку  же
Алиция много лет проживает в Дании, вот и попросила меня, свою ближайшую
подругу, попытаться  эти  бумаги  разыскать.  Походить,  порасспрашивать
людей, начать с пана Настермаха... Вот я и расспрашиваю, что мне стоит?
   Не очень хорошо  вот  так,  без  разрешения  Алиции,  делать  из  нее
кретинку, но, может, не  оторвет  мне  голову,  как-никак  не  для  себя
стараюсь...
   Фредя выслушал меня сочувственно и с огорчением признался, что,  хотя
после дяди осталось множество бумаг, они не все сохранились. Не могу  ли
я уточнить, что именно за бумаги? Я уточнила - наверняка старые. И очень
возможно, что карты. Карт у Фреди сохранилось порядочно, целая громадная
папка. Карты из атласа или отдельные? Какого формата? И как я узнаю,  те
ли это, которые ищет Алиция?  Может,  у  Алиции  сохранились  фотографии
разыскиваемых карт, потому как тогда при газете была своя фотомастерская
и они делали множество фотографий. Если есть фотография...
   Услышав несколько раз "фотография", я наконец прикусила язык. Похоже,
этот Фредя не так прост, и больше он узнает от меня, чем я от него. Нет,
фотографии у меня нет, Алиция подробно описала карту, я  должна  ее  так
узнать. Не будет ли он столь любезен...
   Фредя проявил  чрезвычайную  любезность  и  бумагами,  вытянутыми  из
антресолей, завалил всю прихожую. Мариола ломала руки: надо было сначала
стереть пыль с этой макулатуры. Много там было интересных  материалов  -
довоенный план города Варшавы,  архивные  снимки,  туристические  карты,
вот, похоже, штабная немецкая карта. Я взглянула на нее внимательнее - в
верхней ее половине во всей красе виднелось Хоэнвальде!
   Нет, я не бросилась на нее с горящими глазами, не накинулась на  нее,
как хищник на добычу. Если уж я представляла Алицию идиоткой, представлю
и себя, оно даже порядочнее... На карты я смотрела  равнодушно,  штабную
карту обозвала планом, скрывая свои познания, сказала,  будто  что-то  в
этом роде, но, кажется, не то, и потребовала предъявить  мне  что-нибудь
еще. Огорченный  Фредя  признался,  что  больше  ничего  нет.  Все,  что
осталось из дядюшкиных бумаг, они держали вот тут, на антресолях, больше
там ничего нет. Я взобралась на табуретку, чтобы убедиться  собственными
глазами - действительно, больше нет. Остались еще книги,  сказал  Фредя,
но они стоят на полке в комнате.  Нет,  книги  Алицию  не  интересовали,
сказала я, ее интересовали только старые планы.
   Я решила - без карты отсюда не уйду, но уж очень подозрительным стало
казаться мне поведение Фреди.  Как-то  излишне  пристально  он  на  меня
смотрел, как-то нехорошо расспрашивал... Поэтому я  с  большой  неохотой
согласилась взять карту, "на всякий случай",  а  то  совсем  неудобно  -
столько хлопот доставила совсем незнакомым людям. Да, вот еще, не помнит
ли Фредя каких-нибудь сотрудников дяди, может,  у  них  найдется  нужная
карта?  Да  нет,  вроде  не  помнит.  А  такого  Михала  Латая,   Алиция
предполагает, у Михалека могут быть планы...  Фредя  надолго  задумался,
вспоминал. Мариола  смотрела  на  него  тупым  взглядом.  Наконец  Фредя
сказал, что такого не помнит. А как дядя умер? От инфаркта, в  редакции.
На этом я закончила свой визит и покинула дом Фреди,  унося  драгоценный
трофей.
   В природе ничто бесследно не  пропадает.  Даже  редакция  газеты.  Во
всяком случае, газеты же должны остаться!
   Весь день провела я в Национальной Библиотеке  за  подшивками  старых
газет,  выписывая  фамилии  авторов  фельетонов  и  других   материалов.
Большинство этих людей переселилось уже в мир иной, ведь  известно,  что
редкий журналист доживает до глубокой старости. Некоторые рассеялись  по
свету,  и  разыскать  мне  удалось  только  одного,  зато  он   оказался
совершенно бесценным коллекционером, из тех, которые  никогда  ни  одной
бумажонки не выбросили. Не прошло и пяти минут, как он разыскал для меня
список сотрудников редакции, работавших вместе с  Настермахом.  И  среди
них наконец-то мелькнула знакомая фамилия!
   Я позвонила старому другу, с которым не общалась уже  добрый  десяток
лет, и спросила без предисловий:
   - Мачек, у тебя есть  брат?  Что  значит  тридцатилетнее  знакомство!
Нисколько не удивившись, Мачек ответил:
   - Даже два. Правда, второй двоюродный.
   - И один из них журналист?
   - Да, как раз этот двоюродный. А что?
   - А то, что  мне  необходимо  с  ним  встретиться.  Поговорить  надо.
Отведешь меня к нему?
   - Пожалуйста. А я могу присутствовать при разговоре?
   - Можешь.
   Брат Мачека, похоже, был наслышан обо мне и не скрывал любопытства. Я
не стала томить человека и сразу сказала, что хочу поговорить  с  ним  о
Настермахе. Это чрезвычайно взволновало брата. Он не рылся в  памяти,  с
трудом вспоминая Романа Настермаха. Нет, он помнил его прекрасно,  и  не
только потому, что долгое время работал с ним.
   - Ведь я один был с ним в его смертный час! -  несколько  патетически
воскликнул брат Мачека. - Он при мне умер,  такого  не  забыть!  Но  это
случилось уже не тогда и совсем в другом месте!
   Возможно, брат Мачека был наслышан о  моих  феноменальных  умственных
способностях, не  знаю  уж,  но  я  заявила,  что  такая  оценка  сильно
преувеличена и попросила говорить  со  мной,  как  с  самой  бестолковой
курицей.  Во  всяком  случае,  не  столь  кратко  и  по  возможности   с
подробностями.
   Брат  Мачека  исполнил  мое  пожелание.  Оказалось,  он  хорошо  знал
Настермаха, начинал работать с ним сразу после войны  и  работал  долгие
годы. Тот помог ему, начинающему журналисту, потом брат Мачека работал в
другой газете, потом они опять работали в одной редакции. И  вот  именно
тогда, когда вдвоем остались работать в ночную смену,  с  Настермахом  и
случился инфаркт. Во всем здании они были одни, коммутатор был отключен,
брат Мачека не мог вызвать "скорую помощь" и не знал, что ему  делать  -
остаться  с  Настермахом  или  бежать  звонить  по  автомату.   Побежал,
ближайший автомат, разумеется, оказался сломан. И он,  брат  Мачека,  до
сих пор упрекает себя за то, что не смог  помочь  другу,  что  Настермах
умер из-за него, так как помощь пришла слишком поздно. Вот почему он так
запомнил все связанное с Настермахом и не забудет до самой смерти! А что
именно меня интересует?
   Я  сказала  -  две  вещи:  характер  Настермаха,  вернее,  его  общая
характеристика, и вещи Настермаха.
   Что касается характера,  ответ  был  дан  с  ходу:  кристальной  души
человек. Он, брат Мачека, больше таких людей не встречал. А что касается
вещей, то теперь он просит пояснить, что именно я имею в виду, не  столь
кратко, пожалуйста...
   Я пояснила: имеются в виду бумаги.  Дело  в  том,  что  когда-то  моя
подруга Алиция, которая тоже работала с Настермахом  в  одной  редакции,
оставила на столе Настермаха комплект карт, и они пропали.  Ей,  Алиции,
очень бы хотелось их разыскать, хотя она и понимает, что  через  столько
лет это равнялось бы чуду...
   - Считайте, что чудо произошло, -  спокойно  заявил  брат  Мачека.  -
Случайно это не были немецкие штабные карты?
   Я не верила собственным ушам, а этот чудесный человек как ни в чем не
бывало продолжал:
   - На стол Настермаха клали свои бумаги все, кому не лень, в том числе
и я. Так что приходилось вечно там копаться в поисках нужных материалов,
и как-то мне попались  немецкие  штабные  карты.  Я  был,  почитай,  еще
мальчишкой, мне не  довелось  повоевать,  даже  в  восстании  толком  не
участвовал, но, как каждого послевоенного мальчишку,  меня  интересовало
все,  связанное  с  войной.  Особенно  с  восстанием,  я   собирал   все
относящиеся к нему материалы. Карты к восстанию не относились,  но  меня
очень заинтересовали. Еще бы, немецкие штабные карты! Как сейчас  помню,
шесть штук их было.
   - А не восемь?
   -  Нет,  точно  шесть,  прекрасно  помню.  Из  дальнейшего  разговора
выяснилось, карт могло быть и восемьдесят, но когда брат Мачека  на  них
наткнулся, осталось только шесть. Лежали аккуратной стопкой. Кто и когда
их принес - неизвестно.
   - И что с ними стало?
   - Я их украл. И до самого последнего времени они были у меня.
   - Что?! Поподробнее, пожалуйста. И брат Мачека рассказал о  том,  что
же произошло в редакции газеты лет сорок назад. Только он  нацелился  на
карты, как в редакцию явились какие-то два типа, из  которых  он  одного
уже встречал, схватили эти карты  и  принялись  их  перефотографировать.
Фотографировали  в  мастерской,  была  в  редакции   такая   специальная
фотомастерская,  очень  хорошо  оборудованная.  Ему,   молодому   парню,
показалось подозрительным, что делали  они  это  как-то  лихорадочно,  в
спешке, выбрали время, когда никого из сотрудников не было  в  редакции,
на него же, сопляка, внимания не обратили. И  он  подглядывал,  как  они
фотографировали,  метались,  принося  и  относя  карты,  потом   кое-как
побросали их опять на стол Настермаха, а с фотографиями  смылись.  А  он
взял и присвоил карты. Потом, правда, спросил  Настермаха,  совесть  его
мучила, но Настермах о картах ничего не знал.
   - Вы сказали, что до самого последнего времени они были у вас. Почему
так выразились, в прошедшем времени? Теперь уже нет их у вас?
   - Небось, этот паршивец Хенек? - вмешался в наш разговор Мачек.
   -  Какой  еще  Хенек?  -  недовольно  спросила  я.   Что-то   слишком
разрастался крут лиц, причастных к картам.
   Мачек пояснил:
   - Наш общий друг, тоже с той поры. Потом, уже лет  пятнадцать  будет,
как в Канаду эмигрировал.
   - Не Хенек, а его сын, - сокрушенно признался брат Мачека.
   Стоп, сделаем перерыв в дознании, надо переварить  услышанное.  Итак,
Настермах в качестве похитителя карт отпадает, кристальной души  человек
не мог якшаться с преступниками. Зато всплыл  теперь  паршивец  Хенек  с
сыном.  Высыпав  на  стол  содержимое  своей  сумки,  я  разыскала   обе
фотографии - группу за столом на террасе и Михалека с макетом Алиции.
   - Этого я знаю, - сказал брат Мачека, ткнув в Мундю. - Вечно сшивался
у нас в редакции. А вот этот...
   Он через лупу принялся изучать лицо Михалека.
   - А вот этот очень похож на одного из  тех,  что  перефотографировали
карты. Готов поклясться, хотя он тогда и был моложе, чем тут, на снимке.
   Любопытный Мачек отобрал  у  брата  фотографии,  взглянул  на  них  и
взволнованно воскликнул:
   - Надо же! О, холера!
   И этот туда же! Хватит с меня сенсаций, и без него трудно переварить.
   - Ну, выкладывай! - пришлось сказать ему. - И с подробностями.
   - Вот слушал я вас, сопоставил кое-какие факты, и очень  мне  это  не
нравится. Тут такая история... Этого типа я тоже  знал,  -  он  ткнул  в
Мундю, - только забыл, как его зовут.
   - Мундя Таларский. Рассказывай!
   - Давно это было, я еще в школу  ходил,  а  вечерами  подрабатывал  в
частной мастерской, которую содержал приятель моего отца. Просто гений в
своей  области.  Ты  не  представляешь,  какие  вещи  он  мог   сделать!
Специализировался в области микрофотографии,  так  вот,  однажды  он  на
обороте почтовой марки напечатал целую выставку плакатов! До сих  пор  у
меня эта марка хранится. Марка как марка, даже с зубчиками, а на обороте
перефотографированы  в  уменьшенном  виде  девяносто   шесть   плакатов.
Качество  -  пальчики  оближешь!  Даже  надписи  можно  прочитать,  если
увеличить...
   - Слушай, ты у меня дождешься! - пригрозила я. -  Слезь  с  плакатов,
давай ближе к делу.
   - Хорошо. Хозяин мастерской пожаловался как-то, что  этот  подонок...
опять забыл, как его...
   - Мундя!
   - ...этот подонок Мундя подкатывался к нему с  гнусным  предложением.
Зная, что хозяин - мастер по микрофотографии, уговаривал  его  переснять
ему немецкие штабные карты на фотопленку,  в  уменьшенном  виде,  обещая
золотые горы. При мне хозяин вышвырнул за дверь этого...
   - Мундю!
   - ...этого Мундю и потом долго ворчал, что он честный  человек  и  не
намерен связываться со всякими мошенниками. А еще до того... Или  после?
Нет, до того. В общем, перед самым отъездом Хенек советовался со мной по
одному такому делу... Я не очень-то понял, о чем он говорил...
   - А почему? Он говорил по-японски? Или, может, гекзаметром?
   - Да нет, нормально, только крутил и темнил.  А  общий  смысл  такой.
Кому-то там, в ФРГ, - сначала Хенек намеревался осесть в ФРГ, - так вот,
кому-то  там  требовалось,  чтобы  Хенек  разыскал  и  привез   какие-то
материалы. У меня осталось в памяти, что эти материалы как-то связаны  с
военными преступниками, я не вникал. А Хенек просил помочь, говорил, что
без них ему на Западе делать нечего, хотя он и сам против. А к нему  уже
тут обратились и предлагают то ли эти материалы, то ли сведения  о  них.
Как бы я поступил на его месте? Я и посоветовал - сведения взять, а там,
в ФРГ, никому не говорить. Сказать, что не удалось найти. Похоже, он так
и сделал.
   - А ты почему так думаешь?
   - С Хенеком мы дружили с детства, кореши можно сказать. Доверяли друг
другу. И потом переписывались. Вот он мне об этом в письме и написал. Не
прямо, но так, чтобы я понял. И еще потом,  через  несколько  лет,  меня
разыскал по поручению Хенека турист. Я с ним немного повозился,  поводил
по музеям и забегаловкам. И на прощание он мне передал поручение Хенека:
если мне когда-нибудь доведется услышать о какой-нибудь неполной  карте,
"некомплектной карте", выразился он, так чтобы я тут же о ней забыл. Два
раза повторил! Я ничего не понял и до сих пор не понимаю, но  слова  его
запомнил.
   - Слепая курица, под своим носом не видит, - пробурчала я.
   - Не понял! - удивился Мачек.
   - Да нет, это я так... комплименты делаю. И что дальше?
   - А дальше я и сам не знаю что. Вот  теперь  узнаю,  что  сын  Хенека
приехал и забрал карты, и очень боюсь, как бы  Хенек  не  влип  в  какое
грязное дело.
   - Знаешь ли ты, мой дорогой, что ничего в мире я так  не  жажду,  как
разыскать некомплектную карту! - со злостью сказала я. - Опиши мне  того
кретина, который велел тебе забыть о ней!
   - Что ты говоришь! - удивился Мачек. - А в чем дело?
   - Может, потом и скажу. Так кем был тот твой турист?
   - Если бы я помнил! Смутно помнится, у него  где-то  на  Западе  была
мастерская, но вот какая... То ли сапожная, то  ли  шорная...  Как-то  с
кожей связано, с выделкой кож...
   - Скорняк?!
   - А что, у тебя есть знакомый скорняк? Сколько эмоций  может  вынести
человек за один раз? У меня создалось впечатление, что я алчно пожирала,
в жуткой  спешке,  нечто  смачное,  чтобы  не  успело  сбежать.  Теперь,
заглотав, могу передохнуть. Переваривать пищу надо спокойно...
   - О скорняке приходилось слышать, - небрежно  информировала  я  обоих
братцев. - Некомплектная же  карта  представляет  собой  государственную
тайну, поэтому о ней не будем. Скажу лишь,  что  тайна  не  военная,  но
очень опасно держать такую карту у себя, все равно что гремучую змею...
   Вспомнив, что у меня дома лежит кусок гремучей  змеи,  я  вскочила  с
места, заявив оторопевшим хозяевам:
   - Не знаю почему, но все наиболее важные и самые  замечательные  идеи
приходят мне в голову именно тогда, когда я общаюсь с людьми.  Мне  надо
немедленно возвращаться! И учтите, мне ничего не  известно  ни  о  какой
некомплектной карте,  первый  раз  слышу  о  такой.  И  вообще,  у  меня
склероз...
   Подумав, я решила привлечь Мачека к делу. Знала его  давно,  доверяла
во всем, а он к тому же знал Хенека. Правда,  по  зрелом  размышлении  я
вспомнила, что видела этого Хенека, когда в давние годы  он  как-то  раз
пришел ко мне с Мачеком. И с большой эльзасской овчаркой.  Из-за  нее  я
совсем не запомнила Хенека, зато ее прямо как сейчас вижу. Из-за  такого
нечеткого воспоминания экспертом по  Хенеку  оставался  Мачек.  В  конце
концов, надо же мне с  кем-то  говорить,  а  разговоры  с  Алицией  были
слишком накладны.
   В ходе бесед с Мачеком мы наметили важнейшие фигуры  среди  охотников
за сокровищами. А авангарде,  наголову  опередив  остальных  мошенников,
прочно утвердились Михалек и Мундя, ноздря в ноздрю с ними шел  скорняк.
Совершенно ничего не известно нам о человеке, который вместе с Михалеком
перефотографировал карты, разве что одно - по  возрасту  он  был  старше
остальных. Кстати, их поведение в тот момент свидетельствовало о желании
сохранить факт перефотографирования карт в тайне, видимо от  Мунди,  так
что они могли представлять интересы конкурирующей шайки. Темной лошадкой
оставался и сын Хенека, взявший карты у брата Мачека.
   Вскоре я с торжеством известила Алицию по  телефону,  что  в  Высоком
Лесу   (решила   не   называть   по-немецки   Хоэнвальде)   обнаружилось
дополнительное дерево с точкой на стволе, выросшее на сторожке у  въезда
в парк. В ответ Алиция сказала, что фамилию слуги сообщит  в  письменном
виде. Интересный разговорчик, если бы  компетентные  органы  подслушали,
наверняка бы заинтересовались нами. Прямо шифр!
   Поскольку и Алиция со  своей  стороны  заверила  меня  в  кристальной
честности Настермаха,  которого  лично  знала,  я  отбросила  подозрения
против этого человека,  но  тогда  как  объяснить,  что  в  руках  Фреди
оказалась нужная нам штабная карта?
   - Выходит, Мундя стащил только  одну  карту,  -  рассуждал  Мачек.  -
Остальные прихватили  Алиция  и  мой  брат.  Если  бы  штабная  карта  с
Хоэнвальде исчезла вместе с Мундей, все было бы ясно, но она оказалась у
Фреди.
   - О Хоэнвальде знал еще и ординарец, - напомнила я. - Неплохо было бы
раздобыть его фамилию и адрес. Имя обещала сообщить Алиция. Эх, если  бы
знать, каким образом у Фреди оказалась карта!
   - Повтори еще раз весь разговор с ним. Я повторила слово в  слово,  и
он очень не понравился Мачеку.
   - С чего вдруг он спросил про фотографию карты? Постороннему человеку
такой вопрос просто не пришел бы в голову. Наверняка он что-то знает,  а
карту тебе показал как приманку...
   - Да что он может знать! Он намного моложе  остальных  и  в  те  годы
просто не мог принимать участия в махинациях, - возразила я.
   - Сколько же ему, по-твоему, могло быть тогда лет?
   - Да не больше шести.
   -  Ив  этом  возрасте  он  интересовался  фотографией,   пропадал   в
дядюшкиной фотолаборатории? И так хорошо запомнил твою Алицию?
   - Насчет Алиции ты не прав, кто раз ее увидел, запомнит на всю жизнь.
А вот все остальное... Наверное, наврал мне. Сказал, карта ему досталась
от Настермаха.
   - Не верю.
   - Я тоже. Но если бы сказал, правду, если  бы  все  это  время  карта
провалялась у него, тогда  самым  подозреваемым  оказывается  ординарец.
Только он один смог бы обойтись без  этой  карты.  Впрочем,  Мундя  знал
ординарца, они могли действовать вместе. А что касается  Фреди...  Тогда
он действительно был  слишком  мал,  но  потом  мог  что-то  услышать  о
богатствах, запрятанных немцами, и картах. Может, заинтересовался  этим,
сам принялся разнюхивать, может, связался с другой шайкой, из  подросшей
молодежи...
   - Да, теперь молодежь пошла шустрая, - согласился Мачек.
   Долго, на все лады обсуждали мы загадку. Слишком мало фактов, слишком
много  неясностей.  Ясно  одно:  начатая  много  лет  назад   преступная
деятельность не прекрат