качестве матадора. Вроде, женщин среди них не было?
   Я успела подогнать машину к воротам и остановить ее у машины того,  с
разбитым черепом, а коза все еще пыталась выпутаться из  щторы.  Помогла
своему бедолаге спуститься с крыльца, тут пришлось метнуться  в  дом  за
второй шторой, ну и наработаюсь же я сегодня! Бегом  перетаскивала  я  в
машину свою макулатуру,  пока  фотограф  на  заднице  из  последних  сил
пересекал двор. Мы еще были у ворот, когда коза расправилась  со  второй
шторой, но на нас нападать не стала, только глядела  издали.  Может,  ей
потребовалось время на обдумывание происходящего?
   Забросив в машину свою поклажу, я доволокла бедолагу и тоже забросила
на переднее сиденье. Ворота мы  захлопнули  перед  самым  носом  стража,
который уже успел прийти в себя.
   Нам обоим понадобилось какое-то время, чтобы отдышаться. Я отодвинула
назад, насколько можно, сиденье с пострадавшим, чтобы он сумел  вытянуть
ноги. Сквозь зубы он по-прежнему издавал  душераздирающие  стоны.  Потом
поинтересовался:
   - Кто ты?
   - Тебе какая разница? Скорая помощь, ниспосланная небесами.
   - А я думал - дьявол, - признался он. - Ей Богу, думал - отдал  концы
и в ад попал, на растерзание дьявола... Ох. извини, - спохватился он,  -
я не расист, ничего против негров не имею, но уж очень ты  того...  И  с
рогами.
   - Это не рога, а косички, - пояснила я, делая левый поворот.
   - А выглядело прямо как рога! А это кто там был? Труп?
   - Точно такой труп, как и ты. Послушай, давай поговорим  по-хорошему.
Ты забрал у железнодорожника сумку Миколая. Откуда ты знал, что она там?
   Фотограф ответил не сразу.
   - Подглядывал я, - признался он наконец. -  Миколай,  подлец,  втянул
меня в грязное дело, я на него ишачил как негр... ох, извини! А потом он
настроился пойти с полицией на мировую, и я понял - мне конец. Он  ведь,
падла, мог запросто подвести человека  под  монастырь,  ему  это  -  раз
плюнуть. Слушай, а ты его знала?
   - Знала.
   - Ну, тогда нечего тебе объяснять. А я подглядел,  как  от  него  эту
сумку вынесла девушка, его бывшая симпатия, он с ней давно  порвал.  Она
на машине приехала, пока бензином заправлялась, я успел  позвонить...  И
на своем мотоцикле-за ней. На вокзале я  видел,  как  она  сперла  чужую
сумку, и сразу понял - не Миколая, другую.  Ну  я  и  стал  дежурить  на
вокзале, охотиться за сумкой Миколая.  Видел,  как  дежурный  из  камеры
хранения забрал ее домой. Там я выдал себя за посланца той  девушки,  он
мне сумку и отдал.
   Я обратила внимание на то,  как  он  слегка  запнулся,  когда  сказал
"успел  позвонить".  Потом,  пытаясь  замаскировать  вырвавшуюся  фразу,
заспешил и старался обратить  мое  внимание  на  другие  детали.  Ладно,
сейчас не стану об этом расспрашивать, всему свое время.
   - Остальное мне известно, - сказала я. - Что было в сумке?
   - Улики против меня. И бумажка,  где  написано  было,  что  остальное
спрятано в подвале этого дома, тут они себе  малину  устроили.  Ну  я  и
приехал поискать, в бумаге вычитал про подземный ход из беседки.
   - А звонил ты кому? - безжалостно спросила я и, прежде чем  он  успел
ответить, сама догадалась, - Эти два бандита со свертком,  завернутым  в
брезент, были от тебя? Ну, те, что затеяли потасовку с  дежурным  камеры
хранения?
   По всему чувствовалось, что  фотографу  очень  не  хотелось  об  этом
говорить, но стрессы, испытанные за последний  час,  явно  ослабили  его
силу воли и способность сопротивляться.
   - Это был мой брат, - признался он. - Я договорился с ним.
   - Их сверток был завернут в брезент. Где они его взяли?
   - Они не брали, брезент был у меня. Я его взял у Миколая, еще летом.
   Все понятно. В спешке схватили первое,  что  подвернулось  под  руку,
Подвернулся брезент Миколая, Если  бы  не  знакомый  брезент,  наверное,
ничего бы и не было. Никакие подозрения не зародились бы в моей душе, не
стала бы я отбирать сумку, бить головой в живот. Черт бы побрал  все  на
свете идиотские стечения обстоятельств!
   - Как же они успели?
   - С Познанской недалеко. Я на Познанской живу.
   Вспомнила я, как  тыкалась  во  все  углы  вокзала  в  поиске  камеры
хранения. За  это  время  они  десять  раз  успели  бы  доехать,  ничего
удивительного. А если еще вспомнить, как  отдала  сумку  дежурному,  как
попросила у него жетончик, как звонила, висела на телефоне! Как  полгода
потом торчала у камеры хранения, решая, что теперь делать... С  Жолибожа
успели бы доехать, не то что с Познанской.
   - Ладно, что было дальше?
   -  Ты  сама,  похоже,  все  знаешь.  Нашел  я  беседку,  пробрался  в
туннель...
   - ...и тебе на голову свалилось перекрытие.
   - Не сразу. Влез я в туннель,  значит,  через  беседку,  добрался  до
мастерской, взял что надо и хотел вылезти через люк в погребе, в дом. Не
смог, люк не смог открыть. Пошел  обратно  тем  же  самым  путем,  через
туннель, и тут как обрушится! Я отскочил назад, поэтому меня  не  совсем
засыпало. А долго я там лежал?
   - Зависит от того, когда пошел. Сразу? Как только забрал сумку?
   - Почти сразу.
   - Тогда не очень долго. Часа  два-три.  Получается,  я  поехала  сюда
через час после того, как ты заявился.
   Моему собеседнику с каждой минутой  становилось  хуже,  он  едва  мог
сидеть. Я велела сообщить его домашний  адрес.  Вообще-то  следовало  бы
отвезти его прямиком в больницу,  но  уж  очень  мне  нужна  была  сумка
Миколая. А от Познанской до Хожей, где больница, рукой подать.
   - Спасла я тебе жизнь или нет? - поставила я вопрос ребром.
   - Спасла, факт. Просто чудо...
   - Так вот, отдашь мне за это сумку Миколая и считай, мы квиты. У тебя
сейчас в квартире этот самый братец?
   - Да нет, я живу один. Он только ждал у моего телефона.
   - А сейчас его там нет?
   - Сейчас там никого нет.
   - Очень хорошо. Сделаем так. Подъедем к  твоему  дому,  ты  дашь  мне
ключи от квартиры, я поднимусь, возьму сумку,  а  потом  отвезу  тебя  в
больницу. И никому обо мне ни слова.  Ну,  если  будет  нужда,  скажешь,
какая-то незнакомая негритянка, а впрочем, говори что хочешь. Ты  сильно
замешан в деле с фальшивомонетчиками?
   - Как  тебе  сказать?  Может,  и  порядочно.  Я  им  цвета  подбирал.
Заставили меня, мерзавцы, силой. Я  ведь  чем  раньше  занимался?  Голых
снимал, когда у нас порнография еще была под запретом, и, как  последний
дурак, последний кретин, попался!  Побоялся  их  шантажа,  они  каким-то
образом получили мои пленки, негативы, грозились посадить за решетку,  и
я, как последний дурак, как...
   - Об этом ты уже говорил!
   - А что я теперь буду делать? Все мои негативы  остались  в  туннеле,
землей засыпаны...
   - Очень хорошо, пусть там и лежат. А что лежит на заднем сиденье моей
машины? Эти бумаги я выгребла из шкафа.
   - Должно быть, улики против других. Ведь тот подонок, который  сейчас
делом заправляет, держит всех в руках.  Значит,  ты  их  забрала?  Очень
хорошо!
   - Так это он купил дом?
   - Не такой он дурак, подговорил другого, если что и обнаружат в  доме
противозаконного, другой и будет отвечать.
   - А почему все осталось как раньше? Приходи и снова печатай  денежки.
Никто не сторожит, вдруг украдут?
   - Ведь очень хорошо законспирировано, никто и не найдет. Кому  придет
в  голову,  что  под  подвалами  есть  еще  один  этаж?  А  производство
приостановили до лучших времен, видала, сколько этого добра  наготовили?
Надолго хватит. Про ход из беседки вообще мало кто знал, я  бы  тоже  не
нашел, если бы не указания в сумке Миколая. Не только было написано,  но
и нарисовано.
   До улицы Познанской осталось совсем немного. Надо успеть  расспросить
об остальном.
   - А в этом доме ты никогда не был?
   - Был как-то раз, но меня везли на машине и позаботились, чтобы я  не
увидел куда. В доме сразу в погреб загнали, я и не разобрался, где  это.
И заставили работать. Цвета я им подбирал, да я  тебе  уже  говорил.  Не
волнуйся, придет время, опять возьмутся бумажки штамповать.
   - А ты знаешь этих людей? Их фамилии, адреса?
   - Теперь уже знаю, через Миколая. Слушай, а мне в  больнице  ноги  не
отрежут? - вдруг забеспокоился он.
   - Пошевели пальцами. Можешь?
   - Вроде могу.
   - Значит, только придавило или кость какая треснула.
   - Боль жуткая...
   - Считай, Господня кара за дурость. Этот дом, что ли?
   - Этот.
   - Давай ключи.
   Он сунул руку в карман, скривился  от  боли,  извлек  ключи  и  вдруг
отдернул руку.
   - Ты чего?
   - Знаешь, а ведь я те бумаги сжег.
   - Что? Какие бумаги?
   - Ну те, что были в сумке Миколая. Все, что могло гореть, взял выгреб
из сумки и сжег над унитазом. Пепел  туда  спустил.  Доллары  там  были,
фальшивые  наверное,  фотографии,  что  я  сам  делал.  Разные  записки,
фотографии, да я не разбирал, все подряд сжигал. Одну  только  бумагу  и
прочел, ту самую, в которой Миколай описал дом в  Поеднане,  как  найти,
как из беседки пройти. Я несколько раз прочитал, выучил наизусть и  тоже
сжег. Остались только матрицы.
   В  жутком  волнении  слушала  я  этот  хаотичный  рассказ,  не  зная,
радоваться или огорчаться. Конечно, записи Миколая были бы бесценны  для
полиции, ну да что уж теперь. А при чем здесь матрицы? Ведь матрицы же у
меня с собой.
   - О каких матрицах ты говоришь?
   - Медные матрицы, чтобы с них печатать. И нумераторы.  Не  знаю,  как
Миколаю удалось это  у  них  свистнуть,  похоже,  старые.  Одна  из  них
алюминиевая, на сто долларов...
   Я вздрогнула.
   - И это осталось в сумке? У тебя дома?
   - В сумке. Времени было в обрез, ими я не стал  заниматься,  сунул  в
шкафчик в прихожей, за обувью спрятал...
   Врал он или говорил правду, я все  равно  проверить  не  могла.  Хотя
многое я  так  себе  и  представляла.  Нельзя  терять  времени.  Оставив
фотографа в машине, я поднялась в его  квартиру,  нашла  в  шкафчике  за
обувью сумку Миколая, и камень свалился с души. Не соврал! В сумке  и  в
самом деле что-то  осталось,  и  она  по-прежнему  была  очень  тяжелая.
Бумаги, которые сжег  фотограф,  облегчили  ее  лишь  немного.  Потом  я
подошла к телефону.
   - Примите к сведению, я говорю серьезно, - начала я свое сообщение  в
полицию. - В одном из домов поселка Поеднане, в  четырех  километрах  за
Тарчином,  в  доме,  где  ремонт,  лежит  человек  с  разбитой  головой.
Двигаться он не может. Если ему не оказать медицинской помощи -  помрет.
А у нас никто не может так оперативно  оказывать  помощь,  как  полиция.
Привет!
   И  я  выключилась.  Поскольку  мое  сообщение  явно   записывали   на
магнитофон, говорила я почти шепотом. По шепоту голос трудно опознать.
   Не назвала  я  полиции  своей  фамилии,  хотя  там  успели  рявкнуть:
"Фамилия!", не  сказала  ни  словечка  о  подземных  апартаментах  и  их
интересном содержании. Не стоит пока. А вдруг я чего-то не  учла  и  мне
придется опять нанести туда визит.  С  сумкой  в  руках  поспешила  я  к
машине, отвезла жертву собственной глупости  на  Хожую,  остановилась  у
приемного покоя  больницы.  Отдав  ему  ключи,  я  подошла  к  дежурному
приемного покоя и заявила, что привезла жертву  несчастного  случая.  На
заданный мне вопрос поспешила  ответить  отрицательно.  Нет,  это  не  я
наехала на несчастного, ноги ему  повредили  без  моего  участия,  я  же
благородно  лишь  доставила  его  в  больницу.  Санитары   с   носилками
спустились к машине, пострадавший подтвердил, что  не  я  виновница  его
несчастья, я дождалась, чтобы его переложили  на  носилки,  и  поспешила
убраться восвояси.
   Полночи заняло у меня изучение  трофея.  Начала  я  с  рисунков.  Сто
долларовых купюр было две, несомненно, лучшая  из  них  была  делом  рук
Павла, да беда в том, что я не в состоянии была определить,  которая  из
них лучшая. На всякий случай я уничтожила  обе.  Уничтожать  я  могла  с
удобствами, не то что глупый  фотограф.  В  квартире  тетки  был  камин.
Наверно, его давно не топили, тяга  была  та  еще,  в  комнатах  изрядно
надымило, но шедевры фальшивомонетного искусства уничтожить  удалось.  К
сожалению, матрицы не сгорали. Пришлось их сначала выстирать в  ванне  с
горячей водой, с щеткой и мылом, терла  я  их  изо  всех  сил,  а  потом
кулинарными ножницами разрезала на мелкие кусочки. Не все, только  самые
старшие, времен Павла, остальными пока не занималась.
   Покончив с этим и отдыхая после трудов не праведных, я призадумалась.
Что   я   сделала?   Уничтожила   следы    преступления,    вещественные
доказательства, которым нет цены. Полиция очень не любит таких вещей.  И
если я даже выброшу и развею по ветру пепел из камина, в случае чего  не
так уж трудно будет установить  связь  между  алюминиевыми  обрезками  и
моими  кулинарными  ножницами.  Значит,  мелкие  кусочки  алюминия  надо
выбросить куда подальше, нет, ближайший бак для  мусора  не  годится.  И
ножницы лучше всего бросить в Вислу...
   И теперь уже никого я так  не  жаждала  увидеть,  как  мою  обожаемую
свекровь и ее полицейского хахаля.
   Весть о нечистой силе, которая появилась под Тарчином и  бесчинствует
там, совершенно  случайно  с  быстротой  молнии  домчалась  до  капитана
Фрельковича.
   Дело в том, что, опять же совершенно случайно, в тарчинском отделении
полиции  оказался  один  из  ближайших  сотрудников  капитана,   сержант
Рудальский. По личному делу. Ведь даже в полиции случается,  что  кто-то
из ее состава получает вдруг свободный день и  тогда  занимается  своими
сугубо личными делами. Вот тот сотрудник и занимался. В  городе  Радоме.
Оттуда он возвращался на служебном мотоцикле, а в тарчинскую комендатуру
полиции заехал к  корешу  за  яблоками.  Тесть  Кореща  выращивал  их  в
собственном саду. Отличные яблоки! Приехав с полной сумкой этих отличных
яблок  к  себе,  в  родную  комендатуру,  полицейский  принялся  угощать
сотрудников, а заодно и рассказал о том, какой странный звонок  поступил
к тар-чинцам, когда он у них сидел,  беседуя  о  том  о  сем,  пока  ему
насыпали яблоки. А поскольку он был на мотоцикле, он и подвез  дежурного
оперативника в Поеднане, к  ремонтируемому  дому,  хотя  полицейские  не
очень-то поверили анонимному сообщению.
   Рудальский вместе с тарчинским полицейским  зашел  в  названный  дом,
действительно  обнаружил  пострадавшего  и  даже  выслушал  его   первые
сбивчивые показания. И вот  теперь  утром  рассказывал  обступившим  его
коллегам, бодро хрустящим яблоками:
   - В общем-то он с виду вроде нормальный, только  умом  тронулся.  Всю
дорогу твердил, что в том доме нечисто. Сначала, еще во дворе,  нечистая
сила явилась ему в образе  огромного  ужасного  козла,  не  допускала  к
двери... Что касается козла, очень может быть, читал  я,  что  дьявол  в
виде огромного козла участвовал в шабашах  на  Лысой  горе,  когда  туда
колдуньи  на  метлах  слетались,  так  он  их...  того,   обслуживал   в
эротическом, значит, плане... Особенно ночью.
   - Вы что, еще  не  протрезвели  после  вчерашнего  отгула?  -  сурово
поинтересовался капитан.
   - Да нет, пан капитан, я только повторяю то,  что  этот  пострадавший
наплел, ассоциации у него  правильные.  А  потом  та  же  нечистая  сила
явилась ему и в доме, уже  форменный  дьявол,  фигура  человеческая,  не
козел, черный и с рогами. Вот только  пола  неопределенного,  он  больше
склоняется к женскому.
   - Кто склоняется? - не поняли коллеги.
   - Ну, этот, с разбитой головой.
   - Значит, дьяволица ему явилась, - поучающе констатировал  подпоручик
Вербель.
   - Может, и дьяволица, да тот всю дорогу называл его дьяволом. Бедняга
до  того  перепугался,  снова  увидев  дьявола,  что  бросился   наутек,
споткнулся на ступеньках лестницы и  раскроил  себе  череп.  Не  берется
утверждать,  что  это  дело  рук  дьявола,  может,  тот  к  нему  и   не
прикоснулся, а, может, воздействовал своей дьявольской  силой.  А  потом
связал  бедолагу,  лицо  тряпьем  обмотал  и  при  этом  еще,   скотина,
дьявольски хихикал.
   И опять подпоручик Вербель вставил свое замечание:
   - Все правильно, как же ему еще хихикать?
   -  Может,  хватит  мне  морочить  голову?   -   рассердился   капитан
Фрелькович. - Какого дьявола... тьфу! Какого черта вы мне всю  эту  чушь
рассказываете, время отнимаете?
   - Да потому, пан  капитан,  что  когда  этот  пострадавший  в  нервах
рассказывал нам о нечистой силе, вырвалось у него одно такое словечко...
Вот я и решил обо всем в подробностях рассказать, кто знает.
   - Какое словечко?
   - Плетет, значит, он чушь о нечистой  силе,  -  продолжал  ободренный
Рудальский, - о Лысой горе, о проделках дьявола,  о  том,  как  нечистая
сила только и ждет, чтобы заполучить душу христианскую, а уж сколько  от
нее вреда людям... Найдет человек, скажем, клад, протянет руку к золоту,
а оно в пыль обращается. Или какие драгоценности, вмиг  подделает,  одни
фальшивки в руках останутся. Вот меня,  пан  капитан,  эти  фальшивки  и
насторожили. Может, так сболтнул, говорил точно в бреду, но ведь сказал?
Где, бормотал, фальшивки, там и дьявол с  рогами!  А  когда  в  сознание
пришел, я пробовал его насчет фальшивок порасспросить, так он ото  всего
отперся. В бреду, говорит, чего не наплетешь, за это, -  говорит,  я  не
отвечаю, знать не знаю ни о каких фальшивках, ничего такого, говорит,  я
не говорил. Только на дьяволе настаивает. В двух обличьях. Один, значит,
в виде козла во дворе, другой -  черной  дьяволицы  в  доме.  Ну  и  тут
приехала вызванная нами "скорая помощь", надо было его скорее в больницу
доставить.
   - А что за человек, ты узнал?
   - А как же! - обиделся Рудальский.  -  Рощи-ковский,  владелец  дома.
Купил старую развалюху и принялся ремонтировать дом.
   - А зачем он туда ночью явился?
   - Не совсем ночь, теперь рано темнеет. Явился посмотреть, что ему там
наремонтировали, засветло, говорит, не  мог.  Но  ничего  не  посмотрел,
дьявол помешал. Этот Рощиковский еще сказал, что слышал, будто и в самом
деле там нечисто, да купил  дом,  решил,  пустяки  все  это.  Когда  его
санитары забирали, опять впал в забытье и грозиться стал:
   "Я ему еще покажу!".
   - Кому?
   - Не уточнил, пан капитан. Я думаю - дьяволу, кому же еще.
   - Где Яжембский? - бросил капитан в пространство.
   - У себя, наверное, - ответил подпоручик  Вербель,  догадавшись,  что
вопрос обращен к нему.
   - Немедленно вызовите!
   Через несколько минут явился подпоручик Яжембский, и ему  пересказали
сообщение о нечистой силе. Вот кто проявил к ней живейший интерес, будто
рассказ о сверхъестественных  явлениях  -  самое  желанное  для  офицера
полиции, будто сам давно мечтал поучаствовать в каких-нибудь шабашах.
   Связались с тарчинским  комиссариатом,  те  сообщили,  что  вопрос  с
первым из дьяволов уже выяснен. Действительно,  у  одного  из  хозяев  в
деревушке,  рядом  с  поселком  Поеднане,  есть  черная  коза,   страсть
бодливая. Да нет, не до смерти бодает, так, шутит себе, поиграть  любит.
Привязывали, конечно,  но  тогда  она  перестает  доиться,  а  это  коза
молочная.
   Яжеыбский задумчиво сказал:
   - Молочный дьявол - явление редкое. Надо  съездить,  посмотреть.  Кто
знает? Ведь известно, что денежки фальшивомонетчики печатали где-то  под
Варшавой.
   - Под Варшавой, а это уже за Тарчином, - возразил подпоручик Вербель.
   - Можно считать, под Варшавой, не под Гданьском же! Черт  его  знает,
может, и там.
   - Вот уж черт-то наверняка знает, - ехидно заметил школьный товарищ.
   - Нечего ехидничать, лучше поезжай со мной.
   - Правильно, поезжайте  вместе  и  оставьте  меня  в  покое  с  вашим
дьяволом, - сказало начальство:
   - А еще бы мне хотелось знать, куда  поде-вался  Сдунчик.  Поселился,
что ли, на веки вечные в этом Константине? И  вообще,  что  за  холерное
дело такое, все из рук валится, какие-то осложнения на каждом шагу,  вот
еще нечистая сила подключилась. Того и гляди я  тоже  увижу  дьявола  во
плоти, хоть череп у меня пока в порядке, А пр