испорченного холодильника, еще более старой и тоже  испорченной  швейной
машинки, ставшей уже антикварной редкостью, сундука с драными половиками
и прочим тряпьем, обшарпанных и поломанных рам  для  картин,  довоенного
котла для кипячения белья и еще  кое-какой  мелочи.  Доротка  вызывалась
одна перетащить весь этот хлам  на  чердак,  впрочем,  тоже  забитый  до
отказа. Предлагала навести порядок на чердаке, кое-что выбросить,  а  на
освободившееся место затолкать вещи из чулана, но Фелиция твердо  стояла
на своем. Патологически  скупая,  она  в  глубине  души  надеялась,  что
холодильник удастся отремонтировать, старинную швейную машинку продать в
антикварный магазин, а рамы реставрировать, и тогда им не будет цены.
   Лично она прекрасно помнила, что еще до войны ее  отец  очень  дорого
заплатил за них.
   Ликвидировать свалку на чердаке Фелиции было тоже не  под  силу.  Еще
бы, ведь более столетия туда стаскивали всякие ненужные вещи: поломанную
трухлявую мебель, дырявые  кастрюли,  тряпье,  некогда  бывшее  одеждой,
фрагменты чемоданов и сундуков, не пригодных к употреблению стремянок  и
конфорок от печей, еще довоенных. Впрочем, Фелиция и сама не знала,  что
хранится на чердаке, но подозревала - большие ценности, и  не  позволяла
ничего выбрасывать.
   Теперь же, в  связи  с  приездом  американской  старушки,  у  Доротки
появились кое-какие шансы.
   Меж тем Фелиция  снова  сцепилась  с  Меланьей.  Та  ни  в  какую  не
уступала. Было ясно: она скорей дом подожжет, чем уступит свою  комнату.
В чем-то она даже была  права,  слишком  много  вещей,  необходимых  для
работы, находилось в ее комнате, даже на короткое время лишиться их было
затруднительно. Проще было лишить комнаты Сильвию с Дороткой.
   Проблему решила Сильвия.
   - Ну, хорошо, - вздохнув, произнесла она  почти  нормальным  голосом,
резко отличающимся от раздраженных выкриков сестер. - Будь по-вашему.  Я
переселяюсь в чуланчик, а  Доротка  пусть  спит  здесь  на  диване.  Она
полуночница, та что никакие куры вам не помешают.
   - Кура! - страшным голосом вскрикнула Фелиция, срываясь со  стула.  -
Боже мой, я забыла сунуть курицу в  морозильник!  Теперь  она  протухла!
Провонялась!
   - Идиотка! - немедленно отозвалась Меланья. - Что за курица? Где?
   - В кухне. В сумке. Под  буфетом.  Или  под  столом.  Доротка,  сходи
погляди. ; - Когда я была в кухне, там ничем  не  воняло,  -  попыталась
успокоить тетку девушка, вставая со стула.
   - Что за курица? Откуда? - строго допытывалась Сильвия.
   - Троякова принесла, деревенскую. А я  забыла  тебе  сказать.  Хотела
предложить потушить на завтра.
   - Лучше из нее сварить бульон, - авторитетно заявила Сильвия.
   - Ты думаешь?
   - Ну да. Если эта курица из таких.., свободно  гуляющих,  то  из  нее
получится вкусный бульон.
   - А не жалко? - сомневалась Фелиция.
   - Все зависит от того, какого возраста курица.
   Если  старая,  то  тушить  ее  без  толку,  а  вот  бульон  получится
наваристый. А потом из мяса можно сделать котлетки или фрикадельки.
   - Фрикадельки, говоришь? Неплохая идея.
   Курицу Доротка обнаружила в кухне не  под  столом,  а  на  сушке  для
посуды. Вытащила ее из целлофана, обнюхала, обмыла под  краном,  вытерла
чистой тряпочкой и,  завернув  в  фольгу,  сунула  в  морозилку.  Хорошо
ощипанная и выпотрошенная птица была в полном порядке. Покончив  с  ней,
девушка опять поставила чайник. По опыту знала - потребуется.
   Возвратившись в столовую, Доротка сообщила:
   - Курица в полном порядке, я спрятала ее в морозилку, но  подумала  -
не мешало бы ее перед замораживанием на части разделить, в кастрюлю  она
целиком не поместится. Это большая курица.
   - Значит, старая, - заключила Меланья. - На бульон. А  ты  подай  мне
еще чаю.
   - И мне, - сказала Сильвия.
   - И мне тоже. А раз уж ты такая умная, сама и  разрежь  на  несколько
частей, - подытожила Фелиция.
   К счастью, Доротка была  молодой,  здоровой  и  физически  выносливой
девушкой. И хотя после рабочего дня ей хотелось дома отдохнуть, спокойно
посидеть, почитать книгу, возможно,  вместо  книги  приняться  за  новую
редактуру - тоже чтение, однако у нее хватило сил  и  выдержки  на  все.
Курицу она разрезала быстро и ловко, по этой части у девушки был большой
опыт, ибо, главная повариха в доме Сильвия давно привыкла  сваливать  на
племянницу обязанности поваренка.
   Когда Доротка с очередным подносом появилась в  столовой,  там  опять
бушевали страсти.
   - Не иначе ты спятила! - раздраженно выкрикивала Фелиция. - Откуда  я
могу помнить такие вещи? Мне ведь в ту пору и пяти не было.
   - Не правда, тебе было больше, - безжалостно выводила  ее  на  чистую
воду Меланья. - Кристина родилась в тридцать четвертом, а крестили через
год,  ей  уже  годик  был,  это  я  твердо  знаю,  мамуля  сколько   раз
рассказывала. Ты в ту пору уже в школу ходила. А  крестины  откладывали,
потому что сначала умер крестный...
   - Еще до крещения? - вырвалось у Доротки.
   - До, я же ясно говорю!
   - Тогда как же он мог быть моим крестным? - не понимала Доротка.
   - Он и не  был,  только  собирался  быть.  Умер  по  какой-то  глупой
случайности, вроде  бы  аппендицит,  гнойный,  вовремя  не  заметили,  а
пенициллина тогда еще не изобрели. Пришлось искать другого  кандидата  в
крестные отцы. Крестной же матерью  с  самого  начала  назначили  Вандзю
Ройкувну.
   Фелиция не выдержала.
   - Гляди-ка, она  прекрасно  обо  всем  информирована,  а  как  письмо
читали, ничего не могла понять...
   Меланья пресекла попытки старшей сестры сделать ей выговор.
   - Потому что потом вспомнила. Я пока  еще  не  Склеротичка,  как  моя
старшая сестра. А кроме  того,  в  те  времена  Вандзя  была  Ройкувной,
незамужней панной,  потом  вышла  замуж  и  сменила  фамилию,  как  было
догадаться, что Войцеховский пишет именно о ней? Ну так вот, потом нашли
другого  крестного,  это  был..,  мамуля  говорила...  фамилия  с  водой
связана.., ага, вспомнила,  Люциан  Кринич!  Сын  банкира  Кринича,  наш
дальний родственник, очень богатый, погиб в войну, а собирались за  него
выдать Вандзю. Так  вот,  банкирский  сынок  тогда  по  Ривьере  шастал,
пришлось ждать, а он все не возвращался, кажется, ногу сломал.  Если  не
ошибаюсь, левую. Наконец вернулся, и только тогда Кристину окрестили, но
целый год прошел. И выходит,  когда  Кристину  крестили,  тебе  было  не
меньше восьми, а если ничего не  помнишь,  значит,  с  малолетства  была
недоразвитой. А вроде бы ребенком  ты  была  нормальным,  поглупела  уже
позже...
   - Кретинка! - огрызнулась Фелиция. - Я как раз  прекрасно  помню  все
эти разговоры о Криниче. И Вандзю тоже помню, похоже, богатенькой  была,
потому что вечно ходила в брильянтах. Понятное дело, я не могла  оценить
их стоимости, но уж очень все  эти  побрякушки  на  ней  сверкали,  даже
девчонка обратила внимание. Сколько ей сейчас может быть?
   - А сколько ей было, когда ее крестили? -  задала  Сильвия  встречный
вопрос.
   Сестры уже привыкли к вечным, языковым ляпсусам Сильвии и ее неумению
логично сформулировать свои мысли.
   - Кажется, она была в  возрасте  нашей  мамы,  -  задумчиво  ответила
Фелиция. - Помнится мне, поговаривали, что Вандзя  -  старая  дева,  еще
удивлялись, чего она не выходит замуж при ее богатстве...
   - А маме сколько тогда было? - гнула свое Сильвия.
   - Не знаю... Погоди, попробую вычислить. Когда мне было семь... Потом
родилась Кристина... Тридцать пятый год... Выходит,  тогда  Вандзе  было
лет двадцать шесть.
   - Выходит, теперь ей... Господи, восемьдесят семь! Неплохо.
   - Ив этом возрасте она надумала  покинуть  свою  Америку  и  навсегда
вернуться в Польшу? - Сильвия была явно шокирована. - Да еще к нам!
   Чтобы мы за ней ухаживали?! Спятила!
   Услышав это, Доротка невольно вздрогнула. Уж она-то прекрасно  знала,
на кого свалят обязанности ухаживать за немощной  старухой,  если  такое
произойдет.
   - Тамошние старушки неплохо сохраняются, - заметила  Меланья.  -  Эта
старушенция может нам всем сто очков вперед дать. К тому же она  богата.
А другие родственники у нее есть?
   Отчаянно порывшись в своей склеротической памяти, Фелиция дала ответ:
   - Если не ошибаюсь, все ее родственники вымерли. Братьев-сестер у нее
никогда не было, единственный ребенок в семье,  мамочка  с  папочкой  не
могли на нее надышаться. Если они до сих пор живы..,  ну,  это  было  бы
феноменом, достойным книги Гиннеса. Мужа и детей у  нее  наверняка  нет,
раз возвращается одна... Ведь Войцеховский четко написал - одна?
   - Да, в письме стояло единственное число, - подтвердила Сильвия.
   - Если вздумает платить нам за содержание - только через мой труп!  -
железным голосом заявила Фелиция.
   Сильвия вздохнула, Меланья пожала плечами,  Доротка  воздержалась  от
проявления чувств.  Стремясь  всеми  силами  скрыть  свою  феноменальную
скупость, Фелиция внешне проявляла  небывалые  щедрость  и  великодушие.
Всегда с показной расточительностью принимала гостей, делала вид, что не
знает о вкладе Доротки в домашний бюджет  и  о  докупаемых  Меланьей  по
собственной  инициативе  яствах,  всячески  подчеркивала,  что  проводит
политику  рациональной  экономии,  упорно  не   замечая   разорительного
воздействия на домашнее хозяйство  этой  политики.  Вот  и  теперь  даже
язвительная Меланья не  осмелилась  возразить  старшей  сестре,  хотя  и
отдавала себе отчет, что если в доме поселится американская старуха, все
расходы по ее содержанию Фелиция просто не "заметит". Как "не  заметила"
бы расходы на генеральный ремонт  дома,  если  его  наконец  произвести.
Единственное, во что она без возражений вкладывала деньги, было, вернее,
был Мартинек.
   - А кто он вообще, этот Войцеховский? - спросила  Доротка.  -  Откуда
взялся? Он не ее родственник?
   Ответила Сильвия:
   - Я поняла - вроде бы ее поверенный. Нет, не родственник.  Ведет  все
ее дела.
   - Еще довоенный приятель нашего отца,  -  добавила  Фелиция.  -  Даже
немного помню его. Такой высокий и страшно худой. Вроде бы  мама  о  нем
тоже рассказывала?
   - Ты больше моего прожила с мамой, могла бы и сама  запомнить,  -  не
преминула всадить в  сестру  очередную  шпильку  Меланья.  -  Стоило  бы
уделять больше внимания рассказам родительницы. Да говорила, а  как  же!
Очень хотел быть крестным Кристины в паре с Вандзей, а  выбрали  Кринича
из-за его богатства. Но Войцеховский не обиделся, продолжал  всей  нашей
родне  оказывать  услуги,  такой  уж  он  был  великодушный.  А   Вандзя
Ройкувна.., о, вспомнила! Она уехала в Штаты еще до войны  и  пропала  с
концами.
   - Как пропала? Что она там делала?
   - Я не знаю, Войцеховский, возможно, написал, да я письма не  читала,
как мои сестры. А мамуля упоминала неоднократно, что Вандзя  была  очень
красива, удивляюсь, почему оставалась в старых девах. Наверняка в Штатах
вышла замуж.
   - Придется, наверное, кому-то поехать  в  аэропорт  встречать  ее?  -
предположила Сильвия.
   - А как же иначе? Наверняка кто-то должен поехать. Ведь как-никак она
не была в Польше... минутку.., с начала войны сколько прошло?
   - Пятьдесят восемь лет. С ума сойти, больше полувека!
   - Варшава за это время немного изменилась...
   Вряд  ли  Вандзя  самостоятельно  доберется  до  нас,  -   рассуждала
простодушная Сильвия.
   - Ты и в самом деле думаешь, что она станет с чемоданами  по  Варшаве
мотаться? - издевательски  переспросила  Меланья.  -  Возьмет  такси"  и
доедет, куда надо. В письме не упоминалось, что она идиотка.
   - Она нет, а вот ты - идиотка! - взорвалась Фелиция. -  Как  ты  себе
это представляешь? Почти  столетняя  развалина  примется  искать  такси,
получать багаж, а в аэропорту, всем известно, мафия.
   - И все равно, на Окенче и носильщики имеются, и  бесплатные  тележки
для багажа и чемоданов. Таксист же элементарно загрузит ее с  багажом  в
машину и доставит по адресу.
   Фелиция пошла на уступки:
   - Ну, не знаю.., может, и так.
   - Ей будет очень неприятно, если ее никто не встретит, - вдруг подала
голос Доротка. - Всех  встречают,  а  она..,  столько  лет  не  была  на
родине...
   Сами же вечно твердите - надо думать не только о себе надо заботиться
о ближнем. Нельзя ее так оставить!
   Тетки сразу замолчали.
   - В таком случае, ты  и  поедешь  ее  встречать!  -  приняла  решение
Фелиция. - Возможно, с тобой поедет Мартинек.  Время  подготовиться  еще
есть, она приезжает лишь на будущей неделе...

***

   Лишь поздно вечером удалось Доротке без свидетелей вытащить письмо из
тайника. Запершись в ванной и пустив воду, она внимательно прочла его.
   Незнакомый Войцеховский написал обо всем обстоятельно и  понятно.  Он
представился  другом  и  поверенным  пани  Ванды  Паркер.  У  последней,
бедняжки, в целом мире не осталось никого из родни, в Польше  тоже,  это
проверено, муж ее недавно скончался, а детей у них не было. Пани  Паркер
истосковалась по родине и теперь надумала вернуться в Польшу, чтобы  там
и умереть. Со времени эмиграции в Америку, еще до второй мировой  войны,
она ни разу не приезжала в Польшу, ее отпугивал  государственный  строй,
теперь - Другое дело. Остаться в Штатах она не желает, здесь у  нее  нет
друзей и близких, а главное, она за  все  эти  годы  так  и  не  выучила
английский, как-то не получалось. Ей известно, в Польше  у  нее  имеется
крестница, вернее, имелась, но у крестницы осталась дочь,  которую  она,
Ванда Паркер, считает своей крестной внучкой, поскольку была  ее  матери
крестной матерью. По поручению пани Паркер он, Войцеховский, связался  с
нотариальной конторой в  Польше,  поручив  ей  разыскать  вышеупомянутую
крестную внучку. На это ушли годы,  но  наконец  девочку  отыскали.  Он,
Войцеховский, кстати, прекрасно помнит  крестины  матери  девочки,  пани
Кристины, годовалой очаровательной  девчушки,  и  всячески  поддерживает
намерение своей подопечной вернуться в Польшу, где  и  провести  остаток
дней в окружении пусть не родственников, но как-никак близких людей. Она
так истосковалась, бедняжка, по близким  людям,  ей  так  одиноко  среди
чужих!
   Далее  пан  Войцеховский  сообщал  о  том,  что  отдал   распоряжение
подыскать для пани Ванды подходящую квартиру, что не составит труда, ибо
его подопечная - женщина весьма состоятельная, откровенно говоря, просто
очень богата, так что в средствах не нуждается. Нуждается она в заботе и
ласке со стороны ближних своих, ибо нет у нее больше.., ах, да, об  этом
он уже писал. В Польшу пани Ванда прибывает четырнадцатого  самолетом  в
двенадцать двадцать по среднеевропейскому времени и охотно  остановилась
бы у родных, то  есть  в  семье  своей  крестной  внучки,  но  если  это
невозможно,  тогда  в  отеле,  который  ей  на  всякий  случай  заказан.
Гостиница  "Форум".  Пани  Паркер  ждет  не  дождется  встречи  с  милой
девочкой, своей крестной внучкой, теперь уже молодой  девушкой,  дочерью
ее крестной дочери и внучкой ее ближайшей подруги, светлая ей память.
   Дочитав до этого места,  Доротка  удивилась,  ибо  тетки  никогда  не
упоминали о дружбе ее бабушки  с  крестной  ее  матери.  Возможно,  сама
бабушка забыла о ближайшей подруге, потеряв ее  из  виду,  ведь  столько
потом всего было - и  война,  и  послевоенная  разруха.  Вандзе  в  этом
отношении повезло, она прожила жизнь в благополучной стране, так  что  и
память лучше сохранилась.
   В общем, письмо было искренним, деловым и  чрезвычайно  трогательным.
Тем более  что  в  конце  стояла  приписка,  сделанная  другой  рукой  и
начинающаяся словами: "Мое  дорогое  дитя!"  Так  обращалась  к  Доротке
крестная мать ее матери, обращалась как  к  родной  внучке,  жалуясь  на
одиночество, с робкой просьбой уделить ей немного  внимания  и  теплоты.
Доротка была тронута. Уж она-то знала наверняка - от ее теток несчастной
американке не дождаться ни внимания, ни теплоты, а в них, судя по всему,
так нуждалась эта очень немолодая женщина.  И  Доротка  тут  же  решила:
письмо опять спрячет, непременно поедет в  аэропорт  встречать  крестную
бабушку, а если  потребуется,  скроет  от  теток  время  прилета,  чтобы
избавиться от паршивого Мартинека.

***

   Мартинек Янчак, приятный юноша, на год моложе Доротки,  отличался  на
редкость спокойным характером. Природа не наделила его особой живостью и
темпераментом, зато не поскупилась на здравый  смысл.  А  здравый  смысл
велел ему беречь свои жизненные силы, чтобы их растянуть подольше, и  по
возможности пользоваться жизненными силами ближних своих,  всячески  при
этом скрывая данное кредо и, наоборот, демонстрируя  горячее  желание  в
любую минуту помочь окружающим, не щадя  не  только  сил,  но  и  живота
своего. Открыв два года назад Фелицию, он сразу понял: вот источник,  из
которого можно без конца черпать жизненные блага. И стал черпать.
   Как  раз  в  то  время  его  собственный,  вернее,  родительский  дом
сотрясался  от  природного  катаклизма,  каковым  является   генеральный
ремонт, в котором ему, Мартинеку, велено было тоже  принимать  посильное
участие. Мартинеку этого очень не хотелось. Найти  уважительную  причину
избежать участия в ремонте оказалось проще простого. Мартинек "вывихнул"
ногу и смылся с горизонта. Вскоре, однако, выяснилось, что деться парню,
собственно,  некуда.  Матери  его   дружков   почему-то   неодобрительно
относились к пребыванию в их  доме  дармоеда  более  двух  дней,  вот  и
пришлось бедолаге целые дни напролет сшиваться где попало - в магазинах,
читальнях, парках. Однажды холодным дождливым вечером он  помог  пожилой
женщине собрать с земли вылетевшие из ее рук  книги  и  благодаря  этому
благородному поступку нашел в доме Фелиции приют и пропитание.
   Пока они с Фелицией добирались до дома,  Мартинек  с  обезоруживающей
искренностью признался,  что  он  только  притворяется  хромым,  нога  в
порядке,  а  притворяться  приходится  из  чувства  самосохранения,  ибо
опасность грозит не только его здоровью, но даже  и  жизни.  В  принципе
разумная и рассудительная Фелиция тут ни  с  того  ни  с  сего  поверила
(наверное, очень уж хотелось поверить) в то, что у парня  просто  жуткая
семейка, совсем его заездили, работает  без  устали,  света  божьего  не
видит, к тому же  не  кормят  совсем,  каждым  куском  хлеба  попрекают.
Безжалостный отец заставляет парня таскать непосильные тяжести, злодейка
мать последний кусок отнимает, чтобы отдать своему любимчику -  младшему
брату Мартинека, мегера-сестрица выгнала из  своего  дома,  куда  сбежал
было несчастный юноша, и негде ему преклонить голову.
   Он студент, учится,  но  стипендии  не  получает,  время  от  времени
подрабатывает, тем и живет. Ведь он не  лентяй  какой-нибудь,  наоборот,
трудяга, только с работой непосильной не справляется, а если  посильная,
так он всегда пожалуйста. Если не двадцать восемь часов в сутки, не  как
вьючное животное, а как человек.
   Не размышляя долго и не смущаясь явным недовольством сестер,  Фелиция
тут же нашла для бедного юноши нормальную работу в своем доме: покрасить
оконные рамы. Если это делать не  спеша,  такую  работу  нельзя  назвать
непосильной. А спать Мартинек будет на надувном матрасе в кухне.
   Спальное  место  не  вызвало  у  Мартинека  никаких   нареканий,   он
моментально прижился в кухне, тем более что она была просторной,  матрас
занимал всего третью часть пола, поэтому встававшая раньше всех  Сильвия
могла свободно крутиться в кухне, не наступая на  квартиранта.  Впрочем,
не наступала только первую неделю. В начале вторил она  ощутила  в  себе
непреодолимое желание вылить невзначай на спящего кипяток или уронить на
него сковородку со скворчащими  шкварками.  Или  еще  лучше  -  нечаянно
обрушить кухонную полку с множеством банок, прибитую как раз в изголовье
безмятежно почивавшего нахлебника...
   Получив от  Фелиции  аванс  под  упомянутые  оконные  рамы,  Мартинек
энергично принялся за работу. Сначала вним