ь, то, наверное, умею,  как
по-вашему? В выбранные сучки того овина и во всякие там разные  фитюльки
в тире. А в тире я всегда  попадаю,  благодаря  чему  пользуюсь  большим
уважением собственного сына.
   - А этот, как вы его называете, арсенал был у пана Доминика до  конца
жизни? Он от него не избавился? Не поменял?
   - Да откуда же мне знать? В лесной чащобе не выбросил, это  точно.  А
потом я всех этих винтовок  не  видела.  Да  и  он  о  них  при  мне  не
вспоминал, поэтому понятия не имею, что с ними сталось.
   Майор наконец отцепился от огнестрельного оружия и перешел  к  другой
теме, по крайней мере мне так показалось.
   - Когда вы в последний раз были в кабинете покойника?
   В какой-то степени он застал меня врасплох, и с полминуты  я  взирала
на майора довольно тупо.
   - Секундочку, секундочку, не путайте меня.  Я  так  понимаю,  что  вы
имеете в виду Доминика. В каком кабинете?
   - В его кабинете. В его доме. В его личном кабинете.
   - Да о чем вы говорите? Никакого дома у него не было.
   - А что у него было?
   - Двухкомнатная квартира, в одной комнате - спальня, в другой - нечто
вроде гостиной. И никаких кабинетов.
   - Похоже, мы говорим о разных домах.
   Где находились эти две комнаты? По какому адресу?
   - Аллея Независимости, сто восемнадцать... Вот черт,  номер  квартиры
не помню. Во всяком случае - на четвертом этаже.
   - И это была его единственная квартира?
   - Если и была  какая-то  другая,  мне  о  ней  ничего  неизвестно,  -
ответила я  тоном,  который  явно  свидетельствовал  о  моем  родстве  с
бабулей.
   Даже жуки-короеды начали в голосе поскрипывать.
   - После нашего разрыва до меня доходили какие-то сплетни, вроде бы  у
него было не одно жилье, но меня это не интересовало. У него могло  быть
хоть сто дворцов - не моей это бабки тапки...
   Прикусить себе язык я не успела.
   - Что такое?! - со смертельной обидой в голосе осведомилась бабушка.
   Я чуть было не подавилась, но майор, по всей видимости,  заметил  мое
faux  pas  ,  и  в  нем
шевельнулась жалость, а может, и  плевать  ему  было  на  наши  семейные
распри, просто не хотел прекращать свой перекрестный допрос, - в  общем,
паузы он не сделал.
   - В таком случае почему вы послали ему письмо на другой адрес?
   - Какое письмо?
   - Обыкновенное. Нормальное письмо. На адрес Ружана, дом три, квартира
шестнадцать.
   Посмотрите, это ведь ваше письмо?
   Он вытащил из кармана помятый конверт,  показал  написанный  от  руки
адрес, вынул из конверта листок бумаги и сунул мне под нос. Мне даже  не
нужно было разглядывать, я узнала это письмо.
   Оно было довольно коротким. Всего четыре слова:
   "Я обдумала. Не хочу".

***

   Я и вправду не хотела. Не лежало у меня  сердце  к  этому  последнему
разговору, к взаимным упрекам и претензиям.  Меня  охватило  уныние.  За
каким чертом я должна говорить с пнем, объяснять  могильной  плите,  что
она холодная и бездушная! И что несчастная плита могла с этим поделать?
   Последнее поручение Доминика, которое  он  выдал,  уже  спускаясь  по
лестнице, звучало так:
   - Обдумай все и сообщи.
   Вот этим-то письмом я как раз и сообщила ему, что больше не хочу.  Не
хочу его видеть, не хочу ничего исправлять, ничего не хочу выяснять,  не
хочу пытаться все наладить, не хочу даже устраивать скандала. Очарование
прошло, обожание сдохло, и то счастье, которым он пичкал меня  семь  лет
подряд, уже из ушей лезло!
   Ведь даже ту стрельбу в лесу Доминик затеял только ради  того,  чтобы
продемонстрировать ничтожество  моей  персоны.  Чтобы  доказать,  что  я
ничего  не  умею,  а  он  умеет  все  и  поэтому   должен   пользоваться
безоговорочным почитанием. Его чуть удар не хватил  от  скрытой  ярости,
когда я четырьмя выстрелами выбила четыре сучка из доски овина, а  потом
упрямо попадала в десятку на  большой  мишени,  которую  он  насадил  на
гвоздь. Доминик пришел в бешенство и язвительно  раскритиковал  меня  за
полное отсутствие какого-либо понятия об оружии, а я-то, идиотка, ждала,
что меня похвалят!
   Он доминировал и владел, проклятый супермен, а  я  принимала  это  за
опеку и заботу. Он хлестал меня, как лысую кобылу, хая все, что бы я  ни
сделала,  и  это  называлось  повышением   моего   общего   уровня.   Он
беспрестанно обманывал меня и  оскорблял,  скрывая  как  правду  о  себе
(чему, собственно говоря, трудно удивляться), так и свое богатство,  что
уже граничило с лживым идиотизмом. Он что  -  воображал  себе,  будто  я
соблазнюсь его  деньгами?  Наверняка  так  и  было,  ведь  он  постоянно
твердил, что все женщины - алчные хищницы...
   Я действительно думала, что Доминик живет  в  скромной  двухкомнатной
квартире, а "вольво" купил на гонорар за фотографии. Я искренне  верила,
что фотография  -  единственное  его  занятие  и  единственный  источник
доходов. Я восхищалась благородством, великодушием  и  добросердечностью
Доминика, которые заставляли его делиться своим добром с разными падшими
личностями, вытащенными им же из грязи. Большинство  этих  существ  было
женского пола, но он позволял им лишь боготворить себя да  прислуживать,
не отвечая, по моим наблюдениям, ни малейшей взаимностью.
   Я понятия не имела, зачем Доминику все эти люди, у  меня  не  было  и
намека на подозрение, чем он на самом деле занимается. Лишь  года  через
четыре начала кое-что подозревать, но и тогда гнала эти мысли  подальше.
Однако в конце концов шило вылезло из мешка, и я взбунтовалась.
   Оказалось, что вытянутые из грязи личности становились  кем-то  вроде
его агентов. Тайных информаторов. Доминик находил им работу или  помогал
знакомиться с важными людьми, и та или другая девица  прямо  из  постели
своего ухажера неслась к  Доминику,  чтобы  передать  ему  все  секреты.
Глупые бабы воровали документы и фотографии, делали копии - в общем,  из
кожи  вон  лезли,  только  бы  завоевать  любовь   и   ласки   божества.
Зачарованные рабыни, они были еще глупее меня.
   С парнями дело обстояло не так гладко,  ибо  гомосексуализм  в  планы
Доминика не входил, так что ему приходилось становиться  для  очередного
юнца настоящим идолом, абсолютным авторитетом,  правда  за  пазухой  был
припрятан компромат на каждого бедолагу.
   - Знание - это власть, - сказал он мне однажды.
   Да, он обожал власть. Скрытую, тайную, а не явную  -  упаси  боже!  И
деньги обожал, поскольку они питали его власть.
   Доминик  никого  не  шантажировал  в  открытую,  нет,  он  действовал
исподволь, тихо и коварно. Никогда ни у кого не  брал  денег,  напротив,
любил платить за все сам, с презрением  и  каким-то  лживым  сочувствием
симулируя широту души.
   Однако за свою щедрость требовал  услуг.  Громадные  свои  доходы  он
черпал из каких-то таинственных вкладов, ссуд, компаний и еще черт знает
чего. Начав интриги с младых лет, Доминик успел взять под уздцы  прежнюю
партийную верхушку, тем более что  ему  досталось  наследство  от  дяди,
которого он в  глубине  души  высоко  ценил,  а  вслух  горячо  осуждал.
Сволочью дядька тот был исключительной; по  моему  разумению,  он  сумел
завладеть   какими-то   секретными   документами   партии   и    органов
безопасности, якобы сожженными. Когда строй сменился,  в  тюрьму  он  не
сел, несмотря на свои  многочисленные  мошенничества  и  преступления  -
кажется, речь шла  о  наркотиках,  подделке  документов  и  контрабанде.
Просто смотался из страны и затаился где-то в теплом гнездышке. Заодно и
сменил фамилию - из Яна Доминика сделался Домиником Иеном.
   Доминик воспользовался дядиным наследством, а уж  потом  у  него  все
пошло само собой, так как новые капиталисты  подставлялись  чуть  ли  не
добровольно,  торопливо  и  без  опаски.  Доминик  прижимал   их   столь
дипломатично и деликатно, что каждый предпочитал пойти ему  навстречу  и
помочь заработать.
   Чем  дальше,  тем  сильнее  я  чувствовала  вонь,  идущую   от   этой
деятельности. Выяснилось, что он  приписывал  себе  чужие  достижения  и
чужие заслуги. Давал понять, что он - гений механики, ну и,  разумеется,
лучший фотограф всех времен, пока совершенно случайно не выяснилось, что
за него все делают другие. Я бы ни  за  что  в  такое  не  поверила,  не
наткнись на правду сама. Вычитывая  тексты,  я  ведь  в  общем  и  целом
понимала, о чем идет в них речь.
   И когда вдруг Доминик объявил себя автором чего-то такого, что еще  в
рукописи лежало у меня на столе...
   И я очень быстро охладела  к  нему;  ореол,  окружавший  его  в  моих
глазах, заметно потускнел. Доминик никак не мог  поверить,  что  я  могу
уйти от  него,  хотя  нежные  чувства  симулировал  из  рук  вон  плохо.
Собственно, последние годы он вообще со мной не считался, делал все, что
хотел, ясно давая понять, что мне придется  смириться  с  ролью  половой
тряпки - иначе я его вообще потеряю.
   Семь лет я словно пребывала в дурмане, доверчивая  и  глупая  корова.
Семь лет потратила на то, чтобы угадывать его желания и исполнять их.  И
вот наконец все кончилось.
   Полностью я обрела свой разум лишь тогда, когда мы расстались,  когда
с меня свалилась эта ужасающая  ноша  и  я  сумела  осознать,  насколько
тяжела она была. И тогда я почувствовала вовсе не  горе,  а  невероятное
облегчение. Остались лишь горечь, отвращение к самой  себе  и  упреки  в
собственной глупости.
   И  все  это  свое  беспредельное  идиотство  выставить  на   всеобщее
обозрение? Сейчас, разбежалась!

***

   Похоже, майора по-прежнему занимал вопрос: почему письмо было послано
на другой адрес? Я встряхнулась и пришла в себя. Да пожалуйста,  отвечу,
уж это-то вполне могу сказать.
   - Я понятия не имею, пан майор, что там было на этой Ружаной, три, но
Доминик требовал, чтобы вся его корреспонденция поступала именно на этот
адрес. Тогда я думала, что там сидит какой-то служащий, забирает почту и
доставляет Доминику куда потребуется - тот ведь много бывал в разъездах.
Еще я думала, что он не хочет, чтобы кто-то по переполненному  почтовому
ящику догадался, что его нет дома.
   - А теперь что вы думаете?
   - Ничего. Теперь это меня вообще не касается.
   - И вы никогда там не бывали?
   Я искренне удивилась:
   - Чего ради?
   - Чтобы проверить... Ладно, оставим... Вы знакомы с Михалиной Колек?
   О Михалине Колек я знала довольно много, хотя это трудно было назвать
знакомством. Одна из особо ошалелых обожательниц Доминика,  которую  мне
постоянно ставили в пример  как  особу  весьма  полезную  и  услужливую.
Возможно,  мне  полагалось  видеть  в  ней  соперницу  и  стараться   ее
превзойти.
   - Постольку-поскольку. Знаю, что есть такая, два-три раза  видела  ее
мельком, но никогда не разговаривала с ней.
   - А откуда вы знаете?
   - Секундочку. Что - откуда я знаю?
   - Что она вообще существует?
   - О ее существовании меня известил  Доминик.  Я  увидела  их  вместе,
полюбопытствовала, что это за монстр.  Он  назвал  имя,  на  том  все  и
закончилось. Если он соврал, я на себя ответственности за это не  возьму
и прошу на меня все не валить.
   - А вы знаете, где жила пани Колек?
   - Не имею ни малейшего представления, - А где живет сейчас?
   - И подавно.
   - Но хотели бы знать?
   Я удивилась еще больше:
   - А на кой шут? Да пусть себе живет хоть в шалаше, хоть в королевском
замке, меня это не касается. Как-нибудь проживу без этих сведений.
   - - И все же я вам скажу. Теперь Михалина Колек живет  в  Служевецкой
Долинке, а вот раньше жила на Ружаной, дом три, квартира шестнадцать.
   - - Ну и что? - спросила я, прежде чем до меня дошел смысл. - Мне что
- к ней в гости идти? Не хочу!
   - А может, и стоило бы сходить?  -  ядовито  буркнула  тетка  Иза.  -
Выразить свои соболезнования...
   - Еще чего! - - Так как? - спросил майор. - Адрес вам  ни  о  чем  не
говорит?
   Я пожала плечами, наиболее точно выразив свое отношение к этому делу.
   - Похоже, пани Колек давно прибрала к рукам Доминика.  Или  наоборот.
Попробуйте задать все эти вопросы ей, а не мне.
   Мое любезное предложение майор оставил без внимания,  зато  вмешалась
бабуля.
   - Я вижу, беседа несколько затягивается,  -  с  укоризной  произнесла
она. - Мы, конечно,  уже  поужинали,  однако  кое-какие  напитки  просто
необходимы. Если вина моей внучки в полной мере еще не доказана,  думаю,
господа проявят некоторый такт и присоединятся к нам.  Ольга  что-нибудь
приготовит.
   Прошу!
   Тетка Ольга выбралась из-за стола, ее недовольство прямо-таки звенело
в воздухе. Майор не устоял перед бабулей, поскольку перед ней не  устоял
бы даже стол, и скромно попросил чаю, а сержант последовал его  примеру.
После чего мы вернулись к нашим баранам.
   - Как, по-вашему... Как пан Доминик относился к пани Колек?
   Начиная терять терпение, я испустила тяжкий вздох.
   - Не имею никакого понятия и могу предположить абсолютно  все.  В  те
времена мне казалось, что  он  считает  Михалину  кем-то  вроде  верного
слуги, но я могу и ошибаться. Почему бы вам не спросить о чем-то  таком,
что касается меня лично и о чем я хоть что-то знаю? Я охотно отвечу.
   - Пожалуйста, - легко согласился майор. - Во Владиславове вы никак не
могли отключить сигнализацию и попросили о помощи.
   Вы случайно не знаете имя того человека?
   - Случайно знаю, - ответила я и задумалась. Ведь тот тип мог  соврать
что угодно, документов его я не видела, и что же я тогда знаю?
   Ничего. Хотя нет, о Еве Дарко он говорил как настоящий  сын...  -  Он
представился, зовут Лукаш Дарко, сын Евы  Дарко,  той  самой  гениальной
дизайнерши. Думаю, сказал правду. Пан Дарко работает таксистом.
   - Таксистом? И что, он оказался там по службе?
   - Ждал клиента. И дождался.
   - А вы этого клиента разглядели?
   - Разглядела. Насколько можно разглядеть в  темноте  с  расстояния  в
десять метров.
   Какое-то существо в брюках обозначилось рядом с машиной  и  забралось
внутрь. Кто же еще, как не клиент, правильно?
   - Мужчина?
   - Вот этого не могу сказать. Теперь и женщины носят брюки.
   - Я так понимаю, что вы разговорились?
   - Точно. На крыльце у Элеоноры.  Двигатель  в  моей  машине  работал,
поскольку аккумулятор заряжался, а мы сторожили.  Минут  тридцать-сорок.
Потом появился клиент и компания сама собой распалась.
   - То есть Лукаш Дарко уехал около половины двенадцатого. А  когда  он
приехал? Это не упоминалось в разговоре?
   - Нет. Думаю, что не утром, потому что тогда бы уж точно пожаловался.
Мы болтали о машинах, о том о сем...
   - Понимаю...
   На кухне что-то громыхнуло. Тетка Ольга  явно  не  совладала  с  моей
техникой. Вслед за грохотом мы услышали отчаянный  крик.  Я  уже  хотела
броситься на подмогу, но меня  удержал  ледяной  взор  бабули,  заставив
истуканом  торчать  в  гостиной.  На  кухне  что-то  фарфорово  звякало;
казалось, тетка вот-вот одержит верх над стихией, но тут очередной дикий
вопль заставил нас подскочить. В голосе тетки звучал смертельный ужас.
   В одно мгновение в  кухне  оказалась  вся  компания,  за  исключением
бабули. Она величественно прибыла чуть позже.
   Тетка Ольга стояла возле раковины, все, что минуту  назад  находилось
на подносе, теперь валялось вокруг нее. Двумя пальцами  тетушка  держала
мою половую тряпку, которая раньше была махровым купальным полотенцем.
   На лице Ольги читались ужас и отвращение.
   Тряпку в изобилии усеивали жуткие кроваво-ржавые пятна...
   Ясно. Мой бедный палец, отрубленный топором. Кровь-то я смыла, а  вот
о тряпке и не вспомнила. А  тетка,  уронив  поднос,  решила  прибраться,
полезла под раковину и...
   В кухне повисло тяжкое молчание.
   - Так ты его топором зарубила?  -  неожиданно  и  с  явным  интересом
спросила тетка Иза.
   Я потянулась за злосчастной тряпкой, но меня опередил майор. Ступив в
чайную лужу, он взял тряпку и посмотрел на меня:
   - Мне очень жаль, милая пани, но,  боюсь,  я  вынужден  забрать  этот
предмет на анализ.
   - Да на здоровье, - безнадежно махнула я рукой, но тут же оживилась:
   - А вернете выстиранной?
   Молчавший  все  это  время  сержант  выхватил  из  кармана  аккуратно
сложенный прозрачный пластиковый пакет, развернул,  подсунул  майору,  и
тряпка полетела в пакет.
   - Это будет зависеть от результатов исследования. К сожалению, вполне
вероятно, что вы навсегда лишитесь этой вещи.
   - Разве что  вы  ее  потеряете...  У  меня  группа  крови  АВ,  резус
положительный. Я сейчас не вспомню, какая группа у  Доминика,  но  знаю,
что другая, так что можете исследовать это добро сколько влезет. Я  могу
здесь прибраться?
   У меня снова мелькнула надежда, что он  мне  не  разрешит  и  уборкой
займутся тетки с мужьями, но майор, к сожалению, возражать  не  стал.  Я
подняла поднос, с которым  ничего  не  случилось,  быстро  убрала  следы
погрома и приготовила напитки. Компания в ожидании маялась в гостиной.
   Когда я внесла уставленный напитками поднос, светская беседа  была  в
самом разгаре и основной ее темой, разумеется, была моя персона.
   Бабуля с достоинством выражала  готовность  оплатить  адвоката,  дядя
Филипп ручался, что когда-то я была доброй  и  воспитанной  девочкой,  а
тетка Иза настойчиво выспрашивала, как, собственно, произошло убийство и
на чем я оставила отпечатки  пальцев.  Майор  отвечал  охотно  и  крайне
дипломатично.
   Так  я  узнала,  что  Доминика  действительно   застрелили   из   его
собственного оружия, и вовсе не с громадного расстояния, а  с  близкого.
Интересное кино. Как же это могло произойти? Из  двустволки  жаканом  на
кабана, причем у этой двустволки чего-то там недоставало. Меня  все  эти
технические  детали  ни  в  малейшей  степени  не  трогали,  зато  очень
расстроили дядю Игнатия, который упорно настаивал,  что  более  короткое
дуло сводит на нет точность выстрела. Ну и пусть себе сводит, какое  мне
до этого дело? Однако я прекрасно помнила, что Доминик хвастался  своими
усовершенствованиями, и заколебалась, не обнародовать ли мои подозрения,
что на самом деле этим занимался не он, а некая таинственная личность. А
Доминик лишь присваивал успехи этой личности.
   Возможно, разнервничавшись из-за убийства и будучи чертовски  зла  на
Доминика, я бы и высказалась, но тут очень некстати у  майора  тренькнул
мобильник. На том допрос и закончился. Меня уведомили, что я  не  должна
покидать пределов города и менять адрес без согласия властей, после чего
оба представителя означенных властей исчезли, словно их и не было.
   Долгое время в моем доме царило молчание.
   - А вообще-то интересно, - задумчиво произнесла тетка Иза,  глядя  на
дверь, - почему они не забрали ее в тюрьму?
   - В КПЗ, - поправил ее дядя Игнатий.
   - Должна же  существовать  хоть  какая-то  семейная  солидарность,  -
осуждающе заметила бабуля в пространство.
   -  Я  не  привыкла...  -  начала  тетка  Ольга,  покрываясь  кровавым
румянцем.
   - Дело в том, - перебила я, - что у нас  КПЗ  и  тюрьмы  переполнены.
Подозреваемых не сажают, даже если им ничего не стоит удрать за границу.
А я не принадлежу к власть имущим, так что удирать мне некуда.
   - Но, Изочка, - сказал расстроенный дядя Филипп, -  может  быть,  она
его все-таки не убивала?
   Глаза тетки Изы как-то странно  сверкнули,  и  она  бросила  на  мужа
убийственный взгляд.

***

   По пути на Повонзковское кладбище  Бежан  и  Забуй  обменялись  между
собой всего парой фраз.
   - Проклятая жизнь, - сказал Бежан.
   -  Если  что,  то  у  обеих  есть  алиби,  -  с  явным  недовольством
констатировал сержант Забуй.
   На этом беседа завершилась.
   У четвертых ворот  их  ждал  сотрудник,  который  проводил  к  нужной
могиле. По дороге они наткнулись на Роберта Гурского.
   - Случайно услышал сообщение по рации, - объяснил Роберт. - Этот тип,
который Дарко, вроде бы возвращается из Млавы, хотел перехватить его  по
дороге, но меня как-то смутило упоминание о вдове. Так что я  на  всякий
случай...
   Они добрались до места.
   Зрелище было мрачное. Между д