ся  первая
Польша, чистая и гашеная, все надпечатки на австрийских, за  исключением
десятикроновых, американский самолет вверх  брюхом,  две  штуки.  Полный
Гондурас  и  авиапочта,  первые  марки  Молдавии,  Испании,  Португалии,
Сардинии, Пармы, туда ее в душу, Родезия, Наталь, Уганда - все до тысяча
девятисотого года. А в девятьсот первом, повторяю, проклятый дедушка дал
дуба. Так что, к счастью, "Гвианы" не было, зато  есть  все  швейцарские
кантоны.
   - Пресвятая . Богородица! - только и могла пролепетать я.
   Мартин же мстительно закончил
   - А из послевоенных - люблинские выпуски и три боксера вверх  ногами.
Ну как, довольно с тебя?
   Ошеломленная открывшимся перед моим мысленным взором богатством, я не
в состоянии была сразу ответить, а потом отозвалась дрожащим голосом:
   - Довольно. Хватило бы и половины. И что стало со всем этим? Где  оно
сейчас?
   Мартина опять блокировало. Он долго выбирал сигарету, закурил и опять
уставился в окно. Затем в  подробностях  изучил  потолок  моей  комнаты,
потом перенес свое внимание на собственные ботинки, после чего по  новой
принялся изучать пейзаж за окном. И вдруг заявил:
   - У этого человека были комплексы.
   Я опять подумала, что уж теперь-то обязательно его придушу, и  честно
предупредила:
   - Мартин, у меня нервы.
   - У меня тоже. И слушай,  что  я  говорю,  это  важно.  У  него  были
комплексы. Фрустрация, понятно? С детства вынашивал честолюбивые  планы,
мечтал свершить великие дела, но у него как-то ничего не  получалось.  В
семье не воспринимали его всерьез, там царил культ отца, карьеры  он  не
сделал, война разрушила его жизненные планы, к новому строю  он  отнесся
без восторга, общество его не оценило. Отсюда  фрустрация  и  комплексы.
Впрочем, может, все было не совсем так, я не  психиатр.  Короче  говоря,
ему во что бы то ни  стало  нужно  было  самоутвердиться,  прославиться,
прогреметь, пусть только один раз, на всю страну и, желательно, войти  в
историю.
   - Если ты сейчас скажешь, что он публично сжег марки...
   - Нет, заделаться Геростратом он не  собирался,  наоборот.  Марки  он
решил передать государству,  родине  то  есть.  Но  перед  этим  пожелал
узнать, что же собирается пожертвовать родине. Раздобыл каталоги, извлек
и разложил товар, немного разобрался, что к чему, и офонарел.  До  такой
степени,  что  принялся  пополнять  свою  коллекцию,  отсюда  в  ней   и
послевоенные марки. О его тайне  не  знала  ни  одна  живая  душа,  свое
сокровище он скрывал от всех - фамильная черта, узнаешь? А мечтал  он  о
том, чтобы у нас в стране создать филателистический музей, в котором его
коллекция будет занимать почетное место, под стеклом,  как  положено,  и
большими красивыми буквами -  фамилия  благородного  дарителя.  Почтовый
музей  во  Вроцлаве  его  почему-то  не  устраивал,  он  зациклился   на
филателистическом музее в  Варшаве,  стал  энергично  хлопотать  и  даже
выразил готовность вложить собственные средства в создание такого музея.
Заявил: все отдам, что имею. А у него оставалось еще немало. На  пенсию,
заявил, буду жить. Ну и влип, дурак!
   Идиотская все-таки манера замолкать в самый неподходящий момент! Нет,
я за себя не ручаюсь!
   - Что значит влип? Во что влип? Посадили его,  что  ли,  за  музейную
идею?
   - Не совсем. Просто кое-кто начал интересоваться,  чего  это  он  так
печется о музее. Ну и узнали, что есть  у  него  марки,  каких  свет  не
видел, похлеще, чем у королевы английской. Наверное, он сам их  кое-кому
показал, я так думаю - специально, чтобы дело с  музеем  протолкнуть,  а
кое-кто не выдержал и проболтался, так  что  слушок  пополз.  Подпольным
миллионером сразу заинтересовались так называемые  элементы.  Когда  они
вломились к нему в квартиру в третий раз, он заволновался: ведь случайно
могли и найти марки. Вот он и придумал дьявольски хитрую штуку -  отдать
коллекцию на хранение постороннему лицу, на которого никто не  подумает.
А чтобы окончательно запутать дело, официально передать своему нотариусу
пакет неизвестно с чем. Люди рано или поздно  узнают,  что  у  нотариуса
хранится сокровище. Ну, ты понимаешь, что я хочу сказать: если солидному
нотариусу что-то передается на сохранение, всем ясно, что это сокровище,
ценности, в данном случае - бесценная коллекция марок. Никому не  придет
в голову, что бесценное сокровище обретается бог знает где,  так  что  в
крайнем случае элементы организуют кражу со взломом у нотариуса. Ясно  я
излагаю?
   Излагал он предельно ясно, и я всецело одобрила хитрую комбинацию,  с
нетерпением  ожидая  продолжения  рассказа.  Странно,  все  так   хорошо
складывалось,  а  настроение  Мартина  портилось  прямо  на   глазах   и
становилось уж совсем паскудным, но я надеялась,  что  он  сам  объяснит
причину.
   - И представь себе, дело с музеем таки сдвинулось с мертвой точки,  -
продолжал Мартин  загробным  голосом.  -  А  именно:  почта  согласилась
подумать. Уже велись разговоры о том, чтобы для музея  выделить  кусочек
чего-нибудь   подходящего,   ну,   например,   часть    восстановленного
Королевского замка, в конце концов, расходы небольшие,  были  бы  четыре
стены и достаточно, а если коллекция  такая  замечательная,  как  о  ней
говорят,  то  имеет  смысл.  В  своем  завещании,  передавая   коллекцию
государству, он вставил специальную оговорку, что, если музея не  будет,
фиг он подарит коллекцию государству,  отдаст  кому  попало,  и  дело  с
концом. Нет, прошу тебя, не задавай глупых  вопросов,  я  все  равно  не
знаю, как все оно было юридически оформлено. Знаю только, что,  если  бы
произвели экспертизу и оценили коллекцию, музей бы тут же нашелся.
   - Ну так в чем же дело? Почему не провести экспертизу марок?
   Мартин помолчал и коротко ответил:
   - Потому что их нет.
   - Как?..
   - А вот так. Пропали.
   Теперь уже я лишилась дара речи.
   - Их нет, - повторил Мартин в угрюмом  ожесточении.  -  Этот  человек
сделал  так,  как  задумал,  нотариусу  передал  на  хранение   барахло,
коллекцию  оставил  постороннему  лицу,  с   удовлетворением   воспринял
следующие две кражи со взломом в своей квартире, а после  у  него  стало
плохо со здоровьем. В настоящее время он в больнице, доживает  последние
дни.
   - Но ты же сказал, что он умер.
   - Я сказал - вроде того. Не забывай, что ему далеко за восемьдесят  и
что он пережил две войны. Так что вряд ли выкарабкается. Но  дело  не  в
этом, а в марках, которые он  отдал  на  сохранение  постороннему  лицу.
Обращаю твое внимание на тот факт, что постороннее лицо  не  знало,  что
именно ему передали. Попросили, чтобы у него полежало, ну оно, это лицо,
и приняло. Сверток небольшой, места много не занимает,  пусть  лежит.  К
постороннему лицу в дом приходили разные люди, бывали гости, и,  видимо,
среди них оказались особы морально неустойчивые, вот и стянули  сверток.
Может, для того, чтобы его стянуть, они и стали  бывать  у  постороннего
лица.
   Вот теперь я начала не только понимать чувства, обуревавшие  Мартина,
но и разделять их.
   - О боже праведный, неужели ты считаешь,  что  теперь  марки  уже  не
найти?!
   -  Именно.  Вряд  ли   вор   сдаст   коллекцию   в   комиссионку,   в
филателистический отдел.
   - Ясно, что не сдаст. Вывезет за границу, и конец! Мартин, ради бога,
сделай же что-нибудь!
   - Если бы я знал, что делать! Может, он уже вывез.
   Я молчала, потрясенная,  расстроенная,  жутко  злая  на  неизвестного
кретина, который не сумел уберечь такое  сокровище.  Вот  и  опять  наше
национальное  достояние  уплыло  за   границу!   В   который   уже   раз
растаскивается по кусочкам и в который раз  меня  охватывает  бессильная
ярость, когда об этом узнаю. Но еще хуже будет, если окажется, что марки
украл  темный  домушник,  не  имеющий  никакого  понятия  о   филателии.
Настроившись на золото и обнаружив в украденном пакете ненужные бумажки,
он в приступе разочарования просто уничтожит их. При одной мысли об этом
плохо делается...
   - Я не  сказал  тебе  еще  об  одной  вещи,  -  продолжал  Мартин.  -
Постороннее лицо оказалось совершенно в идиотском положении. В завещании
было  оговорено,  что,  если  музея  не  будет,   коллекция   достанется
обыкновенному гражданину, и этим гражданином как раз и было  постороннее
лицо, у которого свистнули марки. Выходит, когда после смерти завещателя
будет обнаружена пропажа марок, подозрения в  первую  очередь  падут  на
законного наследника. Вот, дескать, поторопился, решил  не  ждать,  пока
выяснится дело с музеем,  пока  умрет  владелец,  поспешил  прикарманить
сокровище. Нет, не украл, избави  бог,  просто  был  уверен,  что  марки
принадлежат ему по закону. Во всяком случае, любой может считать, что он
так считает, и именно так будет оправдываться.  Музей,  дескать,  дохлое
дело, все равно  коллекция  достанется  ему,  ну  и  несколько  опередил
события. До тебя доходит?
   Изложено немного сумбурно,  но  доходило.  Невзирая  на  сумбурность,
рассуждения Мартина были логичны. Сумбур усугубляли и мои рассуждения  о
моральном облике наследника: если он  не  вор,  а  честный  человек,  то
присвоил, потому что не верил в создание музея. Какой же тогда  честный?
А если украл, то, значит, вор, который верил в создание музея. Какой  же
тогда вор? Но так или иначе, а подозрение,  конечно,  в  первую  очередь
падало на наследника, у которого хранились марки.
   С трудом собирая воедино расползающиеся мысли, я  попыталась  выудить
конкретные данные:
   - Минутку, скажи, есть ли какие-то догадки насчет  личности  подонка,
стащившего марки? И при чем здесь ты? Когда все это происходило и почему
именно тебе теперь нет никакой жизни?
   Мартин ответил, как-то странно усмехаясь:
   - Событие произошло недели три назад, а что  касается  моей  особы  -
догадайся сама.
   - Да о чем догадываться, черт тебя дери! Отвечай прямо!
   - Ну прямо, так прямо. Видишь ли, так уж получилось, что  постороннее
лицо, наследник, короче говоря, жертва филателии - это я!  И  посоветуй,
что мне теперь делать.
   Меня охватил ужас. Не в силах  поверить  услышанному,  глядела  я  на
Мартина. Возмущение выплеснулось в крике.
   - Как ты мог?! Допустил, чтобы украли такие марки! Да знаешь  ли  ты,
кто ты такой после этого?
   - Успокойся, я и так сам не свой. И пойми, ведь я  понятия  не  имел,
что в этом свертке. Мне дали, я взял, положил на книжную полку  и  забыл
про него. Несколько раз ко мне на бридж приходили гости,  не  запираться
же мне от  всех?  Люди  всегда  ходили  ко  мне,  и  никогда  ничего  не
пропадало. Это первый раз.
   Немного придя в себя, я потребовала дать отчет во всех  подробностях.
Из подробностей следовало, что главной виновницей случившегося являюсь я
сама вместе со своим канадским знаменем. И  прав  был  Мартин,  когда  с
горечью вопрошал:
   - Ты отстранилась  от  светской  жизни,  но  где-то  ведь  надо  было
собираться, чтобы поиграть в бридж? Так что же мне оставалось делать?
   Естественно, услышав такое, я расстроилась еще больше. Из дальнейшего
выяснилось,  что  в  последнее  время  у  него  бывали   и   незнакомые,
приглашенные знакомыми, так как не хватало игроков.  И  не  раз  заходил
разговор о таинственном свертке. Спрашивали, что это такое лежит у  него
на книгах, а Мартин рассеянно отвечал, что отдано ему это на  сохранение
и он сам не знает, что там такое. А если кто-нибудь из гостей был связан
с филателией, то мог догадаться о содержимом свертка,  потому  что  всем
было известно о знакомстве Мартина с владельцем коллекции.  Мартин  знал
его давно, бывал у него дома, тот даже оставил ему  ключи  от  квартиры,
когда его взяли в больницу. Мартин же часто навещал своего  знакомого  в
больнице, приносил передачи, и однажды во время одного  из  визитов  тот
передал Мартину спецификацию марок. Был это перечень  всех  имеющихся  у
него марок с подробным описанием номинала, цвета, характера изображения,
номера в каталоге, зубцовки и некоторых других свойств. Не была  указана
лишь их актуальная стоимость. Сначала больной держал этот список у  себя
в больнице, а потом почему-то  счел  нужным  вручить  его  Мартину.  Тот
довольно долго таскал список в кармане пиджака, потом сунул в ящик стола
и забыл про него.  Вспомнил  лишь  после  того,  как  обнаружил  пропажу
свертка, извлек из ящика, сравнил с каталогом и пришел в ужас.
   - Что тебе теперь делать, не знаю. И ты совершенно не  предполагаешь,
кто мог слямзить марки?
   - Предполагаю. Жулик. Один из трех жуликов,  которые  удостоили  меня
своим посещением. Но вот который из трех - не знаю.
   - Зачем же ты приглашал к себе домой жуликов? И где ты их разыскал?
   - Их привели знакомые. А разыскали через своих  знакомых.  Сама  ведь
знаешь, бывает так, что для бриджа не хватает  четвертого.  А  наберется
две компании - так и двух четвертых. Ну да черт с ними. Лучше скажи, что
этот вор будет делать дальше  с  марками?  Не  на  барахолку  же  пойдет
торговать?
   - На барахолку не пойдет. А вот что будет делать,  зависит  от  того,
понимает ли он, какое сокровище оказалось в его руках.
   - Предположим, понимает.
   - Тогда будет стараться выручить за  них  как  можно  больше.  Думаю,
сначала  произведет  экспертизу,  так  как  без  нее  не  продать  марок
знатокам, а потом попытается  их  сбыть.  Или  на  аукционе,  или  прямо
коллекционерам. Коллекционер может купить и втайне, хотя  и  догадается,
что дело нечисто, но уж так устроен человек, что каждая мания делает его
морально неустойчивым. Но, честно говоря, я  сомневаюсь,  что  в  Польше
найдется  филателист,  у  которого  хватит  капиталов   приобрести   всю
коллекцию целиком. Ведь это же какие миллионы! Вот если по частям...  На
аукционе можно получить намного больше, на Западе продают в  основном  с
аукционов, но тогда огласки не избежать...
   - Знаешь, я на всякий случай уже стал почитывать их прессу, мне  тоже
пришли в голову аукционы. Ведь там он может действовать  и  анонимно.  И
если бы мне попалось сообщение о  том,  что  идет  с  молотка  анонимная
коллекция...
   Мне пришла в голову гениальная мысль.
   - Послушай, ты говорил о том, что в коллекции  были  два  "Маврикия"?
Ведь "Маврикии" все наперечет,  и  давно  известно,  кто  их  счастливый
обладатель. Известно также, что из берлинского музея пропали две  штуки,
но наверняка эти твои два  "Маврикия"  совсем  другие,  еще  неизвестные
филателистам, так что, если они объявятся, будет сенсация! Они не  могут
остаться незамеченными, и, если в прессе появится упоминание о том,  что
где-то будут продаваться "Маврикии", можешь  быть  уверен,  что  они  из
твоей коллекции. Или если продается коллекция с двумя  "Маврикиями",  то
это как раз твоя.
   - Ну хорошо, я узнаю, что будет продаваться моя коллекция,  попадется
мне упоминание о "Маврикиях", и я догадаюсь. Не в этом же дело!
   - А в чем?
   - Допустим, я узнаю о продаже моих марок, допустим, мне даже  удастся
поехать туда и я попаду на аукцион. А что дальше? Ну, цопробую доказать,
что марки украдены у меня, покажу список, подниму шум на всю  Европу,  и
что это даст? Я же ничего не смогу доказать, ведь коллекции-то  никто  в
глаза не видел. И я никому не сообщил о ее пропаже...
   - Вот именно! - с раздражением прервала  я.  -  Почему  ты  сразу  не
сообщил кому надо о ее пропаже?
   - Потому что растерялся. Сперва подумал: поищу сам,  а  не  найдется,
черт с ней, верну хозяину ее стоимость, пусть даже несколько тысяч...
   - Спятил! "Маврикии" за несколько тысяч?!
   - А откуда я мог знать, что там были эти чертовы  "Маврикии"?  Думал,
какие-то пустяки.  А  еще  раньше  думал,  что  сверток  просто  куда-то
завалился, а потом стал думать, что кто-то надо мной  подшутил.  Я  даже
попросил своих знакомых, знаешь, вежливо так попросил, не валять  дурака
и вернуть сверток. И к тому же...
   Он замолчал,  сомневаясь,  стоит  ли  мне  говорить,  долго  думал  и
все-таки сказал:
   - И к тому же,  по  правде  говоря,  не  имею  ни  малейшего  желания
объявлять о том, кто ко мне приходит. Особенно это касается одной особы.
Ни за что! Милиция сразу же  начнет  всех  допрашивать,  копаться...  Не
сообщил еще и потому, что не хочется выглядеть кретином.  Сама  подумай,
мне отдана на хранение  ценная  вещь,  а  как  я  сохраняю?  К  тому  же
оказывается, что эту ценную вещь я же наследую: ясно, имитировал  кражу,
наверняка со своим сообщником. Нет, мне ни в жизнь  не  оправдаться.  До
всего этого я додумался еще до того,  как  узнал  об  истинной  ценности
проклятой коллекции, когда пришел к выводу, что лучше  отдать  владельцу
деньги, чем впутывать милицию. Но вот посмотрел  список  -  и  как  гром
среди ясного неба! Что делать - не знаю. В милицию ни за что  не  пойду,
все равно это ничего не даст.
   - Почему же не даст? Они начнут искать...
   - И найдут вора. Меня. И больше искать не будут. Это же ясно!
   -  Ну  что  ты  говоришь!  Не   будут   искать   несколько   десятков
государственных миллионов?
   - Они еще не государственные. Пока они частные. Владелец еще  жив.  А
меня посадят...
   И тут я взорвалась.  Меня  всегда  возмущали  подобные  обывательские
рассуждения - у милиции только и дел, что  сажать  всех  подряд!  Вот  и
сейчас я обрушилась на Мартина:
   - Глупости говоришь! Они так сразу не сажают. Сначала какое-то  время
покрутятся вокруг тебя...
   - ...и это будут счастливейшие минуты  в  моей  жизни,  -  насмешливо
докончил Мартин. - Сама ты говоришь глупости! Какие могут быть сомнения,
конечно, меня посадят! Загребут как миленького. Ну,  пораскинь  мозгами!
Все против меня, они просто обязаны заинтересоваться моей особой! А мне,
как никогда, именно сейчас нужна свобода.
   - Зачем?
   - Ну как ты не понимаешь? Ведь только на свободе у меня есть какие-то
шансы что-то сделать. Правда, шансов этих у меня не больше, чем грации в
носороге, но другого ничего не остается. Я хочу попытаться прижать  моих
жуликов, выяснить, кто же из них спер марки. Если они не уплыли  еще  за
границу - а надежда есть, ведь на экспертизу требуется время, - попробую
их у него выдрать. Шантажом, хитростью, угрозами - как получится. И сама
понимаешь, милиция мне тут нужна как телеге пятое колесо, особенно  если
придется ехать за границу.
   Нельзя было не согласиться с ним. Ясно: если начнется следствие,  ему
не дадут разрешения на выезд  за  границу.  Конечно,  у  милиции  больше
возможностей в розыске похищенного, чем у Мартина,  и,  будь  мы  твердо
уверены, что сокровище не покинуло пределов  Польши,  я,  как  гранитная
скала, стояла бы на своем: немедленно сообщить о случившемся милиции. Но
если марки за границей, дело принимает совсем другой оборот.
   - Давай смотреть правде в глаза, - угрюмо продолжал Мартин. - Хоть  я
и совсем не представляю себе, в  чем  заключается  сотрудничество  нашей
милиции с Интерполом, но  не  сомневаюсь:  они  бы  рьяно  принялись  за
розыски нашего национального достояния стоимостью в несколько миллионов.
Если, конечно, будут уверены, что оно  действительно  национальное,  что
оно действительно стоит несколько  миллионов  и  что  оно  действительно
похищено. А тут  что?  Никакой  уверенности,  одни  туманные,  сбивчивые
пояснения какого-то подозрительного субъекта, ничем  не  подтвержденные,
никаких доказательств. И ты думаешь, наши органы рискнут? Не побоятся  в
случае чего выглядеть дураками перед иностранными коллегами?
   Я принуждена была согласиться - может, и побоятся. И только уточнила:
   - Подозрительный субъект - это ты?
   - К сожалению, я. Знаешь, будь я уверен, что эта скотина  не  вывезла
еще марки за границу, так уж и быть,  плюнул  бы  на  то,  что  покажусь
кретином, явился бы в милицию, все рассказал бы и отсидел свое, лишь  бы
отыскались марки. Как ты думаешь, он успел вывезти?
   Тут мы с Мартином стали прикидывать, как скотина могла  уложиться  во
времени, и у нас получалось: вывезти марки можно было у