сил  и  еще  больше
заблестел от пота, Стась попытался сначала все отрицать, но после  очной
ставки с киоскершей капитулировал и признался: было  дело,  однажды,  по
просьбе  человека,  которого,  как  он  теперь  узнал,  звали  Вальдемар
Дуткевич,  он  один-единственный  раз  в  своей  жизни  уступил  немного
долларов  -  своих  собственных,  приберегаемых  на  черный   день.   Он
действительно   встретился   с   Дуткевичем   на   Бельведерской,    они
действительно сели в  его  машину  и  обменялись  деньгами,  после  чего
упомянутый Дуткевич удалился вместе  с  долларами.  Больше  его  Золотой
Стась не встречал и не знает, где он. Не знает он также,  каким  образом
его доллары оказались у гражданина  Рокоша.  Нет,  просто  не  имеет  ни
малейшего понятия.
   В ответ на вопрос, почему Вальдемар Дуткевич обратился  за  долларами
именно к нему,  Золотой  Стась  рассказал  несколько  баек,  из  которых
неопровержимо следовало, что Дуткевича привели к нему  таинственные,  не
поддающиеся конкретизации силы. Инсинуации поручика  Гумовского  о  том,
что во время сделки с Дуткевичем они подверглись  нападению  неизвестных
злоумышленников, Стась с негодованием и категорически отмел.  Никогда  в
жизни он не подвергался никаким нападениям и вообще просил его  избавить
от подобных незаслуженных оскорблений.
   - Скорее изойдет потом, но не расколется, стервец, - прокомментировал
его показания Гумовский.  -  Знает,  что  у  нас  ни  доказательств,  ни
свидетелей нет. Видимо, это были деньги Дромадера, а не  его,  Дромадера
же он боится больше, чем нас всех, вместе взятых.
   Лысый оказался более разговорчивым. Он откровенно  признался  в  том,
что у него  совершенно  случайно  оказалось  немного  долларов.  Откуда?
Подарил заграничный кузен. Так вот эти  доллары  он  носил  при  себе  в
портмоне, ибо собирался поменять  на  чеки  в  государственном  валютном
магазине, но тут напали на него два бандита  и  отобрали  их.  Нападение
произошло в  Залесье,  куда  он  отправился  подышать  свежим  воздухом.
Бандитов он описывал с воодушевлением, красочно и  с  такой  ненавистью,
что в искренность показаний просто  нельзя  было  не  поверить.  Видимо,
нападение на Лысого и изъятие у него долларов действительно имели место,
и факт этот был достопримечательным, ибо являлся  единственным  случаем,
когда  жертва  ограбления  призналась.  А  так   ведь,   кроме   Лысого,
потерпевших больше и не было!
   - В Национальный польский банк поступило больше ста тысяч долларов, -
с горечью подытожил поручик Вильчевский. - За границу ушло как минимум в
три раза больше. Никогда не поверю,  что  такую  сумму  носил  при  себе
ограбленный в Залесье Кшачкевич.
   - Отпираются без зазрения совести, - подтвердил Гумовский. -  Капитан
прав - дело  нелегкое.  Да,  кстати,  удалось  выяснить,  кто  отправлял
бандероль Рокошу?
   Вильчевский  с  неохотой   удовлетворил   любопытство.   Девушка   на
главпочтамте, в дежурство которой была отправлена Вишневским  бандероль,
припомнила, что вроде отправлял ее низенький дряхлый старичок с дрожащим
голосом. Разумеется, обратный адрес  был  фиктивным.  Удалось  разыскать
отправителей  заказной   корреспонденции,   оформленной   до   и   после
Вишневского. Одним из них оказался  юрист-пенсионер,  дряхлый  маленький
старичок, отправлявший заказное письмо в  Генеральную  прокуратуру.  Без
очков он ничего не видел и вообще ни на что не обращал  внимания.  Нашли
еще двух человек, стоявших в очереди за  старичком,  одним  из  них  был
мужчина, который обратил внимание лишь на блондинку в соседнем окошечке.
Второй очевидец, женщина, вспомнила,  что  перед  ней  стоял  элегантный
мужчина среднего возраста, в очках. Ей запомнилась его седоватая бородка
клинышком и золотой перстень на пальце. Судя по квитанциям, между нею  и
старичком стоял именно Вишневский, значит, он и был элегантным мужчиной.
   - Бороду отцепит, очки снимет, натянет на задницу старые джинсы  -  и
вот он уже молодой брюнет из воровской шайки, - пессимистически заключил
Вильчевский.
   На этом и закончилось оперативное совещание.

***

   На следующий день после того, как Лелик получил назад утраченную было
собственность, позвонила Баська и сообщила: в магазине  на  Сверчевского
дают стаканы, расписанные под игральные карты, ей такие тоже хочется.  Я
захватила ее по пути, стаканы мы купили, после чего я решила забежать  в
чистку на Вильчей за свитером, валявшимся там уже месяц -  все  забывала
получить. Машину припарковала на левой стороне  проезжей  части,  Баська
осталась в машине, в чистку я отправилась одна.
   Со свитером под мышкой подходила к  машине,  когда  сзади  послышался
веселый голос:
   - Bonjour, madame!
   Я повернулась - передо мной стоял Фелюсь.
   С Фелюсем, чужестранцем неизвестной мне национальности и  гражданства
- звали его Лотар Уорден, я познакомилась несколько лет назад в обществе
Гавела и стала его, так сказать, "больным зубом"  и  вечным  угрызением.
Фелюсь принял меня почему-то за  даму  легкого  поведения  и,  обнаружив
ошибку, чуть ума не  лишился  от  смущения.  Ругательски  ругал  Гавела,
допустившего, чтобы он, Фелюсь, так оплошал, просил у меня  прощения  на
шести  языках,  выскочил  из  машины,  накупил  цветов,  порывался  либо
повергнуться  передо  мной  ниц,  либо  упасть  на   колени,   а   Гавел
просто-напросто  давился  хохотом,  всхлипывал  и  повизгивал  так,  что
прохожие оглядывались. Именно Гавел почему-то окрестил его Фелюсем.
   С того нелепого случая  Фелюсь  почитал  святым  долгом,  приезжая  в
Польшу,  звонить  мне,  пламенно  умолял  о   прощении,   рассыпался   в
почтительных заверениях, а не дозвонившись, все передавал через  Гавела.
Гавел, разумеется, комментировал в своем обычном стиле:
   - Хи-хи! Этот кретин опять из-за тебя балабонит!
   Вообще говоря, я лицезрела Фелюся не более трех раз в  жизни.  Сейчас
увидела его четвертый.
   Невыразимо   счастливый,   он   превосходным   тройным,    то    есть
французско-немецко-польским языком объявил, что на сей раз не успел  мне
позвонить, а  потому  пребывает  в  исключительном  восторге  по  поводу
нечаянной встречи. Приехал ненадолго, всего лишь на несколько часов, ибо
не мог иначе войти в контакт с мсье Ракевичем, который в последнее время
испытывал какие-то  таинственные  трудности  с  выездом  из  Польши.  Я,
конечно, могла бы ему шепнуть пару словечек  насчет  этих  трудностей  и
откуда они, да  мне  вовсе  не  хотелось.  Фелюсь  пожаловался:  с  мсье
Ракевичем ему необходимо общаться по  разным  делам  и  непосредственная
встреча порой просто необходима. Сейчас же, когда мсье Ракевич  привязан
к Польше, трудно согласовать взятые на себя обязательства.
   -  Пожалуй,  главная  сложность  -  решать   денежные   проблемы?   -
предположила я, хотя меня все это никак не касалось. -  Пан  Ракевич  не
может снимать со сче...
   - Да что вы! - живо прервал меня Фелюсь  по-польски.  -  Тут  никаких
трудов! Никакой чутошки. Динежки есть, спокойная голова. У мсье Ракевича
есть свой люди, доверенный, диньги  можно  брать  чекам  in  blanco  или
пароль. Мсье Ракевич талант, знание дела, решения всегда точка!
   Насколько я успела сориентироваться, по меньшей мере на  трех  языках
Фелюсь объяснялся бойко, хромал у него только польский.  Пользуясь  этой
великолепной лингвистической смесью,  он  дал  понять:  у  них  как  раз
наклюнулся   гешефт,    измышленный    Гавелом,    гешефт    просто-таки
сногсшибательный, а потому им безумно не с руки Гавелова "привязанность"
к Польше. Фелюсь, как нанятый, вынужден мотаться  самолетами  туда-сюда,
и, пожалуй, пора в оном деле навести порядок. Меня  подмывало  спросить,
уж не собирается ли он сообразить для Гавела фальшивые документы, но это
было бы слишком.
   Посему я просто выслушала  очередную  порцию  просьб  о  помиловании,
попрощалась и села в машину.
   - Чего он тараторил, этот экспансивный болван? -  спросила  Баська  с
беспокойством. - И вообще, кто такой?
   - Дружок Гавела. По заграничным гешефтам. Ты все сама слышала.
   - Я кое-как уразумела польские и французские  обрывки,  а  остальное?
Расскажи, меня здорово заинтересовали эти масштабные финансовые операции
на расстоянии. Гавела сейчас не выпускают, это я уразумела.
   - А деньги он все равно берет, когда надо, с разных своих счетов.
   - За границей? И как это делается?
   - Да просто. У него свои люди по всему свету, наверно, с  его  чеками
in blanco,  и,  когда  надо,  банк  предоставляет  им  суммы  отдельными
выплатами. Вероятно, в каком-нибудь банке Гавел сделал вклад на пароль и
сообщил им. Там тоже деньги можно получить.
   - А его не надувают?
   - Не думаю. Ведь люди доверенные. Положим, как секретарь у миллионера
или, например, главбух в какой-нибудь организации. Уж он подстраховался,
не сомневайся.
   Баська помолчала, достала из сумочки и закурила сигарету.
   - Да поезжай быстрей, господи боже! - простонала она отчаянно.  -  То
есть я хотела сказать... А что он говорил о каком-то деле ехсеllent?
   Я удивилась, но машинально прибавила скорость.
   - Так и сказала  бы,  что  спешишь.  Не  очень  поняла:  Гавел  якобы
состряпал великолепное дельце, не уточнил какое. Фелюсю  надоело  летать
туда-сюда, и, по-моему, Гавел смотается по фальшивым документам. По  ним
же и вернется. Любую слежку обведет вокруг пальца.
   - Боже! - У Баськи даже голос изменился. - Какую слежку?
   Я не сочла нужным скрывать от подруги свои домыслы.
   - А ты даже и не  заметила,  что  мы  все  под  колпаком?  -  ядовито
улыбнулась я. - Забыла о покойнике Дуткевиче, да? Мы обе на подозрений и
оказываем милиции большую услугу, разъезжая вместе.
   - И Гавел тоже?
   - Ну а как же? Был у Дуткевича его телефон или нет?
   - Не знаю. Плевать на его телефон. Скорей домой.  Час  назад,  неделю
назад мне надо было домой.
   - Час назад ты сидела дома.  Кран  не  закрыла  или  чайник  на  газу
оставила? Баська, слушай, мне надо с тобой серьезно поговорить.
   - Только не сейчас. - Баська как угорелая выскочила из машины.  -  То
есть, прости, конечно, я вспомнила одно ужасное дело. Склероз, что ли, у
меня? Завтра, послезавтра, когда хочешь, только не сегодня!
   После этой скороговорки она рысью бросилась в подворотню; я повернула
обратно.
   Сопоставления напрашивались сами собой...
   Вечером неожиданно явился  Мартин.  Смотрела  я  на  него,  смотрела,
думаю, пусть сам сначала заговорит.  Ситуация  недвусмысленно  созревала
для взаимных объяснений.
   Мартин сел, получил чай, закурил,  замкнулся,  ушел  в  себя.  Молчал
долго-долго, и терпение мое лопнуло.
   - Послушай, а ты не хочешь занять денег - видок  у  тебя  такой...  -
выступила я поощрительно.
   - Напротив, - вздернулся он. - Я скорее готов тебе дать взаймы.
   Этого я никак не ожидала, даже растерялась:
   - Ты, может... чуть-чуть того?
   - Нет. Пожалуй, нет. То есть пока нет.
   - Ну так в чем дело? Хочешь поберечь деньги, отдав мне?
   - Наоборот, изобретаю способ от них избавиться.
   Я внимательно посмотрела на него и осторожно сказала:
   -  Избавиться  от   денег,   вручив   их   мне?   Мысль,   бесспорно,
замечательная. Мне ничего не стоит взять любую сумму и... фыоть...  Одна
только заминочка: спущу все  деньги,  а  потом  возвращай  тебе.  Может,
все-таки объяснишься определеннее?
   Мартин пустил колечко дыма и понаблюдал, как оно расплывается на пути
к потолку.
   - У тебя сохранился  счет  в  Ландсмандсбанке?  -  спросил  он  после
довольно долгой паузы.
   - Ага.
   - А снять деньги со счета можешь?
   - Да там не осталось никаких денег. Кабы были, то почему бы не снять.
У Алиции два моих чека, подписанные на пароль. Сомнительно только, чтобы
она потащилась в банк взять восемь  крон  с  мелочью,  по-моему,  именно
столько там осталось.
   Мартин снова погрузился в длительное молчание. Заботы весьма  ощутимо
подавляли его.
   - Дай номер своего счета, - вдруг воспрянул он. - Возможно, я перешлю
туда кое-какую сумму, а после сниму. Пока ничего определенного, но вдруг
понадобится! Конечно, в подходящее время я тебе об этом сообщу. Надеюсь,
ты не против?
   - Нет. Раз уж я числюсь у тебя особой, достойной доверия... А  ты  не
считаешь, что подходящее время наступило?
   - Извини, ты о чем?
   - Да насчет подходящего времени.
   - Какого времени?
   - Ну, кое-что объяснить друг другу. И не строй, бога  ради,  дурацкой
физиономии, не спрашивай, о чем это я,  не  притворяйся  удивленным.  Ты
прекрасно знаешь, в чем дело.
   - За физиономию я не отвечаю. А насчет дела... -  Мартин  помолчал  и
как-то странно на меня посмотрел. - Твоя  любовь  к  разным  официальным
организациям малость тормозит мою откровенность, - начал он брюзгливо. -
Уж наверняка тебя потянет им исповедаться. А у меня  еще  не  испарились
большие  надежды,  и  я  не  намерен   делиться   ими   с   официальными
организациями. Знать ничего не знаю и  не  понимаю,  о  чем  ты.  Хочешь
облегчить мне жизнь - хорошо, нет - не надо.
   Я отыскала в кипе бумаг старый календарик  и  назвала  Мартину  номер
счета в Ландсмандсбанке. Все равно он ничего больше прямо не скажет, а я
и так вообще и в  частности  сама  догадывалась,  на  чем  зиждется  его
великая надежда. Такая же великая надежда расцвела и во  мне,  наказывая
терпеливо ждать. Мартин прав, что-либо конкретное мне знать ни  к  чему,
ибо со всеми конкретностями помчусь к майору. А уж  дедуцировать  вполне
могу про себя.
   - Как поживает пожилой пан, о котором мы давненько не  разговаривали?
- спросила я как можно небрежнее. - Ведь он был в больнице...
   - Жив, - холодно ответствовал Мартин.
   - Как у него со здоровьем? Ему сделали операцию или еще нет?
   - Да. Пока жив.
   - Буду крайне признательна, если ты время от времени будешь оповещать
меня о его самочувствии.
   - Еще жив. Случится что - сообщу. Если представится возможность.
   Когда Мартин уходил, меня осенило сверхвдохновение.
   - Знаешь, возьми у меня взаймы,  -  попросила  я  задумчиво.  -  Хоть
пятьсот злотых.
   Мартин повернулся уже в дверях.
   - Зачем?
   -  Тебе  видней.  Хочешь,  поставь  на  скачках.   Или   истрать   на
тотализатор. Или сходи в гости на покер. Выбирай любое.
   - Покер, говоришь... Нет уж, предпочитаю скачки. Ладно, давай пятьсот
злотых. Думаю, не стоит упоминать  -  при  ближайшей  оказии  верну  эти
деньги. Насчет фаворитов, на которых поставлю, не скажу, а  то,  не  дай
бог, удачу спугну. Ты уверена, что...
   Я только скорбно кивнула и вручила ему  пятьсот  злотых.  Разумеется,
Мартин понял меня. Сотрудники майора присматривали за  нами  усердно,  в
чем я не сомневалась, и, если меня спросят про  Мартинов  визит  и  темы
наших разговоров, надо же что-то отвечать. Лучше всего  сказать  правду.
Закрывая за Мартином дверь,  вдруг  подумала:  вот  и  я  сознательно  и
деятельно ввязалась в таинственное, клубящееся вокруг меня преступление,
уже не на шутку беспокоившее меня.
   В течение трех дней я пыталась изловить Баську -  безрезультатно.  На
четвертый день майор, как  и  следовало  предположить,  вызвал  меня  на
очередной разговор. Он не кружил вокруг да  около,  не  обвязывал  факты
розовой ленточкой, а поставил вопрос в лоб и не слишком доброжелательно:
   - В конце концов, хотите вы нам помочь или нет?
   - Хочу! - Я не колебалась, но и не стала уточнять,  что  хочу  помочь
по-своему и не на всех участках фронта.
   - В таком случае прошу говорить правду. Четырнадцатого вы встретились
с пани Маковецкой. На Вильчей к вам пристал какой-то  тип.  Вечером  пан
Тарчинский нанес вам визит. Прошу изложить подробно: цели всех визитов и
встреч, что, кто и кому говорил, в какой  очередности  и  что  из  этого
следовало. И давайте по-деловому, чтобы я не тянул  из  вас  подробности
клещами.
   Не очень представляя себе, что успела нагородить Баська, я в  деталях
рассказала и про стаканы, закупленные на Сверчевского, и про  чистку,  и
про Фелюся. Подробно объяснила, почему Фелюсь  кается  передо  мной  уже
седьмой год. Что касается Мартина, я честно призналась, что зашел он  ко
мне занять пятьсот злотых - собирается на скачки.  Старательно  опустила
все насчет Гавелова гешефта, внезапную  Баськину  спешку  и  всю  первую
часть разговора с Мартином. Совесть моя была спокойна - истинную  правду
выложу майору в свое время.
   - И что? - заинтересовался вежливо майор, когда я  закончила.  -  Пан
Тарчинский выиграл на скачках?
   - Не знаю. Я с тех пор его не встречала.
   - Пан Тарчинский вовсе не пошел на скачки.  Не  бывал  на  бегах  уже
много недель. Ваше мнение?
   - Не знаю. Действительно, не бывает на бегах. Видно, просто  сболтнул
про этих фаворитов, благо программы читает регулярно. А вдруг неожиданно
отказался от скачек или поставил на Праге,  совсем  не  ездив  на  бега?
Словом, я не в курсе,
   - Он что, раздобыл список фаворитов?
   - Если бы раздобыл, сказал бы мне. Сам прикинул.
   - О поездке не упоминал?
   - О какой поездке?
   - Вообще о поездке. Не говорил о намерении уехать на пару дней?
   Я забеспокоилась. Ни о какой поездке и речи не было. Надеюсь,  Мартин
в раже не перешел нелегально границу?
   - Ничего не знаю. О поездке не упоминал. А что? Разве он уехал?
   Майор качался на стуле, задумчиво меня разглядывая.
   - Итак, вы назначаете свидание пани Маковецкой впервые после убийства
Дуткевича. Вместе с пани Маковецкой встречаете этого... Фелюся. Партнера
пана Ракевича. Пани Маковецкая тотчас возвращается домой, вызывает  пана
Тарчинского, пан Тарчинский мчится прямехонько к  вам,  занимает  у  вас
пятьсот злотых и уезжает в Свиноустье. Как объяснить такой пассаж?
   У  меня   мелькнуло   -   тут   какая-то   ерунда,   все   получается
шиворот-навыворот: майор объясняет мне больше, чем я ему, - чистый бред,
в милиции такого еще не  бывало!  Подловить  меня  старается?..  Да  уж,
подзапуталась я в своих хитросплетениях.
   - А при чем здесь пан Ракевич? - невольно вырвалось у меня.  -  Да  и
Фелюсь - абсолютная случайность. И зачем Баська вызвала Мартина?
   - Починить вилку  у  торшера.  Так  пани  Маковецкая  объяснила  пану
Тарчинскому по телефону свое приглашение.
   Я буквально онемела. Мартин  полный  профан  насчет  вилок  и  вообще
электроприборов, тут мы с ним друзья по несчастью. Для меня и для майора
было очевидно: вилка - просто предлог.  Видать,  какие-то  слова  Фелюся
мощно потрясли Баську, Баська, вне всяких сомнений, заодно  с  Мартином,
только на кой черт Мартин поехал в Свиноустье? Не  собирается  же  он  в
самом деле переть через границу?..
   - И он все еще там? - забеспокоилась я. - В этом Свиноустье?..
   - Нет, уже вернулся. Как вы думаете, зачем он туда ездил?
   - Понятия не имею. А по-вашему, зачем?
   - Прошу отвечать на мои вопросы. Как вы объясните эту свистопляску  -
все с вас начинается и на вас замыкается?
   - И в самом деле, -  признала  я  правоту  майора.  -  Опять  все  я:
извлекла Баську из дома на встречу с сообщником Гавела,  велела  послать
ко мне Мартина, сунула ему пятьсот злотых и отправила  в  Свиноустье.  И
разумеется, с какой-то целью. Пан майор, я, честное слово, вам  искренне
сочувствую - вы столько времени на меня  убиваете...  Будь  я  на  вашем
месте, а вы на моем, я  бы  вас  непременно  посадила  для  собственного
спокойствия. Ну а свистопляску объяснить не могу. Фелюсь этот все  карты
путает, явился как чертик из табакерки, нагородил чего-то ни к селу ни к
городу, и теперь ничего не понять. Даже предположи мы,  что  Баська  его
знает и условилась с ним, почему он ждал на Вильчей?  Ведь  в  чистку  я
попала случайно, об этом свитере вспомнила на обратном пути. Нет, Фелюся
придется исключить, даже если вся акция была организована заранее.
   - Значит, вы полагаете, что пани Маковецкая его не знает?
   - Совершенно верно, полагаю, она в жизни его не видела  и  никогда  о
нем не слышала.
   Майор переста