о  жертвователей  ошибочно,  -
сообщила я с достоинством. - Он протестовал, ему все вернули.  В  успехе
акции нет никакой его заслуги, несознательный элемент.
   Капитана передернуло. Майор похохатывал. Поручик  Гумовский  обалдело
воззрился на меня.
   - То есть, значит, все... Как,  простите?..  Жертвователи?..  Следует
понимать, вся банда деятелей с черного рынка  -  элементы  сознательные,
имеющие заслуги?
   - Ну, если добровольно содействовали обогащению...
   - Ага, как видите, добровольно! - с живостью подхватил майор. - Итак,
вы  утверждаете,  что  они  добровольно   передали   энные   суммы   для
контрабанды, а признаться в своих добровольных деяниях  не  хотят,  надо
полагать, из скромности?
   - Позвольте, я ничего не утверждаю,  а  всего  лишь  предполагаю.  Но
почему бы нет? Эффект, вы сами убедились, весьма впечатляющий!
   Поручик Вильчевский охнул и схватился за голову:
   - Сколько всего ушло контрабанды, хоть это скажите!
   - Пятьсот семьдесят девять тысяч долларов...
   - Только и всего! - разочарованно заключил капитан Ружевич,  опомнясь
наконец от шока. - Дело  об  убийстве  у  нас  застегнуто  на  последнюю
пуговицу,  ведь  убийство  совершили  обыкновенные,   приличные,   можно
сказать, нормальные преступники. А все остальное -  какое-то  безумие  и
еще раз безумие, и тут ничего не поймешь, хоть головой об стенку  бейся.
Да уж, когда за преступление  берутся  порядочные  люди,  то  выдумывают
этакие комбинации - сам черт ногу сломит. Для меня это уже слишком.
   - Ну уж нет, - не согласился майор. - Хуже  всего,  когда  порядочные
люди вступают в контакт с преступной средой. Вот вам наглядный пример...
Представьте себе, кое-что мы здесь в милиции тоже предполагаем...
   - Мы предполагаем, - начал, жалобно вздохнув, поручик Вильчевский.  -
Извините, предполагали... Некто контрабандой пересылает на запад крупные
суммы в прозаических, обыкновенных, так сказать, деловых целях  -  иначе
говоря, для себя лично. Суммы эти где-то необходимо было взять. И  некто
взялся за разбои и грабежи...
   -  Да  никаких  грабежей,  ведь  объясняют  же  тебе  -  всего   лишь
добровольные пожертвования, - прервал его поручик  Гумовский.  -  У  нас
есть  версия,  дорогая  пани,  что  этот  некто  мягко   убеждал   наших
чернорыночных аферистов принять участие в  благородной  акции  на  благо
родины.
   - И еще одна версия: этот некто - на самом деле четверо ваших друзей,
- включился майор. - Мы  предполагаем  также,  что  убеждения  не  очень
подействовали, и тогда ваши друзья подключили себе заместителей. То есть
Франека и Весека. Пани Маковецкая убедила  своего  поклонника  Дуткевича
потрудиться в роли наводчика, Дуткевич  вступал  в  торговые  сделки,  а
Франек  и  Весек  нападали...  то  бишь,  я  хотел   сказать,   склоняли
контрагентов к безвозмездным дарам. Растроганные мошенники не раздумывая
передавали им все свое достояние. Предполагаем далее, что  гонорар  этим
двум юношам выплачивал  пан  Ракевич,  который  в  качестве  благодетеля
вызывает полнейшее наше почтение. Предполагаем еще, что некоторое  время
четверо друзей трудились на сей ниве самостоятельно и, лишь  напоровшись
на неприятности, а именно на сопротивление тупых и скаредных обладателей
валюты,  прибегли  к  помощи  субъектов,  бывших  с  законом   несколько
запанибрата. В конце концов,  как  видим,  акция  приняла  нежелательный
оборот. Признаюсь откровенно, до сих пор не смекнем, кто,  черт  бы  его
побрал, был шефом этой проклятой интеллигентской шайки!
   - Не представляю... - смешалась я. - Кроме того, напрашивается вывод,
что все испортил негодяй Пежачек. И зачем только его потянуло  вмешаться
в такую славную и в общем-то безобидную аферу...
   Поручик Вильчевский скрипнул зубами. Капитан Ружевич с  тихим  стоном
снова схватился за голову. Поручик Гумовский демонически захохотал.
   - Подытожим: Пежачеку ваша славная афера пошла во вред, - изрек майор
с каменным лицом. - Разумеется, все это лишь дедукции и предположения. А
вот посылки от Вишневского - факт, таможенные декларации тоже. Не  могли
бы вы сообщить, кто, сил моих больше на вас  не  хватает,  заполнял  эти
декларации и писал адреса?
   Я удивилась.
   - Понятия не имею. А разве вы не доискались? Но  ведь  лаборатория  с
легкостью определяет по почерку...
   - Лаборатория определила. Только ни у  одного  из  ваших  друзей  нет
такого почерка, более  того,  и  у  членов  их  семей  тоже  другой.  Мы
надеялись, вы знаете...
   С искренним огорчением пришлось признать, что и мне никто не приходит
в голову. Довольно долго мы разговаривали,  предполагая  и  допуская;  в
конце концов все единодушно пришли к одному мнению: милиция только ведет
следствие, а дальше пусть уж решают прокуратура  и  суд.  Из  управления
милиции я вышла весьма обеспокоенная, но и с надеждой на лучшее...
   Согласно Лялъкиным пророчествам, о кражах и грабежах не заявил никто.
Даже плешивый Виктор изменил показания: никакого ограбления не было - он
просто пошутил и охотно заплатит  штраф,  или  как  это  называется,  за
введение милиции  в  заблуждение.  Смирившиеся  четверо  контрабандистов
единодушно все отказались давать показания.  В  двусмысленном  положении
оказался Гавел, целиком зависевший  от  правдолюбия  Франека  и  Весека,
однако те Гавела проигнорировали, с большим удовлетворением все сваливая
на Пежачека.
   - При таком раскладе пожизненного заключения не дадут,  -  утешала  я
Баську и Павла, выходя от них. - В случае чего передачи вам обеспечу...
   Мартин вышел вместе со мной.
   - А по мне, так уж лучше сидеть. Завещатель после операции  чувствует
себя неплохо и скоро выпишется домой. Ума не приложу, что делать.
   -  Давай  подумаем.  Утраченного  не  вернуть,  единственный   способ
заполучить марки вы прошляпили. Черт бы все побрал.
   - И меня тоже. Хуже всего, владельца марок удар может хватить...
   Я села в машину, Мартин со мной.
   - Да, послушай, совсем забыла, - спросила я, включая мотор.  -  Каким
это манером датские кроны у вас размножились? Даже если Гавел  наврал  и
вовсе не забрал свою часть, а только форсу напустил,  все  равно  что-то
многовато. Ну и чудеса!
   Мартин ядовито хихикнул.
   - Не чудеса, а кровавая ирония судьбы. Приди это нам  в  голову  чуть
пораньше, отказались бы от аферы. Наш общий приятель попросту  с  самого
начала пускал капиталец в оборот.
   - Какой общий приятель?
   - Некто Юхан Гасмиа. Да ты его небось помнишь?!
   Ошеломленная, я едва не врезалась в фонарный  столб.  Юхан  Гасмиа!..
Норвежец,  выигравший  невероятные  деньги  на  копенгагенских   рысаках
благодаря моим сумасшедшим идеям! Единственный знакомый, кого  я  забыла
включить в список для майора!
   - Опять же ирония судьбы, - ехидно заключил Мартин, когда  я  наконец
перестала охать и ахать. - Умный мужик этот майор! Не случись  тебе  так
глупо проворонить Юхана, он давно бы уже заполучил все нити. Я на  твоем
месте, пожалуй, не стал бы ему про Юхана сообщать - придушит тебя глазом
не моргнув, и поделом.
   - Это понятно, только я все-таки не понимаю,  как  они  размножились?
Юхан Гасмиа пустил в оборот? Тогда вы все должны были потерять!
   - До краха просто еще не дошло. Помнишь, наш приятель всегда  начинал
блистательно, а кончал печально. Биржу он знает  неплохо,  только  стоит
ему успешно сыграть, как  он  зарывается  и  начинает  рисковать.  Таким
манером потерял все выигранное тогда на скачках  в  Дании.  Наши  деньги
пустил в оборот сразу и, как всегда спервоначалу,  получил  внушительные
прибыли, которые делил честно: фифти-фифти.  Однако  постепенно  прибыли
все сокращались; и кажется, Юхан как раз вошел в стадию  убытков,  когда
мы затребовали деньги. Сейчас, верно, просадит все,  что  заработал  для
себя. Приди мне вовремя в  голову  этот  вариант,  мы  обошлись  бы  без
помощников. Отослали бы ему первоначальный капитал, и он выиграл  бы  на
бирже недостающую сумму. А ведь, стервец, не  признавался,  что  занялся
бизнесом, на днях только прислал мне расчет, и то неполный.
   - Ну и как? Гавел свое забрал?
   - А леший его знает. Ничего не могу сообразить:  со  счета  постоянно
что-то снимали и какие-то суммы постоянно поступали. Последняя  операция
- поступление, поэтому насчет Гавела ничего не могу сказать.
   - Видать, правды никогда не узнаем. Слушай, а ты куда собрался?
   Мартин осмотрелся, мы были уже на Пулавской.
   - Если нетрудно, подбрось до больницы на Стемпинской. Надо все ж таки
сориентироваться насчет самочувствия  моего  дамоклова  меча.  Давно  не
навещал.
   Поехали в больницу, меня тоже интересовало, как обстоят  дела.  Вошли
вместе. В холле больницы продавали сигареты.  Я  направилась  к  киоску.
Мартин вежливо поклонился дежурному и пошел к лестнице.
   - Послушайте, вы куда? Вашего родственника уже нет!
   Я  стремительно  обернулась.  Мартин  замер  на  лестнице  спиной   к
дежурному, с поднятой ногой.
   -  Из  седьмой   палаты?   Его   уже   нет,   -   повторил   дежурный
доброжелательно.
   Еще мгновение Мартин изображал живую картину. Потом, ужасно  бледный,
медленно повернулся.
   - Умер? - спросил глухим голосом.
   - Да что вы, домой поехал. Я ему  и  такси  вызывал.  Чувствует  себя
неплохо. Старый человек, больной, а силушка есть еще, дай бог всякому!
   Мартин  молча  спускался  с  лестницы,  как  лунатик.  Я  забыла  про
сигареты.
   - А когда этого пана  выписали  из  больницы?  Давно?  -  спросила  я
быстро.
   - Да какое там давно - сегодня! Часа четыре, как уехал...
   Я вышла, Мартин за мной, споткнулся о порог, сел в машину  и  застыл.
Наконец закурил.
   - И ничего страшного, - попыталась я приободрить Мартина.
   Мартин не  отвечал.  Курил,  уставившись  в  перспективу  Стемпинской
улицы.  Я  решила  переждать.  Вышла,  вернулась  в  больницу  и  купила
сигареты. Когда села в машину, Мартин спросил мертвым голосом:
   - Ну? И что теперь?
   Я попыталась его утешить.
   - Из двух зол уж лучше, что жив остался. Хоть завещание не вскроют  и
вся  авантюра  не  выплывет  на  свет  божий.  Возможно,   удастся   ему
растолковать...
   - Если бы тебе растолковали, что плакали все твои марки?
   - Ну, я-то по крайней мере пристукнула бы тебя. Правда,  у  меня  нет
"Маврикиев". Хотя, пожалуй, апоплексический удар схлопотала бы.
   - Он тоже схлопочет. И завещание вскроют, не говоря  уже  о  гуманном
отношении и прочее. Не знаю, куда податься. Бежать в Южную Америку?
   - Не успеешь, нету паспорта. Послушай, давай подумаем. А вдруг  умрет
на месте от разрыва  сердца,  надо  что-то  предпринять...  Если  бы  не
проклятое завещание...
   - Ха-ха! - Мартин скрипнул зубами. - Если бы не завещание!..
   - Значит,  надо  убрать  завещание.  Разреши,  подумаю  вслух,  лучше
соображается. Вломиться к нотариусу...  Чепуха.  Сложно,  да  и  времени
требует.  Лучше  всего,  чтобы  сам.  Надо  уговорить  его  аннулировать
завещание, новое пока не писать -  любое  завещание  повлечет  за  собой
разоблачение  несчастной  аферы.  Аннулировать  можно  за  пять   минут:
позвонит нотариусу, попросит привезти документ и уничтожит. Может,  надо
ехать самому, не представляю этой процедуры. Но  к  старичку  должен  же
нотариус быть снисходительным. А  попозже  можно  и  о  самой  коллекции
поговорить.
   - Позволь узнать, каким образом уговорить его на это?
   - Уговаривать не тебе! Тебя нужно всячески обругать. Предлагаю себя в
жертву: пойду к старичку, очерню тебя, опорочу, оговорю, объясню, что ты
скотина - какой уж из тебя наследник...
   - И это даже справедливо...
   - Не  прерывай!  Постараюсь  убедить,  что  наследника  надо  выбрать
осмотрительно. Прежде  всего  уничтожить  завещание,  а  после  спокойно
обдумать.
   - А после окажется, что ты совершенно права...
   - Да помолчи же, наконец! Дальше тоже ехать на дипломатии,  иначе  он
отправится в милицию. Если переживет свою потерю, разумеется...  Тут  уж
не придется ждать  снисхождения  к  подонку,  то  есть  к  тебе.  Можно,
конечно, все дело изобразить  без  тебя  в  главной  роли,  пожертвовать
Баськой и Донатом. Беру это на себя. Баське все едино,  а  Донат  и  так
выглядит лучше всех, почему-то майор его не  учитывает.  Видимо,  сильно
сомневается, принимал ли участие в авантюре, обвинить  его  можно  разве
что насчет записки о Рябом...
   Бледный Мартин размышлял над моим планом.
   - Нет. Сваливать на других - свинство. Я должен все сделать сам...
   - Вот дурак! Ведь выплывет, что вся катавасия затеяна не ради  пользы
государству, а из-за частных марок.
   - В эту пользу государству и так никто не верит.
   - Но никто не докажет и противного. Если все выложишь,  прикончишь  и
Баську с Павлом, и Доната! Не имеешь права! Обрати  внимание,  мы  стоим
около больницы, телефон тут рядом, внизу,  начнешь  выкидывать  коленца,
сразу вызову всех троих.
   Мартин машинально взглянул на  больничную  дверь  и  снова  тоскливым
взглядом воззрился в пленэр улицы.
   - Черт бы все побрал.
   - В конце концов, они в пропаже виноваты, - злилась я.
   - Ладно, - согласился Мартин через пять минут раздумий. - Я последняя
скотина. Поехали, чем скорей, тем лучше.
   Старый пан жил  на  втором  этаже  в  старом  доме.  Я  поднялась  по
мраморной лестнице и позвонила в дверь с двумя глазками. Мартин  остался
в машине. Долго никто не отзывался, я забеспокоилась.  Представила,  что
вот-вот опять обнаружу труп, мне сделалось плохо, и я чуть не сбежала. К
счастью, за дверью раздалось шарканье.
   Старый пан не задал глупого вопроса "кто там?", он открыл  дверь,  не
снимая цепочки, и долго разглядывал меня. И  в  самом  деле  старенький,
маленький, сухонький, как соломинка. Спросил, по какому делу.
   Я объяснила: знакомая Мартина,  кое-что  хотела  бы  обсудить,  но  в
квартире, а не на лестничной площадке. Старый пан колебался.  Я  назвала
себя и протянула паспорт.
   - А-а-а! - обрадовался старичок. - Так это вы? Я много о вас  слышал,
пан Тарчинский рассказывал! Прошу вас, пожалуйста,  только  разрешите  -
паспорт все-таки проверю...
   Я чувствовала себя не в своей тарелке и, вручив старому пану паспорт,
обругала   про   себя   Мартина   последними   словами.   Вот    дурень!
Распространялся про меня, а я его всячески  поносить  собираюсь!  Другой
темы для разговоров не нашел!..
   Старый пан между тем  проделал  нечто  весьма  странное.  Вернул  мне
паспорт, после чего выставил за дверь трубу с загнутым  концом  -  нечто
вроде перископа - и быстро повернул ее в обе стороны: проверяя,  нет  ли
кого на лестнице. Я оторопела. Не обращая  на  меня  внимания,  старичок
удостоверился, что на площадке разбойников нет, спрятал  перископ,  снял
цепочку и открыл дверь. Тщательно запер ее за мной и тотчас  же  навесил
цепочку. Я с сожалением отметила: в теперешней  ситуации  все  его  меры
предосторожности нужны как рыбке зонтик.
   - Прошу,  прошу.  Милостивая  пани,  позвольте  дальше.  Простите  за
скромный прием, но я только сегодня из больницы после тяжелой болезни  и
передвигаюсь с некоторым трудом. Прошу вас, присядьте...
   Приглашая меня войти, он извлек из кармана бонжурки ключ, отпер дверь
в комнату, впустил меня и жестом пригласил занять кресло возле  большого
довоенного письменного стола. Еще в прихожей я заметила открытую дверь в
другую комнату и удивилась, почему он пригласил меня не туда, а в  столь
оберегаемое помещение. Я вознамерилась уже сесть в кресло, но  взглянула
на стол и утратила способность двигаться, так и не присев в кресло.
   На черной поверхности стола в специальных прозрачных конвертах лежали
две маленькие марки. Одна красная, другая голубая. На  каждой  -  хорошо
знакомая голова королевы Виктории...
   - Боже праведный, что это?! - Ошеломленная, я не  верила  собственным
глазам.
   Старый пан подкатил к  письменному  столу  столик  на  колесиках,  на
котором что-то лежало. Я не обратила внимания, загипнотизированная двумя
маленькими квадратиками. Старый пан, посапывая, устраивался в кресле  за
столом.
   - Это марки, досточтимая пани, - ответил он  добродушно.  -  Марки  с
острова Маврикий.
   Дипломатия, Мартин, афера - все тут же вылетело у меня из  головы.  Я
готова была упасть перед  старичком  на  колени,  умоляя  разрешить  мне
рассмотреть марки поближе. Оторваться от них у меня не хватало сил. Ноги
подогнулись, я наконец плюхнулась в кресло и тут же вскочила снова.
   -  Настоящие?  Настоящие  "Маврикии"?..  И  оба  -   однопенсовик   и
двухпенсовик?.. Чистые?..
   - Все  правильно,  дорогая  пани,  чистые.  Знаменитые  "Маврикии"  с
ошибочной надпечаткой post office. Я вижу, вам не чужд интерес к маркам?
Представьте себе, оба "Маврикия"  со  времени  выхода  в  свет  являются
собственностью моей семьи. Прошу вас, хотите посмотреть?..
   Кроме слов "Боже милостивый", я ничего не могла произнести.  Зато  уж
"Боже милостивый" повторяла без  конца.  Владелец  этих  сокровищ,  этой
святыни обрадовался такой реакции непомерно, вручил  мне  лупу,  выразил
чрезвычайное удовлетворение по поводу встречи с родственной душой. И  мы
вместе с  набожным  благоговением  созерцали  плоды  самочинной  выходки
губернаторши XIX века с острова Маврикий.
   - Дорогая пани, вы застали меня за осмотром коллекции,  я,  будучи  в
больнице, очень соскучился по моим  маркам,  -  сообщил  конфиденциально
старый пан, которому легче было оторваться от созерцания чуда, чем  мне.
-  Очень  приятно  рассмотреть  коллекцию  в   обществе   столь   тонкой
ценительницы филателистики. Если, конечно, вы ничего  не  имеете  против
того, дабы посвятить этому занятию немного времени.
   Немного!.. Не колеблясь,  я  посвятила  бы  неделю!  Старый  ангел  в
человеческом облике выдвинул ящик и начал вынимать плотные  конверты.  Я
забыла  закурить,  пошла  красными  пятнами,  начала  задыхаться  -  под
впечатлением то и дело забывала  вдохнуть  воздух.  Передо  мной  лежали
небывало прекрасные марки  в  идеальном  состоянии,  без  подклеек  и  с
печатями экспертов! Мир испарился из моей памяти.
   - Как вам  удалось  не  испортить  марки  наклейками?  -  спросила  я
ошеломленно, рассматривая  пустяк  -  "Колумбов"  стоимостью  в  семьсот
фунтов. - Это же такая редкость!
   - Мой светлой памяти покойный дед, к счастью,  не  свершил  подобного
святотатства, - с чувством ответствовал старый ангел. - Кажется, у  него
попросту не было кляссера. А  мой  светлой  памяти  покойный  отец  мало
интересовался коллекцией и  продолжал  хранить  ее  в  конвертах.  Я  же
занялся марками уже  во  времена,  когда  от  наклейки  марок  в  альбом
отказались.
   - Слава богу! А эти  "Маврикии"?  Они  ведь,  кажется,  не  учтены  в
каталоге?
   -  Совершенно  справедливо  изволили  заметить,  пока  еще  нет.  Это
единственные марки  без  печати  экспертизы.  Но  их  происхождение  вне
сомнений, и в надлежащее время марки вызовут сенсацию.
   - Представляю себе!.. И вы не боитесь хранить дома коллекцию, да  еще
на виду, и впускаете чужих людей!
   - Каких чужих людей?
   - Как - каких? Меня же вы впустили?!
   - Милостивая пани, вы особа не посторонняя! Вы сами видели, я  весьма
осторожен и человека чужого не  впущу.  К  тому  же  мне  столь  недолго
осталось жить... хотелось бы натешиться моими  марками,  а  показать  их
особе,  коей  я  доверяю,  исключительно  приятно!  Одно   из   немногих
удовольствий, еще оставшихся мне, и, верно, уже последнее,  -  созерцать
эти великолепные марки вместе с человеком, умеющим их оценить!
   - Мне вы доставляете поистине огромное удовольствие! Так приятно ваше
доверие, не понимаю только, откуда вам известно...
   - Я очень стар и знаю людей. Прошу лишь об одном: не рассказывайте  о
моих сокровищах.
   - Ну конечно же, боже праведный! Ведь любой мошенник может  обокрасть
вас!
   -  Все  может  статься.  Уже  не  раз  пытались...  Пока  что   я   в
безопасности, все уверены, что коллекция сохраняется в дру