ятора, стала бы  я  терять  на  косметику
драгоценные для работы утренние часы...
   - А до Ошолома? - опять пожелал уточнить  полицейский,  как-то  сразу
догадавшись, какое заведение я окрестила этим  именем.  А  может,  и  не
догадавшись, не все ли равно, куда меня понесла нелегкая, главное,  дома
не было.
   - До Ошолома никто  ко  мне  не  заходил,  я  женщина  порядочная,  и
знакомые мои тоже  люди  воспитанные,  с  утра  в  гости  не  припрутся.
Вернулась домой около двух, нашла квартиру в полном  порядке,  никто  не
звонил, никто не приходил, в числе и  взломщики-грабители,  -  поспешила
уточнить, увидев, как полицейский уже открыл рот, чтобы спросить  именно
об этом. - Сразу после  ограбления  моей  квартиры  -  последнего,  года
назад, - я такие двери поставила - теперь танком не протаранишь.  Прошу,
можете сами убедиться. Так что если бы взломщики заявились  после  моего
отъезда, еще бы до сих пор мучились.
   Дотошный полицейский и в самом деле пошел полюбоваться на мою стойкую
дверь. Дав ей высокую оценку, вернулся к своим баранам:
   - Из этого следует вывод, что кассеты должны по-прежнему находиться в
вашей квартире?
   - Разумеется. Я, конечно, склеротичка, но не до такой степени,  чтобы
отправляться в Ошолом с кассетами в руках, да еще не отдавая себе в этом
отчета. Но  вы  не  огорчайтесь,  пан  майор.  Завтра  ко  мне  приходит
уборщица, уж она-то их обязательно найдет.
   - Почему вы так в этом уверены?
   - Она всегда находит то, что у меня потерялось,  уж  не  знаю,  каким
образом. Иногда ненароком наткнется, а  иногда  я  ее  специально  прошу
отыскать пропажу, и не было случая, чтобы ей это не удалось. Так что  не
волнуйтесь, пан майор, кассеты вы получите.
   - Ты что?! - не выдержала Марта.
   - Успокойся, у пана майора хватит мозгов, чтобы понять - мы ему дадим
копию. Будет какое-то время ходить за тобой по пятам и смотреть на руки,
но ты уж потерпи. А если осмелится заявить, что не согласен, то скрою от
полиции факт обнаружения  кассет.  Или  просто  не  скажу  Ханне,  чтобы
искала.
   Красавец  майор  явно  переживал  целую  гамму  чувств,  решая,   что
предпочесть, и просто на  глазах  преображаясь  из  полицейского  пня  в
человека. Даже заговорил совсем по-человечески:
   - Если бы вы знали, как они нам нужны!..
   - Ясное дело, нужны, ведь Грохольский погорел. Я еще тогда сказала  -
тогда, значит, позавчера, -  что  обязательно  нужно  выделить  звуки  и
записать отдельно, и этим пусть занимается полиция. По опыту знаю, сколь
ценными могут оказаться реплики зевак, обычно соседям  известно  больше,
чем мы думаем, а та болтливая баба вовсе не такая  уж  глупая,  и,  если
пожелаете, мы с Мартусей можем в  подробностях  рассказать  о  том,  что
видели  и  слышали  на  пропавших  пленках,  ведь   несколько   раз   их
прокручивали...
   Цезарь пожелал, и мы с Мартусей, перебивая друг дружку, красочно и во
всех подробностях передали кассетные записи пожара.
   Полицейского проняло, и он даже не скрывал этого. Лицо его пылало,  и
уши тоже. Он потребовал сообщить номер машины того типа, горбоносого,  с
хвостиком. Номер я ему назвала по памяти, категорически отказавшись  еще
раз разыскивать еще и безликий клочок  бумаги,  а  Марта  подтвердила  -
правду говорю,  и  ей  я  называла  такой  же.  В  благодарность  Цезарь
Прекрасный  пошел  нам  на  колоссальные  уступки,  согласившись  просто
присутствовать в монтажной, когда Марта  станет  переписывать  найденные
Ханей пленки, видимо уразумев, что иначе он  фиг  получит.  У  нас  еще,
слава богу, не дают статью за склероз.
   А потом полицейский вдруг замолчал. Достаточно изучив его  натуру,  я
уже не сомневалась - опять борется с собой. И даже догадывалась,  в  чем
дело. Он уже начал  раскаиваться  в  своей  снисходительности  и  теперь
рассматривал   альтернативу.   Альтернатива   была   такая:   произвести
немедленно законный обыск в моей квартире, получив от  прокурора  ордер,
или оставить все как есть.  Что  касается  первого  варианта,  то  я  не
сомневалась, что у полиции, как всегда, не  хватает  людей,  к  тому  же
прокурор - не пожарная команда, не торчит на своем посту круглосуточно и
вообще не обязан действовать молниеносно, не говоря уже о том,  что  его
рабочее время давно закончилось. Пока заловят, пока  разъяснят,  что  от
него требуется, убедят в необходимости выдачи ордера на обыск - это  при
условии, что он вообще пожелает заниматься этим сверхурочно, -  наступит
уже завтра. Выходит, следователю придется удалить меня на ночь  из  моей
собственной  квартиры,  желательно  сразу  в   камеру   предварительного
заключения. Или, в крайнем случае, оставить у моей двери кого-нибудь  из
своих людей, опять же предположив, что такие у него  найдутся.  Ведь  за
ночь я могла разыскать  кассеты  и  вынести  их  из  квартиры,  передать
кому-нибудь, уничтожить... Ага, тогда уж своего человека  полиции  лучше
оставить в  квартире,  а  не  за  дверью.  А  злоумышленники?  Вломятся,
перережут мне горло, отыщут и унесут бесценные вещдоки... Впрочем,  если
насчет своего горла у меня никаких сомнений не возникло, то  вот  насчет
двери я была уверена - с нею им  так  просто  не  справиться.  И  насчет
обнаружения кассет тоже. Да после меня  никаким  злоумышленникам  их  не
найти!
   И еще одна возможность: я  могла  выбросить  обнаруженные  кассеты  в
окно, тогда следовало и там поставить полицейского.  Причем  не  одного,
ведь окна моей квартиры выходили на обе  стороны,  так  что  меньше  чем
тремя не обойдешься.
   И я посочувствовала младшему инспектору: столько сложностей!  Гораздо
проще положиться на мою Ханну.
   Похоже, полицейский и сам пришел к этому  выводу.  Еще  раз  попросив
обязательно немедленно известить его, как только кассеты будут  найдены,
и оставив номер своего мобильного телефона,  он  наконец  ушел.  Но  что
все-таки не поставил часового у моего дома, не поручусь.
   Мы  с  Мартой  остались  вдвоем.  Помолчали,  пытаясь  хоть   немного
справиться с хаосом в головах, вызванным вопросами  пана  майора  и  его
реакцией на некоторые из моих сообщений. Было ощущение, что  с  реакцией
что-то не так, а  вот  что  именно?  У  меня  и  без  того  окончательно
перепутались давние преступления с недавними,  похоже,  у  Марты  теперь
тоже, хотя она непосредственно с историей и не  сталкивалась.  Возможно,
как раз это обстоятельство позволило ей первой  упорядочить  сумятицу  в
мозгах. Она же и нарушила молчание, заявив:
   - Знаешь, такое впечатление, что Бартек стал ухлестывать за мной.
   Очень интересная новость! И приятная. Я выжидающе глядела на девушку,
пусть выскажется подробнее. Оказывается, это все, уже высказалась.
   - Явно ухаживает за мной. И что скажешь?
   - Скажу,  что  удивилась  бы,  если  бы  не  ухлестывал.  К  тому  же
бородатый. Так в чем дело?
   - Сама не знаю. Доминик сидит в печенках, вероятно, из-за него...
   - Лично я бы предпочла, чтобы за мной  ухлестывали,  а  не  сидели  в
печенках.
   - Да? Вообще-то я тоже, да вот никак не могу от него отвязаться! Я  о
Доминике говорю. Отвязаться внутренне, потому что внешне он мне  все  же
начальник, так что служебные отношения рвать никак нельзя. Приходится  с
ним встречаться, общаться. А каждый раз, как его увижу, все во мне так и
вздымается...
   Я кивнула издевательски сочувственно:
   - Понимаю, сразу вспоминаются его умилительные  истерики,  рыдания  в
постели и прочие взбрыки.
   - Бессердечная ты все  же,  Иоанна!  -  вздохнула  Марта.  -  Знаешь,
когда-нибудь не выдержу и пристукну тебя чем-нибудь тяжелым.  "Взбрыки"!
Не могла выразиться поделикатнее.
   - Ладно, пусть будут выкрутасы, если они тебе больше по вкусу.
   Мартуся  задумалась,  попивая   пиво   маленькими   глотками.   Опять
вздохнула.
   - Я бы предпочла  слово  "депрессия".  Не  возражаешь?  От  этих  его
депрессий человек  готов  бежать  на  край  света,  отыскать  там  самый
глубокий колодец и броситься вниз головой. Надеюсь,  ты  поняла,  что  я
говорю о себе.
   - Поняла. И радуюсь, что ты живешь не в деревне. Во  многих  деревнях
есть подходящие колодцы. В Варшаве с ними хуже.
   - А в Кракове?
   - За Краков не поручусь, просто не в курсе, но очень надеюсь, что  во
время наездов в Краков ты слишком занята делами, не остается времени  на
поиски глубоких колодцев.  К  тому  же,  если  не  ошибаюсь,  у  Бартека
мастерская как раз в Кракове? - безжалостно закончила я.
   - В Кракове, а что?
   - Да ничего особенного. Ты в Кракове, он в Кракове...
   Мартуся не сводила с меня напряженного взгляда в  ожидании  окончания
фразы. Не дождалась. Вздохнув, опять  принялась  попивать  пиво.  Прошло
немало времени, прежде чем она решилась на признание:
   - Знаешь, в принципе он мне нравится.
   - Догадываюсь. И мне бы понравился, если бы сбрил бороду. Абстрактно,
конечно, - возраст не тот. А он женат или свободный?
   - Разведенный. По-хорошему. У них с женой ребенок, сын, у жены другой
муж. Все в нормальных отношениях. Других подробностей не знаю.
   - А эти от кого узнала? Люди говорят?
   - Представь себе, из первоисточника. Я знакома со  вторым  мужем  его
жены,  он  юрисконсульт  в  нашем  краковском   отделении.   Мы   как-то
разговорились, и он рассказал, что остается в  прекрасных  отношениях  с
первым мужем своей жены, и с ребенком никаких проблем.  А  жена  Бартека
каждый день благодарит небеса за то, что развелась с первым мужем,  ведь
чуть не спятила с ним. Она, видишь  ли,  особа  чрезвычайно  аккуратная,
просто педантка, патологически  пунктуальная,  ей  с  Бартеком  была  не
жизнь.
   - Прекрасно ее понимаю и не удивляюсь. Есть такие качества, которые в
людях несовместимы. Из-за сходных несовместимостей со мной развелся муж,
только у нас все было наоборот...
   - То есть?..
   - То есть он был педантом, а я разгильдяйкой.
   - Понятно. А с нашим юрисконсультом я знакома давно,  но  что  первый
муж его жены именно Бартек, выяснилось лишь сейчас. Вот я и не знаю, что
делать. Если бы не Доминик...
   Нет, это ж какое нужно терпение! Чтобы не сорваться, собрала со стола
пустые пивные банки и отправилась в  кухню  за  новыми.  В  холодильнике
оказалась лишь одна. Прихватив ее, поставила охлаждаться еще несколько и
вернулась в гостиную. Теперь я могла говорить более-менее спокойно.
   - Ну разумеется, Доминик, как же ты обойдешься  без  ночных  истерик?
Уверена, именно воспоминания  о  них  помогают  тебе  воздерживаться  от
дурацких хихиканий во  время  ваших  ежедневных  летучек,  когда  кто-то
выдает очередной идиотизм...
   - Слушай, перестань, пожалуйста...
   - А что, разве не правда?  Из-за  Доминика  пребываешь  в  хронически
угрюмом настроении, но нет худа без добра, излишняя смешливость приводит
к ранним морщинам.
   - Иоанна, прошу тебя, кончай.
   - Могу и кончить, почему нет?  А  ведь,  между  нами  говоря,  Бартек
красивее Доминика, хотя мне и трудно  оценить,  очень  мешают  кудлы  на
морде. Но ничего, знаешь, в Древней Армении мужчина без бороды вообще не
считался мужчиной. Вот уж у кого были  бороды,  так  бороды!  До  пояса,
черные, лохматые... А он тебя охмуряет сдержанно или страстно?
   Мартуся не  сразу  ответила,  -  должно  быть,  пыталась  представить
знакомых мужчин в густых черных бородах до пояса.
   - Ну нет, - решила она, - до пояса - это уж чересчур,  независимо  от
цвета. А если уж такая любопытная, так и  быть,  скажу:  ухлестывает  он
культурно, хоть и неотступно. Сама посуди - если честно, на кой ему  был
тот пожар? Ведь пожары в его компетенцию не  входят,  Бартек  занимается
интерьерами, реквизитом, но никак не стихийными бедствиями. Они по части
операторов и монтажников. И при его... скажем так, общей нерасторопности
заявиться в монтажную и высидеть с нами несколько  часов  значило  очень
много.
   Я сделала вид, что не поняла соавторшу, и невинно заметила:
   - Раз он занимается сценографией твоего сериала, хотел, должно  быть,
вжиться в атмосферу произведения, проникнуться его духом,  да  и  вообще
получше ознакомиться с содержанием будущего шедевра.
   Мартуся  пробормотала  что-то  нечленораздельное.  Наверняка  ей   не
понравилась моя интерпретация поведения Бартека, ее душа, травмированная
Домиником,  жаждала  лекарства.  Уловив   знакомое   имя   "Крысек",   я
потребовала разъяснений.
   - Да что тут  разъяснять?  Его  мне  только  не  хватало!  Приглашает
поехать на отдых в Испанию, вместе с ним и мамочкой...
   - Что ты говоришь! Как трогательно! С твоей мамочкой?
   - Нет, со своей! Купил путевку в качестве подарка ей ко дню рождения,
а я буду украшением их  отдыха.  Звонит  каждый  день  и  уже  два  раза
поджидал у моего дома.
   Долгая жизнь, точнее, большой жизненный опыт имеет свои  преимущества
и недостатки. Мне тут же вспомнился случай  из  автобиографии,  и  я  не
преминула поведать о нем:
   - Знала я одного такого... Мамуля старалась  удержать  его  при  себе
зубами и когтями. Не могло быть и речи о  том,  чтобы  без  маменькиного
разрешения встретился с девушкой, приходилось бедняге делать это  втайне
от старухи, уверяя, что остается  на  сверхурочные,  так  старая  ведьма
звонила ему на работу, проверяла. Бдила похуже жены. Всех  девушек  сына
ненавидела лютой ненавистью, рылась у него в карманах  и  ящиках  стола,
выискивая письма и записочки. Его же зарплату изымала,  выдавала  только
на бензин и кофе в буфете. Проверяла показания спидометра...
   - И он, кретин, не дотумкал его подкрутить?
   - Видимо, не дотумкал. Или уж такой честный был.
   - И что, в конце концов он пристукнул драгоценную мамочку?
   - Слушай дальше, - задумчиво продолжала я, вспоминая давно  прошедшие
времена, дни моей юности. - У этого парня были еще брат и  сестра.  Брат
сбежал в Африку, в ЮАР, хотя и был  убежденным  противником  расизма,  а
сестра вышла замуж за поляка из Австралии.  Ничего  подальше  не  нашли.
Думаю, и в космос рады  были  бы  смыться,  да  не  представилось  такой
возможности. А он,  мой  приятель,  слишком  поздно  спохватился,  когда
остался у мамочки один-единственный, не бросишь родительницу на старости
лет.
   - И чем дело кончилось?
   - Женился-таки на той самой девушке, с  которой  втихаря  встречался,
когда их дочь уже школу кончала, пятнадцать лет ей было.  Мамуся,  слава
богу, к этому времени основательно подряхлела,  гангреной  осталась,  но
физические силы уже  не  те,  в  восемьдесят  лет  не  могла  с  прежней
въедливостью следить за своим младшеньким. Очень я люблю такие  страшные
истории.
   - И меня пугаешь. - Марта отхлебнула порядочный глоток. - У нас  есть
еще?
   - Интересно, как тебе удается не  толстеть  от  пива?  -  с  завистью
произнесла я, послушно отправляясь за очередной банкой.
   А Марта думала о своем:
   - Видишь ли, мамуля Крысека делает вид, что обожает меня и мечтает  о
том, чтобы мы с ее сыночком поженились. Будем жить все вместе в любви  и
согласии, она отдаст одну комнату в полное наше распоряжение, и  мы  обе
станем заботиться о ее сынуле...
   О, похожие случаи мне тоже известны, о  чем  я  с  удовлетворением  и
поведала Марте, невежливо ее перебив:
   - Мамаши такого сорта на каждом шагу встречаются. Они  считают  своим
долгом регулировать сексуальные контакты  молодых,  подслушивают  ночью,
муштруют днем и вообще учат уму-разуму. Знавала я  одну  дочку,  которую
слишком опекала мамуся. Зять психанул и поставил молодой  жене  условие:
пусть выбирает - или он, или эта старая вешалка, а если  у  нее  поехала
крыша...
   - Как ты сказала? - встрепенулась Марта.
   - Это зять так сказал и добавил:  будет  вмешиваться  в  их  интимные
отношения - или сам уйдет, или пинками выгонит тещу из  ее  собственного
дома, и суд его оправдает. И даже уже начал. При полном  попустительстве
дочери и даже с ее согласия.
   - Пинками?
   - Точно не скажу, но подействовало. Теща сразу зауважала зятя, теперь
чуть ли не пылинки с него сдувала. И жили они долго и счастливо.
   - И все же разреши мне не ехать в Испанию  с  мамулей  Крыся.  А  вот
Бартек... Бартек мне нравится. Только Доминик меня  того...  удручает...
гнетет...
   Я не считала, сколько Марта выпила банок пива, видимо,  порядочно,  к
тому же без закуски, так что оно не могло  не  сказаться.  И  когда  она
вознамерилась тут же, не сходя с места, позвонить проклятому Доминику  и
выложить все, что о нем думает, сотовый телефон вывалился из  ослабевшей
руки и самым зловредным образом закатился куда-то далеко под  тахту.  Из
нас двоих Марта была моложе и подвижнее, вот  она  и  полезла  доставать
телефон, но при этом со всей силы врубилась лбом в полочку,  на  которой
громоздилось множество разных вещей: стопки газет и журналов,  письма  и
документы,  атласы  дорожные  и  просто  географические,  прозрачные   и
непрозрачные  пакеты  с   фотографиями,   медицинскими   и   кулинарными
рецептами, а также еще  прорва  бог  знает  чего.  И  все  это  рухнуло,
беспорядочной кучей завалив часть тахты и усыпав пол перед ней.
   Катастрофа вконец испортила настроение  Марте,  которая  и  без  того
пребывала в меланхолии. Девушка заявила, что сама наведет порядок. Я  не
стала  возражать,  лишь  попыталась  облегчить  ей   задачу,   отодвинув
насколько возможно стол, иначе не развернуться. Будь она потолще хотя бы
на пять килограммов - уже бы не поместилась на оставшемся пятачке  пола,
а о том, чтобы на этом пятачке согнуться и выгрести все из-под тахты,  и
думать нечего. А так - пожалуйста, скрючилась в три погибели и принялась
подавать мне все эти пачки, пакеты, свертки, папки. Большую целлофановую
торбу с медицинскими причиндалами -  лекарствами,  рецептами,  газетными
вырезками, прибором для измерения давления и пр. и пр.  -  я  недоуменно
повертела в руках. И пробормотала:
   - С чего это вдруг оно тут не помещается? Ведь раньше молния свободно
застегивалась. В чем дело? А это что такое?
   Наверное,  в  моем  голосе  прозвучало  волнение,  потому  что  Марта
прекратила выгребать из-под тахты остальной мусор и  тоже,  привстав,  с
любопытством заглянула в сумку, так что мы стукнулись головами.
   Поверх лекарств и  рецептов  лежало  нечто,  не  имеющее  к  медицине
никакого отношения. Две кассеты.
   -  Ну,  знаешь!  -  только  и  вымолвила  явно  шокированная   Марта,
выпрямляясь, растирая коленки и, похоже, позабыв о закатившемся под софу
своем сотовом. - Только ты могла такое отмочить. Они?
   Я кивнула, не очень-то смущенная. "Ффу-у-у!" -  выдохнули  мы  обе  с
облегчением, и мне почему-то вспомнились старые  локомотивы  еще  времен
моего детства золотого. Схватив кассеты, Марта нежно прижала их к груди.
   - Слушай, давай проверим, а то я никак не могу поверить счастью.
   Проверили, действительно наш пожар. И сразу  возникла  проблема,  что
делать. Переписать, это понятно, но у меня их не перепишешь.
   - Немедленно мчусь на  Воронича!  -  решилась  Марта.  -  Полночь  не
полночь, телевидение на ночь не закрывается, а у меня там все под рукой.
Лично все сделаю, без операторов.
   Пришлось ухватить девушку за рукав:
   - Притормози! Ишь, какая горячка! А о том, что на тебя могут  напасть
те же гады, что перевернули вверх дном и твою  квартиру,  и  кабинет  на
Воронича, забыла? Они же охотятся как раз за этими кассетами.  Рискуешь,
дорогая. Я уже не говорю о  полиции,  которая  тоже  мечтает  заполучить
пленки. Так что одну я тебя не отпущу, поедешь лишь с эскортом.
   - С каким эскортом? - послушно остановилась Марта. - Спятила?  Где  я
возьму ночью эскорт?
   - Ну хотя бы одного сильного мужика  найдешь?  С  пушкой.  Вот  когда
пригодился бы наш красавец Чарусь!
   - Только не Чарусь, лучше уж Доминик...
   Я  не  успела  скривиться,  Марта  сама  сообразила,  какую  глупость
сморозила.
   - Не злись, сама понимаю, у него защиты не найдешь.  Кайтек  и  Павел
отлично подошли бы, оба, но Кайтек  живет  за  городом,  в  Анино,  пока
доберется, насту