со вторым постояльцем  всегда  садились  за
ваш столик?
   - Да, тут уж  такой  обычай,  наши  постояльцы  выбирают  столик,  за
который  потом  всегда  садятся.  Нравилось  им,  наверное,  как  я   их
обслуживал. И я был доволен клиентами - народ солидный, я  имею  в  виду
тех двоих, заказы делали хорошие, ели не торопясь,  меня  не  подгоняли.
Рационально питались, проше пани. И редко кто присаживался за их столик.
Только вот этот нахальный живчик...
   - Мне еще хотелось  бы  побеседовать  с  тем  из  ваших  постояльцев,
который обычно обедал вместе с  паном  Роевским.  Он  вроде  бы  немного
кривоват на один глаз?
   - Верно пани заметила, тонкое наблюдение...
   - Могу я вас просить, когда он придет в зал, передать ему,  что  одна
пожилая женщина хотела бы с ним поговорить? А то увидит незнакомую и  не
сядет за свой столик. Кельнер пообещал:
   -  Непременно.  Скажу  -  молодая  и  красивая  дама  желает  с   ним
побеседовать. Положитесь на меня, я прослежу за этим.
   Что же, о вкусах, как известно, не спорят. Впрочем,  по  сравнению  с
какой-нибудь столетней кавказской рекордсменкой я и в самом  деле  могла
сойти за молоденькую... Но думаю, кельнер, человек  опытный  и  неплохой
психолог, просто сообразил, что, услышав о  желавшей  пообщаться  с  ним
пожилой даме, кривой Колодзей попытается сбежать куда подальше...
   А он и в самом деле оказался крив на один глаз. Разговаривая со мной,
смотрел на меня одним глазом,  в  то  время  как  второй  устремлялся  в
неведомую даль за моей спиной. Не всегда, впрочем,  но  довольно  часто.
Это было  непривычно  и  раздражало,  во  всяком  случае  я  наконец  не
выдержала и обернулась, чтобы посмотреть, на кого же это он уставился. И
благодаря этому  увидела  Выдру-Выдру  я  очень  не  любила.  Думаю,  из
зависти, ибо эта особа отличалась потрясающей худобой,  нечто  для  меня
совершенно недостижимое, сущий скелет!  Благодаря  этому  она  могла  не
только есть, но прямо-таки пожирать все, что ей заблагорассудится, с ума
сойти! И вдобавок у нее никогда не  было  аппетита.  Ну  как  такому  не
завидовать мне, которой с молодых лет приходилось заботиться о фигуре  и
отказывать себе в пище, иначе меня бы безобразно разнесло.  Отказываться
от самых вкусных вещей, мне! Ведь я так люблю поесть! А эта...  Есть  ей
никогда не хотелось, сколько раз я наблюдала, как она лениво  ковырялась
вилкой в каких-то салатиках, оставляя их практически несъеденными, и  на
этом ее питание заканчивалось.  И  втайне  гордилась  своей  потрясающей
худобой, восполняя вес избыточным макияжем. Ее лицо покрывала штукатурка
толщиной минимум в полсантиметра. Вот, собственно, и все ее  недостатки,
но я очень не любила эту женщину и ничего не могла с собой поделать.  Не
любила, и все тут! Она была одной из тех четырнадцати знакомых,  которых
я встретила на этом курорте в первые дни своего пребывания здесь.
   Сейчас Выдра сидела за столиком в глубине  зала  с  двумя  мужчинами.
Один из них был ее мужем, а второй.., увидев второго,  я  забыла,  зачем
сюда явилась. Вторым оказался Северин Вежховицкий.  Езус-Мария,  что  их
связывает?!
   Выдра нежно прижимала к груди огромного плюшевого  медвежонка  панду,
так называемого бамбукового медведя. Он очень мешал ей  принимать  пищу,
но как раз это было в духе  Выдры  -  всячески  утруднять  себе  процесс
питания. Нет, невозможно, не может быть, что эта  женщина  притворялась,
она  и  в  самом  деле  не  любила  есть,  о  чем  весьма   красноречиво
свидетельствовала ее внешность - кости, едва прикрытые штукатуркой...
   С  трудом  оторвавшись  от  созерцания  этого  феномена  природы,   я
повернулась к своему собеседнику, но  продолжала  думать  о  Выдре  и  о
Северине. Интересовал меня, разумеется, главным образом Северин,  я  еще
собиралась  разузнать,  где  он  поселился  в  Крынице.  Может,  тоже  в
"Пеликане"? Надо будет порасспросить об этом симпатичную девушку из бюро
обслуживания  пансионата,  хотя  Северин  не  имел  к   Яцеку   никакого
отношения, а девушке понравился Яцек, не Болек. К тому же Болек  был,  в
отличие от Яцека, уже женат. Отогнав с большим усилием мысли о Северине,
я сконцентрировалась на кривом собеседнике.
   - Наш общий знакомый не жаловался на здоровье, и ничто не говорило  о
возможности смерти от сердечного приступа, - заявила я Колодзею  открыто
и прямо. - Вы были одним из последних, с кем Гавел общался, сидели с ним
вот за этим столиком. Не произошло ли тогда чего-нибудь такого,  что  бы
могло Гавела встревожить, взволновать, рассердить? Не съел  ли  он  чего
вредного? Не выпил ли  лишнего?  И  кем  был  третий  человек  за  вашим
столиком, тот самый, излишне.., размашистый?
   - Прямо сумасшедший, - согласился со мной пан Колодзей. -  Я  его  не
знаю, первый раз видел. И мне он кажется подозрительным.
   Отбросив дипломатические ухищрения, я принялась жадно расспрашивать о
подозрительном  типе.  Наверняка  пан  Колодзей  счел   меня   недалекой
любопытной бабой. Возможно, он в чем-то прав...  Ну  и  ладно,  главное,
принялся рассказывать.
   - Прямо вцепился в Гавела, слова не давал никому сказать. А ведь  пан
Роевский, откровенно говоря, приехал сюда из-за  меня.  Дела,  уважаемая
пани, не стану морочить вам голову этой скучной материей. Я  тут  ожидаю
партнера, а Гавел тоже хотел  с  ним  встретиться,  уж  не  знаю  зачем,
наверняка у него с ним свои делишки.
   - Ну а этот размашистый чего хотел от Гавела?
   - Я так и не понял, но создалось впечатление, что ему и в самом  деле
что-то требовалось. Нет, я этого типа никогда не видел.  Да,  с  Гавелом
они были знакомы, не знаю, близко ли, во всяком случае, пан Роевский мне
его представил, даже фамилию назвал, да она у меня тут же и вылетела  из
памяти. Что-то такое.., то ли Шмугель, то ли Шмергель.., и то, и  другое
очень к этому типу подходило, и на контрабандиста он  смахивал,  и  явно
был немного чокнутый, винтиков не хватало. Секунды спокойно не  посидел,
болтал без перерыва, то и дело вскакивал  с  места,  размахивал  руками,
совсем задурил голову. Я уж даже подумывал пересесть за  другой  столик,
ведь в таких условиях спокойно  не  пообедаешь,  того  и  гляди  тарелку
опрокинет или рукой что смахнет со стола. Потом остался, в конце концов,
один раз можно пообедать и в нервной обстановке.
   - Я тут уже кое с кем поговорила, мне то же  самое  сказали.  А  если
этот  тип  переставлял  на  столе  солонку,  хватался   за   тарелки   и
ложки-вилки, не мог он, как  думаете,  чего-нибудь  подсыпать  Гавелу  в
тарелку или стакан? Отравы какой-нибудь?
   Пан Колодзей ответил не задумываясь:
   - Мог, и очень даже свободно. Хоть целый пакет мышьяка мог всыпать. А
что, Гавел был отравлен?
   - Да нет, пока не знаю, вскрытие показало - скончался  от  сердечного
приступа,  но  ведь  существует  множество  препаратов   для   повышения
кровяного давления и тому подобных. Я ведь как считаю, проще пана, Гавел
был таким здоровым мужчиной, так всегда заботился о своем  здоровье,  не
может ни с того ни с сего у него инфаркт приключиться.
   И я уставилась на собеседника глупыми  наивными  глазами.  Собеседник
сфокусировал на мне нормальный глаз, исполненный печали и сочувствия.
   - Для меня смерть Гавела тоже несчастье, - со вздохом признался он, -
я так рассчитывал на его помощь в моем деле. Гавел и в самом деле  успел
предупредить меня о кое-каких подводных камнях, такой уж он был, честный
и отзывчивый. Темными делишками никогда не занимался,  сколько  лет  уже
его знаю... Бывало, рассказываю ему, что можно хорошо заработать,  а  он
только смеется этим своим характерным смехом, да вы знаете, тоненько так
хихикает, да приговаривает - стар я, чтобы в таком дерьме мараться, да и
не хочется на старости лет за решетку угодить. И пану, говорит, то  есть
мне,  не  советую,  ведь  они,  говорит,  готовы  друг   дружке   глотку
перегрызть. Подробности он мне не сообщил,  но  наверняка  что-то  такое
знал... Нет, я расспрашивал, он не захотел говорить.
   Вроде бы  я  постепенно  начинала  понимать  причины,  из-за  которых
кому-то понадобилось убрать Гавела. Кем же был этот  чокнутый  живчик  и
где его искать?
   И я без особой надежды на успех попросила пана Колодзея  описать  мне
внешность предполагаемого убийцы. Как он выглядел?
   - Как идиот, - был ответ. - И не очень худой, скорее полный,  а  ведь
такими непоседливыми обычно бывают  тощие.  Вот  почему  мне  тогда  еще
показалось - наигранная его веселость.  И  морда  такая,  вот  здесь,  -
потрогал себя пан Колодзей за челюсть, - вроде чем-то набито. Будто  что
засунул в рот и держит, черт его знает... А все остальное  обыкновенное.
Да я вам говорю, раздражал он меня по-страшному, вот  я  и  старался  не
смотреть на него, все жалел, что вовремя за соседний столик не пересел.
   Ага, вот оно что! Если и в самом деле что-то  засунул  за  щеки,  это
могло изменить его внешность до  неузнаваемости,  но  такое  может  себе
позволить лишь человек, которого никто не знает здесь. Приехал всего  на
несколько часов, ни с кем, кроме Гавела, не общался, сделал свое дело  -
и привет! Откуда приехал? Да откуда угодно, мог  завернуть  по  пути  из
Швеции, например, и отчалил тоже в синюю даль. И неизвестно, знал ли его
Гавел раньше, чтобы искать среди его знакомых, или они  были  незнакомы,
может, тоже видел его  первый  раз  в  жизни.  Почему  Гавел  общался  с
незнакомым человеком? Кто знает. Может, действительно деловое  свидание,
а возможно, этот придурковатый живчик просто-напросто забавлял Гавела.
   - А о чем же они говорили? - поинтересовалась я.
   -  О  заднице  Марыни,  да  извинит  меня  шановная  пани,   но   это
действительно так, есть такая толстая девица в  "Мариотте",  в  тамошнем
казино,  прошу  меня  извинить  еще  раз,  дело  житейское,  аппетитная,
говорили, на редкость. Все остальные девицы этого пошиба худющие, она же
была исключением, такая аппетитная толстушка, говорили...
   - А о делах?
   - А о делах ни слова, о всякой чепухе только. Например,  о  том,  что
когда в Африке дует сирокко, то в Средиземном море полно  песку,  нельзя
купаться. Уж не знаю, правда ли, я в Африке не был.
   - Правда, я была, знаю.
   - В самом деле? В воде полно песку?
   - В самом деле, потом трудно отмыться,  песок  въедается  в  кожу.  О
Господи, о каких глупостях мы говорим, а тут человек погиб!
   - Так ведь они и в самом деле только о таких глупостях и говорили  за
столом. Может, о чем серьезном и успели поговорить, пока я не пришел,  а
при мне только о такой ерунде. О каких-то соломенных  крышах  и  о  том,
какое существует для них огнеупорное средство. Слушал я краем  уха,  мне
это ни к чему, нет у меня  дома  с  соломенной  кровлей.  Мне  и  самому
хотелось бы знать, кто был этот кретин. Вот  я  изо  всех  сил  стараюсь
припомнить хоть что-нибудь существенное из их разговора за столом,  хоть
словечко какое, и ничего такого не вспоминается.
   - И что вы обо всем этом думаете?
   - Теперь, когда поговорил с пани, тоже  начинаю  думать  -  не  своей
смертью умер Гавел. Я его не убивал,  в  этом-то  я  уверен,  и  что  же
остается мне думать?
   Я удержалась от ответа на этот вопрос, не стала  подсказывать,  пусть
сам решает, и попросила рассказать о завтраке.
   Свой последний в жизни завтрак Гавел съел спокойно,  вместе  с  паном
Колодзеем, и как раз под конец завтрака  и  заявился  этот  ненормальный
тип. Пан Колодзей уже поднялся, чтобы идти на пляж, а  этот  малахольный
вцепился в Гавела и утащил его в бар. Что-то такое  рассказывал  Гавелу,
тот еще хихикал по своему обыкновению.
   - Ну я и отправился на пляж, а они, думаю, в бар, но не уверен,  надо
бы уточнить. Я тогда не придал этому значения, а потом, когда тот  и  за
обедом за нашим столиком выкаблучивался,  вспомнил,  что  он  еще  утром
появился. Выходит, вцепился в Гавела с самого утра.
   Оставив Колодзея в покое, я помчалась в бар.  Мне  повезло,  барменша
была та самая, что и позавчера. Все  так,  оба  здесь  сидели,  один  их
постоялец, второй незнакомый. Она их хорошо запомнила, еще бы,  ведь  не
каждый день помирают их гости, да  еще  таким  необычным  образом.  Она,
барменша, была потрясена, еще говорила потом напарнице - вот, только что
смешивала человеку коктейль, а его ухе нет на этом свете, Езус-Мария!  А
незнакомый.., странный он был какой-то, нервный, крутился  на  табурете,
руками так размахивал, что чуть все стекло со стойки не смел.
   Итак, все ниточки вели к  этому  психу,  для  меня  он  стал  главным
подозреваемым, вот только где его искать?
   Я уже здорово опаздывала на  встречу  с  Болеком,  пришлось  покинуть
"Пеликан", хотя я еще собиралась порасспрашивать о Северине Вежховидком.
Ну да ладно, нанесу визит  в  бункер,  раз  обещала,  а  потом  спокойно
подумаю обо всем.
   Правила конспирации я соблюдала последовательно. В  бункере  сбросила
платье, оставшись  в  купальном  костюме,  спрятала  в  сумку  платье  и
сандалии, до воды можно босиком добраться.  Тоже  мне  конспирация,  для
чего мы занимаемся такими глупостями, просто смешно!
   Мне сразу расхотелось смеяться, когда в полутьме бункера я разглядела
у входа смятый клочок обертки от "Мальборо". Холера!
   Из головы вылетело все, связанное со смертью Гавела, я  переключилась
целиком на Болека. Может, и не такая глупость наша конспирация? Черт  ее
знает, раз переоделась, пойду на всякий случай к морю, вдруг и  в  самом
деле  кто-то  наблюдает  за  нами?  Делать  из  себя  идиотку,  так   уж
последовательно. Все равно в темном бункере не смогу прочесть послание.
   Весь  этот  день,  с  раннего  утра,  я  была  так  поглощена   своим
расследованием, так напряженно  работала,  что  совершенно  не  обращала
внимания  на  то,  что  делается  вокруг.  И  не  заметила,  что  погода
испортилась, поднялся сильный ветер. На Балтике ветер  вечно  откалывает
штучки: то притаится, то вдруг ни с того ни  с  сего  сразу  принимается
дуть со страшной силой. Особенно любит  делать  это  в  полдень.  Вот  и
сейчас дул жуткий ветер. Не знаю уж,  когда  начал,  вчера  было  совсем
тихо.
   Когда я вышла к морю, ветер  буквально  подхватил  меня  и  понес  по
пляжу, песок больно сек обнаженное тело. Надо же, какая дура! Разделась,
купаться собралась! На море страшно было взглянуть, такие ходили  волны.
И опять добросовестность заставила меня влезть в воду. Первая  же  волна
сбила с ног, я побарахталась у берега, сколько смогла,  и  поспешила  на
четвереньках  выбраться  на  материк.  Подумать  только,   столько   сил
потратила вчера на прическу, теперь же на языке культурных людей явно не
хватало слов, чтобы охарактеризовать то, что украшало сейчас мою голову.
Нехорошими  словами  помянув  и  Болека,  причину  этого  катаклизма,  я
отползла подальше от воды, дрожа,  уселась  на  пляжную  сумку  и  стала
думать, как бы похитрее прочесть Болеково послание, чтобы предполагаемый
наблюдатель не понял, чем я занимаюсь.
   Небрежно  оглядевшись,   обнаружила   еще   несколько   ненормальных,
пришедших на пляж в такую погоду. Самым умным было  бы  засунуть  клочок
сигаретной обертки в книжку и сделать вид, что читаю книгу.
   Может, оно и самое умное, да книги я с собой не захватила, дура баба!
И  даже  паршивой  газеты  не  было.  Понося  себя  последними  словами,
принялась рыться в сумке, достала полотенце, села на него, сумку держала
на коленях. Ага, вот старый блокнот, сойдет за неимением ничего лучшего.
Сунула клочок "Мальборо" в свою записную книжку, вытащила ее из сумки  и
демонстративно принялась листать.  Дойдя  до  Болековой  записки,  стала
изучать ее.
   В трудных условиях пришлось вести расследование. Ветер  рвал  блокнот
из рук, яростно сыпал в лицо песок. Повернувшись к ветру спиной -  пусть
лучше сечет спину, чем забивает рот, - я с  трудом  принялась  разбирать
каракули на обрывке "Мальборо".
   "Сег2встр 6 у пор..."
   В этот момент сильным порывом ветра вырвало из рук записную книжку. Я
успела подхватить ее до  того,  как  угнало  ветром.  По  пляжу  понесло
несчастный обрывок "Мальборо" и какие-то две визитные карточки,  сунутые
мною в блокнот. Одну я догнала - владелица прачечной в моем Мокотове, на
кой черт она мне сейчас? - вторую и  Болеково  послание  уже  унесло  за
границу.
   Усевшись  прямо  на  песок,  я  поспешила  записать  то,  что  успела
прочесть,  и  принялась  расшифровывать,  невзирая  на   неблагоприятные
погодные условия.
   Видимо, так: "Сегодня двое встретятся в шесть  часов  у  порта".  Да,
наверное, так, что иное могли означать эти обрывки в спешке накорябанных
слов? Вот только у какого порта? В Морской Крынице их  было  целых  три:
один морской, а два на заливе, рыбачий и пассажирский. Так куда  же  мне
явиться  к  шести  часам?  Наверняка  Болек  еще  что-то  написал,   дал
инструкции, да я не успела на них даже взглянуть. Черт  бы  побрал  этот
ветер!
   С тоской посмотрела я на восток, туда, где не очень далеко  проходила
русская граница. Надеюсь, вторая визитка тоже не представляла  для  меня
особой ценности. Задумавшись, я утратила бдительность,  и  подлец  ветер
немедленно этим воспользовался, выхватив  из  рук  банковский  счет,  на
обороте которого я расшифровывала Болековы  каракули.  Как  дикий  зверь
набросилась я на него, схватив вместе с песком и смолой. Вот  интересно,
я уже давно заметила, что смола, по всей видимости,  самая  продуктивная
субстанция из всех имеющихся на земле. И сейчас вроде бы всего  капельку
подцепила, но ее хватило, чтобы основательно вымазаться не только самой,
но в придачу испачкать сумку, шариковую ручку и полотенце. Злость всегда
действовала на меня освежающе, вот и сейчас я встряхнулась и сообразила,
что лучше бы мне уйти наконец с проклятого пляжа. И вообще, на кой  черт
я устраивала это представление? Могла ведь сразу сесть в машину, которую
оставила недалеко от бункера  по  ту  сторону  дюн,  и  в  ней  спокойно
ознакомиться с инструкциями Болека. А потом уж для  конспирации,  так  и
быть, могла выкупаться в море, не понеся при этом никакого материального
ущерба. Переутомилась я, видно...
   Вернувшись к себе, я вымылась, переоделась в сухое, заварила  кофе  и
наконец опустилась в кресло, чтобы спокойно обо всем подумать. А когда в
дверь постучал Зигмусь, я покинула свою обитель через окно. Правильно  я
думала, окно мне действительно пригодилось...
 
*** 
 
   К восемнадцати часам я объехала все три порта.  Болек  обнаружился  в
пассажирском, и  то  лишь  благодаря  тому,  что  небольшой  прогулочный
теплоход опоздал на целых четверть часа. Болек явно ожидал его  прихода.
Въезд на  территорию  порта  машинам  запрещен,  и  все  происходящее  я
наблюдала издали, поэтому могла только видеть, но не  слышать.  Один  из
матросов  спустился  по  сходням  и  передал  Болеку  тяжеленную  сумку.
Разглядеть всю сцену я не могла, заслоняли  люди,  я  поняла  лишь,  что
Болек получил обещанную передачу.
   Поскольку не удалось прочесть всю записку, я не имела понятия, что же
мне теперь следовало делать. Хорошенько запомнить моряка,  передававшего
сумку? Обратить внимание на кого-то из толпы? Проследить за Болеком?  По
нашим предположениям, передача должна содержать наркотики, являясь одним
из звеньев преступной аферы.
   Так я думала до тех пор, пока Болек не перенял посылку.  Наркотики  -
не  свинец  и  не  платина,  не  могли  они  столько  весить.  Болек  не
притворялся, сумка оказалась страшно тяжелой. Поднять ее Болек сумел, но
тащил с трудом, сгибаясь чуть ли не вдвое, и то и дело ставил на  землю,
чтобы сменить руки. Я  решила  пренебречь  окружающими  и  все  внимание
посвятить Болеку.
   Парень с трудом доволок неподъемную ношу до своей машины, старенького
"фиата". Тяжеленная, огромная сумка в него не поместилась. Из укрытия  в
некотором отдалении я наблюдала за действиями Болека. Оставив сумку  без
присмотра, - ничего удивительного, вряд ли на  нее