о  сказать,
воспитывалась вместе с собакой,  так  что  у  нас  сразу  же  завязалась
оживленная дискуссия насчет  всяких  собачьих  достоинств,  недостатков,
темперамента и прочего. Договорилась я  до  того,  что,  когда  улеглась
спать, перед моими глазами клубились своры тявкающих барбосов.
   На следующий день он опять позвонил. Я уже начинала свыкаться  с  его
звонками и, когда на третий день ни одного не было,  почувствовала  себя
не в своей тарелке. Снова стало тоскливо  и  жалко  себя,  несчастную  и
заброшенную. Телефонный справочник сам собой  раскрылся  на  букве  "Г".
Позвонить? А ведь обещал, что даст о  себе  знать,  как  только  немного
освободится... Гостиница "Варшава"...
   - Пожалуйста, номер триста тридцать шесть...
   При звуке знакомого голоса мое сердце  снова  зашлось  как  безумное.
Времени на меня не хватает? Черт подери! Если чего  и  не  хватает,  так
только желания, время - понятие растяжимое. В конце концов, в Варшаву он
наезжает недели на две, на три, и что  же?  Трудно  выкроить  часок  для
встречи? Все очень просто: ему на меня наплевать. Ну ничего,  переживем,
плакать не будем, но как все-таки хочется повидаться...
   Уговорились мы на воскресенье, так что  в  субботу  мне  было  не  до
звонков, всю субботу я просидела как на иголках, взвинченная до предела.
Телефон целый день молчал, ну и пусть себе молчит на здоровье,  мне  нет
дела, у меня завтра свидание...
   В воскресенье я сидела в многолюдном ресторане и не спускала  глаз  с
единственного для меня на свете лица. Боже ты мой, до чего же  прекрасны
на фоне загара эти его голубые глаза!..
   Ну много ли мне проку с того,  что  я,  оказывается,  тоже  прекрасно
выгляжу? Что он заметил новую мою прическу? Что он держал меня на  улице
под руку? Все  это  абсолютное  НЕ  ТО,  всего  лишь  милая,  задушевная
дружба... Конечно  же,  я  не  какая-нибудь  уродина,  со  мной  приятно
показаться на людях, в моем обществе не соскучишься,  а  дальше-то  что?
Что дальше?
   Но как бы там ни было, вопреки всяческой логике и здравому смыслу, на
самом дне глупого моего сердца  теплилась  робкая  надежда.  А  вдруг?..
Вдруг у него и впрямь туго со временем? Вдруг еще наступит ни с  чем  не
сравнимый момент, когда снова можно будет уткнуться лицом во  фланелевую
его рубашку с ощущением, что я для него  единственная,  дороже  всех  на
свете...
   Ох, не обманывай себя! Не дождешься... Все мы, бабы, дурехи...
   Как можно писать серьезную статью, когда тебя бросает то в  отчаяние,
то в надежду? Какая, к бесу, статья! Когда  зазвонил  телефон,  я  снова
сидела на диване, терзаясь черными думами, ничего общего не  имеющими  с
эстетикой интерьера в домах культуры. Резкое треньканье сорвало  меня  с
места как труба боевого коня. Ну конечно же, клин клином! Хватит киснуть
и убиваться!
   - .. Добрый вечер...
   - Наконец-то! - сердито проворчала я.
   - Что значит  "наконец-то"?  Разве  так  приветствуют  добрых  старых
знакомых?
   - Только так. Что вы себе позволяете? Стоило вам замолкнуть  на  пару
дней, как постоялец из триста  тридцать  шестого  снова  завладел  моими
мыслями.
   - Срочно постараюсь наверстать упущенное. Я отъезжал в  командировку,
но уже, как изволите слышать, вернулся и сразу решил напомнить о себе.
   - И правильно решили. А я туг на досуге все  гадала,  кем  вы  можете
быть, и остановилась на двух вариантах.  В  Аллее  Летчиков  расположены
столичный мясокомбинат и тюрьма. Вы либо мясник, либо начальник  тюрьмы.
Не исключено также, учитывая ваше пристрастие к ночной  работе,  что  вы
служите портье в "Патрии", но тогда  место  не  сходится.  А  может,  вы
ночной сторож?
   - Ни то, ни другое, ни третье. Что же касается  ночного  сторожа,  то
это была моя розовая мечта, но она так и не осуществилась.
   - Чем вы заняты помимо службы?
   - Почти ничем, я ведь, кроме шуток, тружусь не покладая  рук.  Иногда
хожу в кино, иногда в театр или на концерт, а большей частью домовничаю,
почитываю кое-что, а то и просто бью баклуши.
   - А ваше любимое увлечение?
   - Вы не поверите - вождение автомобиля.
   - Почему не поверю, даже одобряю. У вас есть машина?
   - Есть.
   - Какая? "Варшава", на которой вы приезжали?
   - А, нет. Это машина моего сослуживца. У меня другая,  она  сейчас  в
ремонте.
   - А что с ней? Вы попали в аварию?
   - Нет, аварий со мной не бывает, лихачить  я  не  люблю.  Что-то  там
случилось с передней подвеской,  поломка  мне  стоила  адских  хлопот  -
машина у меня, видите ли,  нестандартная,  трудно  достать  запчасти.  А
теперь давайте сменим тему, поговорим о другом...
   Действительно, дальше была затронута тема абсолютно другая.  Проблема
гипотетической смены контактов с телефонных на непосредственные не могла
иметь ничего  общего  с  передней  подвеской,  будь  это  даже  подвеска
нестандартной машины. Я еще не созрела до такого радикального шага,  но,
так или иначе, обсуждение  вопроса  продвигалось  на  удивление  гладко.
Через час мой собеседник попросил на некоторое время тайм-аут.
   В перерыве я интенсивно мыслила,  и  плодом  моих  размышлений  стало
заявление, которое я сделала при вторичном выходе на связь.
   - Знаете что, - кротко заявила я, - педантизмом я не страдаю,  натура
у меня довольно широкая. Можете себе быть хоть  золотарем,  хоть  членом
правительства, хоть черт знает кем, мне все равно. Но человек без  имени
- это уж слишком. Признавайтесь: как вас по правде зовут?
   Трубка какое-то время молчала, потом я услышала ответ:
   - Простите меня великодушно за эту таинственность. Я  понимаю,  такая
конспирация выглядит по-дурацки, но в данный момент  я  занимаюсь  очень
серьезным и ответственным делом и при всем желании не могу раскрыть свое
инкогнито. Буду вам  очень  признателен,  если  у  вас  хватит  терпения
подождать этак с месяц - скажем, пока вы не вернетесь  из  отпуска  и  я
тоже. И тогда я вам все  откровенно  объясню.  А  сейчас,  поверьте,  не
вправе.
   - Ну хорошо, - небрежно сказала я, в меру скромных своих сил стараясь
скрыть охватившую меня оторопь.  -  Сохраняйте  себе  на  здоровье  свое
инкогнито. Но хоть имя-то вы можете назвать!
   - Если я скажу, вы меня сразу вычислите.
   - Ну не Юзеф же вы Циранкевич.
   - Что нет, то нет.
   - Тогда чего вы боитесь? Имен  в  святцах  великое  множество,  каким
образом я вас вычислю? А я не  могу  держать  в  знакомых  человека  без
имени. Без фамилии, профессии, места работы - еще куда ни  шло,  но  без
имени - это уж извините.
   - Тогда присвойте мне имя, какое вам нравится. Согласен на любое.
   - А если я угадаю, вы признаетесь?
   - Признаюсь.
   Я с вожделением ухватилась за святцы как  черт  за  невинную  душу  и
начала с первого января. Мечислав!
   - Вы не Мечислав, - решительно  сказала  я.  -  На  Мечислава  вы  не
похожи. На Макария тоже. Данута и Геновефа отпадают. Тит?  Вас  случайно
не Титом нарекли?
   - Нет, не Титом.
   - Евгений? Евгений вам бы подошел. Эдвард, пожалуй, тоже. Надеюсь, не
Телесфор? Каспер? Бальтазар? Самое тут из  всего  приемлемое  -  Каспер.
Бальтазар больше подходит коту. Юлиан мне не  нравится.  Люциан  -  это,
конечно, Кидринский. Кстати,  а  как  уменьшительное?  Люцусь?  Нет,  не
годится.
   Так я дошла до двадцатого января и вдруг, осененная свыше, спросила:
   - Послушайте, а может, я по вашему имени уже прошлась?
   - Точно, уже промелькнуло.
   - Вот незадача. И что же теперь делать?
   - Значит, не судьба, ничем не могу помочь. Скажу лишь, что тому,  кто
читает "Пшекрой", вычислить меня ничего не стоит.
   - Вы имеете в виду последний номер? Он у меня есть, я в него  еще  не
заглядывала.
   - Нет, предыдущие...
   Так  я  ничего  и  не  узнала.  Положив  трубку,  тотчас  же,  рискуя
переломать  себе  конечности,  полезла  на  шкаф,  где  пылились  старые
журналы. Увы, "Пшекроя" среди них не было, знакомые уже давно подчистили
мои залежи. Я слезла со стула и стала размышлять.
   В чем тут дело? Кто он, этот  странный,  хоть  и  вполне  симпатичный
субъект с магнетически красивым  голосом?  Почему  окружает  себя  такой
таинственностью? Вряд ли это просто уловка, рассчитанная на  меня  -  не
смахиваю же я на идиотку, которую можно столь дешевым манером поймать на
крючок. Да я и так не  скрываю,  что  он  меня  интересует  и  что  наше
знакомство мне отнюдь не в тягость. Пускать пыль в  глаза  таким  пошлым
образом способен разве  что  безмозглый  сопляк,  а  он,  без  сомнения,
человек основательный. Вот история! Не знаешь, что и подумать.
   Назови  он  без  всяких  околичностей  свое  имя,  я  бы  на  том   и
успокоилась,   терпеливо   дожидаясь,   пока   он   сам   не   соизволит
рассекретиться. Но имя, имя - оно гвоздем засело  у  меня  в  голове.  Я
порешила костьми лечь, а до истины докопаться.
   Начала  я  с  того,  что  стала  штудировать  телефонный  справочник,
выясняя, какие такие учреждения располагаются на Аллее Летчиков. Листала
все подряд, и коллеги  мои  уже  запускали  в  мою  сторону  озадаченные
взгляды. Что это у нее за бзик такой?
   - Пани Иоанна, - посочувствовал мне один из  сослуживцев,  -  у  меня
дома  завалялась  телефонная  книга  десятилетней  давности.  Если   вас
интересует этот жанр, может, принести?
   Кроме столичного  мясокомбината  и  тюрьмы  в  вышеупомянутом  районе
обнаружилось множество всяких кооперативов  и  военный  радиотехнический
завод. Может, это то самое? Но тогда при чем тут коммерция?
   После телефонной книги  я  проштудировала  все  номера  "Пшекроя"  за
последние два года - с такой же основательностью и с тем же результатом,
то бишь без  оного.  Наконец  бесповоротно  убедила  окружающих,  что  с
головой у меня худо, выписав из святцев все имена с первого по двадцатое
января и упросив их приставлять к этим именам фамилии  всяких  известных
личностей. Коллеги по доброте душевной подсказывали кто во  что  горазд:
Эдвард  Охаб,  Евгений  Шир,  Мельхиор  Ванькович,  Феликс  Дзержинский,
Марцелий Новотко, Генрик Сенкевич - увы, все не то. Ни одного проблеска,
сплошные потемки.
   Если он рассчитывал отвлечь  меня  таким  образом  от  номера  триста
тридцать  шестого,  то  цели  своей  достиг  сполна.  Над  "Пшекроем"  я
просидела часа два, над телефонным справочником  трудилась  все  четыре.
Раз такое дело, дойду своим умом, не обременяя  его  больше  телефонными
расспросами. Хочешь поиграть в секретики, пожалуйста!
   А звонил он почти ежедневно. И все бы хорошо, кабы не залежавшийся на
сердце камень, от  которого  я  мечтала  избавиться  любыми  средствами,
потому что страсть как не люблю быть несчастной.
   - ..Будьте любезны, номер триста тридцать шестой.
   И наконец ужасная эта минута.
   - ..Боюсь, нам с тобой встретиться уже не удастся. Послезавтра  утром
я уезжаю, а на завтра дел у меня невпроворот...
   Я приказала себе не хныкать. Сцепив зубы,  ждала  привычного  звонка.
Долго ждать не пришлось.
   - Должна признаться, - томным голосом проворковала я в трубку, -  мне
уже  наскучило   наметившееся   в   наших   контактах   однообразие.   С
удовольствием повидала бы вас живьем.
   - О! Значит, вы созрели?..
   - Пожалуй...
   Клин клином! Ничего больше не остается. Гори все синим пламенем.
   - Вот незадача, у меня как раз сейчас, перед отпуском, масса дел...
   - А кто говорил, что если очень хочется, то время всегда найдется?
   - Погодите, загляну в свои записи... Завтра в двенадцать я свободен.
   - Прекрасная пора. Вы перед тем позвоните?
   - Конечно. А.., ты.., затопишь камин?
   - Почему бы и нет...
   Боже, какой голос! Слушать бы и слушать...
   Если  начистоту,  то  поступила  я,  мягко   говоря,   легкомысленно.
Отнеслась к человеку как к вещи, которой можно манипулировать по  своему
усмотрению, да еще и  усмотрение-то  было  не  слишком  благовидным.  Но
здраво рассуждать я в те минуты не могла.  Зациклилась  на  одном:  клин
клином...
   В своем легкомыслии я зашла еще дальше -  позволила  себе  поваляться
после обеда на диване, не устроив перед  тем  в  квартире  показуху.  И,
конечно, уснула. Разбудил меня телефон.
   - Ты знаешь, мне удастся приехать пораньше, сразу после  одиннадцати.
Можно?
   -  О  чем  речь,  буду  рада.  Жду.  И  началось   светопреставление.
Предстояло переодеться, сделать прическу, убрать любезный  моему  сердцу
кавардак и развешанную на веревках внеплановую  постирушку,  а  телефон,
как  назло,  не  умолкал  ни  на  минуту.  Звонил  весь   город,   будто
сговорились. Незадолго до одиннадцати, все еще в дезабилье,  я  положила
наконец трубку, но не тут-то было, снова звонок:
   - Еду!
   Я впала в панику.
   - Через сколько ты будешь?
   - Минут через пятнадцать.
   Святые угодники! Четверть часа на все про все!
   Когда раздался звонок в дверь, сама я, правда, была в полном  порядке
с головы до пят, зато половина белья все еще  болталась  на  веревке,  а
вторая половина оказалась  у  меня  в  охапке.  Я  зашвырнула  его  куда
придется,  бросилась  открывать,  потом  метнулась  к   ожившему   вновь
телефону. Отвечала я в трубку невпопад, потому как неусыпно  следила  за
тем, чтобы  гость  случаем  не  сунулся  в  кухню,  увешанную  проклятым
тряпьем. Наконец закруглила разговор, нейтрализовала гостя, засунув  его
в кресло, убрала непросохшее белье, заварила  чай  и  уже  со  спокойной
душой приступила к культурному времяпрепровождению.
   Атмосфера воцарилась дружественная  и  непринужденная,  у  меня  даже
возникло чувство, будто я знаю этого человека  с  младых  ногтей.  Я  не
удержалась и снова затронула вопрос об имени. Ответ был такой же, как  и
по телефону:
   - Зови как хочешь...
   Я с новым рвением сунула нос в святцы и вдруг ахнула: между первым  и
двадцатым января  фигурировали  среди  прочих  именины  Извдора.  Матерь
божья! Не Изидором ли его кличут! Вполне понятно, что  человек  с  таким
именем не хотел бы его афишировать! Я с недоверием воззрилась  на  него.
Нет, на Изидора он не похож, но чем  черт  не  шутит,  внешность  бывает
обманчива...
   - Нет, ничего не могу придумать, - сдалась я и отложила святцы, - как
с твоим именем ни мудри, любое мне будет казаться  фальшивым.  Неужто  и
вправду тайна сия велика есть?
   - Я ведь уже говорил. Поверь, все обстоит намного серьезнее,  чем  ты
думаешь. Клянусь тебе, ни с личными моими делами,  ни  с  семейными  или
гражданским  положением  это   не   связано.   Просто   моя   работа   и
соответственно образ жизни  порой  требуют  от  меня  такого  камуфляжа,
потому-то,  скажу  тебе  откровенно,  у  меня  мало  знакомых.   Близких
знакомых. Есть, конечно, круг людей, в котором я вращаюсь и который меня
знает, но вне его я не завожу приятелей. И даже это знакомство  с  тобой
мне не следовало бы поддерживать...
   - И что, так всю  жизнь?  На  веки  вечные  придется  ограждать  себя
тайной?
   - Ну, не будем преувеличивать.  Поговорим  после  отпуска.  А  сейчас
расскажи что-нибудь, мне нравятся твои истории.
   Мы сидели рядышком, откинувшись на спинку дивана.  Светила  небольшая
настольная  лампа,  из  приемника  лилась  душещипательная  мелодия,   и
настроение обещало приобрести довольно интимную окраску. Тем более что я
была исполнена решимости этот интим всячески поощрять. Клин так  клин...
Не смущало меня, грешную, что вижу я его второй раз в жизни, что понятия
не имею ни кто он таков, ни даже как его зовут. Важен сам человек, а  не
антураж. Не собираюсь же я выходить за него замуж, связывать с ним  свою
жизнь или набиваться в содержанки. Зарекаться, конечно, не стоит,  вдруг
я им увлекусь, со взаимностью либо без (последнее крайне  нежелательно),
и наше знакомство будет иметь свое продолжение, но с тем  же  успехом  я
могу больше никогда в жизни его не увидеть  и  не  услышать.  Я  женщина
свободная, давно уже совершеннолетняя, имею полное право  на  безобидные
сумасбродства. Конечно, мало ли что он обо  мне  подумает...  А,  пускай
думает,  что  хочет.  Не  нанималась  же  я  сидеть  затворницей  и  всю
оставшуюся жизнь сохнуть по триста тридцать шестому номеру!  С  ним  все
ясно, можно на нем поставить крест.  К  счастью,  подвернулся  под  руку
достойный внимания объект, вполне на уровне,  еще  и  поинтересней,  чем
тот.
   Никаких историй мне выдавать не хотелось. Лучше  не  переводить  наши
посиделки  в  интеллектуальное  русло,  а  то  я  еще   передумаю.   Мое
настроение, кажется, не прошло незамеченным. Интим все больше  сгущался.
Разговор то и дело замирал, и все шло в нужном  направлении,  как  вдруг
приемник перестал играть душещипательные мелодии  и  возмутил  атмосферу
фатальным диссонансом в виде вечерних новостей. Черт бы побрал  вечерние
новости... Мысленно послав их куда подальше, я покрутила ручку,  выбрала
из многообразия акустических эффектов Люксембург и снова  откинулась  на
спинку дивана. Взгляд мой упал  на  моего  визави,  и  в  голову  пришла
неожиданная мысль.
   - Послушай, ты зарываешь в землю талант, данный тебе от бога. С таким
замечательным голосом тебе следовало работать диктором на радио. Или  ты
и вправду диктор?
   - Не угадала.
   - И никогда не был?
   - Может, когда-то и был, но не сейчас.
   - Какая жалость...
   Такой оборот разговора ему явно не  понравился,  наверно,  потому  он
меня и поцеловал - по его виду я не сказала бы, что он вдруг потерял  от
моей близости голову. Я уже опасалась, не  кажусь  ли  ему  по  телефону
более привлекательной, чем в натуре, а как раз сейчас это было бы  очень
некстати.
   Его поцелуй меня ошеломил. Не потому, что я ничего такого не ожидала.
Нет, совсем по другой причине,  надо  сказать,  ужасной.  Оказалось,  он
пользуется тем же одеколоном, что и номер триста тридцать шестой...
   Это было уж слишком. Дурь мою как  рукой  сняло,  и  я  вдруг  трезво
осознала,  зачем  пригласила  сюда  полузнакомого  человека...   Что   я
вытворяю! Вот так, в одночасье, потерять остатки разума, чувство меры  и
порядочности! Угораздило же запутаться! Этот не в моем вкусе, хотя, если
говорить  объективно,  он  мне  нравится,  а  тот..,  того   я   пытаюсь
ненавидеть. Я закрыла глаза и сразу  увидела  лицо  того...  А  тут  еще
чертов одеколон. От его запаха  у  меня  заходится  сердце  и  в  памяти
оживают счастливейшие в моей жизни минуты. Так  кто  же  сейчас  тут  со
мной? Этот или тот?..
   Но ведь на том я поставила крест! Выбросила из  головы...  Во  всяком
случае, этот меня интересует не меньше...
   Я в отчаянии открыла глаза и окончательно, бесповоротно, сцепив зубы,
скрепя сердце, выбрала этого. Плевать на одеколон! Решительным движением
я перегнулась через диван и яростно выдернула из розетки шнур настольной
лампы...
   Нечеловеческое мое борение с собой  дало  свой  результат:  маячивший
передо мной облик побледнел и растаял. Того  больше  не  было,  а  этот,
рядом со мной, оказался на уровне...
   Я видела его лицо в мягком  мерцании  тихо  играющего  приемника.  Он
поднял голову и, опираясь на локоть, в  изгибе  которого  покоилось  мое
плечо, вгляделся в меня долгим взглядом.
   - А знаешь, ты очень красива, - тихо сказал он своим мягким голосом.
   Только сейчас заметил? В темноте?
   - Ну конечно, зеленый свет меня исключительно красит.
   Он улыбнулся, не отрывая от меня взгляда. И вдруг  что-то  произошло.
Лицо его в одну секунду неузнаваемо исказилось. Он дернулся,  вытащил  у
меня из-под головы руку  и  уселся  в  напряженной  позе,  как  человек,
которому нанесли в темноте  неожиданный  удар,  и  теперь  он  с  трудом
приходит в себя.
   - Езус-Мария, - пробормотал он осевшим голосом, - что я натворил!
   О  боже,  что  это  с  ним?  Приступ  раскаяния?  Осознал  вдруг  всю
безнравственность своего поведения?
   - Что случилось? - спросила я и тоже поднялась.
   - Проклятие! -  простонал  он  и  схватился  за  голову,  невменяемым
взглядом уставившись куда-то в подоконник. Я  невольно  посмотрела  туда
же, но не увидела