гадываюсь, что они делали полезные приобретения,  спокойно,
без помех.  Это  действительно  было  так  срочно  и  так  выгодно,  чтобы
заниматься трюком с заменой?
     - А если у них было несколько срочных дел? Если в последние месяцы их
деятельность была затруднена, если они боялись милиции и не имели свободы,
если добра собралось столько, что об утрате они и думать не хотели?..
     - Понятно, миллионы рядом, а добраться нельзя. Даже если они и  купят
что-то, переправить не смогут, потому  что  за  ними  следят.  И  шефу  не
отнесут, и вообще ничего не сделают. А не мог эти сделки провернуть кто-то
другой? Обязательно они?
     - Все считали,  что  за  ними  следят.  Кому-то  была  нужна  свобода
действий, вот они ее и получили. Благодаря  этому,  после  многих  месяцев
проволочек, они смогли увидеться с разными людьми, получить у  них  всякие
ценные вещи, завербовать новых, чистых людей, выезжающих за границу...
     - А!.. Все, кто с ними встречался, засвечивались и контролировались?
     - Вот именно. А им надо  было  столкнуть  все  оставшееся  имущество,
потому что они собирались ликвидировать предприятие. Ты понятия не имеешь,
насколько подвижны они были, объехали всю Польшу...
     - Им приходилось избегать гостиниц и  самолетов,  чтобы  не  называть
имен, - заметила я. - Скорее всего, они ночевали у  частников.  В  Кракове
купили иконку, в Познани уговорили кого-то отвезти посылку в Париж...
     - Примерно так все и было. Только умножь все на десять.  Ну  и  самое
главное, они должны были встретиться с тем, кто охранял остатки  баронских
сокровищ, и встретиться так, чтобы его не обнаружить. То есть тайно.
     - Что ж, я действительно неплохо догадалась.  А  во  второй  раз  они
хотели проделать то же самое?
     - А как ты думаешь?
     - Лично я думаю, что они хотели смыться. Доделать кое-что,  домой  не
возвращаться и исчезнуть в синей дали. Зная, что никто за ними не  следит,
милиция сидит в кустах и наблюдает за подставными мужем и женой. Так?
     - Вот видишь, как легко догадаться, стоит только подумать...
     - Подожди. У меня снова не сходится. Я  правильно  думаю,  что  комод
как-то связан с мифическим главарем?
     - Возможно и правильно.
     - А мифический главарь связан с бриллиантами?
     - Не знаю, тоже возможно.
     - В таком случае, опять какая-то бессмыслица. Зачем  я  здесь?  Может
все дело в тебе?  Если  ты  не  главарь,  может  ты  подменил  бриллианты?
Испугавшись павшего на меня подозрения, ты помчишься в милицию и  во  всем
признаешься, чтобы спасти меня. Как ни крути, у меня  получается,  что  ты
здесь замешан, и я не знаю, кто здесь я  -  ловушка,  приманка  или  упрек
совести?
     - Может, что-то еще? Например, допинг.
     - Как это? Для кого?
     - Для тебя.  Допинг  для  мышления.  Ты  не  желаешь  оставаться  под
подозрением, начинаешь думать...
     - Много я надумаю, кот наплакал. Того, что я надумала до сих пор,  он
как-то в расчет не принимает. На кой черт мне подбрасывать ключик  в  свой
чай?
     - Ты же его достала, а в чае его никто не видел.
     - Поэтому капитан так разозлился?
     - Возможно...
     - Ну, хорошо, а взломщик? Стояли люди у дома, или нет?  Если  стояли,
должны были его увидеть! Мало того,  ключик  в  чай  тоже  кто-то  бросил,
причем в последний момент, потому что банкой я пользовалась все время.  Не
зря капитан ругал меня за открытое окно! Почему не разбирались, влазил  ли
кто-то в окно? Они перестали следить?
     - Возможно и перестали. Нужны-то были не вы, а настоящие Мачеяки.
     - Значит, у меня нет доказательств того, что кто-то влез и подбросил?
Меня можно бесконечно пугать подозрениями?
     - Да, можно.
     Я на минутку остановилась, пытаясь освоиться с новыми ощущениями.
     - Так я на это не согласна, - твердо решила  я.  -  Извините.  Сделай
что-нибудь!
     Марек засмеялся:
     - Ну и посмотри, как здорово  ты  исполнила  желание  полковника,  не
зная, что ему надо...
     Домой  я  возвращалась  полная  подозрений  и  сомнений,  с  чувством
отвращения  ко  всем  бриллиантам  мира.  Обидевшись  на  то,   что   меня
подставляют, я сказала:
     -  Поехали  в  Сопот.  Лучше  послезавтра.  Если  полковник  с  таким
энтузиазмом дал разрешение, что-то там произойдет.
     Насчет сглазить, у меня оказался особый талант...


     Я сама выбрала себе комнату со стороны улицы,  из-за  вида  на  море.
Когда я представила себе шум  машин,  подъезжающих  ночью  к  Гранд  Отелю
напротив, и попыталась поменяться на комнату в боковом  крыле,  оказалось,
что все занято. Пришлось с шумом мириться.
     Девушку, живущую рядом, в первый раз  я  увидела  на  четвертый  день
всеобщего помешательства. Я появилась в коридоре как раз тогда, когда  она
закрывала свои двери. Она закрыла их, посмотрела на  меня  и  удалилась  в
сторону  лестницы.  Я,  естественно,  присмотрелась  к  ней   и   испытала
облегчение при мысли, что  на  этот  раз  имею  дело  не  с  девкой,  а  с
порядочным человеком, для которого красота сама по себе ничего не значит.
     Девушка была очень красивой. Скорее всего ее  следовало  бы  называть
женщиной, потому что ей могло быть и 35 лет, чего, ясное дело, по  ней  не
было видно, и о чем не догадался бы ни один мужчина. Выглядела она на  25,
пользовалась дорогой  косметикой  и  имела  асимметричные  брови,  которые
прибавляли ей красоты. Кроме того у нее были красивые  волосы,  прелестная
фигура,  она  была  очень  худой,  гибкой,  какой-то  чертовски  ловкой  и
подвижной. Мне показалось, что  в  ней  есть  нечто  знакомое,  вызывающее
неприятные ассоциации, хотя наверняка я не видела ее ни разу  в  жизни.  У
меня хватило сообразительности ничего о ней не говорить.
     В следующий раз я увидела ее в тот же день  вечером,  когда  мы,  как
всегда  опаздывая,  спускались  на  ужин.  Она  поднималась   наверх,   мы
столкнулись на лестничной клетке. Я не стала проверять, какое  впечатление
она произвела на Марека, мне было  достаточно  того  впечатления,  которое
произвел на нее он. Этот взгляд на него и сразу же на меня...  В  мире  не
найдется женщины, которая не знала бы, что это  значит,  у  меня  возникли
смешанные чувства.
     - У нее интересно  раскрашены  глаза,  -  сказал  он,  усаживаясь  за
столик. - Ты заметила? Теперь так модно?
     Я кивнула, наполнившись легкомысленным удовлетворением.  Если  бы  он
ничего не сказал, я бы забеспокоилась - девушка бросалась в  глаза,  а  он
замечал все.
     - У нее  несимметричные  брови,  и  она  умело  это  подчеркивает,  -
ответила я. - Она прибавляет выражение лицу.  Глаза  у  нее  действительно
раскрашены неплохо, и я пока не могу найти  никакого  недостатка,  который
можно было бы подсунуть тебе под нос. Кроме того, что она намного  старше,
чем выглядит.
     - Откуда ты знаешь? Вы знакомы?
     - Нет, я ее в первый раз вижу, и вообще не знаю, кто это.  Она  живет
рядом с нами. Я просто к ней присмотрелась.
     - Выглядит она всего на двадцать восемь, - критически заметил  он.  -
Но по-моему, ей тридцать два...
     - Тридцать пять, - безжалостно поправила я, - а может и  шесть.  Я  в
этом разбираюсь.
     Больше мы про девушку не говорили, были более интересные темы. Однако
не следующий день я утвердилась в мысли, что Марек  ей  глянулся.  На  это
неумолимо указывали незаметные признаки. Я самого начала  знала,  что  его
должны уводить, особенно личности агрессивные и уверенные в себе, но из-за
этой черепахи я чуть не лопнула от злости. Было в ней что-то такое...
     После ужина я  задержалась.  Мы  опять  заканчивали  последними,  как
опоздавшие. Кто-то предложил ей партию в  бридж,  за  одним  столиком  уже
играли, а за другим искали четвертого.
     - Может быть вы?.. - сказал нам с надеждой известный композитор.
     Я собиралась отказаться, но Марек меня опередил.
     - Сыграй, - предложил он, - ты же любишь, и давно не играла. Хочешь?
     Я заколебалась.  У  меня  появились  плохие  предчувствия.  Она  тоже
играет, береженого бог бережет, но не выманиваю ли я волка из лесу?..
     - А ты как? - осторожно спросила я.
     - А  я  с  удовольствием  посмотрю.  Я  предпочитаю  болеть.  Сыграй,
сыграй...
     Эта агитация показалась мне немного подозрительной, но композитор уже
не отставал. Я взяла карты, девушка попала  ко  мне  в  партнерши  и  села
напротив, женщины против мужчин. Марек поставил себе кресло рядом со мной.
Собственно говоря у меня не было к ней  никаких  претензий,  она  пока  не
сделала мне ничего плохого,  а  красоту  ее  я  могла  в  конце  концов  и
простить.
     - Накажем мужиков, хотите? - добродушно предложила я.
     -  Охотно,  -  ответила  она  улыбаясь  уголком  рта,   тоже   как-то
несимметрично. Асимметрия казалась главной чертой ее красивого лица.
     Понятно, что в  карты  я  смотрела  только  одним  глазом,  а  вторым
присматривалась к партнерше. Играть она умела, это не  вызывало  сомнений.
Мы бы конечно обыграли мужчин, если бы она не  пробросилась.  Она  надолго
задумалась, держала карты в руке, противник очень долго колебался,  делать
импас под даму или нет, импас был бессмысленным, все  показывало,  что  он
этого не сделает, я бы и сама держала  готовой  эту  малку,  но  он  вдруг
решился, положил валета, а она, не смотря  ни  на  что,  сбросила  валета.
Когда  карта  ложилась  на  стол,  она  уже  опомнилась,  но   не   успела
отреагировать.
     - Ох! - крикнула она и со страхом закрыла лицо рукой. - Ну, знаете!..
Вы не должны были импасовать! Извините меня...
     - Ничего, - ответила я вместе с  противниками.  -  Я  знала,  что  вы
положите то, что держите в руке, потому что на стол вы не  смотрели.  Я  и
сама так могу. Ерунда, все равно мы их обыграем.
     - Наглые бабы, - подвел итог композитор.
     Ее жест позволил мне заметить один недостаток в ее сказочной красоте.
У нее были деформированы два ногтя на правой руке, на среднем и безымянном
пальцах. Из-за  тщательного  маникюра  это  не  бросалось  в  глаза,  и  я
подумала, что двух ногтей для создания неприязни мне может не хватить.
     В Марека с этого момента будто что-то вселилось. До сих пор он  сидел
тихо, а теперь  вдруг  оживился  и  начал  ей  ассистировать.  Зажигал  ей
сигарету, заказывал кофе, подвигал пепельницу, почти готов был усесться  с
нею, чтобы согреть. Он окружил ее облаком внимания большим, чем меня,  как
бабку на базаре, и было видно, что она принимает это как явное ухаживание.
Я знала, как к этому относиться, и  если  бы  это  была  противная  старая
мымра, я не имела бы ничего против, кто знает, может в  моем  сердце  даже
проснулась бы жалость, но в присутствии  ее  внешности  во  мне  поселился
протест. Где-то внутри, меня грызла ядовитая змея.
     Мощный, красивый, прекрасный удар я получила на следующий день, перед
обедом. Красясь  у  зеркала  над  умывальником,  через  закрытые  двери  я
услышала, как он обхаживает ее в коридоре. Мерзкая дива  видимо  вернулась
из города, у нее были какие-то пакеты, что-то у  нее  упало,  естественно,
она выбрала для этого как раз тот момент, когда он  вышел  из  комнаты.  Я
слышала, как он  вошел  к  ней,  помогал  освободиться  от  этих  пакетов,
возможно, снял с нее плащик, наверняка повесил, и, кто знает, не  снял  ли
он туфли с ее паршивых ножек. В эту минуту я бы не  вышла,  даже  если  бы
комната загорелась, скорее погибла бы в пламени. Я разбираюсь  в  жизни  и
понимаю, что имеет смысл, а что - нет.
     Но все-таки у меня никогда не было добродушного английского характера
и никогда я не любила изображать  достойную  сожаления  жертву.  Моральные
муки никогда не были для меня желанным  испытанием.  Я  не  стала  надолго
откладывать выяснение отношений и сразу бросилась на него выпустив  когти,
сразу после выхода  на  прогулку,  на  парапете  первой  же  встретившейся
набережной.
     - Послушай-ка, сокровище, -  зловеще  сказала  я.  -  Я  к  тебе  уже
привыкла и поверила, что  ты  будешь  любить  меня  до  конца  света.  Что
означают эти афронты?
     - Какие афронты? - искренне удивился он, как типичный мужчина. -  Что
ты имеешь в виду? Не понимаю.
     Для меня это было слишком. Последние события, в которых  я  принимала
непосредственное участие, прикончили бы и слона-флегматика. Сначала я  две
недели панически переживала в образе чужого человека, боясь не того,  кого
следует, потом на меня падает подозрение в  краже  бриллиантов  и  милиция
предостерегает, что если я не  отдам  бриллиантов,  дело  кончится  плохо,
потом в мои руки попадает великолепный блондин, я настраиваюсь на из  ряда
вон выходящий роман, сама испытываю  глупые  чувства,  и  тут  дорогу  мне
переходит  сногсшибательная  дива,  чудо  красоты,  и  блондин  немедленно
оказывается обыкновенным мужчиной,  жеманность  и  кокетство  которого,  я
терпеть не собиралась! Не дай бог!
     Я разволновалась. К скандалам у меня всегда был  талант.  Придуманное
счастье слушало, сначала недоуменно, потом  с  живым  интересом,  а  потом
отреагировало полностью неожиданно.
     - Так ты ревнивая?! - он обрадовался, как будто было с чего.
     Тоже мне, повод радоваться... Естественно, ревнивая!
     - А ты думал нет?
     В жизни я никого еще так не смешила, как  его  этим  адом.  В  высшей
степени  расстроенная,  я  присматривалась  к  его  нетактичным  приступам
веселости, задумываясь о том, что, черт побери, он видит смешного  в  моих
протестах против обслуживания мерзкой гарпии. Успокоиться он не  мог.  Это
уже было нетипично, и, в довершение, вместо того  чтобы  восстановить  мое
внутренне равновесие, он сказал:
     -  Ты  же  сама  надеялась,  что   в   Сопоте   случится   что-нибудь
необыкновенное. Потерпи и увидишь.
     Бог свидетель,  я  имела  в  виду  совсем  не  то!  В  заигрывании  с
прекрасной гетерой не было ничего необычного, как раз  наоборот,  было  бы
необычно не обращать на нее  внимания.  Но  его  слова  прозвучали  как-то
удивительно  таинственно,  настолько  таинственно,  что   полностью   меня
заблокировали. На дне души поселилось что-то интригующее,  неопределенное,
нечто, что хоть и  отодвигало  в  сторону  вопрос  амуров  с  гетерой,  но
беспокоило в другом.  Я  вспомнила,  что  с  таким  блондином  все  должно
перевернуться с ног на голову,  но  отуманенная  ситуацией,  не  посвятила
пророческому голосу достойного внимания.
     - Хотя бы не занимайся ей так активно, - недовольно сказала я.
     - Я не занимаюсь ей так активно. По отношению к ней я веду  себя  так
же, как и со всеми.
     Он опять меня разозлил.
     - Но ты не снимаешь плащ старичку из конца коридора!  И  старичок  не
смотрит на тебя хищным взглядом! Не благодарит  с  пониманием,  не  роняет
перед тобой пакетов, не махает ручками  перед  твоим  носом,  не  ждет  за
обедом и ужином, пока ты спустишься! И я  не  разу  не  видела,  чтобы  ты
зажигал старичку трубку!..
     - Наверняка я бы получил этой трубкой по голове...
     - Интересно, кого бы из нас ты спасал, если  бы  мы  вместе  упали  в
воду!  Прекрасный  случай,   поинтересоваться!   Скорее   всего   ее,   из
вежливости...
     - Похоже на то, что она умеет плавать...
     - Зато я умею грести! А если бы не умела, что тогда?!
     - По-моему, я являюсь объектом классической сцены ревности?
     - Как, ты только теперь заметил? Что за реакции!...
     - Хорошо, я ей заниматься не буду. Если она что-нибудь уронит, я  изо
всех сил пну это подальше, и стану громко хохотать.
     - Надеюсь, это будет сырое яйцо, - мстительно произнесла я и  наконец
перестала дурачиться. Мысль о том, что он пнет сырое  яйцо,  удовлетворила
меня в достаточной степени.
     Скандал оказался ненужным, потому  что  на  следующий  день,  девушка
исчезла. Это не  значит,  что  ее  кто-то  похитил  или,  что  она  как-то
таинственно пропала, просто убралась из своего номера, в котором поселился
кто-то другой. Я испытала облегчение смешанное  с  недовольством  собой  и
решила о ней забыть.
     Все было бы хорошо, если бы не возникли новые проблемы. Ночная  жизнь
на улице перед Гранд-отелем приобрела невыносимые размеры и  гремела  так,
будто там происходил по крайней мере старт гонок  в  Монте-Кальварио.  Мне
это особо не мешало, потому что сон у меня, слава богу, каменный,  если  я
засну, понадобится землетрясение, чтобы меня  разбудить.  Но  Марек  почти
полностью перестал спать. Он стал немного  раздраженным,  это  раздражение
подавлял, но тем не менее, его можно было заметить. Прежде  чем  я  успела
подумать, что делать с этим фантом, возникли следующие хлопоты, а  именно,
я получила по почте корректуру очередной рукописи. Из-за дела  Мачеяков  я
полностью пренебрегла профессиональными обязанностями, но уезжая  в  Сопот
успела договориться по телефону, что  эта  рукопись  будет  мне  в  нужный
момент прислана, я как можно быстрее сделаю все необходимые правки  и  как
можно быстрее  отошлю  обратно,  потому  что  в  случае  опоздание  с  ней
произойдет что-то нехорошее, она вылетит из плана или еще  что-то  в  этом
роде. Передо мной возникла перспектива двух, а то и трех дней  напряженной
работы и я сдурела окончательно.
     Я сама предложила, чтобы Марек на эти три дня переехал в Гранд-отель,
что при случае позволит ему выспаться.  Я  боялась  его  реакции,  мужчины
имеют странное отвращение к уступкам по поводу работы  любимых  женщин.  К
моему великому удовольствию, он принял это естественно,  признавшись,  что
тоже думал об этом и считает единственным выходом. Мне даже  странно,  как
мне не пришло в  голову,  что  еще  никогда  в  жизни  никакие  проявления
рассудка до добра меня не доводили.
     Рукопись висела надо мною, как упрек совести,  я  хотела  эту  правку
начать и кончить, поэтому  оставила  его  без  присмотра,  не  вдаваясь  в
подробности, удовлетворившись  информацией,  что  он  получил  комнату  на
втором этаже Гранд-отеля. Слава богу, я даже  не  осмотрела  эту  комнату!
Исключительно благодаря этому, моя рукопись вовремя отправилась в Варшаву,
если бы я раньше узнала то, что узнала  потом,  сомневаюсь,  смогла  бы  я
понять хоть слово из собственного текста.


     Я справилась с самым противным. Просидела половину ночи и все утро, с
разгона поработала еще немного, за обедом придумала  новые  исправления  и
вечером наконец потеряла вдохновение.  Я  решила  сделать  перерыв,  одела
резиновые тапочки и чрезвычайно довольная жизнью оставила  рабочее  место.
Мне остались только мелочи, не требующие больших умственных усилий.
     Я собиралась пробежаться с Мареком по пляжу. Из того, что он  говорил
за обедом было ясно, что в это время  я  должна  найти  его  в  гостинице,
возможно спящим. Я ворвалась в Гранд и, едва миновав двери, превратилась в
неподвижное изваяние.
     Через  холл  шла  противная,  мерзкая,  прекрасная  дива  собственной
персоной. Она не обратила на меня  внимания,  только  что  вышла  из  зала
ресторана и начала подниматься по лестнице. Плаща на ней не было,  в  руке
она держала ключ, можно было не сомневаться, что она здесь живет.
     Внутри у меня все застыло. Неизвестно почему, именно в этот момент  я
вспомнила как ее зовут, прочитала в списке гостей, когда ждала разговора с
Варшавой. Мануэлла... Тоже мне, имечко! Хотя,  следовало  признать,  в  ее
черных волосах, ее прическе с коком, ее кремовой  коже  лица  было  что-то
южное... На свитере у нее была завязана зеленая шелковая косынка, и  вдруг
всплыло мое самое плохое, до сих пор неясное впечатление! Как  гром  среди
ясного неба меня поразило воспоминание о собственных фантазиях! Ну конечно
же, именно так должна  была  выглядеть  его  прекрасная  жена,  которую  я
мысленно увидела в городском автобусе!!!
     В мгновение ока я придумала целую эпопею. Она действительно его жена,
настоящая, скорее бывшая, чем настоящая. Он водит меня  за  нос,  они  оба
скрывают свою связь по неизвестным причинам, целью обмана