Иоанна ХМЕЛЕВСКАЯ 
   ТЕРЕСКА КЕМПИНЬСКА I-III 

	ПРОЗА ЖИЗНИ 
	БОЛЬШОЙ КУСОК МИРА 	
	СЛЕПОЕ СЧАСТЬЕ 
	
	
	Иоанна ХМЕЛЕВСКАЯ 
	ПРОЗА ЖИЗНИ 
	
 
Иоанна ХМЕЛЕВСКАЯ 
Перевод с польского Л.Ермиловой 
 
 
 
 
 
ONLINE БИБЛИОТЕКА  
 
http://www.bestlibrary.ru 
 
   Тереска Кемпиньская сидела в своей комнате за столом, невидяще  глазея  в
окно, и вид у нее был мрачнее тучи, в  отличие  от  вида  за  окном,  где  в
полуденных лучах  нежился  воскресный  августовский  денек.  Сладко  дремали
залитые солнцем липы, сонно клонили тяжелые головы  спелые  подсолнухи,  все
вокруг дышало летней негой, и тупая  тоска  в  Терескиных  глазах  неприятно
диссонировала с царившим в природе довольством жизнью.
   Обстановка в комнате диссонировала ничуть не меньше. На столе, стульях  и
на полу нагло  красовались  кучи  мусора,  состоявшего  по  преимуществу  из
писчебумажных отходов. Пустые ящики стола с одной стороны были выдвинуты,  а
с другой вытащены вовсе. Кушетка  у  стены  изнемогала  под  кипами  книг  и
фотографий, с  опустошенной  книжной  полки  свисала  внушительных  размеров
тряпка для вытирания пыли, а на  полу,  в  большом  медном  тазу,  сиротливо
дрейфовали  две  губки.  Все  вместе  напоминало  процесс  сотворения  мира,
прерванный почему-то творцом  в  самом  разгаре.  Творец,  то  бишь  Тереска
Кемпиньская, сидела, как уже упоминалось,  за  столом  и  смотрела  в  окно.
Обуревавшие ее чувства не имели ничего общего с затеянной  с  утра  пораньше
генеральной уборкой, а если точнее, то составляли с ней  очередной  вопиющий
диссонанс. Генеральная уборка была затеяна как раз для того, чтобы заглушить
обуревавшие Тереску мысли и чувства,  но  цели  своей,  судя  по  всему,  не
достигла. Хитроумный маневр с треском провалился.
   Тереске  Кемпиньской  было  шестнадцать  лет,  и   она   была   отчаянно,
безнадежно, смертельно влюблена.
   Великая любовь сразила Тереску в самом начале каникул, сразила  внезапно,
как гром с ясного  неба.  Никакого  сравнения  с  прошлыми  ее  увлечениями,
впервые всерьез и надолго. Казалось,  ей  отвечают  взаимностью,  но  как-то
очень уж неопределенно.  Одни  факты  это  подтверждали,  другие  заставляли
сомневаться, а  все  вместе  вселяло  в  Тереску  неуверенность,  доводя  до
нервного расстройства.
   Вот уже три недели Тереска жила  в  ожидании  визита,  обещанного  в  час
разлуки предметом ее воздыханий. Ждала и  надеялась,  что  уж  тогда-то  все
прояснится. Пришлось ради такого дела даже сократить на две недели  отдых  в
горах, что далось ох как нелегко, ценой кровопролитной битвы  с  родителями.
Те отпустили ее в конце концов домой в твердом убеждении, что  вскормили  на
своей груди чадо неблагодарное и  капризное.  Напрасно  пани  Кемпиньская  с
пеной у рта защищала свою  дочь,  пытаясь  найти  хоть  какое-то  оправдание
ослиному ее упрямству и странному  отвращению  к  горному  воздуху.  Бедняга
добилась лишь того, что вызвала огонь на  себя.  Были  даже  поставлены  под
вопрос ее воспитательные таланты. В семье воцарились разброд и шатание.
   Сама виновница обращала ноль внимания на замешательство в  дружных  рядах
домочадцев. Она была одержима своей великой любовью, о чем те,  погрязшие  в
прозе жизни, даже не догадывались.
   Тереска летела с  гор  домой  на  крыльях  панического  ужаса.  Вдруг  ее
возлюбленный уже являлся в визитом и не застал ее дома? Вдруг  прямо  сейчас
стучится в дверь? Так он может  и  всякое  терпение  потерять.  Да  что  там
терпение? Всякий интерес!..
   И что же? Она вернулась - и до сих пор ждет.  Ждет  уже  без  малого  три
недели. От звонка до звонка, от стука к стуку.  Не  срывается  с  места,  не
мчится  сломя  голову  к  двери.  Просто  вся  вздрагивает  и  застывает   с
перехваченным горлом и замирающим сердцем. И правильно делает, что не спешит
- всякий раз, вот уже в течение трех недель, звонят и приходят совсем не те!
Ну, всё, каждый раз думала она, очередного звонка я не переживу, но ничего -
не умерла и ждет до сих пор, хотя и увязла в своей беде с головой.
   За генеральную уборку в комнате и ящиках стола Тереска принималась уже  в
четвертый  раз.   Начало   учебного   года   приближалось   с   неотвратимой
неумолимостью,  и  чувство  долга,  впитавшееся,  можно  сказать,  в  кровь,
повелевало худо-бедно к нему подготовиться. К  тому  же  была  надежда,  что
тяжкий труд отвлечет ее от мучительного, невыносимого ожидания.
   Надежда не сбывалась. Каждый  раз  все  заканчивалось  одним  и  тем  же.
Тереска приносила таз с водой, тряпки и губки, опустошала ящики  и  полки  с
благим намерением перебрать, выбросить  ненужное  и  разложить  остальное  в
образцовом порядке, засучив рукава принималась за дело... и  вскоре  бросала
его, обезоруженная мыслью, что перед лицом  великой  любви  ей  все  кажется
ненужным. Руки у нее опускались, и, покорясь судьбе, она усаживалась за стол
посреди мусорной свалки и отключалась, мрачно уставясь в окно, на  несколько
часов, после чего запихивала все обратно, все больше превращая свою  комнату
в склад макулатуры. Если бы на кровати не надо  было  спать,  а  мимо  стола
ходить, свалка так бы и оставалась нетронутой.
   Встречу с предметом своей любви Тереска воображала себе уже десятки тысяч
раз. До последней мелочи, включая и то, в каком наряде и с  какой  прической
перед ним предстанет. Он  был  старше  на  три  года,  и  тогда,  в  лагере,
относился к ней снисходительно, как к какой-нибудь мелюзге. Да и  попадалась
она ему на глаза не  в  наилучшем  виде;  взлохмаченные  от  морского  ветра
волосы, облупленный нос, еще и купальник совсем ей не шел. Но уж на этот раз
перед ним предстанет настоящая леди: элегантная  и  неотразимая,  опытная  и
холодная, словом, настоящая светская львица. На этот раз  у  него  откроются
глаза, и он оценит ее по достоинству...
   Да-да, теперь все будет по-другому,  но  для  этого  надо,  чтобы  он  ее
увидел, а для этого надо ему прийти и застать ее при полном параде.
   Ничего не оставалось, как ждать. И Тереска ждала, сиднем  сидела  дома  и
ждала, несчастная и злющая, как черт...
   В этот погожий солнечный денек, в последнее августовское воскресенье  она
осталась дома одна. Младший брат еще не вернулся из лагеря, бабушка  на  три
дня  уехала,  а  родители  гостили  у  тетки.  Тереска  наотрез   отказалась
присоединиться к ним. Оказавшись в одиночестве, она превратила свою  комнату
в подобие авгиевой конюшни и  по  привычке  застыла  каменным  изваянием  за
столом, отрешенно вылупясь в окно.
   Где-то в глубине души назревал бунт.  Муки  ожидания  превзошли  уже  все
мыслимые границы. Надо что-то делать, надо избавляться от наваждения, чем-то
заняться, чем угодно, лишь бы не ждать! Вот  только  чем?  Чтобы  смертельно
устать, почувствовать себя загнанной лошадью и больше ни о чем не думать?
   Тереска сложила руки на столе, локтями раздвинув хлам и свалив  при  этом
старый атлас и восемь новых карт. Подсознание отметило, как что-то упало, но
сознанию было на  это  глубоко  наплевать.  Отсутствующим  взглядом  Тереска
уставилась на большую обломанную ветку за окном, висящую  на  дереве,  можно
сказать, на честном слове. Ветка,  как  и  вся  природа,  сонно  цепенела  в
солнечном безветрии, а листья на ней уже начинали желтеть.
   Какое-то время эта ветка ничего не говорила ее, тоже оцепеневшему, мозгу,
затем в нем мелькнул спасительный проблеск.
   Рубить дерево! - внезапно осенило Тереску, и она возбужденно сорвалась  с
места, опрокинув стул. Господи, ну конечно же, рубить дерево!!!
   Довоенный,  рассчитанный  на  одну  семью  особняк  отапливался  водяными
радиаторами, а вода нагревалась от допотопной печки, которую  топили  больше
дровами, чем коксом.
   Дрова приходилось колоть всю зиму, что, кстати, Тереске совсем не было  в
тягость, скорее наоборот. Даже странно, как это она до сих пор не  вспомнила
о своем любимом занятии. Летом, конечно, дрова не нужны,  но  почему  бы  не
сделать запас на зиму? В подвале наверняка еще остались чурбаки  с  прошлого
сезона, не говоря уже о сломанной ветке, которую даже полагается отпилить!
   Первым делом нужно найти старые перчатки. Где они могут лежать? Одержимая
спасительной идеей, Тереска  засуетилась  так,  словно  дом  должен  вот-вот
взлететь на воздух. Сначала бросилась рыться  в  шкафу,  вывалив  содержимое
верхней полки на пол. Потом таким  же  манером  опорожнила  выдвижной  ящик.
Потом на какое-то время застыла  в  глубоком  раздумье,  после  чего  жестом
фокусника извлекла перчатки из кармана старого жакета, висевшего в шкафу  на
плечиках.
   Затем она кинулась вниз, в подвал. Сбежав  до  середины  лестницы,  резко
остановилась и метнулась наверх, в кухню, где вытащила из закутка громадный,
изуверского вида топор. Наверняка, именно  такими  орудовали  в  свое  время
палачи. Уже с топором в руке она снова понеслась в  подвал.  Там  приставила
его к стенке, вытащила из сундука  для  инструментов  ручную  пилу  и  топор
поменьше, и бегом выскочила из подвала.
   Садовая лестница оказалась коротковатой. Тереска  перебралась  с  нее  на
дерево, влезла повыше и  устроилась  на  соседнем  суку,  оборвав  при  этом
подшивку юбки. Подшивка была широкой и обвисла шлейфом почти до лодыжек,  но
Тереска даже не обратила внимания. Не помня себя от азарта, она  нетерпеливо
приступила к делу.
   Со  сломанной  веткой  удалось  справиться   быстро,   правда,   не   без
сопротивления с ее стороны - на руках  и  лице  остались  царапины.  Тереска
отнесла свою жертву к щербатой березовой колоде, на которой обычно  рубились
дрова, снова помчалась в подвал и стала вытаскивать наверх буковые  чурбаки,
решив, что в такую погоду  гораздо  приятнее  заниматься  любимым  делом  на
свежем воздухе. Потом спустилась еще раз за топором  и,  наконец,  прислонив
первый чурбак к колоде, в исступлении на него набросилась.
   Буковая древесина твердая, но  раскалывается  легко.  Ровные,  аккуратные
полешки разлетались во все стороны. Лезвие изуверского  топора  зловеще,  во
все убыстряющемся темпе поблескивало на солнце, и в таком  же  темпе  убывал
зимний запас.
   Не хватит, с беспокойством думала Тереска. И что потом делать? Взяться за
ветку? Распилить ее, или рубить сходу, поперек?
   Остервенело, в ярости прямо нечеловеческой расправлялась она с чурбаками.
Послеполуденная  жара  не  спадала,  топор  чувствительно  оттягивал   руку,
некоторые поленья попадались сплошь в сучках, но Тереске все было мало.  Она
отерла пот со лба, размазав  темную  полосу  грязи,  и  решила  ветку  сразу
рубить. В голове мелькнула мысль, не пустить ли  под  топор  весь  дом,  вот
тогда бы она уж точно выдохлась. На худой конец изрубить хотя бы  дверь  или
паркетные дощечки. Причем поперек.
   Только поперек, твердила она себе  в  каком-то  мстительном  исступлении.
Вдоль и каждый дурак сможет. Только поперек.
   Все, последний чурбак.  Ощущая  себя  лошадью,  остановленной  на  полном
скаку, Тереска навалилась на топорище и сумрачным взглядом  окинула  большую
сучковатую ветку.  Последняя  ее  надежда.  Она  снова  отерла  пот,  убрала
прилипшие к лицу волосы, отставила топор  и  пошла  на  кухню.  Порывшись  в
шкафчике, вытащила большой мешок со  старыми  нейлоновыми  чулками,  которые
копились для кузины, вяжущей из них коврики. Выбрав один поцелее,  подвязала
им волосы, чтоб не мешали, после  чего  вернулась  во  двор  и  с  удвоенным
остервенением набросилась на сук.
   Боковые ветки удалось обрубить без особого труда. Оставшаяся  жердь  была
намного толще и длиннее, метра полтора. Слишком тяжелая, чтобы  расколоть  с
размаху, насадив на топор,  и  слишком  сырая,  чтобы  с  нескольких  ударов
разрубить поперек. Тереска положила жердь одним  концом  на  колоду,  другой
зажала ногой и изо всех сил рубанула вдоль. Топор прочно увяз.
   - Ну погоди, дубина стоеросовая, - с яростью проговорила она,  вытаскивая
лезвие топора. - Ты меня еще не знаешь...
   Поглощенная битвой с непокорной  жердью,  олицетворявшей  ее  собственные
чувства, Тереска не услышала  звонка  у  калитки,  с  другой  стороны  дома.
Калитка была открыта, и посетитель -  светловолосый  и  синеглазый  юноша  с
красивым загаром, да и вообще весь из себя красавец, - слегка поколебавшись,
толкнул ее и вошел в сад. Ориентируясь на  стук  топора,  он  обошел  дом  и
застыл посреди двора, удивленный, если не ошеломленный увиденным.
   Взмокшая и красная, вся в щепках и подвальной пыли, с подвязанными старым
чулком волосами, в юбке со свисающим подолом, в  длинных  бальных,  когда-то
белых, перчатках, Тереска яростно крушила топором жердь, душераздирающе  при
этом кряхтя и осыпая свою жертву гневными проклятиями. Зрелище было  не  для
слабонервных. Наконец от жерди откололась длинная щепка. Ободренная успехом,
Тереска победоносно распрямилась перед очередной атакой, подняла глаза...  и
увидела перед собой предмет своих страданий, которого так долго  и  в  таких
муках ждала.
   Какое-то время они представляли собой застывшую  живую  картину.  Марево,
рожденное жарким солнцем. С одной стороны - элегантный красавец, с другой  -
Тереска, ни дать ни взять жертва катаклизма, а между ними березовая колода и
груды поленьев.
   Гость опомнился первым. С иронической заинтересованностью  подняв  брови,
он перебрался через баррикады и подошел к окаменевшей Тереске.
   - Привет, -  сказал  он  с  легкой  усмешкой.  -  Как  дела?  Увлекаешься
гимнастикой?
   Тереска не сразу поверила своим глазам и своему счастью. Лишь услышав  до
боли знакомый голос, она убедилась, что это не галлюцинация. А потом впала в
какое-то странное  состояние.  Ноги  стали  тяжелыми,  как  гири,  а  сердце
подскочило к горлу, после чего, наоборот, отяжелела голова,  а  сердце  ушло
куда-то в  пятки.  Пытаясь  усмирить  выкрутасы  своего  организма,  Тереска
оставила несложный вопрос гостя без ответа. Стояла, как статуя, с изуверским
топором в руке и с выпученными глазами.
   Юноша усмехнулся снисходительно и уже с откровенной иронией.
   - Отзовись, - напомнил он. - Может, не узнала меня? Или я не вовремя?
   Смысл его слов все еще не доходил до Терески, но имело ли  это  значение?
Главное - звук любимого голоса. В голове забрезжила мысль о  том,  что  надо
вроде бы отозваться, причем сказать что-то светское и непринужденное.
   - Откуда ты взялся? - буркнула она и, чувствуя, что получилось не  совсем
по-светски, добавила:
   - Легко сюда добрался?
   - Если бы! - насмешливо пожаловался гость и кивнул на груды дров. -  Сама
видишь, какие препятствия пришлось одолеть.
   Только теперь Тереска пришла в себя. Вспомнила, в каком она виде, и  едва
не сомлела, сообразив,  какое  ужасающее  впечатление  произвела  на  своего
ненаглядного гостя. Не  так  рисовалась  ей  в  мечтах  минута  долгожданной
встречи. Она внутренне ахнула, внезапно осознав всю ответственность момента.
Надо немедленно умыться, переодеться, причесаться, куда-то  его  пригласить,
где  бы  он  все  это  переждал,  как-то  сгладить  первое,  мягкое  говоря,
неприглядное впечатление, подать себя лицом, принять гостя как  следует,  но
первым делом - унять дрожь и клацанье  зубов.  От  непомерности  предстоящих
задач у Терески голова пошла кругом.
   - Идем, - мрачно буркнула она. - Пошли в дом!
   Перебравшись через баррикады, она, не  оглядываясь,  зашагала  к  черному
входу, не выпуская из руки зловещий топор. Юноша нерешительно потоптался,  а
потом двинулся следом, протестуя ей в спину:
   - Зачем в дом, давай останемся здесь, такая хорошая погода,  ты  даже  не
поздоровалась со мной!
   Но Тереска ничего не слышала. Она вошла, не оглядываясь, в дом,  взбежала
по ступенькам наверх и, только взявшись за ручку двери, внезапно  вспомнила,
в каком виде она оставила свою комнату.
   «Святые угодники», - ахнула она, остолбенев от ужаса, а потом шарахнулась
назад и с разбегу наступила каблуком на ногу гостю, следовавшему за  ней  по
пятам. Испустив нечленораздельный вопль,  юноша  ухватился  за  пострадавшую
конечность, совершая причудливые прыжки, чтобы удержаться на другой. Тереска
готова была умереть от конфуза.
   - Боже!.. - трагически всхлипнула она. - Прости меня! Откуда я знала, что
ты здесь!..
   - Ничего страшного, - простонал юноша. - Ты тут ни при чем, ты же меня до
сих пор еще не заметила...
   Тереска даже не слышала, что ей говорят. До того  ли,  если  надо  срочно
что-то  предпринять!  Чем-то  помочь,  куда-то  усадить...  Она  лихорадочно
заметалась, но как-то без толку, поскольку  одна  рука  у  нее  была  занята
топором. Юноша довольно невежливо выдернул локоть, за который  она  пыталась
стащить его вниз по лестнице, и решительно уселся на ступеньку.
   - Оставь меня, - сухо сказал он. - Я лучше тут посижу. Подожду,  пока  ты
управишься со своим странным занятием. Не хочется, знаешь ли, попасть еще  и
под топор. Надеюсь, ты сможешь выкроить для меня свободную  минутку.  Только
поторопись, у меня мало времени.
   Тереска без слов метнулась к себе в комнату и первым делом избавилась  от
топора, положив его на стол. Зачем я вообще его принесла? - мелькнула у  нее
в голове первая трезвая мысль. Впрочем, додумывать ответ было  некогда.  Она
сдернула с вешалки платье, схватила туфли и вскочила в  ванную,  крикнув  на
ходу:
   - Я сейчас! Подожди минутку!
   В ванной взгляд ее упал на зеркало, и ей сделалось  нехорошо.  Не  считая
грязных пятен, царапин и всяких других отметин на  лице,  под  носом  у  нее
красовались великолепные черные усы. Обгоревший на солнце  нос  ослепительно
лоснился.  Завязанные  чулком  волосы  расползлись  посредине  на   какой-то
странный пробор, явно ее не украшавший.
   Борясь со слабостью в  ногах,  Тереска  открутила  кран,  склонилась  над
ванной - так умываться было сподручней, чем над умывальником, и потянулась к
полке за мылом. Но только она нащупала его, как мыло выскользнуло из пальцев
и с коротким бульканьем нырнуло в унитаз.
   «Все, это конец, -  подумала  Тереска  отрешенно.  За  долю  секунды  она
вспомнила, что во всем доме нет больше ни куска мыла,  что  весь  порошок  и
даже обмылки израсходованы при вчерашней стирке. Осталась, правда, паста для
чистки кастрюль, а еще щелок, которым отмывают  полы  в  подвале,  но  и  те
хранятся внизу, а это  значит,  что  придется  пройти  мимо  гостя  в  таком
непотребном виде. - Да ни за что на свете!»
   В коленопреклоненной позе, олицетворяя собой неизбывное отчаяние, Тереска
застыла перед унитазом, в сифоне которого, на самом дне, покоилось  коварное
мыло. Ей казалось, что все пропало, что умыться ей уже никогда  не  суждено,
до завтра-то уж точно, а завтра придется в таком виде  идти  в  магазин  или
палатку... Крепко зажмурив  глаза,  содрогаясь  от  омерзения,  она  наконец
сунула руку в сифон и вытащила мыло...
   Проклятое невезение, думала она, причесываясь и напудривая нос.  До  чего
же я невезучая! Почему удача покидает меня всякий  раз,  когда  она  позарез
нужна?  Может,  предназначение  мне  такое?  Может,  я  обречена  впадать  в
кретинизм всякий раз, когда решается моя судьба?
   Не помня себя от злости и волнения, испытывая попеременно то муки ада, то
неземной восторг, Тереска учинила неверными руками, ослабевшими от  смятения
чувств, настоящий погром: сначала уронила с полки  крем  для  загара,  потом
разбила пузырек с бензином для выведения  пятен,  потом  столкнула  в  ванну
кружку с зубной пастой и щетками. Переобуваясь, она  вдруг  обнаружила,  что
ноги у нее грязные до неприличия. Пришлось их помыть. Время летело с той  же
неумолимостью, с какой распространялось вокруг благоухание бензина.
   - Богусь, извини меня ради Бога, - пролепетала она,  выбравшись  в  конце
концов на лестницу. - Как ты тут? Наверное, заждался, пока я отмывалась?
   - Какие у тебя экзотические духи! - отозвался Богусь, наморщив  нос.  Или
это то, чем ты себя отмывала? Должен сказать, гостей ты прини