клад. Давай,  собирай
быстро!
   - Как же?..
   - Да заткнись ты! - прикрикнул на него Зигмунт. - Собирай, а  я  пойду  к
этим, а то еще сюда припрутся...
   - Не стой столбом, собирай!  -  рассердилась  Тереска.  -  Я  сейчас  все
объясню...
   К Янушеку вернулась способность двигаться. Он рухнул на  колени  и  начал
старательно сгребать монеты, шепотом требуя у  сестры  разъяснений.  Тереска
коротко описала происшествие. Янушек поднялся и  посмотрел  на  историческую
стену.
   - Что хотите  делайте,  а  я  отсюда  не  двинусь,  пока  эту  стенку  не
раздолбаю, - категорически заявил он. - А сопляк мне поможет, у него здорово
получается...
   Переполненный барахлом грузовик уехал, делая первую ходку, а вместе с ним
отправились Зигмунт и трое добровольных грузчиков. Они так рьяно взялись  за
работу,  что  машину  загрузили  в  рекордное  время.  Тереска  со  Шпулькой
упаковывали остатки соседского имущества. Грузовик  должен  был  забрать  их
вторым рейсом. Янушек  обнаружил  в  треснувшей  стене  еще  одну  такую  же
жестянку с довоенной мелочью.
   - Что за люди! - заметил он с огорчением. - Подавали нищему самые грязные
и задрипанные монетки! Будь они новенькие и блестящие,  тогда  другое  дело.
Приятель у меня собирает, я-то знаю! А такие  -  кто  же  купит.  Разве  что
некоторые, самые редкие.
   - Все равно: пустячок, а соседям будет приятно, - Тереска опять с головой
ушла в хозяйственные вопросы. - Посуда  поедет  грязная,  сосед  вернется  -
помоет. Так и быть, можно ее замочить. Что-то мое  человеколюбие  на  глазах
тает. Янушек, отцепись ты от клада и принеси еще пару газет из макулатуры!
   После неудавшейся попытки Петруся запихать сестренку под  грузовик  детей
заперли в абсолютно пустой квартире Шпульки и Зигмунта, где их  предоставили
самим себе. Шпулька считала, что там нет ну ничегошеньки, что можно было  бы
испортить или разрушить. Стены еще держались, никакие  провода  не  торчали,
кроме как с потолка, но до него детям не достать. Жутко уставшие Тереска  со
Шпулькой проверяли, все ли они  собрали,  чтобы  потом  у  соседей  не  было
никаких претензий. Янушек приволок газеты.
   - Сначала вынес на помойку, а теперь, вот,  понемногу  назад  приношу,  -
недовольно сказал он. - Мартышкин труд. Там какой-то шум в вашей квартире.
   Подруги посмотрели на мальчишку совершенно пустыми глазами.
   - Кому говорю! Там шум какой-то!
   - Какой... шум?... - умирающим голосом спросила Шпулька.
   - Не знаю. Вроде как что-то рушат. Ну, чего уставились?  Я  бы  сходил  и
посмотрел.
   - Я не пойду, - отперлась Тереска.
   - Я тоже! - поддержала Тереску Шпулька.
   - Пожалуйста, я сам могу сходить, - предложил Янушек.
   Поколебавшись, Шпулька согласилась. Обе  девчонки  молча  дожидались  его
возвращения.
   - Классные дети! - восторженно доложил мальчишка. - Плиту разбирают.  Уже
выдрали такую железяку, вроде вертела. Все в саже, как чертенята.
   Тереска со Шпулькой не выдержали и побежали в соседний подъезд. Петрусь и
Марыська были настолько поглощены своим делом, что даже не обратили внимания
на девчонок. Те молча стояли в дверях, наблюдая за нелегким трудом малышей.
   - А тебе казалось,  что  здесь  больше  ничего  нет,  -  горько  заметила
Тереска, качая головой.
   - О плите-то я и не подумала, - призналась Шпулька. - Слава Богу,  что  я
их не вымыла. Так теперь и поедут.
   - Спятила? Они же все перепачкают! Сажа-то жирная!
   - Ничего. Оботрем их газетами. А я-то раньше думала, что дети должны быть
всегда чистыми. Теперь у меня иное мнение. Вот что значит  -  опыт!  Янушек,
еще парочку газет...
   - Лучше их в эти газеты завернуть  и  обвязать  веревкой,  -  посоветовал
Янушек. - Я во дворе видал бельевую веревку.
   - А это мысль! - похвалила Тереска.
   - Езус-Мария! Веревку забыли! - охнула Шпулька. - Она соседская!  Это  же
счастье, что дети плиту разобрали!..
   В новой квартире соседей собралась  вся  компания.  Уже  наступил  вечер.
Отдраенных в ванне детей загнали спать, куча рваной бумаги, газет  и  тряпок
была сметена в угол, коробки, тюки и чемоданы свалены в одной из  комнат,  в
остальных комнатах мебель стояла так чудно, что  хоть  ее  было  и  немного,
квартира превратилась в настоящий  лабиринт.  На  высказанные  замечания  по
поводу оригинального интерьера Зигмунт заявил, что он не намерен  устраивать
здесь бальные танцы, и категорически отказался вносить какие бы то  ни  было
изменения. У него тоже уже не осталось никаких сил.
   - Тебе-то хорошо, - пожаловалась Шпулька. - Можешь идти  к  нам  домой  и
отдыхать. А мне придется здесь ночевать, а что эти детки утром учудят,  один
Бог знает. Нельзя их одних оставлять.
   Тереска принесла себе из прихожей стул, но тут же  вскочила  и  стряхнула
рукавом штукатурку, затем внимательно осмотрела обивку и снова села.
   - Странно, везли через весь город, таскали туда-сюда,  переворачивали,  а
штукатурка держится, - печально заметила она. - Обивка такая  цеплючая,  что
ли... Ты не в курсе, соседи не собираются пылесос покупать?
   - Не знаю, что они собираются, а только штукатурка и в  диване  тоже.  Но
мне все равно. Буду на нем спать, и конец! Эта  штукатурка  у  них  на  всей
мебели, что в  комнате  стояла.  Тут  аэродинамическая  труба  нужна,  а  не
пылесос...
   - Во всяком случае, худшее уже позади,  -  заметил  Зигмунт,  сидящий  на
коробке с книгами, прислонясь к стене  и  вытянув  ноги  почти  до  середины
комнаты. - Я вам еще не говорил, этот шофер очень нас хвалил.
   - Какой шофер?
   - Дружок соседский. Я ему все рассказал, пока ехали, я в кабину сел.  Ему
наша  идея  использовать  этих  лабухов   как   дармовых   грузчиков   жутко
понравилась. Сказал, что сам бы так сделал, а с администрацией заводиться  -
дохлый номер. Уж он им дал жару, ну и я не  отставал.  В  нашей  квартире  -
прямо дворец. Смотреть больно. Три раза все переставляли.
   - Как же ты их заставил-то? - удивилась Тереска.
   - А я и не заставлял. Просто дурачком прикинулся. Они уже бежать  хотели,
а я все озирался - такой несчастный, такой беспомощный, ну чуть не плакал  и
все пытался сам двигать. Ясно было, что я - полный идиот и никуда  не  уйду,
пока все как надо не расставлю. Ну, и что им оставалось? Помогали как черти,
лишь бы поскорее закончить. В результате они  таскали  и  передвигали,  а  я
только пальцем показывал: это сюда, это левее... Дружок  соседский,  зная  в
чем дело, чуть со смеху не помер. Жаль, что здесь так же не получилось.
   - Ну, тут уж им нечего было  ждать.  Хорошо,  хоть  в  квартиру  занесли.
Свалили как попало и помчались к своим сокровищам.
   -  И  примчались.  Так  их  этот  клад  и  дожидается!  -  удовлетворенно
пробормотал Янушек, сортировавший и пересчитывавший на свободном клочке пола
содержимое двух довоенных коробок из-под леденцов.
   - Если ваши соседи честные люди, нам причитается восемьдесят шесть злотых
и двадцать пять и две десятые гроша,  -  подвел  итог  мальчишка.  -  Десять
процентов от найденного. Ну, две десятые, так и быть, можно простить.
   - С чего это нам причитается? - возмутилась Тереска.  -  Это  же  Петрусь
нашел, а не мы!
   - Ну и что? А не мешало бы нас отблагодарить за переезд. А впрочем, я  же
не говорю, что судиться с ними буду, просто на всякий случай посчитал.
   - Думаю, когда они сюда войдут и все это увидят, благодарность у них вмиг
улетучится, - буркнул Зигмунт.
   - Хотелось бы знать, когда ваш сосед  вернется,  -  задумчиво  произнесла
Тереска. - Нам послезавтра в школу. Придется, наверное, по очереди ходить...
   Развалившаяся в кресле Шпулька вдруг резко выпрямилась.
   - Вы видели когда-нибудь законченную кретинку? -  спросила  она  странным
голосом.
   Все дружно посмотрели на нее. Янушек для  этого  выполз  на  четвереньках
из-за стола. Лицо  девчонки  выражало  некую  смесь  глубокого  огорчения  и
смущения, а щеки горели ярким румянцем.
   - Как я понимаю, мы как раз имеем удовольствие ее видеть?  -  с  огромным
интересом спросил Зигмунт.
   - Вот именно. Я только теперь вспомнила, что у соседки есть мать.
   - Кукушка? - заинтересовался Янушек.
   - Какая кукушка?
   - Мать эта, спрашиваю, кукушка?
   - Почему кукушка?
   - Ну как же. Ведь ее здесь нет. Значит, она свою дочь бросила на произвол
судьбы. Нормальные матери над своими детьми трясутся...
   - И правда, в такую тяжелую минуту настоящая мать свою дочь  не  оставила
бы. Шпулька замахала руками:
   - Да какая кукушка, замолчите  вы  наконец!  Она  должна  была  или  сюда
приехать, или забрать внучат к себе, в деревню. Где-то  под  Груйцем.  Через
неделю. Я же вам говорила, что соседка на десять дней раньше рожать  решила.
Откуда ее мать могла знать? И вообще, к вашему сведению, кукушки не бросают,
а подбрасывают своих детей кому-нибудь!
   - Нечего за них заступаться! А вообще-то могла бы ей и сообщить.
   Шпулька сразу замолчала и посмотрела на остальных с  явным  раскаянием  и
смущением.
   - Могла бы. Да вот только сейчас о ней  вспомнила.  Вот  я  и  спрашиваю,
видели вы когда такую законченную кретинку?
   Тереска осуждающе взглянула на подругу.
   - А адрес этой соседкиной матери у тебя есть? - сурово спросила она.
   Шпулька тяжело вздохнула и плюхнулась назад в кресло.
   - Был, - призналась она. - Соседка дала, когда  уезжала  в  больницу.  То
есть не уезжала, а скорая ее забирала. Дети, конечно, ревели, и  я,  как  ты
сама понимаешь, тут же его потеряла. То есть я  листок  с  адресом  спрятала
так, чтобы легко было сразу найти.
   Сказать тут было нечего.
   - А вообще-то я эту мать видела, - с сожалением добавила Шпулька.  -  Она
одна десятерых грузчиков заменит.
   К Тереске вернулся дар речи.
   - Ну и балда же ты! Шевелись давай! Пиши записку!
   - Какую записку?
   - Соседке. Меня же туда к ней не пустят. Пусть снова адрес дает. Отправим
телеграмму, срочную. Завтра вечером эта мать будет здесь.
   Шпулька обрела новые силы.  На  клочке  оберточной  бумаги  она  огрызком
зеленого карандаша - единственной письменной принадлежности, которую удалось
отыскать в детских игрушках - принялась царапать записку. По мере  того  как
она писала, девчонка преображалась. Видимо, сама мысль,  что  наконец  можно
будет избавиться  от  Петруся  и  Марыськи,  действовала  на  Шпульку  самым
живительным образом.
   - Боюсь, она мало что поймет, - беспокоилась она. -  Ты  уж  ей  дома  на
нормальной бумаге допиши, а то у нее удар будет. А матери дай здешний адрес,
чтобы знала, куда ехать. Я тут буду ждать. Если она до вечера  не  появится,
честное слово, отведу обоих в милицию и брошу под дверью.
   - А ведь кое-кто еще совсем  недавно  категорически  высказывался  против
чрезвычайных событий и выражал желание жить обычной повседневной  жизнью,  -
ехидничала Тереска, старательно  пряча  послание  на  оберточной  бумаге.  -
Позволь тебе заметить, что переезд -  вполне  житейское  дело,  так  же  как
командировка и даже пребывание в роддоме. А уж о воспитании детей и говорить
нечего. Этим масса народу занята. Обычное дело, как ты и хотела...
   - Разве я такое говорила? - возмутилась Шпулька.
   - Еще как! - подтвердил Янушек. - Я своими собственными ушами слышал.  Ты
говорила,  что  все   каникулы   имела   дело   со   всякими   чрезвычайными
приключениями, все это тебе осточертело и ты хочешь чего-нибудь нормального.
   - Она и вправду так сказала? - переспросил Зигмунт.
   - Честное пионерское!
   - Ну, знаете... Что у меня сестра не в себе, я, конечно, догадывался,  но
чтобы настолько...
   - Отцепитесь вы! - рассердилась Шпулька. - Даже если и сказала,  что  тут
такого? А теперь передумала. Могу  же  я  передумать?  И  категорически  вам
заявляю...
   Шпулька сделала паузу,  набрала  воздуху  и,  торжественно  выпрямившись,
закончила:
   -  Заявляю  при  свидетелях,  чтобы  потом  ничего  не  говорили,  что  с
нормальными событиями никакого дела иметь не желаю! С меня хватит.  Если  уж
что-то должно происходить, то пусть это будут происшествия в высшей  степени
необыкновенные и удивительные!...
 
*** 
 
   В  холле  роддома  Тереска  терпеливо  дожидалась  ответа  от  Шпулькиной
соседки. Направили ее сюда из приемного отделения, где все стояли  на  ушах,
так как роддом как раз был дежурным, и  ни  от  кого  нельзя  было  добиться
толку.
   Тереске наконец удалось передать соседке  записку  на  оберточной  бумаге
вместе  с  красивой  открыткой,  и  теперь  она  с  интересом  наблюдала  за
происходящим вокруг. Из глубин коридора появлялись молодые женщины,  сияющие
и в то же  время  нервничающие,  медсестры  торжественно  выносили  за  ними
младенцев,  ожидавшие  женщины  постарше  начинали  ахать  и  причитать  над
новорожденными,  мужчины  с  цветами  бросались  поздравлять   жен,   сестры
передавали какие-то вещи, давали советы и инструкции,  цветы  жутко  мешали,
никто не знал, куда их девать, и все что-нибудь обязательно забывали.  Вслед
за одной из дам вынесли два  пустых  сифона,  и  муж  этой  дамы  совершенно
потерял голову, не зная, чем ему в первую  очередь  заняться:  сифонами  или
женой. Сестры предпринимали героические усилия, стараясь выпроводить молодых
матерей  и  встречающих  на  улицу,  где   поджидали   самые   разнообразные
автомобили. В конце концов холл совсем опустел, выплыла последняя счастливая
мамаша, вынесли последнего младенца,  и  последний  молодой  отец  вышел  из
роддома, оставив на стуле женский плащ и зонтик. Тереска проявила милосердие
и, нагнав его, вручила забытые вещи, затем снова вернулась в больницу.
   Какое-то время она сидела одна, но недолго. Появилась медсестра,  несущая
малыша, и молодая женщина, которую никто не ждал. Загнанная сестра  передала
ребенка матери, пробормотала что-то о такси  и  исчезла  в  недрах  роддома.
Женщина опустилась на стул и заплакала.
   Тереска, разумеется, не могла остаться равнодушной.
   -  Простите,  пожалуйста,  -  осторожно  начала  она.  -  У  вас   что-то
случилось... Может, я смогу помочь?
   Молодая мать повернула к ней зареванное лицо.
   - О Господи! - всхлипнула она. - Это же ужасно! В день  рождения  ребенка
обнаружить, что его отец - неизлечимый идиот! Что мне теперь делать?
   - Что вы говорите! - испугалась Тереска. - Неизлечимый ?
   - Конечно! Представляете, что он отмочил?! Поехал в командировку и сломал
руку! И в придачу разбил машину! Вчера. В каких-то Мослах! Я даже  не  очень
разобрала, это название деревни, или речь идет  о  его  собственных  мослах,
лежит теперь в гипсе в больнице в Грифове, и это как минимум на неделю! А  я
должна выходить из роддома! - снова разрыдалась женщина.
   Тереска слушала эту историю внимательно, с удивлением и даже с  некоторым
изумлением. Очередной муж снова оставил жену в самый неподходящий момент. Уж
слишком много совпадений! Молодая мать попыталась вытереть слезы пеленкой.
   - Меня отсюда выгоняют! - продолжала она изливать душу. - И правильно!  Я
же абсолютно здорова. Вчера я дала телеграмму сестре, но та приедет  завтра,
а то и послезавтра, у нее у самой дети, она же не может все бросить!...
   Тереска проанализировала ситуацию.
   - А ключи от квартиры у вас? - спросила она.
   - Ключи у меня...
   - Ну, так зачем же так огорчаться. Я вам помогу. Поймаю такси  и  провожу
вас, вот только дождусь ответа.
   Жена идиота горестно вздохнула.
   - Но у меня  же  совсем  нет  денег!  Кое-что  мне  здесь  покупали,  эта
телеграмма... вот и кончились! Я же не знала. И дома  ни  гроша,  только  на
книжке, но не помчусь же я с новорожденным стоять очередь в  сберкассе!..  О
Боже, что этот кретин натворил! И угораздило же его в этих Мослах!.. Не  мог
хоть где-нибудь поближе...
   Тереска быстро подсчитала про себя имевшуюся наличность.
   - Не расстраивайтесь, я вам одолжу. На такси хватит, и кое-что на  первое
время... В магазин, к сожалению, я сходить не смогу, у меня  у  самой  такие
дела...
   - В магазин я  соседку  попрошу,  -  сразу  ожила  жена  идиота  и  снова
заплакала, теперь уже от радости. - Как я вам благодарна! Спасибо  огромное!
Вы себе представить не можете, что значит  выйти  с  ребенком  на  руках  из
роддома, совсем одной, да еще без денег! Вы - просто чудо!
   - То еще чудо, - скромно заметила Тереска. - Все будет хорошо, только мне
надо дождаться записки от пани Беднарской...
   Ответ наконец пришел. В записке был долгожданный адрес и тысяча вопросов,
которые Тереска проигнорировала. Заходя в лифт с младенцем на руках вслед за
своей  новой  знакомой,  девчонка  подумала,  что  этот  год  в   ее   жизни
исключительно урожайный на детей  и  если  так  пойдет  дальше,  то  страшно
подумать, чем оно может кончиться. Она оставила  в  комнате  крепко  спящего
малыша и двести злотых  и  побежала  по  своим  делам,  провожаемая  словами
благодарности и слезами.
   - Надо издать закон, запрещающий командировки мужьям, чьи жены собираются
рожать, - категорически заявила Шпулька поздним  вечером.  -  Это  же  надо,
ломать руку в каких-то Мослах... Буду выходить замуж,  обязательно  впишу  в
брачный контракт. Слава Богу, что эта их мать успела на последний автобус, а
то до утра я бы точно спятила!
   - У тебя же в запасе было  отделение  милиции,  -  напомнила  Тереска.  -
Теперь-то как, мы уже свободны?
   Шпулька оглянулась на соседскую  квартиру,  из  которой  обе  только  что
вышли,  и  где  энергичная  мать  соседки  занялась  внуками,  и  облегченно
вздохнула.
   - Вот именно - свободны. Я себя чувствую будто вышла из тюрьмы, или,  еще
лучше, с каторги вернулась. Ну, теперь можешь все мне рассказать о вожде и о
Робине, ведь я-то прекрасно понимаю, что ты из-за них угодила в этот ад...
 
3. Привидение 
 
   Над раскрытой гробницей скифского вождя сверкали вспышки фотоаппаратов  и
стрекотали  видеокамеры.  Доцент  Вишневский,  от  возбуждения   еще   более
суетливый, чем  обычно,  оказывался  во  всех  местах  сразу.  Он  пригласил
первооткрывателей захоронения на торжественную презентацию  и  теперь  играл
роль как бы хозяина дома. Тереску, Янушека и  Шпульку  отпустили  из  школы,
Зигмунту не надо было отпрашиваться, у него  учебный  год  начинался  позже.
Сейчас он стоял рядом с  сестрой,  слегка  разочарованный,  так  как  ожидал
чего-то  вроде  гробницы  фараонов,  а  увиденное  показалось  ему   слишком
скромным:  ни  золотого  трона,   ни   саркофага   из   чистого   золота   с
инкрустациями...
   В погребальной камере несомненно находился вождь. Правда, вид у него  был
не особо презентабельный: рассыпавшийся  на  кусочки  скелет.  Зато  богатое
убранство    однозначно    свидетельствовало,    что    здесь     похоронена
высокопоставленная особа. К сожалению, не все  вещи  оказались  золотыми,  и
Зигмунт почувствовал себя обманутым. Зато доцент Вишневский был  на  седьмом
небе от счастья. Время  от  времени  он  разражался  достаточно  бессвязными
восклицаниями  на  тему  эпохального  открытия,  дирижируя  при  этом  двумя
загнанными  фотографами  и  требуя  от  них  увековечения  всех   мельчайших
фрагментов находки. По его мнению, они жутко копались и  работали  небрежно,
спустя рукава, а необходимо было запечатлеть абсолютно все и  именно  в  том
виде, как оно сохранилось в течение этих двух с половиной тысяч лет!
   Шпулька не обращала внимания ни на восклицания доцента,  ни  на  ворчание
брата. Глядя на кое-где поблескивающую золотом могилу, она млела от счастья,
с чувством глубокого удовлетворения вспоминая  те  ужасы,  что  ей  пришлось
пережить во время рачьей эпопеи.
   - Извините, пожалуйста, вы не могли бы  подвинуться,  я  должен  с  этого
места... - обратился к девчонке один  из  фотографов,  высокий  и  худой,  с
длинной шеей и огромным кадыком. Шпулька отошла в сторону.  Фотограф  сделал
несколько снимков и начал устанавливать штатив. Рядом с ним возник  один  из
сотрудников доцента и принялся на чем-то настаивать.
   - Я же тебе сказал, не могу, - слегка  раздр