оставляют.
   - Увы, - Малюков развел руками.
   - До завтра, Вадим, - Кафтанов протянул руку Орлову, - ты, как всеща,
молодец. Только прошу тебя, не забывай, что тебе не тридцать, а...
   Вадим усмехнулся.
   Он раздал все необходимые приказания. Четко оговорил задание остающимся
в засаде офицерам и спустился во двор.
   У подъезда стояли серые "Жигули" - фургон. Марина, прислонясь спиной к
дверце, курила.
   - Марина, вы...
   - Я подумала, что вдруг понадоблюсь вам.
   - Мне так неловко, я втравил вас в эту историю.
   - Вам больно? - Она провела ладонью по щеке Вадима.
   И он внезапно прижался к этой ладони, мягкой, пахнущей бензином,
табаком и неуловимой прелестью горьковатых духов.
   - Давайте я отвезу вас, - сказала она.
   - У меня машина...
   - Лучше я. Только за руль я вас не пущу.
   - Спасибо.
   В салоне машины пахло теми же горьковатыми духами. Вадим откинулся на
сиденье и ему внезапно захотелось курить. И он вспомнил, что не курил весь
вечер.
   Они въехали в Столешников, полутемный и поэтому особенно красивый.
   - Это мой дом, - сказал Вадим. - пойдемте попьем кофе.
   - К ьзм? - удивленно спросила Марина.
   - Конечно, ко мне.
   - А как воспримет ваша жена столь поздний визит незнакомой дамы:
   - А у меня нет жены. У меня есть сосед Валера Смагин, дивный парень,
киносценарист.
   Марина повернулась к Вадиму и посмотрела на него долго и внимательно
Потом открыла дверь и сказала:
   - Что ж, пойдем знакомиться с соседом киносценаристом.
   Поднимаясь по лестнице, Вадим мучительно пытался вспомнить, все ли в
его комнате в порядке, но было поздно, они уже подошли к двери.
   - Прошу, - он посторонился, пропуская Марину.
   Валерка был занят любимым делом, он сидел в кресле под телефоном,
висящим на стене, поставив на маленьком столике пепельницу из снарядной
гильзы. Рядом лежала пачка сигарет и зажигалка.
   - Да. дорогая, конечно, он был не прав... - басил Валера в трубку.
   Увидев Марину, он ошалело замолчал, потом проговорил скороговоркой:
   - Ниночка, приехал мои режиссер из Ташкента, я позвоню позже.
   Он бросил трубку на рычаг и вскочил.
   - Орлов, что у тебя с головой и где ты взял это чудо?
   - На улице, - ответила Марина, - все произошло на улице.
   - Минутку, - Смагин скрылся за дверью своей комнаты.
   - Входите, Марина, - Орлов пропустил ее вперед и зажег свет.
   Слава Богу,в комнате все было в порядке.
   Валера появился через минуту. Он был в новых пронзительно-синих
джинсах, роскошных черных мокасинах и в рубашке, напоминающей форму
латиноамериканских генералов. Она была затейливо украшена нашивками,
погонами, карманами и эмблемами.
   - Ты словно в Дом кино собрался, - уязвил его Вадим.
   - Ты грубый человек, я пригпел произвести впечатление на да.му. Меня
зовут Валерий Смагин, я разведен.
   - Вы считаете это достоинством? - спросила Марина.
   - Нынче спрос на одиноких мужчин. Разве я ке прав?
   - Правы.
   - Валера,у нас есть чего закусить?
   - Конечно. Ты утром дал мне десятку, и я как проворный фуражир кое-чего
достал. У меня даже есть коньяк.
   - Я, к сожалению, за рулем. - развела руками Марина.
   - Святое. Зато я организую замечательный кофе.
   - Ты развлеки Марину, а я пойду приведу себя в порядок.
   - Меня не надо развлекать, Вадим, я лучше помогу Валере.
   - Маринз. помогите мне снять повязку.
   - Зачем?
   - У нас есть пластырь, и ссадину на лбу лучше заклеить им.
   - У нас есть все, - усмехнуж- Валера, - все, что надо для оказания
первой помсит чемпионам по прикладным видам спорта.
   - А такое часто бывает? - прищурилась Марина.
   - Бывает. Один раз его собирали по кускам.
   - Пойдемте в ванную, Вадим, - Марина повернулась к Орлову.
   - Сейчас, я только возьму во что переодеться.
   - Да, - со знанием дела констатировал Смагин, - костюм можно выкинуть,
а жаль.
   - Жаль, - усмехнулся Вадим, - я за ним аж в какое-то Орехово-Кокосово
ездил и еще в очереди промаялся полдня.
   - А разве офицеры милиции не пользуются преимущественным правом захода
через задние двери? - усмехнулась Марина.
   - Возможно, и есть такие, - жестко ответил Вадим, - но их надо гнать из
милиции и судить.
   Марина внимательно посмотрела на него.
   - Пойдемте, - сказала она.
   Ванная комната удивила ее ухоженностью и чистотой.
   - Садитесь, - сказала она, - на край ванны.
   Она намочила повязку, умело разбинтовала, протерла рану перекисью.
Крови почти не было, но шрам наверняка останется.
   - У вас останется шрам, но ничего, это украшает мужчину, - пошутила она.
   - А вам нравятся мужчины со шрамами? - Вадим следил за ее пальцами,
ловко режущими пластырь.
   - Я врач, мой милый сыщик. Врач. Я предпочитаю, чтобы их не было. Я три
года работала в Афганистане, там я насмотрелась на шрамы.
   Вадим совершенно иными глазами посмотрел на эту тонкую и красивую
женщину.
   Вот откуда у нее почти мужское спокойствие и решительность. Странная
штука жизнь. Ведь случайная пуля душмана могла попасть именно в нее, и
тогда не было бы этого вечера, наполненного предчувствием счастья.
   Они ели тосты с сыром и колбасой и пили кофе. Никогда еще Вадиму кофе
не казался таким вкусным. Они с Валерой налили по рюмке коньяку, и ему
стало тепло и хорошо.
   И вдруг зазвонил телефон.
   Вадим автоматически взглянул на часы- было ноль тридцать.
   Телефонный звонок, словно плетка, стеганул Марину. Неужели опять он
уедет в свой непонятный мир, где, как в кино, стреляют из пистолета, режут
ножами, бьются на машинах. Мир, в котором в любой момент может погибнуть
этот красивый, умный, отважный человек.
   - Орлов, - Вадим поднял трубку.
   - Слушай, Орлов, - услышал он бойкую скороговорку сестры. - Что ты там
творишь? Ко мне приехала вся в слезах Ларочка Лесоковская, тебе знакома
эта фамилия?
   - Знакома.
   - Ты сошел с ума. Врываешься в дом, оскорбляешь известного
композитора...
   - Лауреата.
   - Да, представь себе и лауреата тоже. Твоя ирония неуместна.
Устраиваешь погром, грозишь, хамишь. Ты позоришь семью. Меня, Славу,
Нинку. Тебе закроют двери в приличные дома.
   - Если ты считаешь приличными домами те, где скупают краденое, то
пускай закрывают. Вот что, Алла, ты не звони мне больше по поводу своих
светских знакомых.
   - Ты идиот, у них связи, я умоляла ее не писать на тебя телегу...
   - Пусть пишет, - Вадим бросил трубку.
   - Дорогая сестра? - спросил Валера.
   - Именно.
   - Пытается влиять на ход следствия?
   - Что-то в этом роде.
   Марина, сидя в кресле, курила, наблюдая за этими людьми, которые
внезапно стали для нее понятными и близкими. Она вслушивалась в веселую
пикировку мужчин, чувствуя по-женски, что эти два человека за веселой
иронией скрывают глубокую нежность друг к другу.
   Ей было хорошо в этой комнате, так нс похожей на квартиры многих ее
знакомых. И так не похожей на квартиру Бориса. Он жил в вылизанном,
обставленномдорогой мебелью музее. Из каждой командировки за рубеж он
привозил веши, придававшие его жилищу респектабельность и подчеркивающие
положение хозяина.
   - Что делать, - говорил Борис, - я работаю в МИДе. - И это звучало так,
будто он имел в виду свою принадлежность к некоему элитарному обществу. Он
г.се делал лучите других: вола" машину, игра." в теннис.
   катался на горных и водных лыжах. И любил он немножко устало и
снисходительно.
   После своей поездки в Афганистан Марина невольно попала в круг
"выездных". На некоторое время эти люди привлекли ее. Они казались много
знающими и поэтому интересными. Но потом только она поняла, что
большинство из них рвутся за границу не из-за интересной работы, не из-за
желания узнать страну, а из-за стереофоники, тряпок, украшений. Вещи стали
подлинной и единственой ценностью для них.
   Конечно, Марине не повезло, она попала именно в такую компанию. Она
знала и других людей. Но год, проведенный с Борисом, открыл для нее только
этих. С их устоявшимися привычками - по субботам и воскресеньям теннис и
баня, потом ресторан "Узбекистан", обязательное посещение загородного
ресторана "Сосновый бор". И, конечно, ежевечерник, встречи и разговоры о
дачах,собаках, машинах и должностях.
   И этот странный день, когда ей позвонила Ира и потащила ее к их
школьному товарищу Лене Гринину. Его мастерская, веселые истории, которые
он рассказывал, потом появился Вадим. И она почувствовала сразу, что все
это не кончится просто. Потом Вадим ушел, и позвонил Борис. Он властно,
такая уж у него была манера разговаривать с людьми, сказал, что он едет к
Луковниковым и ждет ее там. И она еще под гипнотической силой этой
властности вышла от Гринина, села в машину и тут увидела Вадима.
   Ах, как ей не хотелось уходить из этой комнаты, но уходить все-таки
было надо, и она встала.
   - Пора, - сказала Марина.
   И мужчины поняли ее.
   Они спустились к машине, Марина села в кабину, повернула ключ
зажигания. Тишина. Она поворачивала его еще и еще. Зажигание не работало.
   - Что случилось? - спросил Вадим.
   - Не знаю. Вы что-нибудь понимаете в машинах?
   - Нет.
   - Так что делать?
   - Вы где живете?
   - На Чистопрудном бульваре.
   - Двадцать минут пешком. Оставьте машину до утра, а я попрошу шофера ее
посмотреть. Пойдемте, я вас провожу.
   Они шли по пустой Москве. По Петровским линиям, потом по Неглинке,
потом по тихим настороженным бульварам. На Рождественском бульваре сидели
трое парнишек с гитарой. Они пели забытую песню Окуджавы о синем
троллейбусе. Они пели прекрасно, а главное, слова и музыка этой песни
очень монтировались с сегодняшним вечером. Марина и Вадим стояли и слушали
ребят. И те, увидев их, запели еще одну песню, о Моцарте, потом еще о
старой елке.
   Марина и Вадим шли по бульвару, а за их спиной затихали полные нежного
волшебства слова:
 
 
   Вдоль синей реки, моя радость, 
   Вдоль синей реки!
   До красной горы, моя радость, 
   До красной горы!
 
   Они остановились у большого желтого дома.
   - Запишите мой телефон, - сказала Марина почему-то низко и звучно.
   Вадим вынул блокнот и ручку.
   - Домашний и рабочий, - она продиктовала номер. - Позвоните мне завтра.
   - Когда?
   - Когда захотите.
   - Я захочу еще сегодня.
   - Звоните.
   - Но ведь поздно.
   - Все равно звоните, я не усну. Буду ждать.
   - Хорошо.
   Марина шагнула к нему, обхватила его голову, пригнула, поцеловала в
губы.
   Внезапно вспыхнувшие фары стоявшей у стены машины осветили их.
   Марина повернулась и побежала к подъезду.
   Вадим закурил и медленно зашагал к Кировской.
   ...И тут он увидел трамвай. С длинной выгнутой дугой, с белым кругом на
переднем вагоне, в центре которого чернела буква Б. Это был трамвай его
детства и молодости. Узколобый, с открытыми площадками, с прицепными
вагонами, деревянными скамейками.
   Сколько поездил он на этих трамваях, в которые так удобно было
запрыгивать на ходу. Линии их лежали через всю Москву. Трамвай нырял в
старенькие, заросшие зеленью московские переулки, пересекал площади,
стучал колесами по мостам. Не было в Москве более удобного транспорта,
забиравшегося в любые закоулки.
   И вдруг он шел по бульвару сегодня, искря дугой, словно выехавший из
его молодости. В окнах горел свет, у опущенных окон сидели люди. Вадим
смотрел, не понимая, что делается, "букашка" здесь, в эту ночь, в этот
август.
   И только когда с ним поравнялся прицепной вагон, увидел прожектора и
кинокамеры. Сна не было, все оказалось простым и ясным.
   Его молодость снимали в кино.
   Он бросил сигарету, нашарил в кармане две копейки и пошел к автомату.
   Марина вбежала в квартиру, и сразу же зазвонил телефон.
   - Да.
   - Это я, - голос Бориса был ледяно-спокойным, - почему ты не пришла к
Луковниковым?
   - Не хотела.
   - Но я же сказал, чтобы ты пришла.
   - Я не хотела.
   - А целоваться у подъезда ты хотела? - закричал он в трубку.
   - Хотела. Значит, это ты караулил в машине?
   - Ты пожалеешь об этом.
   - Нет. - И она повесила трубку.
   Родители были на даче, в квартире стояла сумеречная тишина. Марина
подошла к книжным полкам, сняла томик Цветаевой, раскрыла на середине.
 
   Писала я на аспидной доске, 
   И на листочках вееров поблеклых, 
   И на речном и на морском песке, 
   Коньками по льду и кольцом на стеклах - 
   И на стволах, которым сотни зим...
   И, наконец, чтобы было всем известно
   Что ты любим! любим! любим! любим! - 
   Расписывалась радугой небесной.
 
 
   Она опустила книгу, волшебство поэзии захватило ее и понесло в
полумраке квартиры. Она повторяла последние строчки, словно пробуя их на
вкус. И слова в памяти вновь складывались в рифмы, щемящие и прекрасные.
   В прихожей зазвонил телефон. Но Марина еще не поняла смысл этого звука,
находясь под цветаевским гипнозом.
   Второй звонок вернул ее к реальности, и она встала и вышла в прихожую.
   - Да.
   - Это я.
   - Это ты, Орлов?
   - Я.
   - Поговори со мной.
   Вадим пришел на работу в восемь утра. За час до начала. Но народ в
управлении уже был. Такая у них служба, не влезающая в твердо
регламентированные рамки. В кабинете было прохладно; хорошо, что уборщица,
уходя, забыла закрыть окно.
   Он снял пиджак, повесил его на спинку стула. Сел.
   Немного ныл разбитый бок. Но терпимо. В общем, конечно, он отделался
легким испугом.
   Вадим снял телефонную трубку, набрал номер больницы. Ему повезло,
дежурный врач оказался в кабинете.
   - Добрый день, доктор, это Орлов из МУРа беспокоит. Как там Фомин?
   - Проникающее ранение живота, кризис прошел.
   Очень удачно, что на месте оказался врач. Думаю, что пойдет на поправку.
   - Спасибо.
   - Пустое.
   Вадим положил трубку и подумал о том, что как прекрасно, что там
оказалась Марина. Стрельцов рассказал ему, как она достала в считанные
минуты бинт и йод, как перевязала Фомина.
   В дверь постучали.
   - Войдите.
   На пороге появился свежевыбритый Калугин. Стекла очков его победно
блестели.
   - Я знаю о вчерашнем и очень жалею, что не был с вами.
   - Ничего, Игорь, такое, как вчера, может случиться в любую минуту.
   - Те оба насмерть?
   - Да, к сожалению.
   - Что с Фоминым?
   - Идет на поправку. Что у вас? Судя по некоторому блеску в глазах есть
новости.
   - Да. Патрушев вчера все-таки рассказал; Каин - это душеприказчик и
наследник Хомутова.
   - Вор?
   - В том-то и дело, что нет. Его не знает никто.
   - Такого не бывает.
   - Пока нс нашли знающих его людей.
   - Это точнее.
   - Ленинградцы передали. Вот.
   Калугин положил на стол бланк спецтелеграммы.
   "Сообщаем, что уголовник, назвавший Козлову кличку "Каин", Чеботаренко
Петр Гаврилович, 1927 года рождения, место рождения г. Харьков, в
настоящее время проживает в Ленинграде по адресу: Измайловский проспект,
дом 6, квартира 12, работает на угольном складе. Сообщил, что работал с
Хомутовьш и тот угрожал им человеком по кличке "Каин". По нашим учетам
такая кличка не проходит".
   - Значит, по их учетам не проходит, - повторил Вадим, - а по нашим?
   - В 1937 году расстрелян Брозуль Виктор Николаевич, опасный бандит. У
него была такая кличка.
   - Значит, что же, Игорь, будем ждать, когда появится новый Авель?
   - Ну зачем же, Вадим Николаевич, кое-что есть. Я плотно занялся
окружением Хомутова.
   На столе зазвонил телефон прямой связи с начальником управления,
носящий в простонародье кличку "Черный ворон".
   - Я слушаю, товарищ генерал.
   - Как здоровье?
   - В норме.
   - Какие решил предпринять шаги?
   - Поеду к матери Суханова.
   - Возьми с собой кого-нибудь из группы. И пусть все ходят с оружием. Не
в бирюльки играем.
   - Есть.
   - Приедешь - доложишь.
   Генерал положил трубку.
   - Ну что? - спросил Калугин.
   - Оружие приказано носить и на встречи ездить парами.
   Долгушин подъехал к кафе "Ритм" на 2-й Миусской ровно к двенадцати
часам. Здесь он договорился встретиться с Алимовым.
   Юрий Петрович любил это кафе. Днем здесь было пусто, бармен, Виктор,
готовил прекрасный кофе. Крепкий и ароматный.
   Машину он оставил, не доезжая, метров за двести и пошел пешком. День
распогодился. Было солнечно, но не жарко. Ветер тащил по тротуару первые
осенние листья, и Долгушину казалось, что даже воздух наполнен их
горьковатым вкусом.
   За забором института физики жгли целый ворох этих листьев, и дым, низко
стелясь, добирался до противоположного тротуара и пах дачей, самоваром и
подмосковной тишиной.
   Долгушин вообще любил этот район. Некий оазис тишины, внезапно
образовавшийся между стремительной улицей Горького и тяжело грохочущей
Новослободской, Особенно он любил Миусский сквер. Маленький, уютный, с
чеховскими аллеями, с карликовыми японскими гнутыми соснами.
   Зал кафе был пуст.
   Ну чго это за человек Алимов! Никогда не приходит вовремя. Шпана
уголовная, только и знает, что в квартиру входить с отмычкой.
   - Здравствуйте, - приветливо сказал бармен, - как всегда?
   - Да, два кофе.
   - Садитесь, я принесу.
   Долгушин сел, достал пачку "Данхилл", закурил.
   Кофе был необыкновенно вкусным, и настроение у него улучшилось.
   Но время шло, а Алимова не было.
   Юрий Петрович вышел и позвонил из автомата. Телефон не отвечал. Тогда,
полный злобы, он сел в машину и погнал ее в Сокольники.
   Впервые в жизни он, пожалуй, не соблюдал скоростных ограничений. Но
нервов не хватало. Чем быстрее приближалось время к заветной поездке, тем
нервнее и злее становился он.
   Алимов, уголовник, гля. Кто он без него, Долгушина?
   Круто повернув, он влетел во двор магазина и резко затормозил.
   Из дверей подсобки выскочил Семен.
   - Что случилось? - - подбежал он к машине.
   - Вот что, - Долгушин с ненавистью посмотрел на потное Семенове лицо, -
вот что, - повторил он, - вы, уважаемый Семен Яковлевич, бросайте вашу
контору, садитесь в машину и разыщите мне вашего нежного дружка Алимова.
   - Может, попозже, Юрий Петрович?
   Долгушин высунул руку из окна, рванул Семена на себя. Тот, стукнувшись
о стойку окна, тихо ойкнул.
   - Сейчас, сука, понял, сейчас - или кишки выпущу. Привезешь его ко мне
домой.
   Он оттолкнул Семена, и маленький человек отлетел к стене.
   Врубив заднюю передачу, Юрий Петрович вылетел на улицу.
   Дома он пошел в душ и долго стоял под ним, попеременно меняя горячую и
холодную воду.
   Из ванной он вышел почти успокоенный. Насухо вытерся полотенцем, надел
халат и заварил себе зеленый чаи.
   Он сидел, пил ароматную жидкость и курил. Курил, забыв о дневной норме
сигарет.
   Семен появился часа через три. По его лицу Долгушин понял, что
случилось что-то непоправимое.
   - Юрий Петрович, - Семен тяжело упал в кресло. - Юрий Петрович...
   - Говори.
   - Выпить дайте.
   Долгушин подошел к бару, открыл его, вынул початую бутылку джина и
бокал. Он налил Семену половину бокала, потом, посмотрев на его бледное
лицо, налил полный.
   Семен жадно, давясь, выпил жгучую жидкость, потом сидел несколько
минут, зажав рот ладонью. Долгушин брезгливо смотрел, как медленно
розовеет его нечистое, угреватое лицо.
   - Милиция...
   - Что милиция?
   - За Алимовым милиция пришла, он на машине с Серегой подорвал, те
стрелять начали, и они разбились.
   Насмерть.
   - Кто сказал?
   - Да весь переулок об этом говорит.
   - Точно насмерть?
   - Точно.
   - Значит, повезло нам.
   - Повезло, Юрий Петрович.
   - Вот что, Семен, - спокойно, даже слишком, сказал ему Долгушин. - Дело
закрываем. Ты сейчас едешь в торг, подаешь заявление об уходе и линяешь из
Москвы.
   - Куда?
   - Найдешь место, страна большая, а денег у тебя хватит. Паспорт, что я
тебе дал, цел?
   - Конечно.
   - Все, Семен, прощай. Будет надо, я тебя найду.
   Сроку тебе на все дела - три дня.
   Семен пошел к двери и, открыв ее, на пороге внезапно обернулся. Он
несколько минут внимательно разглядывал Долгушина. Высокого, статного,
великолепно причесанного, в белом заграничном халате. В таких халатах
ходят обычно герои-любовники в западных фильмах.
   Посмотрел, у