не  легче,  чем  далай-ламу. Обладатели ста миллионов  долларов  живут
особой жизнью,  за частоколом из слуг, телохранителей, секретарей, адвокатов
и послушных управляющих. Предполагается, что  они едят, спят, одеваются, что
им стригут  волосы. Но наверняка это неизвестно. Все, что вы про них читаете
или  слышите,  обработано  специальной командой,  которая  получает  большие
деньги  за то,  что  создает и поддерживает нужный образ ? простой, чистый и
надежный, как стерильная игла.
     Истине   он  не  обязан  соответствовать.   Он  обязан  соответствовать
известным фактам, а факты эти можно пересчитать по пальцам.
     Когда клонился к вечеру третий день, зазвонил телефон, и состоялась моя
беседа  с  человеком,  сказавшим,  что его  зовут  Говард  Спенсер,  что  он
ненадолго  приехал  в  Калифорнию  как  представитель  одного  нью-йоркского
издательства,  что он  хотел бы  кое-что со  мной обсудить ? и нельзя ли нам
встретиться завтра в одиннадцать утра в баре гостиницы ?Биверли-Ритц?.
     Я спросил, что обсудить.
     ? Довольно деликатную  проблему,?  сказал  он.? Но  абсолютно  в рамках
этики. Если мы не придем к соглашению, я, естественно, оплачу вам потерянное
время.
     ? Спасибо, м-р  Спенсер,  этого не нужно. А кто меня вам рекомендовал ?
какой-нибудь мой знакомый?
     ?  Он  про вас слышал,  в том числе и про ваше  недавнее столкновение с
законом. Должен сказать, м-р Марлоу, что  именно это меня  и заинтересовало.
Мое дело, однако, никак не связано с этой трагедией. Просто... хотя, давайте
поговорим все-таки не по телефону, а за столиком.
     ? Вас действительно не смущает, что я сидел в клоповнике?
     Он засмеялся. И звук голоса, и смех у него были приятные.
     ? С моей точки зрения, м-р Марлоу, это лучшая рекомендация. Собственно,
не  тот факт, что вы побывали, по вашему выражению, в клоповнике, а то,  что
вы, видимо, чрезвычайно скрытный человек и не поддаетесь давлению.
     Этот  парень   говорил,   четко   выделяя  каждую  запятую,   словно  в
тяжеловесном романе. Во всяком случае, когда разговаривал по телефону.
     ? Ладно, м-р Спенсер, я буду утром в баре.
     Он поблагодарил  и  повесил  трубку.  Я задумался, кто бы мог  мне  это
подбросить.  Решил, что Сьюзел Эндикотт, и позвонил ему, проверить.  Но  его
уже  неделю как  не было в городе.  Вообще-то, какая разница.  Даже  в  моем
бизнесе бывает, что  какой-то  клиент  остался мной  доволен.  А работа  мне
пригодилась бы, потому что нужны были деньги ? по крайней мере, так я считал
до вечера,  пока не вернулся  домой и не обнаружил письмо с вложенным в него
портретом Мэдисона.

        "12"

     Письмо лежало  в красно-белом ящике в виде скворечника у подножия  моей
лестницы.  Деревянный дятел на  скворечнике торчал  вертикально,? значит,  в
ящик опустили  письмо ? но я и тут не стал бы заглядывать внутрь, потому что
на этот адрес мне почта никогда не приходила. Однако  дятел недавно  лишился
клюва, и излом был свежий. Какой-нибудь шустрый мальчик  стрельнул в него из
своего атомного ружьишка.
     На конверте был штамп  ?Correo  Aereo?  и  куча  мексиканских  марок, а
почерк я,  наверное, не узнал бы,  если бы  в последнее  время  так много не
думал о Мексике. Число на  штемпеле я разобрать не мог. Его ставили от руки,
и чернил на подушечке  явно не хватало.  Письмо было толстое.  Я поднялся по
лестнице. Уселся  в гостиной и стал читать. Вечер казался очень тихим. Может
быть, письмо от мертвеца приносит с собой особую тишину.
     Начиналось оно без даты и без обращения.
     ?Я сижу у окна на втором этаже, в номере не слишком чистой гостиницы, в
городе  под названием Отатоклан  ? это  горный городишка у  озера. Прямо под
окном ? почтовый ящик, и когда официант принесет кофе, который я заказал, он
заберет письмо и снизу покажет мне его, а потом опустит в прорезь. За это он
получит бумажку в сто песо, для него это куча денег.
     К  чему  все эти выкрутасы? К тому, что  за  дверью безотлучно караулит
смуглый  тип в остроконечных туфлях и грязной рубашке. Он чего-то ждет, чего
?  не знаю,  но меня не выпускает.  Это неважно,  главное, чтобы письмо было
отправлено. Посылаю эти деньги вам, потому что мне они не  нужны,  а местная
жандармерия  обязательно  их  прикарманит.  Это  не  значит, что  я  с  вами
расплачиваюсь.  Считайте, что этим я прошу прощения за все ваши неприятности
и  выражаю  уважение  к  приличному  человеку.  Я,  как  обычно,  сделал все
неправильно, но  у  меня  еще  остается  револьвер.  Думаю,  что по главному
вопросу вы  уже пришли к верному выводу.  Убить  ее я мог бы  ? и, возможно,
убил, но то, другое, я бы сделать  не мог никогда. Такое зверство не по моей
части. Так что дело  явно нечисто. Но это не имеет никакого значения. Теперь
главное избежать ненужного  и  бесполезного скандала.  Ее  отец  и сестра не
сделали мне ничего плохого.  Им  еще жить да жить, а мне жизнь опротивела до
крайности. Подонка из меня сделала не Сильвия, я и до нее таким был. Не могу
понять, почему она за меня  пошла.  Наверно,  просто из  каприза. По крайней
мере, она  умерла  молодой и  красивой. Говорят,  разврат мужчину  старит, а
женщине сохраняет  молодость. Много чего болтают. Говорят,  что  богатые  от
всего могут уберечься и что у них  в мире  не бывает зимы. Я среди них жил ?
это одинокие и скучающие люди.
     Я  написал признание. Мне слегка  не по  себе  и  довольно страшно. Про
такое пишут в книгах, но там  все  неправда.  Когда это  случается с  тобой,
когда у  тебя ничего не осталось,  кроме  револьвера  в кармане,  когда тебя
загнали в грязную гостиницу  в чужой  стране,  и выход у тебя  только один ?
поверьте,  старина,  ничего тут  нет возвышенного  или  драматического.  Это
просто мерзко, страшно, грязно и уныло.
     Так что  не забудьте это все и меня заодно. Но сперва выпейте за меня у
Виктора ?лимонную корочку?.  А когда будете  в  следующий  раз  варить кофе,
налейте и мне чашку, добавьте в нее виски, прикурите мне сигарету и положите
возле  чашки. А  потом  забудьте  всю эту  историю.  Терри  Леннокс передачу
закончил, точка. Так что ? прощайте.
     В дверь стучат. Наверно, идет официант с кофе. Если это не он, придется
стрелять. Мне, в общем, нравятся мексиканцы, только  тюрьмы их не  по  душе.
Пока. Терри?.
     Вот и  все. Я сложил письмо и  засунул обратно  в конверт. Значит,  это
все-таки оказался официант  с кофе. Иначе письмо  не дошло бы. И вложенный в
него  портрет Мэдисона  тоже. Портрет президента  Мэдисона ? это банкнота  в
пять тысяч долларов.
     Он лежал на столе, зеленый и хрустящий. Я таких никогда  не видел. Да и
не  всякому банковскому клерку  они  попадаются. Возможно, типы  вроде Рэнди
Старра  и Менендеса  носят их при  себе на  мелкие расходы. Если попросить в
банке  такой  билет,  вряд  ли  он  там  найдется.  Они  затребуют   его  из
федерального резервного банка. На это может уйти несколько дней, В обращении
по всей стране их не больше тысячи штук. Мой красиво сиял. Словно  небольшое
самостоятельное светило.
     Я долго сидел, глядя на него. Потом убрал его в папку для писем и пошел
на кухню,  варить этот кофе. Все, что он меня просил, я сделал, пусть это  и
звучит сентиментально.  Налил  две чашки,  добавил каплю виски, поставил его
чашку туда, где он  сидел в последнее  утро. Прикурил ему сигарету и положил
рядом на пепельницу. Я смотрел, как поднимаются пар от кофе и тонкая струйка
дыма от  сигареты.  За окном  в  кустах  суетилась  какая-то птица, тихонько
чирикая сама с собой и время от времени всплескивая крыльями.
     Потом пар от кофе перестал идти,  а сигарета ? дымиться  и превратилась
просто в  окурок  на ободке пепельницы. Я выбросил  ее в мусорное  ведро под
раковиной, вылил кофе, вымыл и убрал чашку.
     Вот и все. За пять тысяч долларов и больше можно было сделать.
     Немного погодя я  отправился в кино на последний сеанс. Смысла в фильме
не было никакого. Я почти не видел, что происходило на экране. Просто шум  и
большие  лица. Вернувшись  домой, я расставил на доске очень скучную  партию
Руи Лопеса, но и в ней смысла оказалось не больше. Тогда я лег спать.
     Но  сон  не  приходил.  В  три  часа ночи я бродил  по комнате и слушал
произведение  Хачатуряна  для  тракторного  завода. У  него  это  называлось
скрипичным  концертом.  Я  бы  назвал  это шлепаньем  ослабевшего  ременного
привода и в конце концов послал его к черту.
     Для меня  бессонная  ночь  такая  же  редкость, как встреча  с  толстым
почтальоном. Если бы  не  завтрашнее свидание  с м-ром Говардом  Спенсером в
?Ритц-Биверли?, я бы усидел бутылку и вырубился напрочь. А если  мне еще раз
повстречается  вежливый пьяница в роллс-ройсе ?серебряный призрак?, я срочно
отбуду в нескольких направлениях. Нет опаснее ловушек, чем те, что мы ставим
себе сами.

        "13"

     В одиннадцать утра я сидел в  третьей кабинке справа  ? если считать от
двери в обеденный зал. Я поместился спиной к  стене и видел всех, кто входил
и выходил.  Утро  было ясное,  без  смога, даже без тумана, и за  стеклянной
стеной  бара сверкал  под солнцем  плавательный бассейн,  тянувшийся снаружи
вдоль  всего  ресторана.  На  верхнюю площадку  вышки подымалась  по лесенке
девушка в белом  купальнике, с соблазнительной фигурой.  Я смотрел  на белую
полоску кожи между краем купальника и загорелыми ляжками. Смотрел плотоядно.
Потом она скрылась под  навесом, а через секунду мелькнула в воздухе, сделав
в  прыжке полтора оборота.  Высоко  взметнулись брызги,  и  в воздухе на миг
повисла радуга,  почти  такая красивая,  как сама  девушка. Выйдя  из  воды,
девушка  сняла  белую  шапочку  и  потрясла  своей обесцвеченной  прической.
Подрагивая  задом,  она направилась  к  белому  столику и  уселась  рядом  с
молодцом в белых спортивных штанах,  темных очках и с  таким ровным загаром,
какой бывает только  у служителей при бассейне. Он перегнулся и  похлопал ее
по ляжке. Она распахнула рот  величиной с  пожарное  ведро  и засмеялась. На
этом мой интерес к ней исчерпался. Смеха я не слышал,  но мне хватило и этой
дыры, разверзшейся на лице, когда она расстегнула зубы.
     В  баре  было почти  пусто. Через три  кабинки от  меня  пара  ловкачей
пыталась всучит  друг другу  акции ?Двадцатого века  ?  Фоке?, расплачиваясь
вместо  денег широкими жестами.  На столике у них  стоял  телефон,  и каждые
две-три минуты они разыгрывали спектакль, узнавая, не подкинул ли кто Зануку
какую-нибудь  блестящую идею. Оба  были  молоды, смуглы,  напористы и  полны
жизненных  сил.  В  телефонный  разговор  они  вкладывали  столько  мышечной
активности, сколько я потратил бы, чтобы втащить толстяка на четвертый этаж.
На  табурете у  стойки  сидел  грустный  человек. Он  беседовал  с барменом,
который  протирал стакан и слушал с той  улыбкой,  что  бывает, когда  людям
хочется не улыбаться, а заорать во весь голос. Клиент был среднего возраста,
хорошо одет  и пьян. Поговорить ему хотелось, но даже если бы и не хотелось,
из него все  равно бы текли слова. Он был  вежлив, дружелюбен, и язык у него
еще не слишком заплетался, но было ясно, что по утрам он вставал в обнимку с
бутылкой и не расставался с ней до ночи. Таким  он останется на всю жизнь, и
вся его жизнь будет в этом. Узнать, как он до этого дошел, невозможно ? даже
если  он  сам  расскажет,  все  будет неправдой,  В  лучшем  случае,  слабым
воспоминанием  о  правде.  В  каждом  тихом баре  мира есть  такой  грустный
человек.
     Я взглянул на часы и увидел, что влиятельный издатель опаздывает уже на
двадцать  минут.  До  получаса  я  решил  подождать,  а потом  уйти.  Нельзя
позволять клиенту хозяйничать. Если он садится вам не шею, то решает, что вы
подставляете шею  и другим, а он вас не для того нанимал. Не так уж я сейчас
нуждался  в  работе,  чтобы  прислуживать  какому-то  болвану  с  восточного
побережья. Знаем мы этих  начальников, что сидят в обшитых деревом кабинетах
где-нибудь на восемьдесят пятом этаже, при  селекторе, на столе кнопки в два
ряда,  а  у  секретарши такие большие,  красивые и зовущие глаза.  Такой тип
велит вам явиться ровно в десять, а  сам вплывает два часа спустя, окутанный
облаком  винных  паров,  и  если вы  не  встречаете  его  смиренно-радостной
улыбкой,  он  впадает  в  такой  пароксизм  руководящего  негодования,   что
требуется месяц на курорте Акапулько, чтобы снова привести его в форму.
     Мимо проплыл пожилой  официант,  бросил  вопросительный взгляд  на  мой
разбавленный виски. Я покачал головой, он кивнул своим седым бобриком, и тут
явилась  Мечта.  Когда она вошла, мне на миг  почудилось,  что  в  баре  все
стихло, что  ловкачи перестали  ловчить, а пьяный ? бормотать, и стало  так,
словно дирижер постучал по пульту, воздел руки и замер.
     Она была стройная, довольно высокая, одета в белый полотняный костюм  с
шарфом  в черный горошек.  Волосы у нее были бледно-золотые, как у сказочной
принцессы.  Им было уютно в крошечной  шляпке, словно птице  в гнезде. Глаза
были редкого  цвета  ? васильковые, а ресницы длинные и, может быть, слишком
светлые.  Она подошла  к  столику  напротив  меня,  стягивая на  ходу  белую
перчатку с  раструбом, и  пожилой  официант уже  отодвигал  столик  с  таким
усердием, какого  мне ни от  одного официанта не видать.  Она села, засунула
перчатки  за  ремешок  сумочки  и  поблагодарила  его  такой  нежной,  такой
восхитительно-ясной  улыбкой,  что его  чуть  не  хватил  удар.  Она  что-то
заказала,  очень тихо.  Он  бросился  исполнять, вытянув шею.  Теперь у него
появилась цель в жизни.
     Я не сводил с нее глаз. Она меня на этом поймала. Потом перевела взгляд
на полдюйма выше,  и меня не стало на свете. Но  где бы я  ни был, дыхание у
меня перехватило.
     Блондинки  бывают   разные,   слово  ?блондинка?  теперь  звучит  почти
комически. Все  виды  блондинок хороши  по-своему, за исключением разве  что
этих,  с  металлическим оттенком,? на самом деле они такие же блондинки, как
зулусы,  а  характер  мягкий,  как  тротуар.  Есть  миниатюрная  хорошенькая
блондинка,  которая  щебечет  и  чирикает,  есть  и  крупная,  статная,  под
сине-ледяным  взглядом  которой  хочется  встать  по  стойке ?смирно?.  Есть
блондинка,  которая  выдает  вам  тот  еще  взгляд  из-под ресниц,  и  дивно
благоухает,  и  мерцает, и виснет у вас на руке, но когда вы  доводите ее до
дома,  ее сразу одолевает  страшная усталость. Она так  беспомощно  разводит
руками и жалуется на  проклятую головную боль, и вам хочется ее стукнуть, но
мешает радость,  что головная  боль обнаружилась, прежде  чем  вы  вложили в
страдалицу слишком много  времени,  денег и  надежд. Потому что эта головная
боль всегда  будет  наготове ?  вечное оружие, такое  же  смертоносное,  как
кинжал итальянского ?браво? или отравленный напиток Лукреции.
     Есть  мягкая, податливая  блондинка-алкоголичка, которой все равно, что
на ней  надето, лишь бы  норка, и  куда ее ведут, лишь бы это  был  ресторан
?Звездное  небо?,  и  там  было  много  сухого шампанского.  Есть  маленькая
задорная блондинка ? она хороший товарищ, и хочет  платить за  себя сама,  и
вся лучится  светом и  здравым смыслом, и  знает борьбу дзюдо, так что может
швырнуть  шофера  грузовика через  плечо,  оторвавшись  для этого  всего  на
секунду  от  чтения передовицы  в  ?Сатердей ревью?.  Есть бледная,  бледная
блондинка,  страдающая  малокровием  ? не  смертельным, но неизлечимым.  Она
очень томная,  похожа  на тень,  голос ее шелестит  откуда-то из глубины, ее
нельзя  и  пальцем  тронуть  ? во-первых,  потому,  что  вам не  хочется,  а
во-вторых, потому, что она все время читает то  Данте в оригинале, то Кафку,
то Кьеркегора, то изучает старо-прованский язык. Она обожает музыку, и когда
нью-йоркский  филармонический  оркестр   играет  Хиндемита,  может  указать,
которая  из  шести виолончелей  опоздала на  четверть  такта. Я слышал,  что
Тосканини это тоже может. Она и Тосканини, больше никто.
     И, наконец, есть шикарный выставочный  экземпляр ?  эта переживет троих
крупных рэкетиров, потом сходит замуж за  парочку миллионеров (по миллиону с
головы)  и успокоится на бледно-розовой вилле в Кап Антиб, где  у нее  будет
автомобиль  ?альфа-ромео? в комплекте  с шофером и  механиком  и конюшня  из
потрепанных     аристократов;      она     будет     общаться     с     ними
рассеянно-снисходительно, словно пожилой герцог, желающий доброй ночи своему
дворецкому.
     Мечта за столиком напротив не имела с ними ровно  ничего общего. Она не
подпадала  ни под какую  категорию, была далека и  чиста, как вода в  горной
речке,  и так же  неуловима,  как цвет этой  воды. Я все еще пялился на нее,
когда возле моего локтя раздался голос:
     ? Я неприлично опоздал.  Прошу прощения. Вот  что меня  задержало. Меня
зовут Говард Спенсер. Вы, конечно, Марлоу.
     Я  обернулся и взглянул на  него. Он  был средних лет, пухленький, одет
так, словно не придавал этому значения, но чисто  выбрит, а редкие волосы на
широком  черепе  были  старательно прилизаны.  На нем  был  яркий двубортный
жилет, какие в Калифорнии редко  кто  носит ?  разве что приезжие с Востока.
Очки  у  него без оправы,  и  он похлопывал  по  потертому,  видавшему  виды
портфелю, который, очевидно, его и задержал.
     ?  Тут три свеженьких  длиннющих рукописи. Проза. Неудобно терять, пока
мы их  не отвергли.? Он сделал  знак  пожилому официанту, который только что
поставил перед Мечтой высокий стакан с чем-то зеленым.
     ?  Моя слабость ?  джин  с  апельсиновым  соком. Вообще-то,  несуразное
питье. Составите компанию? Прекрасно. Я кивнул, и пожилой официант удалился.
Указав на портфель, я спросил:
     ? Откуда вы знаете, что не будете их печатать?
     ? Хорошую  рукопись автор не потащил бы ко мне в гостиницу. Отправил бы
агенту в Нью-Йорке.
     ? Тогда зачем вы их принимаете?
     ? Во-первых,  чтобы не обижать людей. Во-вторых, в  надежде на тот один
шанс  из  тысячи,  ради  которого  живет  каждый  издатель. Но  чаще  всего,
где-нибудь на коктейле вас знакомят с кучей народу, и кто-то из них  написал
роман, а  вы полны  любви  к  роду человеческому ?  вот  и заявляете,  что с
удовольствием  прочтете  рукопись. Затем  она  с  такой  пугающей  быстротой
оказывается  у вас в гостинице, что приходится ее полистать.  Но вряд ли вас
так уж интересуют издатели и их проблемы.
     Официант  принес  заказ. Спенсер схватил  стакан и  отхлебнул  здоровый
глоток. Золотоволосую девушку напротив он не замечал.  Все его внимание было
направлено на меня. В связные он годился.
     ? Если нужно для работы,? отозвался я,? могу иногда и книжку почитать.
     ? Здесь живет один из наших самых  известных авторов,? небрежно заметил
он.? Может быть, вы его читали. Роджер Уэйд.
     ? М-м...
     ? Понимаю.? Он  грустно улыбнулся,? Не любите исторических романов.  Но
расходятся они потрясающе.
     ? Тут  и понимать  нечего,  м-р  Спенсер. Попалась  мне как-то одна его
книжка. По-моему, требуха. Ничего, что я так в лоб?
     Он усмехнулся.
     ?  Нет, что  вы.  Вы тут  не одиноки. Но дело  в  том,  что  сейчас его
раскупают автоматически.  А  при  нынешних производственных расходах никакой
издатель не может обойтись без парочки таких авторов.
     Я взглянул  на  золотую девушку. Она допила свой лимонад,  или как  его
там, и посмотрела на микроскопические часики.  Бap понемногу заполнялся,  но
до настоящего  шума  была еще далеко.  Два  ловкача по-прежнему  размахивали
руками, а к  солисту  на  табурете присоединилась пара приятелей. Я  перевел
взгляд обратно на Говарда Спенсера.
     ? Это вы и хотели обсудить? ? спросил я,? Этого самого Роджера УэЙда?
     Он кивнул. Присматривался он ко мне очень тщательно.
     ? Расскажите немного о себе, м-р Марлоу. Если, конечно, не возражаете.
     ?  Что вам  рассказать? Я  частный детектив,  лицензию получил довольно
давно. Одинокий волк, холост,