ую  девушку,  с  темно-рыжими
волосами.  Каштаново-рыжими,  не огненно-рыжими. Их отношения показались мне
несколько странными. Они были чем-то озабочены.
     - Стал бы Митчелл шантажировать женщину? Он хихикнул.
     -  Он  стал бы  шантажировать  и  младенца в колыбели. Человек, который
живет за счет женщин, всегда шантажирует их, хотя это слово, может быть и не
идет в ход. Он также крадет у них, если может добраться до их денег. Митчелл
подделал два чека  Марго Уэст. Этим и закончился их роман.  Несомненно,  она
сохранила чеки. Но она не пустит их в ход, только сохранит на память.
     - Мистер Кларендон, при всем моем уважении, как вы могли это узнать?
     -  Она  рассказала  мне.  Она  плакала на  моем  плече.- Он посмотрел в
сторону этой  красивой темноволосой женщины.-  Сейчас,  глядя на  нее, в это
трудно поверить. Тем не менее это правда.
     - Почему вы это рассказываете мне?
     Он улыбнулся довольно-таки жуткой улыбкой:
     -  Я  не  деликатен.  Я сам  хотел жениться  на  Марго  Уэст. Это могло
изменить  ее участь. Любые мелочи забавляют человека в моем возрасте. Поющая
пташка,  открывающийся  бутон орхидеи.  Почему в определенный  момент  бутон
раскрывается  настежь?  Почему он  так постепенно раскрывает свои  лепестки?
Почему цветы всегда появляются в определенном порядке, так, что острый конец
бутона выглядит как клюв  птицы, а голубые  и оранжевые лепестки  превращают
его в  райскую  птичку? Какое странное  божество создало такой  сложный мир,
когда оно могло, видимо, сделать мир и попроще? Всесилен ли Он? Как Он может
быть всесильным? Слишком много страданий, и почти всегда  страдают невинные.
Почему  крольчиха, когда ласка настигнет ее в норе, прячет своих крольчат за
спиной и позволяет, чтоб ей перегрызли глотку? Почему? Через неделю она даже
и не узнала бы их. Вы верите в Бога, молодой человек?
     Это казалось околесицей, но  выхода  не было  - мне приходилось слушать
его.
     -  Если  вы имеете  в виду  всемогущего  и всеведущего Господа, который
создал мир таким, каким он хотел его увидеть,- нет.
     -  Верьте,  мистер Марлоу. Это великое утешение. Мы все  в конце концов
приходим к этому, потому что мы  обречены  на смерть и обратимся в прах. Для
личности  это  занавес,  а  может,  лишь  смена декораций.  Загробная  жизнь
вызывает ряд затруднений. Не  думаю, что я  был бы в восторге в раю, рядом с
пигмеем из  Конго, или  китайским кули,  или левантинским торговцем коврами,
или  даже с голливудским продюсером. Я  сноб, я полагаю,  и это  замечание -
дурного   вкуса.   Не   могу   я   себе   представить   небес,   в   которых
председательствует благожелательный старикан с белоснежной  длинной бородой,
по кличке  Бог.  Это  дурацкие  представления  незрелых  умов.  Но  не  след
обсуждать религиозные воззрения других, сколь идиотскими они бы ни казались.
Конечно,  нет  оснований полагать, что  я наверняка попаду  на небо.  Звучит
скучновато, надо признаться. С  другой стороны,  как я могу представить себе
ад,  в  котором  дитя,  умершее   до  крещения,  рядом  с  наемным  убийцей,
комендантом  нацистского лагеря смерти или с членом  Политбюро. Как странно,
что  лучшие  устремления  человека, этой  грязной мелкой  твари, его  лучшие
деяния,  его  великий  самозабвенный  героизм, его  каждодневное мужество  в
суровом мире,- как странно,  что все это должно быть куда более благородным,
чем его земная  доля. Это необходимо объяснить. И не говорите мне, что честь
- это просто химическая реакция или что человек, который  жертвует жизнью во
имя  другого,  просто  следует установленной  схеме  поведения  в  обществе.
Доволен  ли  Господь,  когда отравленный кот  одиноко умирает  в судорогах в
закутке?  Доволен ли Господь, что жизнь сурова и лишь  самые приспособленные
выживают?  Приспособленные  к чему?  Нет, все  не так.  Если  б  Господь был
всемогущ  и всеведущ в буквальном  смысле,  он  не стал бы утруждать себя  и
создавать мир.  Нет успеха, если не может быть неудачи, нет  искусства, если
нет сопротивления материала.
     Неужели  это богохульство - предположить, что и  у Господа бывают  свои
неудачные дни, когда  все  из рук валится?  И что дни Господа  долги, весьма
долги?
     -  Вы  мудры,  мистер  Кларендон.  Вы  сказали что-то насчет  того, что
собирались изменить ее участь. Он едва заметно улыбнулся.
     - Вы  думаете,  что  я  заблудился в лабиринте собственных рассуждений?
Нет, сэр, я  не забыл. Женщина вроде миссис  Уэст  всегда  кончает  тем, что
выходит  замуж  за  элегантных охотников за ее  кошельком, танцоров танго  с
бакенбардами, инструкторов лыжного спорта с  прекрасными  мышцами, траченных
молью французских и итальянских аристократов, подозрительных ближневосточных
вельмож  и  князьков. Она могла докатиться и до замужества с человеком вроде
Митчелла. Если  бы она вышла  замуж за меня, она  вышла бы замуж за  старого
хрыча, но за джентльмена.
     - Ara.
     Он хмыкнул.
     - Вы, видно, не очень высокого мнения о  Генри Кла-рендоне IV. Я вас не
виню.  Хорошо,  мистер Марлоу,  почему  же  вы  интересуетесь  Митчеллом?  Я
предполагаю, вы не сможете ответить.
     - Нет, сэр. К сожалению,  не смогу. Я хочу узнать, почему  он уехал так
быстро после приезда с Востока,  кто заплатил по его счету и почему, если за
него заплатила  миссис Уэст или  друг-толстосум вроде Кларка Брандона, нужно
было заплатить за неделю вперед.
     Его тонкие, стершиеся губы изогнулись:
     -  Брандон  мог легко гарантировать  оплату  счета  Митчелла  просто по
телефону.  Миссис  Уэст  могла предпочесть  дать  деньги,  чтобы Митчелл сам
расплатился. Но  за неделю вперед? Почему наш добрый Явонен сказал  вам это?
Что вы сами предполагаете?
     - С Митчеллом  связана какая-то история, и  отель не хочет,  чтобы  она
вышла наружу. Что-то для последних вечерних газет.
     - Вроде чего?
     - Вроде  убийства  и самоубийства.  Это я говорю только к  примеру.  Вы
заметили, что названия большого отеля редко упоминаются в газете, если гость
выбрасывается из  окна? Это  всегда  "отель  в центре города",  или  "хорошо
известный отель", или "крупный отель",  или  вроде  этого. А  если это отель
высокого  класса,  то в  его фойе  никогда  не увидите  полицию, что  бы  ни
происходило в номерах.
     Он  отвел взгляд в сторону, я тоже  повернул  голову. Игроки в  канасту
расходились.  Марго Уэст двинулась  в  бар  с  одним из мужчин;  ее мундштук
торчал как бушприт.
     - Ну?
     - Ara,- сказал я, рассчитывая варианты вслух,- если Митчелл сохранил за
собой свой номер такой-то.
     - 418-й,- спокойно вставил  Кларендон.-  С  видом на море. Четырнадцать
долларов в день. В сезон - восемнадцать долларов.
     - Не слишком дешево для  человека  с  бензином на нуле. Но,  скажем, он
сохранил за собой  номер. Значит, он  просто уехал  на несколько дней. Вывел
машину, положил багаж в семь  утра. Самое  время  для отъезда, учитывая, что
вчера вечером он был пьян как свинья.
     Кларендон  откинулся, и его  руки  в  перчатках повисли. Я  понял,  что
усталость начинает одолевать его.
     - Но  тогда  отель  предпочел  бы убедить  вас,  что Митчелл  съехал  с
концами? Тогда вам придется  искать его в другом месте. Если вы его и впрямь
ищете.- Я встретил его выцветший взор. Он ухмыльнулся.- Меня  вы не убедили,
мистер  Марлоу.  Я  болтаю  и  болтаю, но не потому,  что мне  нравится звук
собственного голоса. Я  его  все  равно не  слышу.  Разговаривая,  я получаю
возможность изучить своего  собеседника, не нарушая правил хорошего  тона. Я
изучил вас. Моя, так  сказать,  интуиция  подсказывает, что  ваш  интерес  к
Митчеллу носит косвенный характер, иначе вы бы не выражали его столь прямо.
     -  Угу.  Может  быть,-  сказал я.  Тут  было  самое  место  для  абзаца
изысканной прозы. Генри Кларендон IV не растерялся бы на  моем месте. Но мне
больше нечего было сказать.
     -  Ну  идите, играйте,- сказал  он.- Я устал. Пойду в номер  и прилягу.
Приятно  было познакомиться, мистер Марлоу.- Он медленно  поднялся на ноги и
выпрямился, опираясь на трость. Это потребовало усилий. Я стоял рядом с ним.
     - Я избегаю рукопожатий,- сказал он,- мои руки болезненны и безобразны.
Поэтому я ношу перчатки.  Спокойной ночи. Если я вас больше не увижу - всего
доброго.
     Он ушел, медленно вышагивая и высоко держа голову. Я увидел, что и идти
ему  не  просто.  Он  преодолел  одну  за  другой  две  ступени  к  арке,  с
продолжительным  отдыхом на  первой ступеньке.  При ходьбе  он  припадал  на
правую ногу,  тяжело опираясь на трость. Он прошел арку и пошел к  лифту.  Я
решил, что Генри Кларендон IV был довольно дошлым стариканом.
     Я зашагал к бару.
     Марго Уэст сидела в тени с одним из  игроков в канасту. Официант ставил
перед ними коктейли. Я не очень заинтересовался ими, потому что чуть дальше,
за  столиком, отделенным перегородкой, сидела более известная  мне особа.  В
одиночестве.
     Костюм  на  ней был тот  же, но она  сняла ленту  со  лба  и распустила
волосы. Я присел. Официант подошел и принял  мой  заказ. Он ушел.  Откуда-то
доносилась тихая музыка.
     Она чуть улыбнулась.
     - Извини, я вышла из себя,- сказала она.
     - Оставь. Я это заслужил.
     - Ты меня искал?
     - Не то чтобы специально.
     - А ты... Ах, я забыла,- она достала сумочку и положила себе на колени.
Она  порылась  в ней и  что-то протянула  мне. Это  была  чековая книжка.- Я
обещала.
     - Нет.
     - Возьми, дурак! Я не хочу, чтоб официант увидел.
     Я  взял  книжку и положил в карман.  Я сунул руку в  нагрудный карман и
вынул маленькую квитанционную  книжку.  Вставил копирку и написал: "Получено
от мисс Бетти Мэйфилд, "Каса дель Пониенте", Эсмеральда, Кали  форния, сумма
5000  долларов в дорожных чеках "Амери-кэн Экспресс" по 100 долларов каждый,
подписаны владельцем. Эти чеки остаются собственностью мисс Мэйфилд и  будут
возвращены ей по требованию, пока стороны  не договорятся  о гонораре и пока
я, нижеподписавшийся, не возьму на себя охрану ее интересов".
     Я подписал эту абракадабру и протянул ей книжку.
     - Прочти и подпишись в нижнем левом углу. Она взяла ее  и  приблизила к
лампе.
     - Ты меня утомляешь,- сказала она.- Чего ты хочешь этим добиться?
     - Я хочу показать, что я не жулик и что ты это понимаешь.
     Она взяла перо,  которое я протянул ей,  подписала и  отдала обратно. Я
вырвал оригинал квитанции и протянул ей, затем спрятал книжку.
     Подошел официант  и поставил  мой бокал. Он не ждал, чтобы  я заплатил.
Бетти покачала головой. Он ушел.
     - Почему ты не спросишь, нашел ли я Ларри?
     - Хорошо. Нашли ли вы Ларри, мистер Марлоу?
     - Нет. Он смылся из отеля. У него была комната на четвертом этаже с той
же самой стороны, что и твой номер. Должно быть, прямо под твоим номером. Он
собрал девять  чемоданов и  уехал в  своем  "бьюике". Местный  соглядатай по
имени   Явонен  -  он  именует  себя  заместителем  директора,  "выполняющим
оперативные  функции",-  убежден,  что Митчелл заплатил по  счету и даже  за
неделю  вперед за свой номер. Его ничто не беспокоит.  Ему  я не понравился,
конечно.
     - Кому-нибудь ты понравился?
     - Тебе - на пять тысяч долларов.
     - Ах, ты и впрямь идиот. Ты думаешь, Митчелл вернется?
     - Я же сказал, что он заплатил за гостиницу за неделю вперед.
     Она спокойно отпила из своего бокала.
     - Сказал. Но что это может означать?
     - В виде предположения я  могу  сказать, что по  счету  платил не он, а
кто-то другой, кто-то, кому нужно было время, чтобы управиться - например, с
трупом на твоем балконе прошлой ночью. В смысле, если там был труп.
     - Перестань!
     Она  допила  свой коктейль, потушила сигарету, встала  и оставила  счет
мне. Я расплатился и вышел. В  вестибюле, подчиняясь какому-то предчувствию,
я увидел Гобла, входившего в кабинку лифта с озабоченным выражением лица. Он
повернулся и заметил мой взгляд, но виду не подал. Лифт пошел вверх.
     Я вышел к машине и поехал обратно в "Ранчо Дескансадо".  Лег на диван и
уснул. Это  был утомительный день. Может,  если  я отдохну,  то  пойму, что,
собственно, я делаю в Эсмеральде.

        "Глава 17"

     Часом  позже  я  припарковался  перед  скобяной  лавкой.  Это  была  не
единственная скобяная лавка  в Эсмеральде, но только она выходила  фасадом в
переулок  с  громким названием  аллея Полтона.  Я  пошел  на восток,  считая
магазины. Их  было  семь,  все блестели витринами в металлических рамках. На
углу был  магазин одежды, с  манекенами в  витрине,  косынками, перчатками и
украшениями. Цены указаны  не  были. Я  свернул за угол и пошел на юг. Вдоль
тротуара росли массивные эвкалипты с толстыми стволами, совсем не похожие на
высокие и стройные деревья вокруг Лос-Анджелеса.  В конце  аллеи Полтона был
гараж. Я шел вдоль  его стены, глядя на  сломанные ящики, картонки, мусорные
бачки, пустые  стоянки для машин. Я  считал  дома.  Это было легко. Вопросов
задавать  не  приходилось.  Свет  горел  в маленьком  окошке лачуги, которая
когда-то,  давным-давно, была  простым  и добротным домом  одного  из первых
обитателей  Эсмеральды. Деревянное крыльцо со сломанными перилами.  Когда-то
его  покрасили,  но  это  было  давно, еще до появления магазинов. Когда-то,
может,  тут был и садик. Парадная дверь была  грязно-горчичного  цвета. Окно
было плотно закрыто. Его,  по-моему,  никогда не мыли. За ним висели обломки
старых жалюзи. В  крыльце  было когда-то две  ступени, но лишь на одну можно
было ступить. За хижиной, вплотную к скобяной лавке, был, по всей видимости,
сортир.  Я  видел,  что   сквозь  шаткую  стенку  этого   сооружения  входил
водопровод. Домовладелец благоустраивает свои владения. Трущоба на одного.
     Я переступил через сломанную ступеньку и  постучал в  дверь. Звонка  не
было. Никто не ответил. Я взялся за ручку. Дверь не была заперта.  Я толкнул
ее  и  вошел.  У  меня  было  предчувствие,  что  я найду там  что-то  очень
неприятное.
     Лампочка  светила  в  обгоревшем  и искривившемся  колпаке с  порванным
абажуром. Диван был  покрыт  старым  одеялом.  Старое кресло  из  тростника,
качалка, стол, покрытый засаленной клеенкой.  На  столе  рядом с чашкой кофе
лежала местная  газета на испанском языке "Эль Диарио", блюдечко с окурками,
грязная тарелка, маленький  транзистор, передававший музыку. Я выключил его.
Тишина упала, как перина. Затем из-за полуоткрытых дверей раздалось  тиканье
будильника, затем звон цепочки, шелест крыльев  и надтреснутый голос  сказал
быстро: "Quieu es? Quieu es? Quieu es?" (Кто там?  Кто там? Кто там? (исп.))
За ним последовало сердитое бормотание. Затем вновь тишина.
     Из большой клетки в углу на меня глядел круглый, сердитый глаз попугая.
Он крутился на насесте.
     - Амиго,- сказал я.
     Попугай разразился безумным хохотом.
     - А ну не кипятись, братишка,- сказал я.
     Попугай  перебрался  на другой конец насеста, клюнул  из  белой чашки и
пренебрежительно стряхнул овсинки с клюва. В другой чашке была вода.
     - У тебя, видно, нет жилищной проблемы,- сказал я. Попугай уставился на
меня и фыркнул. Он наклонил голову и уставился на меня другим глазом.
     - Necio! - заорал он.- Fuera! (Дурак! Вон! (исп.))
     Где-то  капала  вода  из  протекающего  крана.  Часы  тикали.   Попутай
передразнивал их. Я сказал:
     - Попка-дурак.
     - Hijo de la chingada (Сукин сын (исп.)),- ответил попугай.
     Я фыркнул на него и толкнул полуоткрытую дверь в местный вариант кухни.
Линолеум на  полу перед  умывальником  был протерт до  досок. Ржавая газовая
плита  с  тремя  горелками,   открытая  полка   с  несколькими  тарелками  и
будильником. Титан  старинного типа  для  горячей  воды в углу, из  тех, что
взрываются, потому что  у них нет предохранительного  клапана.  Узкая задняя
дверь  была  заперта, и  ключ  торчал  из  скважины. Единственное окно  было
закрыто. Лампочка  свисала с потолка. Потолок над ней потрескался и был весь
в подтеках. За моей спиной  попугай бесцельно  крутился на  своем насесте  и
время от времени тоскливо урчал со скуки.
     На  оцинкованной  доске  умывальника лежала  короткая черная  резиновая
трубка,  а рядом с ней стеклянный  шприц с  дошедшим  до  упора  поршнем.  В
раковине  лежали   три  длинных,  тонких  и  пустых  пробирки  с  маленькими
пробочками рядом. Видал я такие пробирки.
     Я открыл заднюю  дверь, ступил во двор и подошел к сортиру. У него была
скошенная крыша, два с половиной  метра спереди и меньше  двух метров сзади.
Дверь открывалась на себя, в другую сторону, и места для нее не было. Сортир
был закрыт, но задвижка вскоре поддалась.
     Вытянутые  пальцы ног ночного вахтера почти касались  пола.  Его голова
была во мраке, в нескольких сантиметрах от стропил крыши. Он висел на черной
проволоке  -  видимо,  куске электрического провода.  Пальцы  его  ног  были
вытянуты, как будто  он пытался встать. Я коснулся его, убедился, что он уже
остыл и не имеет смысла резать провод.
     Он  сделал  все  наверняка.  Стал  у  умывальника в  кухне,  перекрутил
резиновой трубочкой руку, сжал кулак, чтобы выявить  вену, затем вколол себе
полный шприц сульфата морфия прямо  в вену.  Так  как все три  пробирки были
пусты, можно было предположить,  что хотя бы одна ;:з них была полной. Он не
ограничился  бы неполной дозой.  Затем  отложил  шприц,  отпустил завязанную
трубку. Времени у него было мало - с морфием, вколотым  прямо  в вену. Затем
он вошел  в сортир, встал на  сиденье  и завязал  провод вокруг шеи. К этому
времени он уже был как; в тумане. Он стоял и ждал,  пока не обмякнут колени,
а вес тела позаботился обо всем прочем. Он ничего не знал. Он уже спал.
     Я  закрыл  дверь сортира  и не вернулся в дом. Когда  я шел по  двору к
выходу  на эту  красивую улицу  с первоклассными домами, попугай услышал мои
шаги и закричал:
     - Кто это?
     -  Никто, друг.  Просто шаги в ночи.  Я  шагал тихо  и  бесшумно, уходя
прочь.

        "Глава 18"

     Я  шагал  тихо  и  бесшумно, куда  глаза глядят, но я знал,  куда  меня
приведут ноги. Они всегда приводили меня в "Каса дель Пониенте". Я снова сел
в машину  на  Гранд-стрит,  бесцельно покружил, по улицам,  а затем поставил
машину,  как  обычно, около  входа в бар. Когда я вышел, то  заметил  машину
рядом. Это был автомобиль Гобла. Он был прилипчив, как мухомор.
     В другое время я бы постарался выяснить, что у него на уме, но сейчас у
меня была  проблема  похуже. Мне  надо было  пойти  в  полицию и сообщить  о
самоубийстве. У меня не было ни малейшего представления, что сказать. Почему
я пришел к нему домой? Если он говорил правду, он видел,  что Митчелл съехал
рано утром. Ну и  что? Я искал Митчелла. Я хотел потолковать с ним по душам.
О чем? С  этого момента у меня не было  ответов, которые не вели бы к  Бетти
Мэйфилд. Кто она была, откуда приехала, почему изменила имя, что случилось в
Вашингтоне, Вирджинии  или  где-то там еще,  почему ей пришлось  пуститься в
бега? У меня были ее 5000 долларов в кармане, но  формально она даже не была
моим клиентом. Я влип, и основательно.
     Я шел по краю обрыва и прислушивался к шуму прибоя. Я ничего не  видел,
кроме клочьев белой  пены  на гребне волны,  разбивавшейся на  волнорезе. На
берегах бухты  волны  не разбивались,  они наплывали плавно,  как  полотеры.
Чувствовалось, что вот-вот выйдет ясная луна, но она еще не появилась.
     Кто-то стоял  вдалеке, занимаясь тем же, что и я. Женщина. Я ждал, пока
она повернется. Нет двух человек, которые двигаются одинаково, так же как не
бывает одинаковых отпечатков пальцев.
     Я закурил сигарету  и позволил зажигалке осветить мое лицо. Она подошла
ко мне.
     - Не пора ли перестать таскаться за мной?
     - Ты  мой клиент. Я стараюсь защитить тебя. Может, к моему семидесятому
дню рождения мне объяснят, для чего я стараюсь.
     - Никто тебя не просит меня защищать. Я