ул руку,  осторожно  снял
парик и присвистнул.
   - А я-то думал, чего это интерн усмехается. Вот гад, даже не заикнулся.
Видишь, Фред?
   - Вижу только лысину, - ответил Бейфус.
   - Ты, может, и не знаешь его. Это Неуловимый Марстон. Был на побегушках
у Тэда Девора.
   - Ну да, точно, - усмехнулся  Бейфус.  Наклонился  и  ласково  погладил
покойника по лысине. - Как ты поживал все это  время,  Неуловимый?  Я  так
давно не видел тебя, что даже не узнал. Но ты ведь знаешь меня,  приятель.
Растяпа всегда растяпа.
   Без парика человек на кровати выглядел старым, жестким, съежившимся. На
его лице начала застывать желтая маска смерти.
   - Что ж, у меня камень с души свалился, - спокойно сказал Френч.  -  Не
придется сутками трудиться из-за этого подонка.
   Он нахлобучил покойнику парик, сдвинул его  на  один  глаз  и  встал  с
кровати.
   - Вы нам больше не нужны, - обратился он ко мне и Флэку.
   Флэк поднялся.
   - Спасибо за это убийство, дружок, - сказал ему Бейфус. - Если в  твоем
славном отеле случится еще одно, не забывай о нашей службе. Действует  она
не всегда хорошо, зато быстро.
   Флэк распахнул дверь и вышел в прихожую. Я пошел  за  ним.  По  пути  к
лифту мы не разговаривали. И по пути вниз - тоже. Я дошел  с  ним  до  его
маленького кабинета, вошел следом и закрыл дверь. Это,  казалось,  удивило
его.
   Он сел за стол и потянулся к телефону.
   - Надо доложить помощнику управляющего. Тебе что-нибудь нужно?
   Я размял сигарету, закурил и спокойно выдохнул дым в его сторону.
   - Сто пятьдесят долларов.
   Лицо Флэка превратилось в маску с двумя отверстиями вместо глаз.
   - Нашел место для шуток, - сказал он.
   - После этих двух комедиантов наверху не грех бы и пошутить, -  заметил
я. - Но я не шучу.
   И забарабанил пальцами по краю стола.
   У Флэка над усиками выступили капельки пота.
   - Видишь, я занят, - сказал он хрипло. - Вали отсюда, и поживее.
   - Какой грозный малыш, - продолжил  я.  -  Когда  я  обыскивал  доктора
Хэмблтона, у него в бумажнике  было  сто  шестьдесят  четыре  доллара.  Он
обещал мне сотню в задаток, помнишь? А теперь - четырнадцать долларов. И я
оставил дверь его номера незапертой. Но она оказалась  заперта.  Запер  ее
ты, Флэк.
   Флэк вцепился в подлокотники кресла. Голос его доносился словно со  дна
колодца:
   - Ты ничего не сможешь доказать.
   - Сделать попытку?
   Флэк достал из-за пояса пистолет, положил перед собой  и  уставился  на
него. Но ничего не высмотрел. И снова поднял взгляд на меня.
   - Пополам, а? - надломленным голосом спросил он.
   Наступило общее молчание. Флэк достал  старый  потрепанный  бумажник  и
запустил в него пальцы. Вынул пачку бумажных денег, расстелил их на столе,
разложил на две стопки и придвинул одну ко мне.
   - Отдавай все полторы сотни, - сказал я.
   Флэк сгорбился и уставился на угол стола. Посидев так, вздохнул. Сложил
обе стопки и придвинул ко мне.
   - Они были уже не нужны, ему. Забирай и  сматывайся.  Я  запомню  тебя,
приятель. Тошнит меня от всех от вас. Откуда мне знать, что ты не  слямзил
у него полторы тысячи?
   - Я забрал бы все. И убийца  тоже.  Чего  ради  оставлять  четырнадцать
долларов?
   - Ну а чего ради я оставил их? - устало спросил Флэк, бессмысленно водя
пальцами по краю стола.
   Я взял деньги, пересчитал их и швырнул ему.
   - Потому что ты работаешь здесь и знаешь, сколько нужно денег на первый
случай. У него, по крайней мере, должны были быть деньги на оплату  номера
и несколько долларов на  мелкие  расходы.  Полицейские  ничего  не  смогли
заподозрить. Забирай эти полторы  сотни,  они  мне  не  нужны.  Мне  нужно
кое-что другое.
   Флэк разинул рот и уставился на меня.
   - Убери деньги с моих глаз, - сказал я.
   Он взял их и снова сунул в бумажник.
   - Что другое? - Глаза его были маленькими и  задумчивыми.  Нижняя  губа
оттопырилась. - По-моему, в твоем положении ставить условия ни к чему.
   - На этот счет ты слегка заблуждаешься. Если я снова поднимусь  туда  и
скажу Кристи Френчу с Бейфусом, что был в номере  еще  до  них  и  обыскал
убитого, то наслушаюсь брани. Но Френч поймет, что помалкивал я без  злого
умысла. Поймет, что тут как-то замешан мой клиент, и я хотел оградить  его
от неприятностей. Криков и ругани я  наслушаюсь.  Но  тебе  так  легко  не
отделаться.
   Я замолчал и смотрел, как на лбу у Флэка появляется влажный блеск. Он с
трудом сглотнул. Глаза у него были болезненными.
   - Кончай рассуждать и говори, что тебе нужно, - выдавил он. И  внезапно
как-то по-волчьи усмехнулся. - Поздновато ты явился, чтобы ограждать ее от
неприятностей.
   Его самодовольная улыбка возвращалась медленно, но торжествующе.
   Я загасил сигарету, достал  другую  и,  пытаясь  скрыть  растерянность,
неторопливо зажег ее, отбросил спичку, выпустил  дым  в  сторону,  глубоко
затянулся, словно этот маленький грязный кабинет был утесом  над  бушующим
океаном, - словом, пустил в ход все испытанные приемы детективов.
   - Ладно, - сказал я. - Признаю, что это  женщина.  Признаю,  если  тебе
этого хочется, что Она была там с  убитым.  По-моему,  она  удрала  оттуда
только из-за потрясения.
   - Ну еще бы, - мерзким тоном  сказал  Флэк.  Самодовольная  его  улыбка
окончательно вернулась на место. - А может, она  просто  уже  целый  месяц
никого пешней не убивала и слегка отвыкла.
   - Но зачем ей было забирать ключ? - принялся я рассуждать  вслух.  -  И
оставлять его у портье? Почему бы ей не уйти, оставив все, как есть? Ну  а
если она сочла нужным запереть дверь? Почему не бросить  ключ  в  ведро  с
песком и не засыпать? Или унести и выбросить? Зачем  ей  отдавать  ключ  и
оставлять о себе память в связи с этим  номером?  -  Я  опустил  взгляд  и
угрожающе посмотрел на Флэка. - Если только кто-то видел, как она запирала
номер, - и проследил за ней, когда она вышла из отеля.
   - Зачем кому-то это было нужно? - спросил Флэк.
   - Потому что тот, кто видел ее, мог тут же войти в номер.  У  него  был
запасной ключ.
   Флэк вскинул и тут же опустил взгляд.
   - Итак, он последовал за ней, - сказал я. - Видел, как она  сдала  ключ
портье и вышла на улицу, да и там он, наверное, отстал от нее не сразу.
   - И чего ты такой догадливый? - усмехнулся Флэк.
   Я подался вперед и придвинул к себе телефон.
   - Позвоню-ка я Кристи да покончу с этим. Чем больше я  об  этом  думаю,
тем больше меня берет страх. Вдруг убила его  она.  Я  не  могу  покрывать
убийцу.
   Я снял трубку. Флэк с силой ударил меня по руке потной ладонью. Телефон
подпрыгнул.
   - Не звони, - сказал он плачущим голосом. - Я шел за ней до стоящей  на
улице машины. Записал номер. Черт возьми, приятель, не  губи  меня.  -  Он
принялся торопливо шарить в карманах. - Знаешь, что я имею на этой работе?
Можно сказать, только на курево. Погоди минутку. Кажется...
   Флэк опустил глаза и стал рыться в каких-то грязных конвертах.  Наконец
он выбрал один и бросил мне.
   - Номер машины, - устало сказал  горе-детектив,  -  и,  если  тебя  это
немного утешит, я его совсем не помню.
   Я поглядел на конверт. Там  действительно  был  выведен  номер  машины.
Коряво, нечетко, тускло - так пишет на улице человек, держа бумагу в руке.
"6Н-333. Калифорния 1947"
   - Доволен?
   Это был голос Флэка. По крайней мере, это слово вылетело из его рта.  Я
оторвал клочок с номером и бросил конверт ему.
   - "Четыре Пэ триста двадцать семь", - сказал я, гладя ему  в  глаза.  В
них ничего не промелькнуло. Ни следа насмешки или скрытности. - Но  откуда
мне знать, что ты не записал этот номер не сегодня, а давным-давно?
   - Придется поверить на слово.
   - Опиши машину, - сказал я.
   - "Кадиллак" с откидным верхом,  не  новый,  верх  был  поднят,  модель
примерно сорок второго года. Цвет серовато-голубой.
   - Опиши женщину.
   - Не много ли ты хочешь за свои деньги, соглядатай?
   - За деньги доктора Хэмблтона.
   Флэк захлопал глазами.
   - Ну ладно.  Блондинка.  Белое  пальто  с  какой-то  цветной  строчкой.
Широкополая синяя соломенная шляпа. Темные очки.  Рост  около  пяти  футов
двух дюймов. Сложена, как манекенщица.
   - Узнал бы ты ее - без очков? - осторожно спросил я.
   Он сделал вид, что задумался. Потом покачал головой.
   - Еще раз номер машины, Флэк? - внезапно спросил я.
   - Какой машины?
   Я перегнулся через стол и стряхнул пепел сигареты на его пистолет.  Еще
раз поглядел ему в глаза. Но я знал, что он уже сломлен. Видимо, и он  это
знал. Взяв пистолет, он сдул с него пепел и сунул в ящик стола.
   - Уходи. Убирайся, - процедил он. - Донесешь фараонам,  что  я  обшарил
жмурика? Ну и что? Может, меня турнут с работы. Может, посадят. Ну и  что?
Когда выйду, заживу на славу. Малышу Флэку не придется мечтать  о  кофе  с
печеньем. Не воображай, что темные очки собьют малыша  Флэка  с  толку.  Я
смотрел много фильмов и не мог не узнать эту красотку. Если хочешь  знать,
она еще долго продержится в кино. Она подает надежды, и кто  знает,  -  он
торжествующе усмехнулся, - может,  вскоре  ей  потребуется  телохранитель.
Человек, который бы крутился поблизости,  все  подмечал,  оберегал  ее  от
неприятностей. Знающий что к чему и разумно относящийся к деньгам... В чем
дело?
   Я подался вперед и, склонив голову набок, прислушивался.
   - Кажется, звонит церковный колокол, - сказал я.
   - Здесь поблизости нет церквей, - с  презрением  ответил  Флэк.  -  Это
звенит в твоем драгоценном мозгу.
   - Только  один  колокол.  Очень  унылый  звон.  Кажется,  его  называют
заупокойным.
   Флэк тоже прислушался.
   - Ничего не слышу, - резко сказал он.
   - И не услышишь. Ты будешь единственным, кто не сможет его услышать.
   Флэк  молча  уставился  на  меня  противными  маленькими,   сощуренными
глазками, его маленькие и такие же противные  усики  блестели.  Одна  рука
бессмысленно подергивалась на столе.
   Я оставил его наедине с  его  мыслями,  очевидно,  такими  же  мелкими,
противными и трусливыми, как и он сам.



12

   Нужный мне дом располагался на Дохени-драйв, в нескольких шагах вниз по
склону от Стрипа. Собственно говоря, это были два дома,  стоящие  один  за
другим и соединенные мощным патио с фонтаном  и  аркой  с  надстройкой.  В
отделанном  под  мрамор  вестибюле  находились  почтовые  ящики  и  кнопки
звонков. Над тремя из шестнадцати не было фамилий. Те, что  я  прочел,  не
интересовали меня. Предстояло еще слегка потрудиться.  Я  дернул  парадную
дверь, она оказалась не запертой, но дела мои на этом не закончились.
   Снаружи   стояли    два    "кадиллака",    "линкольн-континенталь"    и
"паккард-клиппер". Цвет и номер "кадиллаков" были не те. На другой стороне
улицы какой-то парень в бриджах, перебросив ноги  через  открытую  дверцу,
развалился в "лансии" с  низкой  посадкой.  Он  курил,  глядя  на  бледные
звезды, знающие, что от Голливуда нужно держаться подальше. Я по  отлогому
холму поднялся на бульвар, пройдя  квартал  на  восток,  вошел  в  душную,
словно карцер, телефонную  будку  и  набрал  номер  человека,  прозванного
Пеория Смит, потому что он заикается. Связь между делом Оррина и Пеорией -
это одна из маленьких тайн, раскрывать которые мне недосуг.
   - Мэвис Уэлд, - сказал я. - Телефонный номер. Это Марлоу.
   - Яс-с-сно, - ответил он. - М-м-мэвис Уэлд? Тебе нужен ее т-телефон?
   - Сколько с меня?
   - Д-десять долларов.
   - Считай, что я не звонил.
   -  П-постой!  Давать  телефоны  малышек  не  положено.  Для   помощника
реквизитора это большой риск.
   Я молчал, вдыхая то, что выдохнул.
   - И адрес дам, само собой, - прохныкал Пеория,  забыв  о  том,  что  он
заикается.
   - Пять долларов, - сказал я. - Адрес у меня уже есть. И не торгуйся. Не
думай,  что  ты  единственный,  кто  за  плату  сообщает  не  внесенные  в
справочники телефонные номера...
   - Ну подожди, - недовольно сказал он и пошел за  хорошо  известной  мне
маленькой красной записной книжкой. Заика-притворщик. Когда он волновался,
заикание его как рукой снимало.  Возвратясь,  Пеория  сообщил  мне  номер.
Конечно же, из Крествью. Если в Голливуде номер у тебя не из Крествью,  ты
никчемность.
   Открыв дверь стеклянно-металлической камеры, чтобы  не  задохнуться,  я
снова завертел диск. После двух гудков ответил томный женский голос. Я тут
же снова закрыл дверь.
   - Да-а-а, - проворковал голос.
   - Мисс Уэлд, пожалуйста.
   - А кто звонит мисс Уэлд, можно узнать?
   - Уайти просил меня срочно передать ей несколько снимков.
   - Уайти? А кто он такой, амиго?
   - Главный фотограф киностудии, - сказал я. - Неужели не знаете? Если вы
скажете мне номер квартиры, я подойду. Тут всего несколько кварталов.
   - Мисс Уэлд принимает ванну. - Моя  собеседница  засмеялась.  Там,  где
находилась она, ее смех, очевидно, звучал  серебряным  колокольчиком.  Там
же, где находился  я,  -  создавалось  впечатление,  будто  кто-то  двигал
кастрюли. - Но вы  непременно  приносите  фотографии.  Я  уверена,  ей  не
терпится взглянуть на них. Номер квартиры четырнадцать.
   - И вы будете там?
   - Ну конечно. Само собой. Надо ли спрашивать?
   Я повесил трубку и нетвердым шагом вышел на  свежий  воздух.  Парень  в
бриджах все еще высовывал ноги из "лансии", но одного из "кадиллаков"  уже
не было, а на стоянке появились два "бьюика" с откидным верхом. Я позвонил
в  четырнадцатую  квартиру  и  прошел  через  патио,  где  алая  китайская
жимолость освещалось маленьким прожектором.  Еще  один  прожектор  освещал
большой декоративный пруд с множеством жирных золотых рыбок и  неподвижные
листы лилий; сами лилии плотно закрылись на  ночь.  У  пруда  стояла  пара
каменных скамеек, на газоне пустовали  качели.  Дом  казался  не  особенно
дорогим, хотя в том году все дома были дорогими.  Квартира  находилась  на
втором этаже, одна из двух дверей выходила на широкую лестничную площадку.
   На звонок дверь открыла высокая брюнетка  в  галифе.  "Соблазнительная"
было бы для нее весьма слабой похвалой. Галифе,  как  и  ее  волосы,  были
угольно-черными. Шелковая блузка - белой, шею неплотно облегал алый  шарф,
правда, не столь яркий, как губы. В крошечных золотых щипчиках она держала
длинную коричневую сигарету. Пальцы изобиловали  кольцами.  Черные  волосы
посередине разделял пробор. Вдоль тонкой загорелой шеи свисали две толстые
блестящие косы. Каждая с алым бантом. Однако маленькой  девочкой  брюнетка
была уже давно.
   Она глянула на мои пустые руки. Студийные снимки обычно слишком велики,
чтобы уместиться в кармане.
   - Мисс Уэлд, пожалуйста, - сказал я.
   -  Можете  отдать  снимки  мне.  -  Голос  ее  был  холодным,  ленивым,
надменным, глаза же - совсем иными. Затащить  ее  в  постель  казалось  не
труднее, чем побриться в парикмахерской.
   - Извините. Я должен отдать их ей лично.
   - Я же сказала, она принимает ванну.
   - Я подожду.
   - Насчет снимков - это вы серьезно, амиго?
   - Совершенно. А в чем дело?
   - Ваше имя?
   Теперь ее голос ворковал, трепетал, вздымался, опускался, в уголках губ
очень медленно, не быстрее, чем ребенок ловит снежинку, появлялась нежная,
манящая улыбка.
   - Последний фильм с вашим участием был великолепен, мисс Гонсалес.
   Она распрямилась и затрепетала от радости. Вспыхнувшая  молнией  улыбка
совершенно преобразила ее лицо.
   - Но ведь фильм же был отвратительным, красавчик, -  оживилась  она.  -
Форменная чепуха. Вы прекрасно знаете, что чепуха.
   - Раз там снимались вы, он не может быть чепухой, мисс Гонсалес.
   Она отошла от двери и поманила меня за собой.
   - Выпьем. Опрокинем по стаканчику,  черт  возьми.  Обожаю  лесть,  даже
самую грубую.
   Я вошел. Упрись мне в поясницу дуло, я  бы  ничуть  не  удивился.  Мисс
Гонсалес стояла так, что, входя, я задел ее грудь.  Аромат  ее  духов  был
прекрасен, как Тадж-Махал при лунном свете. Закрыв  дверь,  она  танцующей
походкой направилась к маленькому бару.
   - Шотландского?  Или  предпочитаете  коктейли?  Я  смешиваю  совершенно
отвратительный мартини.
   - Шотландское - это прекрасно, спасибо.
   Мисс Гонсалес взяла два таких больших стакана, что в них  вполне  можно
было ставить зонтики, и налила в них виски. Я сел в  кресло  и  огляделся.
Обстановка была старомодной. Псевдокамин с газовыми горелками вместо  дров
и мраморной доской,  трещины  в  штукатурке,  парочка  ярко  размалеванных
картин на стенах (за такую мазню вряд ли стоило  платить  деньги),  старый
черный обшарпанный "стейнвей",  на  котором  в  виде  исключения  не  было
испанской шали. Там и сям валялись новенькие книжки в  ярких  обложках,  в
углу стояла двустволка с красивым резным  ложем,  стволы  которой  обвивал
бант из белого атласа. Голливудская причуда.
   Брюнетка в галифе сунула мне стакан  и  уселась  на  подлокотник  моего
кресла.
   - Можете называть меня Долорес, -  сказала  она,  основательно  хлебнув
шотландского.
   - Спасибо.
   - А как я могу называть вас?
   Я усмехнулся.
   - Само собой, - сказала она, - я совершенно уверена,  что  вы  лжец,  и
никаких снимков у вас нет. Но соваться в ваши, конечно же, очень секретные
дела я не собираюсь.
   - Да? - Я приложился к стакану и ополовинил его. -  А  как  там  моется
мисс Уэлд? По старинке мылом или с какими-нибудь арабскими благовониями?
   Мисс Гонсалес взмахнула недокуренной сигаретой в золотых щипчиках.
   - Вы, похоже, были бы не против помочь ей? Ванная  там  -  под  арку  и
направо. Дверь скорее всего не заперта.
   - Раз это так просто, не хочу.
   - Вот как? - Мисс Гонсалес вновь одарила меня сияющей  улыбкой.  -  Вам
нравится преодолевать трудности. Мне, наверно, это надо будет учесть.
   - Не беспокойтесь, мисс Гонсалес. Я  пришел  сюда  просто  по  делу.  И
никого насиловать не собираюсь.
   - Да-а? - Улыбка ее стала  нежной,  ленивой  и,  если  вам  не  удастся
подобрать слова получше, соблазнительной.
   - Но определенно склоняюсь к этому, - сказал я.
   - Забавный вы тип, - сказала она, пожав  плечами,  и  вышла  под  арку,
держа  в  руке  стакан,  содержимого  в  котором  оставалось  на  донышке.
Послышался легкий стук в дверь и ее голос:
   - Милочка, здесь один человек, принес снимки со студии. Так он говорит.
Muy simpatico. Muу quapo tambien. Con cojones.
   Знакомый голос резко ответил:
   - Заткнись, сучка. Сейчас выйду.
   Мисс Гонсалес вернулась, напевая что-то под нос. Стакан  ее  был  пуст.
Она снова подошла к бару.
   - Но вы не пьете! - воскликнула она, глянув на мой стакан.
   - Недавно пообедал. Да и все равно, у меня  удалена  треть  желудка.  Я
немного понимаю по-испански.
   Мисс Гонсалес вскинула голову.
   - Вы потрясены?
   Глаза ее закатились. Плечи передернулись.
   - Потрясти меня не так уж легко.
   - Но вы слышали, что я сказала? Madre de Dios! Мне очень неловко.
   - Ну да, еще бы, - сказал я.
   Положив в стакан льда, мисс Гонсалес налила себе еще виски.
   - Да, очень неловко, - вздохнула она. - А впрочем,  и  сама  не  пойму.
Иногда я почти не ощущаю неловкости. Иногда бывает наплевать.  Все  друзья
говорят, что я слишком уж откровенна. Я потрясла вас, да?
   И снова села на подлокотник кресла.
   - Нет. Но  если  я  захочу,  чтобы  меня  потрясли,  буду  знать,  куда
обращаться.
   Она вяло отставила стакан и придвинулась ко мне.
   - Но я здесь в гостях, - сказала она. - А живу в Шато-Берси.
   - Одна?
   Она легонько шлепнула меня по кончику носа. Потом внезапно оказалась  у
меня на коленях и стала пытаться откусить у меня кончик языка.
   - Ты очень славный сукин сын, - сказала она.
   Такого горячего рта, как у нее, я еще не встречал.  Губы  ее  обжигали,
будто сухой лед. Язык  с  силой  елозил  по  моим  зубам.  Глаза  ее  были
огромными, черными, из-под радужной оболочки виднелись белки.
   - Я такая усталая, - прошептала она мне  в  рот,  -  такая  измотанная,
просто жуть.
   Рука Долорес оказалась во внутреннем кармане моего пиджака. Я  с  силой
оттолкнул ее, но мисс Гонсалес успела