и слизнул с большого пальца еще одну каплю крови.
   Я сурово поглядел на него. Но проникнуть таким образом ему  в  душу  не
удалось. Он был  спокоен,  мрачен,  подавлен,  в  глазах  его  можно  было
прочесть  глубокое  страдание.  Однако,  несмотря  на  это,  он  оставался
любезным.
   - Сказать вам, для чего эти иглы? - спросил я.
   - Конечно. - Он снова взял длинный острый нож.
   - Не надо, - резко сказал я. - От этого у меня по коже бегают  мурашки.
Как от прикосновения к змее.
   Доктор Лагарди положил нож и улыбнулся.
   - Мы, кажется, отклонились от темы.
   - Мы вернемся к ней. Об иглах. Года два назад меня привело в этот город
одно дело, которое свело меня с доктором Элмором. Жил он на  Элтейр-стрит.
У него была странная  практика.  Ночами  он  выходил  из  дому  с  большим
контейнером шприцев. И с наркотиками. Странная практика. Пьяницы,  богатые
наркоманы, которых гораздо больше, чем кажется. Другими словами,  все  те,
кто зашел так  далеко,  что  уже  не  может  обходиться  без  дозы.  Люди,
страдающие бессонницей, -  все  невротики,  уже  не  владеющие  собой.  Им
необходимо  принимать  таблетки  и  делать  уколы  в  руку.  Это  приносит
облегчение. Вскоре они уже не могут обходиться без этого. Недурной  бизнес
для врача. Элмор и был их врачом. Сейчас об  этом  можно  говорить.  Около
года назад он скончался. От собственного лекарства.
   - И вы думаете, что я мог унаследовать его практику?
   - Кто-то унаследовал. Пока есть пациенты, есть и врачи.
   Вид у доктора стал еще более изможденным.
   - По-моему, вы осел, мой друг. Я не знал доктора Элмора. И у меня не та
практика, которую вы ему приписываете. Что касается игл  -  просто,  чтобы
покончить с этим пустяком, - в наше время врачи постоянно пользуются  ими,
зачастую для таких безобидных целей, как инъекция витаминов.  Притом  иглы
тупятся.  А  тупые,  они  причиняют  боль.  Поэтому  на  день   их   может
потребоваться дюжина, а то и больше. Причем ни единой для наркотиков.
   Доктор Лагарди медленно приподнял голову и взглянул на меня с застывшим
презрительным выражением.
   - Возможно, я ошибаюсь, - согласился я. - Вчера я унюхал у Клозена  дым
марихуаны, потом он звонил сюда и обращался к вам по имени -  может  быть,
это привело меня к поспешному и ошибочному умозаключению.
   - Мне приходилось иметь дело с наркоманами, - сказал доктор.  -  Как  и
всем врачам. Лечить их - пустая трата времени.
   - Иногда они излечиваются.
   - Наркоманов можно лишить зелья. В конце концов после многих  страданий
они способны обходиться и без него. Но это  не  излечение,  мой  друг.  Не
снятие нервных или эмоциональных изъянов, которые сделали их  наркоманами.
Они становятся тупыми, бесцветными людьми,  сидят  на  солнцепеке,  вертят
большими пальцами и умирают просто от скуки и душевной пустоты.
   - Это очень спорная теория, доктор.
   - Вы заговорили на эту  тему.  Я  покончил  с  ней.  Предлагаю  другую.
Очевидно, вы заметили какую-то гнетущую, напряженную атмосферу, царящую  в
этом доме. Заметили, несмотря на свои нелепые зеркальные очки, которые  вы
теперь можете спокойно снять, - они вовсе не придают вам сходства  с  Кэри
Грантом.
   Я снял очки. Я совсем забыл о них.
   -  Здесь  была  полиция,  мистер  Марлоу.  Некий  лейтенант   Мэглешен,
расследующий  убийство  Клозена.  Он  будет  рад  познакомиться  с   вами.
Позвонить ему? Я уверен, что он вернется.
   - Ну-ну, звоните, - ответил я. - Я просто заглянул сюда перед тем,  как
совершить самоубийство.
   Доктор потянулся к телефону, но руку его, словно магнит,  притянул  нож
для бумаг. Он снова взял его. Казалось, обходиться без ножа он не может.
   - Этой штукой можно убить человека, - сказал я.
   - Запросто, - ответил доктор и слегка улыбнулся.
   - На полтора дюйма в затылок, точно посередине,  прямо  под  затылочную
кость.
   - Пешня лучше, - сказал он. - Особенно спиленная, остро заточенная. Она
не согнется. Но если не  попасть  в  позвоночник,  то  большого  вреда  не
причинишь.
   - Значит, требуются кой-какие познания в медицине?
   Достав полупустую пачку "Кэмел", я вытащил сигарету.
   Доктор продолжал улыбаться. Очень слабо, чуть печально. Испуганные люди
так не улыбаются.
   - Они были бы кстати, - негромко уронил  он.  -  Но  любой  более-менее
сообразительный человек может овладеть этой техникой за десять минут.
   - Оррин Квест два года был студентом-медиком, - заметил я.
   - Я уже говорил вам, что не знаю этого человека.
   - Да, говорили. Но я не очень-то поверил.
   Доктор пожал плечами. И опять поглядел на нож.
   - Мы прямо-таки приятели, -  сказал  я.  -  Сидим  за  столом  и  ведем
разговоры. Словно у нас нет совершенно никаких забот. А ведь к  вечеру  мы
оба будем в тюрьме.
   Доктор снова приподнял брови. Я продолжал:
   - Вы - потому, что Клозен обращался к вам по имени.  Я  -  потому,  что
позволил себе вещи, которые не могут сойти с  рук  частному  детективу.  Я
скрывал улики, сведения, трупы и не являлся со шляпой в руке к  прекрасным
неподкупным полицейским  Бэй-Сити.  Да,  я  конченый  человек.  Совершенно
конченый. Но сегодня в воздухе стоит  какой-то  сильный  запах.  А  я  его
словно бы не замечаю. Может быть, я влюбился. Словно бы не замечаю, и  все
тут.
   - Вы пьянствовали? - неторопливо спросил доктор.
   - Я  опьянялся  только  духами  "шанель"  номер  пять,  легким  сиянием
прекрасных  ног  и  насмешливым  заигрыванием  темно-синих  глаз.   Такими
безобидными вещами.
   Доктор стал выглядеть еще печальнее.
   - Женщины могут ужасно обессилить мужчину, разве не так? - сказал он.
   - Клозен?
   -  Безнадежный  алкоголик.  Возможно,  вы   знаете,   что   они   собой
представляют. Пьют,  пьют  и  не  едят.  Недостаток  витаминов  постепенно
вызывает симптомы белой горячки. Для них нужно только одно. - Он обернулся
и взглянул на стерилизатор. - Иглы и опять иглы. От этого я чувствую  себя
дрянью. Я выпускник Сорбонны. Но практикую  здесь,  среди  мелких  грязных
людишек в мелком грязном городишке.
   - Почему?
   - Из-за одного случая  несколько  лет  назад  -  в  другом  городе.  Не
задавайте слишком много вопросов, мистер Марлоу.
   - Клозен обращался к вам по имени.
   - Так принято у людей определенного класса. Особенно у бывших  актеров.
И бывших мошенников.
   - О, - сказал я.
   - Это все, что вы можете сказать?
   - Все.
   - В таком случае визит полицейских беспокоит вас не из-за  Клозена.  Вы
боитесь той истории, случившейся давным-давно в другом городе. Может быть,
это даже любовь.
   - Любовь?
   Доктор медленно уронил это слово, будто оно было ему неприятно. На лице
его осталась злобная усмешка: так после выстрела остается пороховая  гарь.
Пожав плечами, он достал из-за ящичка с картотекой коробку с сигаретами  и
придвинул к моему краю стола.
   - Значит, не любовь, - сказал я. - Я пытаюсь понять  вас.  Вы,  врач  с
дипломом Сорбонны,  ведете  дешевую  мелкую  практику  в  дешевом  мерзком
городишке. Я хорошо знаю Бэй-Сити. Так почему же вы живете  здесь?  Почему
общаетесь с людьми  вроде  Клозена?  За  что  вы  получили  срок,  доктор?
Наркотики, аборты или, может быть, были врачом у гангстеров в каком-нибудь
восточном городе?
   - Например, в каком? - Он чуть заметно улыбнулся.
   - Например, в Кливленде.
   - Весьма нелепое предположение,  мой  друг.  -  Голос  его  теперь  был
ледяным.
   - Нелепее некуда, - согласился я. - Но человек  с  весьма  ограниченным
умом, вроде моего, всегда  старается  привести  в  систему  известные  ему
факты.  Зачастую  эта  система  оказывается  ошибочной,  но  у  меня   это
профессиональное  заболевание.  Если  вы  согласны   выслушать,   у   меня
получается вот что.
   - Я слушаю.
   Он снова взял нож и легонько ткнул им в книгу регистрации.
   - Вы знали Клозена. Его профессионально убили  пешней,  как  раз  в  то
время, когда я находился в том доме и разговаривал наверху с мошенником по
имени Хикс. Хикс спешно покинул дом  и  вырвал  из  регистрационной  книги
страницу, где был записан Оррин Квест. В  тот  же  день  Хикса  прикончили
пешней в Лос-Анджелесе. Комнату его обыскивала женщина, приехавшая кое-что
у него выкупить. Но не нашла. У меня оказалось больше времени для поисков.
Вещь эта досталась мне. Предположение первое. Клозен и Хикс убиты одним  и
тем же человеком, не обязательно по одной и той же причине. Хикс -  потому
что вторгся в рэкет этого человека и вытеснил его. Клозен - потому что был
пьян, несдержан на язык и мог знать, кому на руку смерть  Хикса.  Ну  как,
интересно?
   - Для меня - ничуть, - ответил доктор Лагарди.
   - Однако вы слушаете. Видимо, дело просто в хороших манерах.  Ладно.  И
чем же я завладел? Фотографией киноактрисы и кливлендского  экс-гангстера,
теперь владельца ресторана в Голливуде и так  далее,  обедающих  вместе  в
определенный день. Тот самый, когда прежний сообщник  этого  кливлендского
экс-гангстера  был  застрелен  в  Лос-Анджелесе   на   Франклин-авеню,   а
кливлендскому  экс-гангстеру  полагалось  находиться  в  окружной  тюрьме.
Почему он оказался в тюрьме? Потому, что в полицию сообщили, кто он такой,
а лос-анджелесские  полицейские,  как  бы  их  ни  бранили,  всеми  силами
стараются изгнать гангстеров с востока  из  своего  города.  Кто  сообщил?
Арестованный сам донес на себя,  потому  что  экс-сообщник  доставлял  ему
неприятности, и его нужно было убрать, а  пребывание  в  тюрьме  создавало
прекрасное алиби.
   - Фантастично. - Доктор Лагарди устало улыбнулся. - В высшей степени.
   - Конечно. Дальше будет еще  фантастичней.  Полицейские  ни  в  чем  не
смогли уличить экс-гангстера.  Кливлендская  полиция  и  ухом  не  повела.
Лос-анджелесские полицейские освободили его. Но если  бы  они  видели  эту
фотографию,  то  освобождать  бы  его  не  стали.  Таким  образом,  снимок
представляет  собой  великолепный   материал   для   шантажа,   во-первых,
кливлендского  экс-гангстера,  если  это  действительно   он;   во-вторых,
киноактрисы, потому что она была в его обществе на людях. Толковый человек
мог бы  нажить  на  этом  снимке  состояние.  Хикс  оказался  недостаточно
толковым. Абзац. Второе предположение: Оррин  Квест,  парень,  которого  я
ищу, сделал этот снимок "контаксом" или "лейкой"  без  вспышки,  незаметно
для тех, кого он снимал. У Квеста есть "лейка", и он любит делать подобные
вещи. В данном случае,  разумеется,  главным  мотивом  у  него  был  мотив
коммерческий. Вопрос в  том,  как  он  получил  возможность  сделать  этот
снимок? Ответ - он брат этой киноактрисы. Поэтому  вполне  мог  подойти  и
заговорить с  ней.  Квест  лишился  работы,  нуждался  в  деньгах.  Вполне
возможно, что она дала ему денег и потребовала держаться от нее  подальше.
Ей не хотелось общаться с членами  своей  семьи.  Все  это  по-прежнему  в
высшей степени фантастично, а, доктор?
   Лагарди угрюмо глянул на меня.
   - Не  знаю,  -  медленно  произнес  он.  -  История  начинает  казаться
правдоподобной. Но почему вы делитесь  со  мной  этими  довольно  опасными
сведениями?
   Он достал из коробки сигарету и небрежно бросил  мне.  Я  поймал  ее  и
осмотрел. Египетская, овальная, плотно набитая, слишком крепкая для  меня.
Я не стал закуривать и, держа сигарету между пальцами, глядел в его темные
печальные глаза. Он закурил и нервно выпустил дым.
   - Чтобы перейти к вашей роли в этой истории, - сказал  я.  -  Вы  знали
Клозена. По вашим словам, как пациента. Узнав, что я частный детектив,  он
тут же стал звонить вам. Но был слишком пьян, и разговора не получилось. Я
запомнил номер и впоследствии сообщил вам о его смерти.  Почему?  Будь  вы
здесь совершенно ни при чем, то обязательно бы позвонили в полицию. Вы  не
стали звонить. Почему? Вы знали Клозена, могли знать и кое-кого из жильцов
того дома. Ни доказать, ни опровергнуть этого нельзя. Абзац. Предположение
третье: вы знали Хикса, или Оррина  Квеста,  или  обоих.  Лос-анджелесские
полицейские  не  разоблачили   кливлендского   экс-гангстера   -   давайте
воспользуемся его новым именем и будем  называть  Стилгрейвом.  Но  кто-то
способен это сделать - если из-за этого снимка  стоит  убивать  людей.  Вы
когда-нибудь практиковали в Кливленде, доктор?
   - Разумеется, нет. - Голос его, казалось, доносился откуда-то издалека.
Взгляд тоже был каким-то отдаленным. Губы приоткрывались  лишь  настолько,
чтобы между ними поместилась сигарета. Он был очень спокоен.
   - На телефонной станции целый склад справочников, - сказал я. - Со всей
страны. Я отыскал вас в одном из них... Клиника в административном  здании
в центре города, - продолжал я. - А  теперь  -  почти  тайная  практика  в
приморском городишке. Вы охотно сменили бы и фамилию  -  но  при  этом  не
смогли бы сохранить диплом. Ведь  кто-то  руководил  этим  делом,  доктор.
Клозен - забулдыга, Хикс - тупой болван, Оррин Квест - мелкий подонок.  Но
их можно было использовать в своих целях. Вы не  могли  открыто  выступить
против  Стилгрейва.  Тогда  вам  недолго  осталось   бы   жить.   Пришлось
действовать через пешек  -  расходуемых  пешек.  Ну  как  -  пришли  мы  к
чему-нибудь?
   Доктор чуть заметно улыбнулся и со вздохом откинулся на спинку кресла.
   - Предположение четвертое, - почти шепотом произнес он. - Вы абсолютный
идиот.
   Я усмехнулся и потянулся за спичками, чтобы зажечь  толстую  египетскую
сигарету.
   - И в довершение, -  заключил  я,  -  сестра  Оррина  позвонила  мне  и
сказала, что он находится у вас в доме. Все мои  доводы,  взятые  порознь,
слабы, я признаю это. Но они, так сказать, фокусируются на вас.
   И спокойно затянулся сигаретой.
   Доктор не сводил с меня взгляда. Вдруг лицо его словно бы  заколебалось
и стало нечетким, оно то отдалялось,  то  приближалось.  В  груди  у  меня
сдавило. Мысли замедлились.
   - Что здесь происходит? - произнес я непослушным языком.
   И, упершись руками в подлокотники, с трудом приподнялся.
   - Я что, сплю? - спросил я, все еще держа сигарету во рту и по-прежнему
затягиваясь. Сплю - не то слово. Надо бы придумать новое.
   Я поднялся, но мои ноги словно бы  оказались  в  бочонках  с  застывшим
цементом. Когда я говорил, голос мой звучал как бы через вату.
   Выпустив подлокотники, я потянулся к сигарете,  пару  раз  промахнулся,
потом, наконец, ухватил ее. На ощупь она вовсе не казалась сигаретой.  Она
казалась задней ногой слона.  С  острыми  когтями.  Они  впивались  мне  в
пальцы. Я потряс рукой, и слон убрал ногу.
   Передо мной раскачивалась нечеткая, но очень высокая фигура, и какой-то
мул лягнул меня в грудь. Я сел на пол.
   -   Совсем   немного   цианистого   калия,   -   произнес   голос    по
трансатлантическому телефону. - Не смертельно и  даже  не  опасно.  Просто
успокаивает...
   Я стал подниматься с пола. Попытайтесь сами как-нибудь. Но только пусть
вас сперва приколотят гвоздями. Этот пол выделывал мертвые  петли.  Вскоре
он немного угомонился. Угол в сорок пять градусов меня вполне устраивал. Я
собрался с силами и куда-то  направился.  На  горизонте  виднелось  что-то
похожее на гробницу Наполеона. Вот и хорошо.  Я  двинулся  к  ней.  Сердце
колотилось часто, дышать было  трудно,  словно  после  пинка  в  солнечное
сплетение. Казалось, что дыхание никогда не  вернется.  Никогда,  никогда,
никогда.
   Потом гробница Наполеона исчезла. Ее сменил плывущий по волнам плот. На
плоту стоял человек. Я его где-то видел. Славный парень, мы с ним  отлично
поладили. Я направился  к  нему  и  ударился  плечом  о  стену.  От  удара
развернулся в обратную сторону. Стал ощупью искать, за что  бы  уцепиться.
Но под руками не было ничего, кроме ковра. Как я оказался на  этом  ковре?
Спрашивать бессмысленно. Это секрет. В ответ на данный  вопрос  меня  лишь
ткнули этим ковром в лицо. Ладно, я пополз по нему. Опираясь  на  то,  что
когда-то было руками и  коленями.  Хотя  этого  не  подтверждало  ни  одно
чувство. Я полз к стене из черного дерева.  Или  же  из  черного  мрамора.
Опять гробница Наполеона. Что я сделал Наполеону? Чего он  все  пихает  на
меня свою гробницу?
   - Нужно попить воды, - проговорил я.
   И прислушался, не раздается ли эхо. Никакого эха. Ни звука. Может быть,
я не произносил этих слов? Может, это была  просто  мысль,  от  которой  я
отказался? Цианистый калий. Эта пара слов - неплохая пища для размышлений,
когда ползешь через туннели. Он сказал, что это не смертельно. Ладно,  это
просто шутка. Можно сказать, полусмертельная. Филип Марлоу, тридцати  лет,
частный детектив с сомнительной репутацией, был арестован  вчера  вечером,
когда полз по штормовому водостоку на  Юниверсити-Хейтс.  Марлоу  показал,
что нес рояль махарадже Кут-Берара. На  вопрос,  почему  он  носит  шпоры,
Марлоу ответил, что доверие клиента для него свято.  Марлоу  задержан  для
расследования. Начальник полиции Хорнсайд заявил, что пока  больше  ничего
сказать не может. На вопрос, был ли рояль настроен, Хорнсайд ответил,  что
он тридцать пять секунд играл на нем "Вальс-минутку" и пока может  сказать
только, что там нет струн. Намекнул, что  зато  в  том  рояле  есть  нечто
другое. "Полное заявление для прессы  будет  сделано  в  течение  двадцати
четырех часов, - отрывисто сказал  Хорнсайд.  -  Очевидно,  мистер  Марлоу
пытался скрыть труп".
   Из темноты выплыло какое-то лицо. Я изменил направление  и  двинулся  в
его сторону. Но уже близился вечер. Солнце садилось. Быстро темнело.  Лица
уже не было. Не было ни стены, ни стола. Не было пола. Не было  совершенно
ничего.
   Не было даже меня.



22

   Громадная черная горилла большой черной лапой уперлась  мне  в  лицо  и
старалась продавить его сквозь затылок. Я сопротивлялся. Занимать в  споре
оборонительную позицию - моя характерная черта. Потом я понял, что горилла
не дает мне открыть глаза.
   Однако я твердо решил открыть их.  Другие  открывали,  надо  и  мне.  Я
собрался с силами и очень медленно, держа  спину  прямой,  согнув  ноги  в
коленях и бедрах, используя руки как канаты, приподнял  громадную  тяжесть
своих век.
   Лежа навзничь на полу, я глядел в потолок; в этой позе при моей  работе
мне приходилось оказываться уже не раз. Я повертел головой. Легкие у  меня
словно бы затвердели, во рту  пересохло.  Комната  была  приемной  доктора
Лагарди. Те же самые кресла, тот же письменный стол, те же стены  и  окно.
Стояла полная тишина.
   Я сел, оперся руками о пол и потряс  головой.  Она  завертелась  вокруг
шеи. Вертясь, опустилась на пять тысяч футов, потом я вытащил ее наверх  и
развернул лицом вперед. Поморгал. Тот же пол, тот же стол, те же стены. Но
без доктора Лагарди.
   Я облизнул губы, издал неопределенный звук, на который никто не обратил
внимания, и поднялся на ноги. Я ощущал головокружение, словно дервиш,  был
слабым, как изможденная прачка, робким, как синица, и мог рассчитывать  на
успех не больше, чем танцор с деревянной ногой.
   Держась за стены, я зашел за стол доктора Лагарди, рухнул в его  кресло
и стал судорожно рыться в поисках приятного  вида  бутылки  с  живительной
влагой. Ничего не  нашлось.  Я  поднялся  снова.  С  таким  трудом,  будто
поднимал дохлого слона. Шатаясь, пошел по кабинету, заглядывая в блестящие
белые эмалированные шкафчики, где оказалось полно всего того, в чем срочно
нуждался  кто-то  другой.  Наконец,  после  долгих  поисков,  показавшихся
четырьмя годами каторжных работ,  моя  маленькая  рука  сомкнулась  вокруг
шести унций этилового спирта. Так гласила этикетка. Теперь мне требовались
лишь стакан и немного воды. Цель для настоящего мужчины вполне достижимая.
Я направился к двери в  смотровую.  В  воздухе  по-прежнему  стоял  аромат
перезрелых персиков. Проходя в дверной проем, я ударился об оба  косяка  и
остановился, чтобы вновь осмотреться.
   И тут  я  услышал  в  коридоре  шаги.  Устало  прислонился  к  двери  и
прислушался.
   Медленные, шаркающие,  с  долгими  промежутками.  Сперва  они  казал