Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
83 -
84 -
85 -
86 -
87 -
88 -
89 -
90 -
91 -
92 -
93 -
94 -
95 -
96 -
97 -
98 -
99 -
100 -
101 -
102 -
103 -
104 -
105 -
106 -
107 -
108 -
109 -
110 -
111 -
112 -
113 -
114 -
115 -
116 -
117 -
118 -
119 -
120 -
121 -
122 -
123 -
124 -
125 -
126 -
127 -
128 -
129 -
130 -
131 -
132 -
133 -
134 -
135 -
136 -
137 -
138 -
139 -
140 -
141 -
142 -
143 -
144 -
145 -
146 -
147 -
148 -
149 -
150 -
151 -
ись
крадущимися. Потом - очень, очень усталыми. Старик, пытающийся добраться
до своего последнего кресла. Значит, нас двое. А потом безо всякого повода
я подумал об отце Орфамэй на веранде в Манхеттене, штат Канзас, медленно
идущем с холодной трубкой в руке к своей качалке, чтобы сесть, глядеть на
газон перед домом и наслаждаться экономичным курением, которое не требует
ни табака, ни спичек и не пачкает ковер в гостиной. Я приготовил ему
кресло. В тени, на конце веранды, где растут пышные бугенвиллии. Помог ему
сесть. Он поднял взгляд и благодарно улыбнулся. Откинулся назад, и ногти
его царапнули о подлокотники кресла.
Ногти царапнули, но вовсе не о подлокотники. Это был реальный звук.
Раздался он вблизи, за дверью, ведущей из смотровой в коридор. Легкое, еле
слышное царапанье. Наверно, какой-то котеночек просит, чтоб его впустили.
Марлоу, ты же любишь животных. Подойди и впусти котеночка. Я направился к
двери. Добрался до нее с помощью славной смотровой кушетки. Царапанье
прекратилось. Несчастный котеночек, ждет, чтобы его впустили. У меня
навернулась слеза и скатилась по морщинистой щеке. Я оторвался от кушетки
и прошел целых четыре фута к двери. Сердце бешено колотилось. Глубоко
вдохнув, я ухватился за дверную ручку. В последний миг мне пришло в голову
вытащить пистолет. Прийти-то пришло, но этим и ограничилось. Такой уж я
человек, любую мысль мне надо повертеть и так, и эдак. К тому же пришлось
бы выпустить из рук дверную ручку. Это казалось слишком сложной задачей. Я
открыл дверь.
Он держался за косяк четырьмя скрюченными бело-восковыми пальцами. Его
слегка выкаченные серо-голубые глаза были широко открыты. Они глядели на
меня, но ничего не видели. Наши лица разделяло всего несколько дюймов. Его
и мое дыхание смешивалось в воздухе. Я дышал часто и шумно, он - еле
слышно. Кровь пузырилась у него на губах и стекала по подбородку. Что-то
заставило меня глянуть вниз. Кровь медленно текла из его штанины на
башмак, с которого так же неслышно стекала на пол. Там уже образовалась
кровавая лужица.
Мне не было видно, куда он ранен. Зубы его щелкнули, и я подумал, что
он заговорил или попытается это сделать. Но больше он не издал ни звука.
Дыхание его прервалось. Челюсть отвисла. Потом раздался хрип.
Резиновые каблуки скользнули по линолеуму между ковром и порогом. Белые
пальцы сорвались с косяка. Корпус повело в сторону. Ноги отказывались
держать туловище. Колени подогнулись. Тело повернулось в воздухе, словно
пловец в воде, и повалилось на меня.
В тот же миг, казалось, на полном исходе жизненных сил, другая его
рука, та, что была не видна, взлетела в конвульсивном взмахе. Когда я
потянулся к нему, она упала мне на левое плечо. Какая-то пчела ужалила
меня между лопаток. Что-то еще, кроме вывалившейся из моей руки бутылки со
спиртом, стукнулось о пол и откатилось к стене.
Крепко стиснув зубы, я расставил ноги и подхватил его под мышки. Весил
он не меньше пяти человек. Я отступил назад и сделал попытку удержать
раненого. С таким же успехом можно было пытаться поднять за комель
срубленное дерево. В результате мы оба свалились. Голова его стукнулась о
пол. Я не мог ничего поделать. Не мог собраться с силами. Слегка сдвинув
его, я высвободился. Встал на колени, нагнулся и прислушался. Хрип
прекратился. Наступила долгая тишина. Потом раздался тихий вздох, очень
спокойный, вялый, неторопливый. Снова тишина. Еще один, еще более
медленный вздох, ленивый и мирный, как обдувающий качающиеся розы летний
ветерок.
Что-то произошло с его лицом - эта не поддающаяся описанию перемена
всегда происходит в ошеломляющий и непостижимый миг смерти, - оно
разгладилось и стало каким-то детским. Теперь оно выражало некое затаенное
веселье, уголки рта как-то шаловливо поднялись. Все это было совершенно
нелепо, потому что я прекрасно знал, что Оррин Квест вовсе не был таким в
детстве.
Вдали завыла сирена. Не вставая с колен, я прислушался. Вскоре вой
стих. Я поднялся на ноги, подошел к боковому окну и выглянул. Перед
похоронным бюро Гарленда была очередная похоронная процессия. Улица снова
была забита машинами. Люди медленно проходили мимо розового куста. Очень
медленно. Мужчины снимали шляпы задолго до того, как подойдут к маленькому
портику колониального стиля.
Я опустил штору, подошел к бутылке со спиртом, поднял ее, обтер платком
и отставил в сторону. Спирт мне был уже не нужен. Я нагнулся снова, и
пчелиный укус между лопатками напомнил, что мне нужно поднять с пола еще
кое-что. А именно - лежащую у плинтуса вещь с белой деревянной рукояткой.
Пешню не длиннее трех дюймов, со спиленным лезвием. Я поднес ее к свету и
поглядел на острый, как игла, кончик. Казалось, на нем есть пятнышко моей
крови. Я осторожно коснулся острия пальцем. Крови не было. Кончик был
очень острым.
Поработав еще немного носовым платком, я нагнулся и вложил пешню в
ладонь его бело-восковой на темном ворсе ковра правой руки. Выглядело это
очень уж неправдоподобно. Я потряс его руку так, чтобы пешня вывалилась на
ковер. Затем решил было обшарить его карманы, но, должно быть, их уже
обшарила более безжалостная рука.
Внезапно испугавшись, я проверил свои карманы. Все оказалось на месте.
Даже "люгер" в наплечной кобуре. Я достал его и понюхал дуло. Из пистолета
не стреляли, это можно было понять и без осмотра. Получив пулю из
"люгера", особенно не походишь.
Я перешагнул через темно-красную лужицу у двери и выглянул в коридор.
Дом по-прежнему был тихим и зловещим. Кровавый след привел меня в какую-то
комнату. Кушетка, письменный стол, несколько книг и медицинских журналов,
пепельница с пятью овальными окурками. Что-то, отливающее металлом у ножки
кушетки, оказалось стреляной гильзой от пистолета тридцать второго
калибра. Еще одну гильзу я обнаружил под столом. Я поднял их и сунул в
карман.
Выйдя из этой комнаты, я поднялся наверх. Там находились две спальни.
Обеими пользовались, но из одной была убрана вся одежда. В пепельнице
лежали овальные окурки доктора Лагарди. В другой спальне оказался скудный
гардероб Оррина Квеста. Второй его костюм и плащ были аккуратно повешены в
чулане, рубашки, носки и белье так же аккуратно сложены в ящике шкафа. У
задней стенки под рубашками я обнаружил "лейку" с объективом "Ф-2".
Все вещи я оставил на месте и спустился в комнату, где лежал
безразличный к этим мелочам мертвец. Из чистого каприза я обтер платком
еще несколько дверных ручек, поколебался у телефона в вестибюле, но не
стал к нему прикасаться. Раз я был жив, значит, доктор Лагарди никого не
убивал.
Люди все еще тянулись к несоразмерно маленькой галерее похоронной
конторки на другой стороне улицы. В доме стонал орган.
Я обогнул угол дома, сел в машину и уехал. Ехал я медленно и глубоко
дышал всей грудью, нет, казалось, никак не мог вдохнуть необходимого мне
количества кислорода.
Оканчивается Бэй-Сити примерно в четырех милях от океана. Я остановился
возле последней аптеки. Настало время сделать еще один анонимный
телефонный звонок. Поезжайте, ребята, заберите труп. Кто я такой?
Удачливый парень, постоянно находящий для вас покойников. И скромный. Даже
не хочу назвать своего имени.
Я окинул взглядом аптеку и поглядел сквозь стекло внутрь помещения.
Какая-то девушка в раскосых очках читала журнал. Она походила на Орфамэй
Квест. У меня сжало горло.
Я выжал сцепление и поехал дальше. Орфамэй имела право узнать обо всем
первой. Несмотря на закон. А я вышел уже далеко за рамки закона.
23
Я остановился у входной двери с ключом в руке. Потом бесшумно подошел к
соседней, что всегда отперта, встал и прислушался. Орфамэй уже могла ждать
меня там с блестящими за стеклами раскосых очков глазами, с маленьким,
жаждущим поцелуев влажным ртом. Вместо нежностей ей придется услышать
суровую весть. Вскоре после этого она уйдет, и я никогда больше ее не
увижу.
Изнутри не слышалось ни звука. Я вернулся назад, отпер дверь, взял
почту и, войдя, бросил ее на стол. Ничто в ней не могло улучшить моего
настроения. Потом я пошел открывать щеколду двери в другую комнату и,
помедлив, отодвинул ее и заглянул в пустое помещение. Пустота. У моих ног
лежал подсунутый под дверь сложенный листок бумаги. Я поднял его и
развернул.
"Пожалуйста, позвоните мне домой. Дело очень срочное. Необходимо
встретиться". И подпись "Д".
Набрав номер Шато-Берси, я попросил мисс Гонсалес. Можно узнать, кто ей
звонит? Минуточку, мистер Марлоу. Дзинь-дзинь. Дзинь-дзинь.
- Алло?
- Сегодня у вас очень сильный акцент.
- А, это ты, амиго. Я очень долго ждала в твоей маленькой смешной
конторе. Можешь приехать сюда, поговорить со мной?
- Исключено. Жду звонка.
- Ну а я могу приехать к тебе?
- А в чем, собственно, дело?
- Не могу сказать по телефону, амиго.
- Приезжайте.
Я сидел, дожидаясь звонка. Телефон не звонил. Я поглядел в окно. На
бульваре кишела толпа, вентиляция соседней кофейни источала запах кофе.
Время шло, я сидел, сгорбясь и подперев рукой голову. На горчично-желтой
штукатурке стены мне смутно виделась фигура умирающего человека с короткой
пешней в руке, ощущалось ее острие между лопатками. Поразительно, что
может сотворить Голливуд с разной шушерой. Заурядная девица, которой бы
гладить рубашки водителю грузовика, превращалась в блестящую
очаровательную красавицу, мальчишка-переросток, которому на роду написано
таскаться на работу с жестяной коробкой для завтрака, становится полубогом
со сверкающими глазами и неотразимой улыбкой. Техасская официантка с
образованностью юмористических персонажей, подающая еду в автомобили,
преображается в международную куртизанку, сменившую шесть
мужей-миллионеров и в конце концов до того пресыщенную и развращенную, что
пределом ее мечтаний становится соблазнение грузчика мебели в пропотевшей
майке. Голливуд даже может незримыми щупальцами ухватить захолустную
никчемность вроде Оррина Квеста и за несколько месяцев превратить его в
бандита, доведя незатейливую зловредность подросткового характера до
классического садизма маньяка-убийцы.
На дорогу у мисс Гонсалес ушло чуть больше десяти минут. Я услышал, как
открылась и закрылась дверь, вышел в приемную и увидел эту Всеамериканскую
Гардению. Восхищенно уставился на нее. Глаза же Долорес были глубокими,
темными и суровыми.
Она была в черном, как и накануне вечером, но на сей раз в сшитом на
заказ костюме, щегольски заломленной широкополой черной соломенной шляпе;
воротник белой шелковой блузки был отогнут поверх воротника жакета, шея
была смуглой и мягкой, а губы красными, как новенькая пожарная машина.
- Я долго ждала, - сказала Долорес. - И не обедала.
- А я обедал, - сказал я. - Цианидом. Очень плотно. Синева только что
прошла.
- Мне сейчас не до смеха, амиго.
- Вам и не нужно смешить меня. Я смешу себя сам. Совершенно
бескорыстное деяние. А потом катаюсь от смеха. Прошу.
Мы вошли в мой частный мыслительный салон и сели.
- Вы всегда носите черное? - спросил я.
- Ну да. Оно действует очень возбуждающе, когда я раздеваюсь.
- Вам необходимо говорить, как шлюха?
- Ты плохо знаешь шлюх, амиго. Они в высшей степени респектабельны.
Кроме самых дешевых, конечно.
- Угу, - сказал я. - Спасибо, что просветили. Что это за срочное дело,
о котором нам надо поговорить? Улечься с вами в постель - дело не срочное.
Это можно устроить в любой день.
- Ты в дурном настроении.
- Да, в дурном.
Долорес вынула из сумочки длинную коричневую сигарету и осторожно
вставила в золотые щипчики. Подождала, чтобы я поднес ей огонь. Не
дождалась и прикурила сама от золотой зажигалки.
Держа щипчики рукой в черной перчатке с раструбом, она глядела на меня
бездонными черными глазами, в которых уже не было смеха.
- Ты бы хотел улечься со мной в постель?
- Как и любой мужчина. Но давайте пока не будем касаться секса.
- Я не провожу резкой границы между делом и сексом, - спокойно сказала
она. - И не пытайся меня унизить. Секс - это сеть, в которую я ловлю
дураков. Кое-кто из них полезен и щедр. Иногда кое-кто бывает опасен.
И приняла задумчивый вид.
- Если вы хотите выяснить, - сказал я, - известно ли мне, что
представляет собой определенный человек - то да, известно.
- Ты сможешь это доказать?
- Вряд ли. Полицейские не смогли.
- Полицейские, - с презрением проговорила Долорес, - не всегда говорят
все, что знают. Не всегда доказывают все, что могут доказать. Ты,
наверное, знаешь, что в феврале он десять дней просидел за решеткой.
- Да.
- Тебе не кажется странным, что он не освободился под залог?
- Я не знаю, на каком основании его держали в камере. Если как важного
свидетеля...
- А ты не думаешь, что он бы мог изменить это самое основание на
допускающее освобождение под залог - если бы захотел?
- Как-то не думал об этом, - солгал я. - Мы с ним не знакомы.
- Ты ни разу не разговаривал с ним? - небрежно, даже слишком небрежно,
спросила Долорес.
Я не ответил.
Она коротко хохотнула.
- Совсем недавно, амиго. Возле дома, где живет Мэвис Уэлд. Я сидела в
машине на другой стороне улицы.
- Я там случайно с кем-то столкнулся. Это он?
- Не пытайся обмануть меня.
- Что ж, ладно. Мисс Уэлд была со мной очень несдержанной. Я ушел
злющим. И тут навстречу мне попался этот красавчик с ее ключом в руке. Я
вырвал у него этот ключ и швырнул за кусты. Потом извинился, поднял ключ и
вернул ему. Мне показалось, что он славный парень.
- Оч-чень славный, - протянула Долорес. - Он был и моим любовником.
Я хмыкнул.
- Как ни странно, мисс Гонсалес, ваша любовная жизнь меня мало
интересует. Полагаю, в ней участвовало немало людей - от Стейна до
Стилгрейва.
- Стейна? - негромко переспросила Долорес. - Кто такой Стейн?
- Бандит из Кливленда, которого в феврале застрелили перед вашим домом.
Он снимал там квартиру. Думаю, вы могли его знать.
Она издала серебряный смешок.
- Амиго, есть мужчины, которых я не знаю. Даже в Шато-Берси.
- Газеты писали, что он был убит в двух кварталах оттуда, - сказал я. -
Меня бы больше устроило, если б это произошло прямо перед вашим домом. А
вы смотрели из окна и все видели. Видели, как убийца дал деру, прямо под
уличным фонарем оглянулся, свет упал на его лицо, и это оказался не кто
иной, как старина Стилгрейв. Вы узнали его по накладному носу и высокой
шляпе с сидящими на ней голубями.
Долорес не засмеялась.
- Тебя больше бы устроило такое положение дел, - промурлыкала она.
- Так мы загребли бы больше денег.
- Но Стилгрейв сидел в тюрьме, - улыбнулась Долорес. - А даже если бы и
не сидел. Даже если бы, например, я оказалась в близких отношениях с неким
доктором Чалмерсом, бывшим врачом окружной тюрьмы, который в одну из
интимных минут сказал бы мне, что выдал Стилгрейву пропуск на посещение
зубного врача - под конвоем, разумеется, - и как раз в тот самый день,
когда произошло убийство. Пусть даже все это окажется правдой, разве
лучшим способом использования этих сведений будет шантаж Стилгрейва?
- Не хочу хвастаться, - сказал я, - но я не боюсь Стилгрейва и даже
дюжины таких, как он.
- Ну а я боюсь, амиго. В этой стране быть свидетелем убийства
небезопасно. Нет, шантажировать Стилгрейва мы не станем. И будем
помалкивать об убийстве мистера Стейна, которого я могла и не знать.
Достаточно того, что Мэвис Уэлд - близкая подружка известного гангстера и
появляется с ним на людях.
- Надо еще доказать, что он известный гангстер, - возразил я.
- Разве мы этого не можем?
- Каким образом?
Долорес разочарованно скривила губы.
- Но я была уверена, что именно этим ты и занимался последние два дня.
- Почему?
- У меня есть свои причины.
- Не представляю, какие.
Она бросила окурок коричневой сигареты в пепельницу. Я подался вперед и
загасил его тупым концом карандаша. Долорес легонько коснулась моей руки
пальцем в перчатке. Улыбка ее была очень соблазнительной. Она откинулась
назад и забросила ногу на ногу, в глазах заплясали огоньки. С последнего
заигрывания со мной, по ее меркам, прошло очень долгое время.
- Любовь - как скучно это звучит, - задумчиво сказала она. - Поражаюсь,
что язык, столь изысканный в любовных стихах, может назвать ее таким
слабым словом. В нем нет жизни, нет звучности. Оно ассоциируется у меня с
маленькими девочками в платьицах с оборками, с розовыми улыбочками,
робкими голосками и, очевидно, очень грязным бельем.
Я промолчал. Долорес снова перешла на деловой тон.
- Мэвис будет получать теперь семьдесят пять тысяч за фильм и в конце
концов дойдет до ста пятидесяти. Она пошла вверх, и ничто ее не остановит.
Разве что серьезный скандал.
- В таком случае, кому-то надо объяснить ей, кто такой Стилгрейв, -
сказал я. - Почему бы не вам? И кстати, если мы будем располагать
неопровержимыми данными, то как поведет себя Стилгрейв, видя, что мы
подбираемся к мисс Уэлд?
- А разве ему нужно знать? Не думаю, что она расскажет ему об этом.
Собственно, я полагаю, что Мэвис порвет с ним напрочь. Но для нас это не
будет иметь значения - если мы добудем доказательства. И если она будет
знать, что они у нас есть.
Долорес рукой в черной перчатке с раструбом потянулась было к черной
сумочке, потом побарабанила пальцами по краю стола и вернула руку на
прежнее место. На сумочку она не смотрела. Не смотрел и я.
Я встал.
- У меня могут оказаться перед мисс Уэлд кой-какие обязательства. Вам
это не приходило в голову? В ответ Долорес лишь улыбнулась. - И поскольку
дело обстоит именно так, - сказал я, - не думаете ли вы, что вам пора
убираться к черту?
Долорес взялась за подлокотники и, все еще улыбаясь, стала подниматься.
Я схватил ее сумочку прежде, чем она успела протянуть к ней руку. Глаза ее
вспыхнули. Она издала звук, похожий на плевок.
Открыв сумочку, я порылся в ней и обнаружил белый конверт, показавшийся
мне довольно знакомым. Вытряс из него фотографию, сделанную в "Танцорах",
- обе ее части были сложены и наклеены на листок бумаги.
Я закрыл сумочку и швырнул владелице.
Долорес уже встала, рот ее растянулся в усмешке, обнажив зубы. Она не
издала ни звука.
- Интересно, - сказал я и щелкнул пальцем по глянцевой поверхности
снимка. - Если только это не подделка. Кто с ней сидит, Стилгрейв?
Снова раздался серебряный смех.
- Нелепый ты человек, амиго. Я и не знала, что еще существуют такие
люди.
- Довоенный фонд, - сказал я. - С каждым днем нас становится все
меньше. Откуда у вас этот снимок?
- Взяла в гардеробной из сумочки Мэвис. Пока она была на съемке.
- Она знает? Интересно, откуда он у нее?
- Получила от тебя.
- Ерунда. - Я приподнял брови на несколько дюймов. - Где б это я мог
его взять?
Долорес протянула руку через стол. Голос ее стал холодным.
- Пожалуйста, верни его мне.
- Я верну его Мэвис Уэлд. Мне неприятно говорить это, мисс Гонсалес, но
на роль шантажиста я не гожусь. Обаяния не хватает.
- Отдай! - потребовала она. - Иначе...
И запнулась. Я молчал, давая ей досказать. На ее приятном лице
появилась презрительная гримаса.
- Ну ладно, - вздохнула Долорес. - Это была моя ошибка. Я сочла тебя
умным. Теперь вижу, что ты заурядный, тупой частный сыщик. Эта жалкая
убогая к