ренч.
   - Нет. Совсем другая женщина.
   - А у нее есть имя?
   - Пока что нет.
   Френч и Бейфус уставились на меня сурово  блестящими  глазами.  Челюсть
Френча дернулась. По ее бокам проступили узлы мускулов.
   - Новые правила, вот как? - негромко спросил он.
   - Нужно соглашение о том, что не будет огласки, - сказал я. -  Окружной
прокурор вряд ли станет возражать.
   - Ты плохо знаешь окружного прокурора, Марлоу, - разъяснил Бейфус. -  У
него аппетит на огласку, как у меня на зеленый горошек.
   - Мы не даем тебе никаких гарантий, - прибавил Френч.
   - Имени у нее нет, - произнес я.
   - У нас есть дюжина способов узнать его,  малыш,  -  сказал  Бейфус.  -
Зачем осложнять дело для всех нас?
   - Никакой огласки, - уперся я, - пока не будет предъявлено обвинение.
   - Отвертеться тебе не удастся, Марлоу.
   - Черт возьми! - взорвался  я.  -  Этот  человек  убил  Оррина  Квеста.
Отвезите пистолет в город и проверьте те пули, что сидят в Квесте. Пойдите
мне навстречу хотя бы  в  этом,  пока  не  поставили  меня  в  невозможное
положение.
   - Ради тебя я и ухом не поведу, - заявил Френч.
   Я промолчал. Он глянул на меня  с  холодной  ненавистью  в  глазах.  И,
медленно разжав губы, глухо спросил:
   - Ты был здесь, когда его прикончили?
   - Нет.
   - А кто был?
   - Он, - сказал я, бросив взгляд на мертвого Стилгрейва.
   - Еще кто?
   - Не стану лгать вам, - сказал я. - Яне скажу ничего - разве только  вы
выполните поставленные мною условия. Кто был здесь и когда его убили, я не
знаю.
   - Кто был здесь, когда ты приехал сюда?
   Я не ответил. Френч неторопливо повернулся к Бейфусу и проговорил:
   - Надень ему наручники.
   За спиной. Бейфус замялся. Потом из левого набедренного кармана  достал
наручники и подошел ко мне.
   - Заведи руки за спину, - с неловкостью сказал он.
   Я повиновался. Бейфус  защелкнул  браслеты  на  моих  запястьях.  Френч
подошел ближе и встал передо мной. Глаза его были полузакрыты, кожа вокруг
них посерела от усталости.
   - Я произнесу небольшую речь, - сказал он. - Тебе она не понравится.
   Я промолчал.
   - С нами дело обстоит вот как, - заговорил Френч. - Мы фараоны,  и  нас
все ненавидят. И будто нам мало своих забот, мы еще должны  иметь  дело  с
тобой. Будто нам и без того не достается от сидящих  в  угловых  кабинетах
типов,  от  своры  из  муниципалитета,  от  дневного  начальника,  ночного
начальника, от торговой палаты, от его чести  мэра,  занимающего  шикарный
кабинет раза в четыре больше трех комнатушек, в которых теснится весь  наш
отдел. Будто в прошлом году, работая в трех комнатушках, где  на  всех  не
хватает стульев, нам не пришлось расследовать сто четырнадцать убийств. Мы
проводим жизнь, роясь в грязном белье и нюхая гнилые зубы. Мы  поднимаемся
по темным лестницам, чтобы  взять  напичканного  наркотиками  вооруженного
подонка, и бывает, даже не доходим до верха, а наши жены не садятся в  тот
вечер обедать, да и в другие вечера тоже. Вечером мы  не  бываем  дома.  А
когда бываем, то до того усталыми, что нет сил ни есть, ни спать, ни  даже
читать ту белиберду, что пишут о нас в газетах. Мы  лежим  в  темноте  без
сна, в паршивом домишке  на  паршивой  улочке,  и  слушаем,  как  на  углу
веселятся  пьянчуги.  А  стоит  только  задремать,  звонит   телефон,   мы
поднимаемся, и все начинается по новой. Все, что мы ни делаем, все не так.
Постоянно. Если  мы  получаем  признание,  говорят,  что  мы  его  выбили,
продажные адвокаты обзывают нас в суде гестаповцами и, стоит нам  оплошать
с грамматикой, скалят зубы. Если мы  совершаем  ошибку,  нас  разжалуют  и
посылают патрулировать район притонов, приятные летние вечера мы проводим,
таща из канав  пьяниц,  выслушивая  оскорбления  шлюх  и  отнимая  ножи  у
подонков в шикарных костюмах. Но всего  этого  для  полного  счастья  нам,
видно, мало. Мы должны еще иметь дело с тобой.
   Френч умолк и перевел дыхание. Лицо  его  слегка  лоснилось,  будто  от
пота. Он всем корпусом чуть подался вперед.
   - Мы должны еще иметь дело с тобой, - повторил он. - И  с  такими,  как
ты. С пройдохами, имеющими лицензии на частный сыск, утаивающими  сведения
и пылящими нам в нос из-за  угла.  Мы  еще  должны  иметь  дело  с  твоими
утайками и хитростями, которые не одурачат даже ребенка. Ты не  обидишься,
если я назову тебя дешевым лживым соглядатаем, так ведь, Марлоу?
   - Хотите, чтобы обиделся? - спросил я.
   Френч распрямился.
   - Очень хотел бы. До жути.
   - Кое-что из сказанного вами - правда, - сказал я. - Но не  все.  Любой
частный детектив хочет жить в ладу с полицией. Но  иногда  трудно  понять,
кто устанавливает правила игры. Иногда он не доверяет полиции - и  не  без
причины. Иногда, сам того не желая, он  попадает  в  переплет  и  вынужден
играть теми картами, что имеет на руках. Хотя и предпочел бы иной расклад.
Ему ведь надо по-прежнему зарабатывать на жизнь.
   - Твоя лицензия недействительна, - сказал Френч. - С настоящей  минуты.
Эта проблема больше не будет занимать тебя.
   - Будет недействительна, когда об этом скажет выдавшая ее комиссия.  Не
раньше.
   - Давай заниматься делом, Кристи, -  мягко  проговорил  Бейфус.  -  Это
может подождать.
   - Я и занимаюсь делом, - ответил Френч. - На свой манер. Этот  тип  еще
не начал острить. Я жду,  когда  он  начнет.  Жду  какой-нибудь  блестящей
остроты. Неужели ты растерял все свои шутки, Марлоу?
   - Что, собственно, вы хотите от меня услышать? - спросил я.
   - Догадайся.
   - Вы сегодня настоящий людоед, - сказал я. - Вам хочется разорвать меня
пополам. Но вам нужен повод. И вы хотите, чтобы я дал вам его?
   - Было бы неплохо, - процедил Френч сквозь зубы.
   - Что бы вы сделали на моем месте? - спросил я.
   - Не могу представить себя упавшим так низко.
   Френч лизнул верхнюю губу.  Его  правая  рука  свободно  свисала  вдоль
туловища. Он сжимал и разжимал ее, сам того не замечая.
   - Успокойся, Кристи, - вмешался Бейфус. - Перестань.
   Френч не шевельнулся. Бейфус подошел и встал между нами.
   - Фред, уйди, - сказал Френч.
   - Нет.
   Френч стиснул кулак и саданул Бейфуса в подбородок.  Бейфус  отшатнулся
назад и при этом оттолкнул меня. Колени  его  задрожали.  Он  пригнулся  и
закашлялся. Медленно покачивая головой, выпрямился, обернулся  и  взглянул
на меня.
   - Новый метод допроса с пристрастием, - усмехнулся  он.  -  Полицейские
лупят друг друга изо всех сил, подозреваемый не выдерживает этого  зрелища
и начинает раскалываться.
   Бейфус  поднял  руку  и  потрогал  ушибленное  место.  Там  уже   стала
появляться опухоль.  Губы  его  усмехались,  но  взгляд  оставался  слегка
затуманенным. Френч стоял неподвижно, не издавая ни звука.  Бейфус  достал
пачку сигарет, встряхнул и протянул Френчу. Френч  поглядел  на  сигареты,
потом на Бейфуса.
   - Семнадцать лет такой жизни, - вздохнул он. -  Жена,  и  та  ненавидит
меня.
   Он поднял руку и слегка  шлепнул  Бейфуса  по  щеке.  Бейфус  продолжал
усмехаться.
   - Это я тебя ударил, Фред? - спросил Френч.
   - Меня никто не бил, Кристи, - ответил Бейфус. - Насколько я помню.
   - Сними с него наручники, - сказал Френч,  -  и  отведи  в  машину.  Он
арестован. Можешь,  если  сочтешь  нужным,  примкнуть  его  наручниками  к
перекладине.
   - Ладно.
   Бейфус зашел мне за спину. Браслеты раскрылись.
   - Пошли, малыш, - кивнул он.
   Я глянул на Френча в упор. Он смотрел на меня,  как  на  пустое  место.
Будто совершенно не видел.
   Я пошел к выходу.



30

   Имени его я не знал. Он был низковат и  тонок  для  полицейского,  хотя
явно служил в полиции. Я решил так отчасти потому, что он вообще находился
в участке, отчасти потому, что когда он  потянулся  за  картой,  я  увидел
кожаную  наплечную  кобуру  и  рукоятку  служебного  револьвера   тридцать
восьмого калибра.
   Говорил он мало, но  мягко  и  любезно.  И  улыбка  его  согревала  всю
комнату.
   - Прекрасный ход, - заметил я, глядя на него поверх карт.
   Мы раскладывали пасьянс. Вернее,  раскладывал  он.  Я  просто  сидел  и
глядел, как его маленькие, очень аккуратные, очень чистые руки  тянутся  к
карте, изящно поднимают и перекладывают ее. При  этом  он  вытягивал  губы
трубочкой и  насвистывал  что-то  безо  всякой  мелодии:  это  был  легкий
негромкий свист новенького, еще необкатанного паровоза.
   Он улыбнулся и положил красную девятку на черную десятку.
   - Чем вы занимаетесь на досуге? - спросил я.
   - Много играю на рояле, - ответил он. - У меня семифутовый  "стейнвей".
Главным образом, Моцарта и Баха. Я несколько старомоден. Большинство людей
находят их музыку скучной. Я - нет.
   - Отличный подбор, - сказал я и куда-то положил карту.
   - Вы не представляете, как трудно  играть  некоторые  вещи  Моцарта,  -
проговорил мой собеседник.  -  В  хорошем  исполнении  они  кажутся  очень
простыми.
   - А кто хорошо исполняет Моцарта? - спросил я.
   - Шнабель.
   - А Рубинштейн?
   Он покачал головой.
   - Слишком мощно. Слишком эмоционально. Моцарт -  это  музыка  и  ничего
больше. Никаких комментариев от исполнителя не требуется.
   - Держу пари, - сказал я, -  вы  многих  настроили  на  признание.  Вам
нравится эта работа.
   Он переложил еще одну карту и легонько пошевелил  пальцами.  Ногти  его
были блестящими, но короткими. Видно было,  что  этот  человек  любит  без
особого смысла шевелить руками, совершать легкие, четкие, беглые (но в  то
же время ровные и плавные), невесомые, словно лебяжий  пух,  движения.  Он
воскрешал ими в памяти тонкое, но не  слабое  исполнение  глубоких  вещей.
Своего любимого Моцарта. Я это понимал.
   Было около половины шестого, небо за окном  с  противомоскитной  сеткой
начало светлеть. Шведская конторка в углу была закрыта.  Накануне  днем  я
находился  в  этой  же  комнате.  На  краю  конторки  лежал  восьмигранный
плотницкий карандаш: кто-то поднял его и  положил  туда  после  того,  как
лейтенант Мэглешен запустил им в стену. Разложенная конторка,  за  которой
сидел  Кристи  Френч,  была  усыпана  пеплом.  На  самом  краю  стеклянной
пепельницы  лежал  окурок  сигары.  Возле  свисающей  с  потолка  лампы  с
бело-зеленым абажуром, какие до сих пор висят в захолустных отелях,  летал
мотылек.
   - Устали? - спросил мой собеседник.
   - До изнеможения.
   - Зря ввязались в эти запутанные  дела.  Я  не  вижу  в  этом  никакого
смысла.
   - Не видите смысла кого-то убивать?
   Он тепло улыбнулся.
   - Вы же никого не убивали.
   - Почему вы так думаете?
   - Здравый смысл и большой опыт  сидения  здесь  с  людьми.  Это  ночная
работа. Зато я имею возможность музицировать днем. Я  тут  уже  двенадцать
лет. Повидал много любопытных людей.
   Он вытащил еще одного туза, и очень кстати. Мы были почти блокированы.
   - Вы добились многих признаний?
   - Я не выслушиваю признаний, - ответил собеседник. - Только  настраиваю
на них.
   - Почему вы раскрываете это мне?
   Он откинулся назад и легонько постукал  картами  о  край  стола.  Снова
улыбнулся.
   - Я ничего не раскрываю. Нам давно ясна ваша роль в этом деле.
   - Тогда зачем же меня задерживают?
   Собеседник не ответил. Оглянулся на часы на стене.
   - Теперь, думаю, можно перекусить.
   Он встал и подошел к двери.  Приоткрыл  ее  и  что-то  негромко  сказал
кому-то снаружи. Потом вернулся, сел и поглядел на карты.
   - Бесполезно, - вздохнул он. -  Поднять  еще  три,  и  мы  блокированы.
Согласны начать снова?
   - Я был бы согласен не начинать совсем. Не люблю карт. Шахматы - другое
дело.
   Собеседник бросил на меня быстрый взгляд.
   - Что же вы не сказали об этом сразу?  Я  бы  тоже  предпочел  шахматы.
Сейчас принесут поесть. Правда, не обещаю, что кофе будет таким, к  какому
вы привыкли.
   - Черт возьми, я питаюсь где придется... Ладно,  если  не  я  застрелил
его, то кто же?
   - По-моему, это и выводит их из себя.
   - Им бы радоваться, что он убит.
   - Возможно, они и радуются,  -  ответил  собеседник.  -  Только  им  не
нравится, как это сделано.
   - Лично я считаю это очень аккуратной работой.
   Собеседник молча глянул на меня. В руках у него была  колода  карт.  Он
выровнял ее и стал быстро раздавать на двоих.  Карты  лились  из  его  рук
сплошным потоком.
   - Если вы так же быстры с пистолетом... - начал было я.
   Поток карт внезапно прекратился. Их место  занял  пистолет.  Собеседник
легко держал его в правой руке, ствол глядел в дальний угол комнаты. Потом
пистолет исчез, и карты заструились снова.
   - Вы губите здесь  свои  способности,  -  сказал  я.  -  Ваше  место  в
Лас-Вегасе.
   Собеседник взял  одну  из  стопок,  слегка  потасовал  ее  и  сдал  мне
флеш-рояль из пик.
   - Со "стейнвеем" мне безопаснее, - улыбнулся он.
   Отворилась дверь и вошел полицейский с подносом.
   Мы ели тушенку с  овощами  и  пили  горячий,  но  некрепкий  кофе.  Уже
окончательно рассвело.
   В восемь пятнадцать вошел Кристи Френч в сбитой  на  затылок  шляпе,  с
темными пятнами под глазами, и встал у двери.
   Я перевел взгляд на сидевшего напротив меня маленького человека. Но его
уже  не  было.  Карт  не  было  тоже.  Не  было  ничего,  кроме  аккуратно
подвинутого к столу стула и составленных на поднос тарелок, с  которых  мы
ели. У меня даже мурашки побежали по коже.
   Кристи  Френч  зашел  за  стол,  резко  отодвинул  стул,  сел  и  потер
подбородок. Снял шляпу и взъерошил волосы.  Угрюмо,  жестко  уставился  на
меня. Я снова был в полицейской цитадели.



31

   - Окружной прокурор ждет тебя в девять, - сказал Френч. - А потом,  что
ж, отправляйся домой. Если только он не арестует тебя.  Извини,  что  тебе
пришлось всю ночь просидеть на этом стуле.
   - Ничего, - сказал я. - Мне нужно было попрактиковаться.
   - Да, снова войти в колею, - пробурчал Френч и угрюмо глянул на  поднос
с тарелками.
   - Лагарди взяли? - спросил я.
   - Нет. Кстати, он в самом деле врач. - Френч  глянул  мне  в  глаза.  -
Практиковал в Кливленде.
   - Не нравится мне, что здесь все слишком четко, - сказал я.
   - Что ты имеешь в виду?
   - Молодой Квест подбирается  к  Стилгрейву.  И  по  чистой  случайности
находит  единственного  в  Бэй-Сити  человека,  который  может  Стилгрейва
опознать. Вот это и кажется мне слишком четким.
   - А ты ничего не забываешь?
   - От усталости я способен забыть собственное имя.
   - Я тоже, - кивнул Френч. - Он ведь должен был еще от  кого-то  узнать,
Кто такой Стилгрейв. Когда делался этот снимок, Моу Стейн был еще жив. Что
проку в этой  фотографии,  если  не  было  известно,  что  за  птица  этот
Стилгрейв.
   - Мисс Уэлд, по-моему, знала, - сказал я. - А Квест был ее братом.
   - Ты говоришь ерунду, приятель, - устало усмехнулся Френч. -  Стала  бы
она помогать брату шантажировать любовника, да и себя тоже?
   - Сдаюсь. Может, этот снимок  оказался  внезапной  удачей.  Другая  его
сестра - моя бывшая клиентка - говорила, что  он  любил  делать  внезапные
снимки. Чем внезапней, тем лучше. Не погибни он, вам пришлось бы взять его
за вмешательство в личную жизнь.
   - За убийство, - равнодушно уточнил Френч.
   - Вот как?
   - Мэглешен нашел ту пешню. Только не сказал при тебе.
   - Одной пешни мало.
   - Он раскопал еще кое-что, но это пустяки. Клозен и Неуловимый  Марстон
отбывали срок. Квеста нет в живых. У него респектабельная  семья.  Он  был
слегка неуравновешен и связался с дурной компанией. Не  стоит  марать  его
семью только ради показа, что полиция способна раскрыть какое-то дело.
   - Благородно с вашей стороны. А как со Стилгрейвом?
   - Меня это не касается. -  Он  стал  подниматься.  -  Долго  ли  длится
расследование, когда гангстер получает свое?
   - Пока о нем пишут в газетах, - сказал я. -  Но  тут  стоит  вопрос  об
установлении личности.
   - Нет.
   Я уставился на Френча.
   - Как это нет?
   - А так. Мы знаем наверняка.  -  Френч  уже  был  на  ногах.  Пригладил
волосы, поправил галстук, надел шляпу и негромко проговорил одной стороной
рта: - Строго между нами - мы всегда знали это наверняка. Только у нас  не
было ни единой улики.
   - Спасибо, - поблагодарил я. - Болтать об этом не буду.  А  как  насчет
пистолетов?
   Френч опустил взгляд на стол. Потом медленно поднял голову и глянул мне
в глаза.
   - Оба принадлежали Стилгрейву. Более того, у него  было  разрешение  на
ношение оружия. Полученное в  другом  округе.  Не  спрашивай,  почему.  Из
одного пистолета... - он сделал паузу и уставился  на  стену  поверх  моей
головы, - был убит Квест. И Стейн, кстати, из того же.
   - Какой это пистолет?
   Френч слабо улыбнулся.
   - Будет черт знает что, если эксперт их перепутал,  а  мы  об  этом  не
узнали.
   Он ждал, не скажу ли я еще чего-нибудь. Но мне говорить было нечего. Он
помахал рукой.
   - Ну ладно, пока. Не обижайся, но я надеюсь, что прокурор сдерет с тебя
шкуру, причем узкими длинными полосками.
   Потом он повернулся и вышел.
   Я тоже мог бы уйти, однако сидел и глядел на  стену,  словно  разучился
вставать. Вскоре дверь отворилась, и  вошла  оранжевая  красотка.  Отперла
свою конторку, сняла со своих невероятных волос шляпу, повесила  на  голый
крючок в голой стене жакет, открыла ближайшее к себе окно, сняла с машинки
чехол и вставила в нее лист бумаги. Потом поглядела на меня.
   - Кого-нибудь ждете?
   - Я снял тут жилье и провел в нем всю ночь.
   Она присмотрелась ко мне.
   - Вы были здесь вчера днем. Я помню.
   Повернулась к машинке, и пальцы ее заплясали по клавишам. Из раскрытого
окна за ее спиной доносилось рычание въезжающих  на  стоянку  машин.  Небо
было ясное, почти без смога. День обещал быть жарким.
   На конторке оранжевой красотки зазвонил телефон.  Она  что-то  неслышно
проговорила в трубку и снова посмотрела на меня.
   - Мистер Эндикотт у себя в кабинете. Знаете, как туда пройти?
   - Я когда-то работал там. Еще до Эндикотта. Меня уволили.
   Она  посмотрела  на  меня  с  ничего  не  выражающим,  как  и  у   всех
муниципальных служащих, видом.  Голос,  казалось,  шедший  откуда  угодно,
только не из ее рта, произнес:
   - Двиньте ему по роже мокрой перчаткой.
   Я подошел к ней поближе и взглянул на ее оранжевые  волосы.  Многие  из
них были у корней седыми.
   - Кто это сказал?
   - Стена. Она говорит. Это голоса мертвецов, проходивших  сквозь  нее  в
ад.
   Я тихо вышел и бесшумно затворил за собой дверь.



32

   Входишь в двойные  двери.  За  дверями  комбинация  частной  телефонной
станции со столом справок, где сидит одна из  тех  женщин  неопределенного
возраста, каких видишь в муниципальных  учреждениях  по  всему  миру.  Они
никогда не были молодыми и никогда не будут старыми. У них нет ни красоты,
ни обаяния,  ни  шика.  Им  не  нужно  никому  нравиться.  Они  надежны  и
корректны, хотя и не вполне учтивы, умны  и  эрудированы,  хотя  ничем,  в
сущности, не интересуются. Они представляют собой то, во что  превращаются
люди, меняющие жизнь на существование и честолюбие на обеспеченность.
   За этим столом по одной стороне очень  длинного  коридора  тянется  ряд
застекленных комнатушек. Другая сторона - это зал ожидания, представляющий
собой ряд жестких стульев, обращенных "лицом" к комнатушкам.
   Примерно половина стульев была занята. Судя по лицам сидящих, они ждали
долго и полагали, что придется ждать еще дольше. Большинство из  них  было
одето в старье. Один был привезен из тюрьмы в хлопчатобумажном  костюме  и
находился при охраннике. Бледнолицый  парнишка,  крепко  сложенный,  но  с
пустым взглядом.
   На двери в конце коридора  было  написано:  "СЕВЕЛ  ЭНДИКОТТ,  ОКРУЖНОЙ
ПРОКУРОР". Постучав, я вошел в просторную, полную воздуха угловую комнату.
Вполне уютную, со  старомодными,  обитыми  кожей  креслами,  с  портретами
бывших прокуроров и  губернаторов  на  стенах.  Ветерок  развевал  тюлевые
занавески на четырех окнах. Вентилятор на высокой полке  негромко  жужжал,
медленно описывая дугу.