чать в жизни. Кроме того, вряд ли мне доставит
особое удовольствие целовать палубу.
   Она ничего не ответила. Просто смотрела в море.
   Я подошел к ней ближе, и прежде, чем я успел сообразить,  что  произошло,
она оказалась в моих объятиях, а ее губы прижались к моим, и  меня  охватило
такое поэтическое настроение, что по  сравнению  со  мной  сам  лорд  Байрон
выглядел бы как черствый бифштекс.
   Сзади нас послышался кашель. Я выпустил из объятий Жоржетту и повернулся.
Джуанелла Рилуотер сказала:
   - О'кей. Я все поняла. Женщина всегда получает награду. А во  мне  парней
привлекает только материнский инстинкт. Но, Лемми, - продолжала она. - После
того, что я для тебя сделала, все эти паршивые бомбы, и вообще  после  того,
как я столько с тобой нянчилась, я считала, ты меня отблагодаришь,  как  мне
полагается, а ты вместо этого пришвартовался к этой даме.
   - Почему бы тебе не помочь Ларви начать новую счастливую жизнь?  В  конце
концов он ведь твой муж.
   - Да, - ответила она. - Кажется, да. - Она  улыбнулась  мне.  -  А  после
того, как ты выполнишь условия нашего  договора,  -  продолжала  она,  -  я,
пожалуй, переквалифицируюсь на приготовление домашних  пирогов.  Ну  что  ж,
привет тебе, Лемми!
   Она смылась.
   Стоя около Жоржетты, я вспомнил, что  мне  говорила  старушка  мать.  Она
говорила: Лемми, ты всегда смотришь слишком далеко вперед и не видишь, что у
тебя под носом.
   Что ж, на сей раз матушка Коушн,  кажется,  ошиблась.  Глядя  на  стоящую
рядом со мной Жоржетту, я думал: когда все это дело благополучно кончится, я
предприму самые серьезные шаги в отношении этой бэби. Когда я  не  занят,  я
весьма склонен к поэзии, а парень с поэтическими наклонностями всегда должен
стараться понять, что к чему.  И  если  вы  когда-нибудь,  ребята,  целовали
женщину, подобную Жоржетте, вы поймете, что я хочу сказать...
   Но только не  поймите  меня  не  правильно!