встал, стряхнул с себя пыль и подумал: что за черт, почему  мне  всегда
поручают такую работу? Все-таки я не  теряю  надежды  когда-нибудь  получить
приятное задание где-нибудь в Нью-Йорке или в другом таком месте, где дамы -
настоящие дамы и все такое прочее.
   Я подошел к  машине  и  засорил  карбюратор.  Если  я  сам  не  собираюсь
пользоваться ею, пусть и никто ею не пользуется.
   С того места, где я сижу, спрятавшись за кактусами, мне хорошо виден этот
домик. Маленькое одноэтажное здание, приютившееся с  левой  стороны  дороги,
идущей на север страны. Дворик окружен  белой  изгородью,  и  кто-то  разбил
красивую дорожку от ворот к  входной  двери.  При  лунном  свете  получается
эффектная картина.
   Из моего укрытия также видно, что в одной из комнат, которая  смотрит  на
дорогу, горит свет. Окно выходит на веранду.
   Домик хорошенький, в испанском  стиле,  и  стоит  он  в  одиночестве.  По
крайней мере, на расстоянии двух-трех миль с  обеих  сторон  нет  ни  одного
здания. Может быть, хозяйка этой виллы  разыгрывает  из  себя  Грету  Гарбо,
проводящую свои дни в уединении.
   Теперь, добравшись сюда, я  уже  не  так  уверен  в  правильности  своего
решения. Откуда мне знать, что Домингуэс не сидит  сейчас  в  этой  хате  со
стаканом виски в одной руке и с пушкой в другой в  надежде,  что  я  вот-вот
заявлюсь?
   Но, с другой стороны, маловероятно, чтобы  он  сюда  пришел.  Как  я  уже
говорил раньше, по-видимому, этот парень находится сейчас в засаде в  полной
уверенности, что я топаю пешочком ему навстречу.
   Жара, как в аду! Я встал,  постоял  немного,  обмахиваясь  шляпой,  потом
достал из кармана люгер и  запихнул  его  за  пазуху,  потому  что  уж  если
кто-нибудь сейчас и захочет завязать со мной перестрелку, то первым все-таки
выстрелю я.
   Я потихоньку направился к  дому,  все  время  держась  в  тени  кустов  и
кактусов. Подошел с задней стороны дома, перелез через забор и пополз. Время
от времени я прислушивался. Ничего не слышно. Постоял там чутьчуть и  решил,
что поскольку в передней комнате горит свет, значит в  доме  кто-то  еще  не
спит.
   Если бы там было несколько человек, был бы слышен разговор, но было тихо,
и, значит, Фернанда одна. О'кей. Отсюда мы и начнем.
   Тем же путем я вернулся обратно в кусты, где раньше прятался, потом пошел
в сад через ворота и  по  дорожке  дошел  до  дверей  дома.  Хорошая  дверь,
дубовая, с железным орнаментом, в испанском стиле.
   Постучал, и минуты через две послышались чьи-то шаги. Дверь открылась,  и
на пороге стояла индейская девушка.
   - Слушайте-ка, - сказал я, - что, сеньора Фернанда дома?
   Она кивнула, уставившись на меня вытаращенными глазами.
   - А у нее никого нет? - спросил я. Она покачала головой.
   - О'кей, - сказал я. - Ну-ка, пойди в дом и  скажи  сеньоре,  что  пришел
сеньор Хеллуп и хочет поговорить с ней.
   Девушка ушла, накинув на дверь цепочку. Минуты через две она вернулась  и
впустила меня.
   Я зашел и очутился в красивом четырехугольном холле. По стенам  развешаны
мексиканские покрывала и тому подобные вещи, вообще  обстановочка  о'кей.  В
это время из двери направо входит Фернанда и улыбается.
   Я уже говорил вам, ребята, раньше, что эта дамочка красавица, но я вам не
сказал и половины до чего она хороша.
   На ней было домашнее черное платье, все кружевное,  и  мантилья.  Славная
дамочка! На все сто! Она улыбалась мне чуть заметной улыбочкой.
   - Милости просим, сеньор Хеллуп, - сказала она. - Я вас ожидала.
   Улыбка сбежала с ее лица  и  оно  сделалось  печальным.  Я  начал  быстро
соображать насчет этой Фернанды.
   Я уже говорил вам раньше: мне непонятно, почему  такая  дама,  у  которой
есть все, что полагается, почему она путается с таким парнем, как Домингуэс?
Сейчас мне в голову пришла эта же мысль.
   Может быть, Домингуэс располагает какими-нибудь порочащими ее сведениями?
Очень часто подобные дамочки имеют в своем прошлом довольно темные пятнышки.
   И тут я подумал: не исключена возможность, что  я  могу  рассчитывать  на
какой-то шанс у Фернанды. Я положил на стол шляпу и пошел  за  ней.  Длинная
комната, расположенная во всю длину домика. Чертовски  хорошая  мебель,  все
старое, добротное, в  испанском  стиле.  Ни  одной  вещи  от  Гранд  Рапиде.
Классное местечко.
   Она подвинула к окну, выходящему на веранду, кресло  и  столик  и  жестом
пригласила меня сесть. Потом подошла к буфету и налила мне виски. Я  слышал,
как звенели кусочки льда, и подумал, как этой дамочке удается здесь, в такой
жаре, получать лед?
   Я с удовольствием увидел, что в ее  руках  была  бутылка  виски  любимого
сорта. Я все время смотрел на нее, пока она наливала. Надо  признаться:  она
одна из тех дамочек, на которых приятно  смотреть.  Двигается  она  легко  и
мягко, как кошка. В черном кружевном платье, сквозь которое просвечивали  ее
белые руки, она выглядела на миллион. Потом я  подумал,  что,  пожалуй,  мне
лучше сосредоточиться на предстоящей работе, и тут вдруг  обнаружил,  что  у
меня нет никакого плана действий.
   Все еще улыбаясь, она подошла ко мне и поставила стакан на столик.
   - Я ожидала вас немножко раньше, сеньор Хеллуп, - сказала  она.  -  Педро
известил меня, что вы придете, но только это должно было  произойти  немного
раньше. Что-нибудь случилось?
   Я взял стакан и начал отхлебывать  виски  маленькими  глоточками,  просто
чтобы потянуть время и придумать что-нибудь.
   Вероятно, Педро прислал ей  весточку  после  того,  как  он  поговорил  с
часовыми, и до того, как я убежал из тюрьмы, а  после  моего  побега  у  нее
никаких  известий  из  тюрьмы  не  было.  А  может  быть,  она  вообще  врет
относительно того, что Педро ее предупредил.
   И вдруг меня осенила мысль, как мне следует разыграть все дело. Я  рискну
и сделаю то, чего от меня никто  не  ожидает.  Может  быть,  я  отвешу  этой
дамочке немного правды, но разбавлю ее такой порцией вранья,  что  получится
нужная смесь.
   - Слушайте, Фернанда, - сказал я. - Я буду  с  вами  откровенен.  Мне  не
хочется, чтобы такая красавица впуталась в какую-нибудь историю, из  которой
потом трудно будет выбраться. Понимаете?
   Она смотрит на меня все  еще  с  той  же  улыбочкой  и  ротик  ее  слегка
полуоткрыт. Я  ведь  говорил  вам,  кажется,  ребята,  что  у  этой  куколки
очаровательные зубки? Они сверкают, как жемчуг.
   - Есть весьма серьезные причины, почему я опоздал, Фернанда, -  продолжал
я. - Сегодня днем я удрал из тюрьмы. Только не в том направлении,  где  меня
ожидали парни с оружием. О'кей, я пошел  к  своей  машине  и  затратил  часа
полтора на то, чтобы найти телеграф.
   Я следил за ней,  как  кошка  за  мышью.  По-моему,  веки  у  нее  слегка
дрогнули.
   - Так вот, - продолжал я, - поскольку в настоящее время  техасским  копам
известно все о том, что здесь происходит и где я нахожусь, я думаю, что мы с
вами можем откровенно поговорить.
   Она встает, идет к буфету и возвращается оттуда с пачкой  сигарет.  Потом
подает мне сигарету, дает прикурить, закуривает сама и возвращается на  свое
место.
   - Сеньор Хеллуп, - говорит она  спокойно.  -  Поверьте  мне,  ваши  слова
являются для меня загадкой. Я ничего не понимаю, о чем вы говорите.
   - Не понимаете? - спросил я. - С какого времени вы знаете Домингуэса?
   Она пожала плечами.
   - Я  познакомилась  с  ним  не  очень  давно.  Очевидно,  вы  сами  могли
убедиться, что Педро - дикарь. Он  всегда  берет  то,  что  хочет,  и  редко
спрашивает на это разрешение у кого бы то ни было.
   Я встретила его месяца три назад и с тех пор пыталась два  или  три  раза
порвать...  ну,  скажем,  наши  дружеские  отношения.  Но  на  это   он   не
соглашается.
   К тому же Педро очень мало волнует, если ему  придется  ответить  еще  за
один маленький проступок вроде моей внезапной смерти, которая  произойдет  в
случае, если я не соглашусь выполнить его волю.
   Я кивнул. Может быть, она  говорит  правду.  Может  быть,  именно  так  и
обстоят дела.
   - Да, - сказал я. - Надо  полагать,  его  так  же  мало  взволнует,  если
кто-нибудь вдруг пристрелит и меня. Да, Фернанда?
   Она пожала плечами.
   - Если вы действительно телеграфировали в Техас, тогда  вам  не  угрожает
никакая опасность. Я думаю, Педро не будет таким дураком,  чтобы  нарываться
на неприятности крупного масштаба.
   Она откинулась на спинку кресла, закинула руки за  голову  и  смотрит  на
меня. Я уже  неоднократно  пытался  объяснить  вам,  ребята,  что  сексаппил
Фернанды на самом высшем уровне, и когда она так сидела и смотрела  на  меня
широко  открытыми  глазами,  она  напомнила  мне  одну  девчонку  из  одного
местечка, где мне пришлось побывать как-то по делу.
   Я подумал: может  быть,  эта  Фернанда  не  такая  уж  плохая  женщина  и
согласится помочь мне в работе. В конце концов должен же я хоть  кому-нибудь
доверять здесь, потому что пока я только тем и занимаюсь, что  делаю  круги,
пытаясь поймать сам себя.
   Она встает, подходит ко мне и берет  пустой  стакан.  При  этом  она  так
близко нагнулась, что до меня донесся аромат ее духов. И должен вам сказать,
это еще тот аромат! Знаете, такой тонкий, вызывающий истому.  Им  пользуются
умные бабенки, чтобы вызвать у вас желание схватить их  в  объятия...  Но  к
чему эти разговоры сейчас?  Может  быть,  вы  сами  когда-нибудь  испытывали
подобные же чувства.
   Она подошла к буфету и налила мне еще стакан. Я встал и сел на  ручку  ее
кресла, пристально глядя ей в глаза.
   - Слушайте, Фернанда, - сказал я. - Понимаете ли,  я  попал  тут  в  одну
историю и мне нужна чья-нибудь помощь, я должен кому-то довериться, и вот  я
выбрал вас для этой  цели,  но  только  поймите  меня  правильно,  бэби,  не
вздумайте вбить  себе  в  очаровательную  головку  мысль,  что  вам  удастся
обмануть меня, потому что даже если по вашей милости меня убьют, все равно к
вам из могилы будет являться Лемми Коушн и бить вас по самым больным местам.
Понимаете?
   Она поставила на столик свой стакан, глаза у нее буквально выкатились  на
лоб.
   - Святая Мадонна, -  прошептала  она,  -  Лемми  Коушн...  Она  судорожно
глотнула. Я улыбнулся ей.
   - Да. Разве вы что-нибудь слышали обо мне? Она кивнула.
   - Сеньор, - сказала она. - Год назад я была в Эрмосильо.  Я  там  пела  в
кафе и много слышала о вас. Мне рассказывали о деле  Мадрале.  Рассказывали,
как вы убили Гуарчо, как  вы  провезли  через  пустыню  Нансена,  через  его
собственную страну, на глазах  его  соотечественников,  и  никто  ничего  не
заметил.
   Я тогда сказала себе: если святые будут жалостливы ко мне, я  обязательно
когда-нибудь встречусь с таким человеком, как вы. И вот теперь вы  здесь,  в
моей комнате, курите мои сигареты и собираетесь выпить виски,  которое  я  с
гордостью вам налила. Мадонна, что за мужчина!
   Я молчал. И какого черта я мог ей сказать? Если бы я знал, как начать,  я
бы уже давно что-нибудь брякнул.
   Она подошла ко мне, поставила на столик вино, потом сделала шаг  назад  и
церемонно поклонилась мне, как будто я сиамский король или еще что-нибудь  в
этом роде.
   Потом нежным голосом пролепетала ту чертовщину, какую они  всегда  брешут
вам здесь, в Мексике, если вы, придете в их дом.
   - Сеньор Коушн, - сказала она, - этот дом ваш и  все,  что  в  нем,  тоже
ваше.
   Она смотрит мне прямо в глаза, стоит от меня на расстоянии полшага. И  не
знаю, как это случилось, прежде  чем  я  успел  что-нибудь  сообразить,  эта
дамочка оказалась у меня в объятиях, и я целовал ее как герой кинокартины  в
любовной сцене, когда ему сказали, что репетиция окончена и съемки начались.
   В то же время внутренний голос твердил мне, чтобы я не очень-то увлекался
этим делом, а был начеку, хотя это не  так-то  легко,  когда  у  тебя  полна
охапка такой очаровательной женщины.
   Потом она слегка вскрикнула и попыталась вырваться. Я понял, в чем  дело.
Она наткнулась на мой люгер, который я спрятал за пазухой. Я вытащил  его  и
положил на столик рядом со стаканами.
   - О'кей, Фернанда, - сказал я. - Все это очень мило, и, может быть, когда
мы закончим наши деловые переговоры, мы опять  вернемся  к  этому  чудесному
занятию, а пока садись-ка на этот стул и слушай меня внимательно.
   Она ничего не ответила. Просто пошла и села. Она смотрела на меня, как та
маленькая девочка из Ист-Сайда, где мне в прошлом  году  пришлось  побывать,
смотрела на портрет Кларка Гейбла.
   - Вот в чем дело, - сказал я ей. - Есть такой парень по имени Пеппер, это
специальный агент Федерального бюро расследований. Этот  парень  работает  в
округе Аризона, о'кей. Так  вот,  однажды  он  позвонил  старшему  агенту  и
сказал, что напал на след одного тепленького дельца, что для этого ему нужно
поехать в Мексику и что он считает, что  все  расследование  займет  у  него
недели две-три, не больше. С тех пор о нем ничего не слышали. Поэтому меня и
послали разыскивать Пеппера.
   Я болтался в этих краях, пока наконец одна женщина не сказала, что видела
парня, похожего на Пеппера, он шел вместе с Домингуэсом. Она также  сказала,
что была тогда и ты, и назвала мне твое имя. Поэтому я приехал сюда и узнал,
что ты находишься в Темпапа и поешь в какой-то косоглазой таверне.
   Я поразмыслил и решил, что если ты находишься здесь, значит, и  Домингуэс
здесь. И я оказался прав. Потом меня решил разыграть Домингуэс.  Он  затащил
меня с собой в тюрьму, якобы потому, что  это  единственное  место,  где  мы
можем спокойно обо всем поговорить.
   Потому ему пришла в голову мысль: подкупить часового, чтобы  он  выпустил
сначала меня, потом его, но я понял, что он хотел сделать  так,  чтобы  меня
убили "при попытке к бегству". И тут я тоже оказался прав.
   О'кей. Когда мы сидели с ним в тюрьме,  он  рассказал  мне,  что  охранял
одного парня по имени Джеймсон на  гасиенде  у  подножия  Сьерра  Мадре.  Он
вообще много чего наговорил, например о взрыве, о том,  что  туда  приезжала
какая-то дама, но немного опоздала и поэтому не взлетела на воздух вместе  с
этим парнем.
   Так вот. В назначенное время я убежал  из  тюрьмы,  но  не  таким  путем,
который предложил мне Педро. Я всыпал как  следует  часовому  и  стукнул  по
башке Педро. До этого я рассказал ему, что у меня сломалась машина.  Поэтому
теперь он думает, что я шагаю пешком, и как только выберется из  тюрьмы,  он
бросится мне вдогонку, чтобы помешать мне рассказать там все, что я узнал от
него.
   О'кей. И вот теперь я здесь и не знаю, что делать дальше.
   Фернанда все еще сидит в своем кресле и смотрит на меня  таким  взглядом,
как будто я самое лучшее, что она видела на своем веку. Сидит она,  скрестив
руки, и надо вам сказать, я еще раз  убедился,  что  это  классная  дамочка,
испанка на все сто процентов, ни одной капли индейской крови.
   - Лемми, - говорит она, - я скажу тебе правду. Я  дружила  с  Домингуэсом
потому, что мне это было необходимо. У меня был муж, меня заставили выйти за
него, когда я была еще  совсем  молодая.  А  он  очень  плохой  человек,  он
превратил мою жизнь в ад. При первой же возможности я удрала от него. Но  он
поймал меня и вернул обратно. Тогда я подумала о  Домингуэсе,  которого  все
боятся, потому что он убийца.
   Я заплатила Домингуэсу столько, сколько он запросил, чтобы он  помог  мне
убежать. Я знала, что муж побоится преследовать меня, когда  узнает,  что  я
ушла с Педро. И я была права.
   Но между мной и Педро никогда ничего не  было.  Вообще  ни  один  мужчина
никогда в жизни ничего для меня не значил до этого момента. А теперь я люблю
тебя.
   Она встает, подходит ко мне, прижимает свой очаровательный ротик к  моему
и награждает таким поцелуем, от которого  мог  бы  проснуться  сам  Рип  Ван
Винкль. Потом она возвращается на свое место и садится.  Все  движения  этой
красотки спокойны, грациозны и обдуманны.
   - Я мало что знаю о  Пеппере,  -  продолжала  она.  -  Знаю  только,  что
Домингуэс уехал куда-то с молодым человеком, американцем. Больше ничего.  Но
Педро рассказывал мне о гасиенде, которая находится у подножия Сьерра Мадре,
на расстоянии примерно однодневного пути отсюда.
   Она встает, берет мой стакан и идет к буфету. Я заметил, что на  сей  раз
она себе виски не наливала, просто лед с лимоном. Предусмотрительная дама.
   - Педро прислал мне из тюрьмы письмо. Он сказал, что сегодня ночью он  ко
мне сюда придет. Ноя думаю, что ты прав, Педро, конечно, помчался за  тобой,
чтобы убить тебя. Он не может ни в коем случае допустить, чтобы ты приехал в
Сен-Луи и все рассказал.
   Она принесла мне стакан, а сама вернулась обратно к буфету и осталась там
в тени.
   - Слушай, Лемми, - сказала она. - Если Педро помчался за тобой по  дороге
в Сен-Луи, он прекратит погоню примерно к этому времени. Он поймет, что тебе
удалось удрать, и тогда он приедет сюда. Возможно, он подумает, что  ты  так
безрассудно храбр, что поедешь на гасиенду один,  тогда  и  он  поедет  туда
вслед за тобой. Но сначала остановится у меня, чтобы немного отдохнуть. А на
гасиенду он поедет обязательно, потому что теперь ему во что бы то ни  стало
необходимо убить тебя.
   Поэтому, если ты хочешь поехать туда один, надо это  сделать  немедленно.
Если сюда приедет Педро, я сделаю все, чтобы задержать его и дать тебе время
доехать до гасиенды, сделать все, что тебе нужно, и уехать оттуда. Но только
ни в коем случае не оставайся потом в Мексике, возвращайся к себе обратно.
   - А как насчет тебя? - спросил я. Она пожала плечами.
   - Может быть, когда ты вернешься в Нью-Йорк, я пришлю  тебе  весточку,  и
даже приеду к тебе. Ну, как тебе нравится такая перспектива?
   Я улыбнулся.
   - Что ж, давай попробуем, О'кей, Фернанда, - сказал я. - Я поступлю  так,
как ты советуешь. Поеду сейчас на гасиенду, все там осмотрю и,  может  быть,
смоюсь из Мексики, а может быть, и нет. Может быть, я еще вернусь к  тебе  и
мы продолжим нашу беседу.
   Я встал и направился к веранде. Вдруг я услышал какое-то движение  позади
себя. Я повернулся.
   Она шла ко мне с суровым выражением лица. Сначала я удивился, почему  она
такая строгая, а потом увидел в  ее  руке  маленький  черный  автоматический
пистолет.
   - Ты дурак, - сказала она. - Значит, ты поверил мне. Бравый, умный  Лемми
Коушн оказался таким дураком, что его  смогла  провести  женщина.  Ну,  иди,
становись спиной к стене.
   Я встал. Не могу передать, какими словами я себя ругал. Это я-то... и дал
провести себя какой-то паршивой бабенке. И что, черт возьми, она  собирается
делать?
   Я стою, прислонившись  к  стене,  около  буфета,  лицом  к  веранде.  Она
медленно подходит и останавливается ярдах в двух от меня. Я чувствую, как  у
меня по спине струится пот.
   - Я сейчас тебя убью, сеньор Коушн, - сказала она. -  В  какое  место  ты
предпочитаешь получить пулю? В голову? В живот?  В  спину???  Говорят,  если
выстрелить в живот, человек долго мучается, прежде чем умрет. Может быть, вы
все-таки скажете мне, что вы выбираете?
   Все это она говорила с дьявольской улыбкой на губах.
   Мозг мой  лихорадочно  работал,  но  я  никак  не  мог  придумать  способ
выкарабкаться из западни. Где-то в голове у меня мелькнула мысль: а  почему,
собственно, я доверился этой женщине? Вообще-то я редко ошибаюсь в женщинах.
Почему же я поверил этой?
   Потом я снова начал обзывать  себя  последними  словами.  Интересно,  что
скажут в Федеральном бюро, когда узнают, что был такой осел  Коушн,  который
позволил красивой бабенке убить себя  где-то  в  Мексике,  бабенке,  которая
разыгрывала с ним старый номер и заставила его выложить на стол револьвер.
   Она подошла еще ближе. Она смотрит мне в лицо, и пистолет не шелохнется в
ее руке.
   - О'кей, бэби, - сказал я. - Я был ослом, стреляй!  Куда  тебе  нравится,
для меня это теперь не имеет никакого значения. Но позволь мне сказать  тебе
одно: федеральные мальчики непременно разыщут тебя. Будь спокойна.  Это  так
же верно, как то, что