Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Детективы. Боевики. Триллеры
   Детектив
      Черненок М.. Тайна старого колодца -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
Чернышев, чтобы скрыть внезапную улыбку, отвернулся, заходил по кабинету широкими шагами, приговаривая: -- Ах, культура ты, культура. Не сносить тебе головы, голуба ты моя. Годов тебе уж не мало, а разуму -- что у твоего Степки,-- и, остановившись против Прони, спросил в упор: -- Когда ты, Прокопий Иванович, только за ум возьмешься? Сколько уж времени я тебя к настоящей жизни тяну, на бульдозериста с грехом пополам выучил, думал, поймешь, человеком станешь, а ты ничего не понимаешь. Проня слушал как завороженный, растерянно мигая покрасневшими веками и придерживая рукой сползающую с плеча тельняшку. Со стороны казалось, будто его только-только разбудили и он спросонья никак не может сообразить, что же вокруг него происходит. Кое-как нарисовав в протоколе допроса свою фамилию, он так и ушел, беспрестанно хлопая глазками и придерживая одной рукой сползающую с плеча тельняшку. Ушел, удивляясь, почему его отпустили домой... После Прони Тодырева подполковник беседовал с Мариной Зорькиной, Юркой Резкиным, заикающимся шофером председательского "газика" Сенечкой Щелчковым. Все они к предыдущим своим показаниям, кроме незначительных уточнений, ничего нового не добавили. Дольше других в председательском кабинете пробыли Столбов и Егор Кузьмич Стрельников. Столбов припомнил, что отданные ему шофером туфли и косынка были завернуты в газету "Сельская жизнь" и над ее заголовком стояла карандашная надпись "Ярское". "Сельскую жизнь" в Ярском выписывал почти каждый третий житель, но подполковник, начав беседу с бывшим почтальоном Егором Кузьмичом Стрельниковым, в первую очередь поинтересовался, как могла появиться на газете карандашная надпись названия села. -- Дак это, слышь-ка, в узле связи райцентра, когда между почтальонами распределяют газеты, на каждой пачке их пишут название деревни. Чтоб не запутаться, значит,-- пояснил Егор Кузьмич. -- Не помните, кому из подписчиков отдали тот экземпляр "Сельской жизни"? -- на всякий случай спросил подполковник. Старик погладил голую макушку, задумался. -- Великие события помню, дни рождения выдающихся людей и своих деревенских... а вот газету не припомню. -- А вы постарайтесь припомнить. Возможно, что-то необычное в тот раз произошло. Ничего такого не было? И опять задумался старик, опять начал гладить макушку. Подполковнику показалось, что Егор Кузьмич что-то вспомнил, но не решается говорить. И тогда он подбодрил старика: -- Дело прошлое, Егор Кузьмич. Опасаться вам нечего, а вот следствию большую помощь окажете, если будете со мною откровенны. -- В силу возможностей я с милицейскими всегда откровенный,-- оживился старик, какую-то секунду еще поколебался и заявил: -- Тут еще, слышь-ка, такая оказия произошла: не хватило у меня в тот раз газет. Вот только не припомню, "Сельской жизни" или других каких. То ли спер кто, то ли обронил где... Дак, опять же, не должен бы этого сделать. Корреспонденцию доставлял всегда на лошадке. Ходочек у меня такой был легонький, с плетеной кошевочкой. Помню, на узле связи в райцентре все газетки получил честь-по-комедии, а в Ярское приехал -- не хватило газет. Куда делись, до сих пор ума не приложу. -- Попутчиков никаких не подвозили? -- Раньше, слышь-ка, всякое бывало. Одному невесело ехать, а с попутчиком, за разговором, и не заметишь, как от райцентра до дому отмахаешь. Брал иной раз попутчиков, чего греха таить, а вот в тот раз, как сейчас помню, один ехал. Дело осеннее было, дождливое. В такую погоду пешим не отправляются в путь, все норовят от дождичка в машинах укрыться,-- Егор Кузьмич смущенно опустил глаза, помолчал.-- И еще одна оказия в тот раз случилась: вместе с газетами пропала телеграмма Марине Зорькиной от ее жениха. Я уж про это молодому следователю обсказывал. -- Может, в узле связи оставили или дорогой обронили?-- высказал предположение подполковник. Егор Кузьмич пожал плечами: -- С узла связи, точно помню, все забрал, а вот дорогой... Тихонько так ехал. Разве, когда с машиной разъезжался, ходочек мой в кювет сполз, чуть не опрокинулся... Было такое. Всего две машины встретились. Со второй хорошо разъехался, а вот с первой машиной в узком месте встреча произошла, пришлось сворачивать с пути,-- старик помолчал.-- Встретилась она мне, слышь-ка, аккурат возле древних курганов, где в довоенную пору раскопки проводились. Вот об тех раскопках могу очень даже много сказать... -- Древности -- штука интересная, но в первую очередь нам надо со своими раскопками разобраться,-- остановил подполковник. -- Дак оно, конечно,-- быстро согласился Егор Кузьмич.-- С культстановским колодцем, слышь-ка, вон какая антересная история происходит. Уехал подполковник из Ярского поздно ночью. Маркел Маркелович Чернышев убеждал его остаться, потаскать из Потеряева озера на утренней зорьке добрых окуней, но он отказался. Не терпелось пораньше на следующий день увидеть вернувшихся из Новосибирска Бирюкова и Голубева, которые должны были поставить окончательную точку в этом запутанном деле большой давности. 22. Боря Медников вернулся Двери кабинета почти не закрывались. Сотрудники, будто сговорившись, один за другим забегали к Антону. Кто хлопал по плечу, кто жал руку, кто просто поздравлял, но всем обязательно хотелось тут же узнать подробности, как они со Славой Голубевым отыскали почти неизвестного человека в таком большом городе. Поначалу Антон недоумевал, откуда так быстро разнеслась по райотделу весть об их успехе, и, только перехватив в коридоре ныряющего из кабинета в кабинет Голубева, понял, что это его рук дело. -- Ну, Славка, организую тебе вызов на ковер к под полковнику за преждевременное разглашение!-- пригрозил Антон, но Голубев только разулыбался: -- Пусть знают, что такое коллектив,-- он поднял над головой кулак. -- Коллектив -- это, прежде всего, сила! -- и зачастил: -- Кстати, подполковник уже пригласил нас. Боря Медников вернулся из Москвы, фотографии восстановленного портрета привез. Вот-вот должен появиться в райотделе. Да вон он! Собственной персоной выплывает. Ух, ты! Важный какой... Антон оглянулся. По коридору вразвалочку, чуть выпятив несколько полноватый живот, шел Борис Медников. В новом светлом костюме, привычно держа в руке дорогую папку, он походил на преуспевающего кандидата наук. -- Тебя не узнать, Боря! -- воскликнул Антон. -- Только вчера из столицы...-- Медников многозначительно кашлянул, неторопливо достал из кармана красивую пачку импортных сигарет, как ни в чем не бывало предложил: -- Кури. Антон всплеснул руками: -- Первый раз вижу с собственным куревом. -- Иногда приходится менять привычки,-- философским тоном начал Медников и тут же расхохотался: -- Был в таком обществе, где курильщики не имеют слабости стрелять. Каждый курит свои, а большинство вообще не подвержено этой дурной привычке. Привезенные Медниковым фотографии с восстановленного по черепу лица поразили даже подполковника. Сходство их с лицом Георгия Зорькина на фото, взятом у Гаврилова, не вызывало сомнения. И еще интересное привез Медников. В лаборатории, перед восстановлением портрета, череп был всесторонне исследован. В первую очередь при этом эксперты установили, что удар по черепу произведен сзади тяжелым металлическим предметом. Присутствие металлических соединений в месте пролома подтвердил спектрографический анализ, а рентгенографическое исследование вокруг повреждения не обнаружило реактивных изменений. -- Что это значит, Боря? -- спросил Антон. -- Это так называемое "свежее" ранение без каких бы то ни было следов заживления,-- ответил Медников.-- От него наступила моментальная смерть. Подполковник, Антон и Голубев продолжали рассматривать снимки восстановленного портрета, сравнивая их с фотографией "живого" Зорькина. "Живой" Зорькин, словно радуясь слепящему солнцу, щурил глаза и весело улыбался. Прядь волнистых волос наискосок прикрыла его лоб, да так навсегда и застыла. На восстановленном портрете Зорькин был без волос, будто его остригли. Холодное гипсово-скульптурное лицо замерло с выражением какого-то недоумения, растерянности. Голубев взял одну из фотографий, посмотрел на Антона и сказал: -- В чертах лица у тебя есть что-то общее с Зорькиным. Ты не заметил этого? Антон промолчал. Вспомнил, что об этом же говорил Иннокентий Гаврилов, когда во время допроса подполковник попросил его охарактеризовать внешность Зорькина. Медников тоже взял снимок, долго разглядывал его и тихо проговорил: -- Если быть откровенным, раньше не особо верил, что такого сходства можно добиться, а оказывается, факт -- не реклама, а?... Вот работают ребята так работают! -- Помнится, когда первый раз мы ехали с Чернышевым в Ярское, ты говорил, что после Герасимова восстановлением портрета у нас в совершенстве никто не владеет,-- повернувшись к нему, заметил Антон. -- Не учел, что у выдающихся людей всегда остаются способные ученики,-- признался Медников. -- Скажи, Боря, как тебе удалось уговорить ребят заняться восстановлением портрета? -- спросил подполковник.-- Насколько мне известно, работы у них хватает. Причем, работы серьезной, научной. Медников улыбнулся: -- Главное, Николай Сергеевич, в любом деле -- заинтересовать людей. Я же их всех там увлек нашим делом. Работали, что называется, не за страх, а за совесть, не считаясь со временем. Подполковник неторопливо закурил, подвинул коробку "Казбека" Медникову. Борис покачал головой, достал свою красивую пачку импортных сигарет и демонстративно положил ее рядом с "Казбеком". Подполковник улыбнулся, поднял на Антона глаза: -- Давай, Бирюков, докладывай. Антон открыл папку с материалами дознания. 23. Дождливой ночью Тот сентябрьский вечер был с дождливыми ранними сумерками. Холодный ветер рвал с деревьев пожухлые выцветшие листья, стегал по смотровому стеклу кабины, сдувая с него дождевую воду. Стараясь пораньше выгрузить зерно, Бухарев жал на всю железку. Навстречу попадались редкие пустые машины. Проехал на понурой кляче, запряженной в полуразвалившийся ходок, почтальон из Ярского. Усилившийся дождь совсем замутил видимость, пришлось включить фары. Неожиданно в свете фар что-то забелело. Бухарев затормозил, нехотя вылез из кабины. Посреди дороги валялась толстая пачка газет, еще не успевших размокнуть. "Почтальон потерял,-- догадался Бухарев и решил:-- Надо подобрать, пригодятся..." Бросил газеты в кабину, из них выпала телеграмма. Какой-то Георгий сообщал, что приедет вечером. "Приедешь..." -- мрачно подумал Бухарев, скомкал телеграмму и швырнул ее в придорожный кювет. Сдав на элеватор зерно, Бухарев по привычке завернул к железнодорожному вокзалу. Приезжавшие в райцентр с последней электричкой часто искали попутные машины, чтобы добраться до своих сел. И расплачивались они щедрее -- не ночевать же на вокзале. До прибытия поезда оставалось больше часа. Чтобы убить время, зашел в вокзальный буфет, хотел выпить пива. Его не оказалось. Народу в буфете почти не было. Выпросил у буфетчицы из-под прилавка стакан водки. Пожевав засохший пирожок, попросил еще сто пятьдесят и бутылку с собой. Дождь зарядил не на шутку, а время после второго стакана будто промелькнуло. Среди высыпавших на перрон из электрички пассажиров Бухарев сразу приметил моряка с коричневым чемоданом, наметанным глазом определил: этот за ценой не постоит. Открыв дверцу, высунулся из кабины и спросил: -- Куда, служба? -- До Ярского. -- Червонец,-- в шутку загнул Бухарев. -- Держи,-- как ни в чем не бывало согласился моряк и подал красненькую. "Вот это денежный мужик!" -- удивился Бухарев -- таких щедрых "клиентов" ему еще не попадалось. -- Чемодан в кузов клади, под брезент, а сам в кабину залазь. Дорогой разговорились. Моряк оказался общительным, за словом в карман не лез. Сам Бухарев говорил не много, больше слушал. От водки шумело в голове, захотелось курить. Пошарил по карманам -- пусто. Спросил моряка: -- Папироски не найдется? Моряк достал портсигар. При свете спички матово блеснуло серебро и словно обожгло Бухарева. -- Поди с тридцатку стоит? -- кивнув на портсигар, хрипловато спросил он. -- Подороже,-- без хвастовства ответил моряк. -- Хорошо на службе платили? -- Последние два года на сверхсрочной был, неплохо получал. -- В Ярское к кому едешь? -- Девушка там у меня, невеста. -- Сберкнижку, поди, ей везешь,-- закинул удочку Бухарев.-- Бабы, они деньги пуще всего любят. Моряк засмеялся: -- Я, друг, все свое вожу с собой. И еду не к бабе, а к девушке. Бухарев по-своему понял ответ: "Моряки на деньги свысока смотрят, привыкли их лопатой грести. Они не жмоты, чтобы из-за десятки в сберкассовых очередях выстаивать". Возбужденное алкоголем воображение нарисовало коричневый чемодан, забитый плотными пачками десятирублевок. "Сверхсрочная морская служба -- не зэковский лагерь,-- продолжал размышлять про себя Бухарев.-- В месяц по сотняшке, и то за два года почти вон сколько набегает. С такими деньгами любая баба не отошьет. К невесте, видишь ли, едет, не к бабе, а к девушке. Девушкам тоже деньжонок только подбрасывай, нагишом на столе танцевать будут. Телеграмму, говорит, дал. В кювете твоя телеграмма лежит", -- вспомнив о поднятой с дороги пачке газет, злорадно подумал Бухарев. От этого вроде стало легче, но мысли вдруг перескочили на Сахалин. А как он, Бухарев, "демобилизовался" после отбытия срока? Только на проезд до Новосибирска и хватило. Еще этот гад, Граф-Булочкин, пять лет соки тянул. От одного воспоминания по коже мурашки бегут. И мужик вроде шкилетный, а вот взял за горло. Зря не тюкнул его по темечку. Подворачивался случай. Никто бы не докопался. А и докопались, за такого гада больше пятака не наварили б. Одной тварью на земле меньше б стало -- только и всего. Поджилки тогда затряслись,-- подумал о себе со злостью.-- От своей трусости и будешь всю жизнь в нищете маяться, крутить до загибу шоферскую баранку. И путней бабы никогда не заимеешь, схлестнешься с какой-нибудь Сонькой-подзаборницей... А ведь коричневый чемодан в кузове... Граф ни в жизнь не упустил бы такой удачи... Страна большая... К югу куда-нибудь... Лоб стал горячим, а пальцы рук и под лопатками защипало азартным ознобом. Тепло, жарко стало Бухареву. -- На Урал, говоришь, ехал, а сюда свернул...-- прохрипел он.-- Тебя ж родственники потеряют. -- Некому терять, детдомовский я. -- Один на всем свете? Моряк кивнул головой. -- Как жить-то думаешь? Скучно одному, я вот тоже один. -- Зачем одному оставаться? Женюсь, заведу хозяйство, детишек. Люблю я их, мелочь пузатую. -- Машину купишь? -- снова забросил удочку Бухарев. -- Была бы светлая голова да крепкие руки, за машиной дело не станет,-- моряк опять засмеялся.-- Водить умею, еще до службы этому ремеслу обучился. Когда-то профессионально шоферил, как ты вот сейчас. "А коричневый чемодан в кузове, под брезентом... На юге, поди, теперь теплынь, как летом... Прописка? Граф говорил: "В Одессе, как в Греции, за гроши можно все". Нет, в Одессу нельзя -- Граф, освободившись, туда вернется. Опять соки тянуть начнет. Да разве на Одессе свет клином сошелся? Мало ли в стране теплых городов. Там тоже -- только деньги подавай, и прописка, и любые документы будут". Бухарев попытался сосредоточиться, разглядеть дорогу. Но, кроме серой мути, мельтешащей в свете фар, ничего не видел. Неожиданно машину резко занесло в сторону, и она юзом сползла в придорожный кювет. Бухарев стукнул кулаком по штурвалу, зло выругался. -- Не видел, что ли, поворота? -- с упреком спросил моряк. -- Поворота... Глаза от усталости -- как ворота,-- пробормотал Бухарев, достал прихваченную из вокзального буфета бутылку водки, прямо из горлышка отпил половину, протянул моряку: -- Пей, служба! Моряк открыл дверцу кабины, брезгливо взял бутылку и, не раздумывая, швырнул ее в ночную темноту. -- Ты что? -- Бухарев схватил моряка за грудки. Моряк, как тисками, сдавил кисти рук Бухарева, будто ребенка, легко оттолкнул его от себя. Сказал спокойно, с усмешкой: -- Тихо, браток, тихо. -- Ты что?! -- хрипло повторил Бухарев.-- Чужого добра не жалеешь? -- Лишняя она тебе. И без того хорошо наелся, дороги уже не видишь. -- Я?! Я не вижу?! Выметайся, гад, из кабины! Моряк словно не слышал угрозы. Лицо его стало серьезным. Бухарев понял это по голосу, каким моряк сказал: -- Ну-ка, пусти за руль. Бухарев впадал в истерику только тогда, когда видел, что его боятся. Чем боязнь была сильнее, тем решительнее становился он. Спокойная людская уверенность всегда сбивала с него спесь. -- Ну?! -- требовательно повторил моряк. И в этой настойчивой требовательности Бухареву почудилась та сила, которая в годы заключения заставляла шестерить перед одесситом Булочкиным. -- У-у-у...-- стиснув зубы, промычал Бухарев и неуклюже полез от руля, уступая моряку место. Моряк зачем-то снял бескозырку, включил зажигание, нажал на стартер. ЗИЛ фыркнул и устало задрожал на холостых оборотах. Скрежетнула в коробке передач включенная скорость, машина качнулась. Опять скрежет, опять качок, еще скрежет -- еще качок... Еще, еще, еще... и машина, будто с неохотой, медленно выползла из кювета на дорогу. "Кумекает, гад"...-- с ожесточенной ненавистью подумал Бухарев. В это время мотор "чихнул" и заглох. Моряк пожужжал стартером -- двигатель не схватывал. Еще пожужжал -- молчок. Тогда моряк решительно вылез из кабины, откинул капот и стал ощупывать двигатель. Бухарев знал капризы своего ЗИЛа. Он, тяжело нагнувшись, поднял из-под ног пусковую рукоятку, безразлично-тупо посмотрел на нее, решая, сказать или не сказать моряку? И вдруг перед глазами, словно наяву, открылся коричневый чемодан, забитый плотными пачками десятирублевок, перетянутых банковскими стандартными обертками. Обертки на пачках начали лопаться, и десятки, как багровые осенние листья, усыпали кузов машины... Тяжело дыша, Бухарев вылез из кабины. Покачнувшись, зашел за спину моряка, глухо прохрипел: -- Техника... Моряк даже не оглянулся. Бухарев, смутно различил в темноте его серый затылок, взмахнул рукой И ударил изо всей силы пусковой рукояткой по серому пятну. Тупо соображая, торопливо обшарил карманы моряка, огляделся -- на поле, рядом с дорогой, смутно виднелись копны еще не заскирдованной соломы. Взвалил труп на плечо и, качаясь на заплетающихся ногах, понес от дороги. Спрятав его под одной из копен, вернулся к машине, вручную завел двигатель и на всей скорости погнал ЗИЛ по скользкой, раскисшей от дождя дороге. Надсадно выл двигатель, свет от фар испуганно метался в мутном месиве воды и грязи. От напряжения пересохло во рту, невыносимо захотелось пить. На одном из поворотов фары вырвали из темноты почерневший домик культстана. Около него возвышались самоходные комбайны, а чуть поодаль стоял самосвал. Бухарев вспомнил, что

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору