и любой другой области
деятельности,  способности ее целиком сосредоточивались на умении жить
и тут она могла поучить многих.  Миниатюрная,  гибкая, с отменным вку-
сом,  с неизменно блестящими черными глазами, пользующаяся яркой пома-
дой  и  давно оценившая преимущества безапелляционного тона Наташа Ар-
кадьева исходила из двух очевидных - во всяком случае  ей  -  посылок:
первая - жизнь одна и вторая - не победить, значит проиграть.



Сейчас супруга Шпындро терзала телефон, обзванивая бездельных советниц
- жен таких же выездных, как Игорь; их неформальная группа сформирова-
лась  давно и допуск в нее новеньких был сильно затруднен:  никогда не
знаешь,  что выкинет новичок.  Верховодила в группе Наталья. Лидерство
определилось  сразу и было подарено ей без борьбы,  хотя тлеющие бунты
ей приходилось изредка подавлять резким окриком или того хуже осмеяни-
ем костюма неосторожной смутьянки.  Последний способ срабатывал безот-
казно,  недаром Наташа годами внушала подругам:  женщина есть то,  как
она выглядит.

Моя квелленекермановская  рать  - величала Аркадьева подруг.  Сейчас с
одной из ратниц бурно обсуждались выкрутасы тряпишного ценообразования
и жадность приобретателей,  не желающих понять, как все дорого за гра-
ницей.

- Представляешь!  Я ей называю из какого магазина,  а дурища хихикает.
идиотски.  Ей хорошо,  ее боров на овощах сидит. Мандариновый царек! В
прошлую субботу назюзюкался на водохранилище и признался, что две алки
с грушами налево толкнул.  Не знаешь Алку?  Чья жена? Да ничья! Фургон
такой,  зелень да фрукты возит,  на боку написано - alca - а ты думала
Прохорова всплыла? Теперь не всплывет, папеньку, как поперли, так окно
в Европу захлопнулось.- Аркадьева посерьезнела.- Ты  Машке  скажи,  не
хочет, пусть не берет, мне что, у меня вон просителей запись идет. Это
ты ей! А вообще-то всучи хоть кому. Машину покупаем, сейчас стог соби-
раю, соломинку к соломинке, то бишь рублик к рублю. Ой! - крик, трубка
шмякнулась на рычаг.  Аркадьева не опаздывала на работу, надоел треп и
она разыграла срочность выхода;  фальшь Аркадьевой,  доведенная до со-
вершенства,  казалось вполне естественной.  Службу ее  обременительной
никак не назовешь.  Администратор в одном из творческих домов столицы:
приход вольный,  уход тем более - для нее, не для всех. Директору дома
тоже нужны календари и прочая дребедень:  две заноски в год и служи по
вольному расписанию;  к тому же на клапане сидишь - билеты на  вечера,
на просмотры,  тоже статья дохода и удобрения для огорода,  на котором
Наташа любовно растила связи.

Много ли человеку надо для счастья?  Чтоб помнили! У Наташи имелся ко-
жаный бювар-поминальник с датами рождений,  памятными днями и юбилеями
любых металлических оттенков - от медных и серебряных до золотых.

Какая вы внимательная,  Наташенька!  Что вы, Марь Пална, как можно за-
быть,  я вас так люблю. И Степана Сергееча! Такой широкий, такой. вор-
ковала самозабвенно,  натурально, не могла найти слов и смеялась зара-
зительно и искренне.

Наташа расчесала  волосы,  оглядела себя в зеркале,  приготовила рубль
для частника, больше никогда не давала, хоть на Марс ее вези, считала,
что она сама награда и у мужика за рулем не повернется язык возмущать-
ся;  за годы и годы рублевой езды Аркадьева ошиблась лишь раз и то  до
послушной доплаты не опустилась, поджала губки, выскочила из машины и,
еще не успев захлопнуть дверцу, прошипела в щель - жлоб!!

Долго ждать не пришлось,  машина устремилась к обочине почти с осевой,
резко сбрасывая скорость и поднимая задними колесами пыль. Наташа юрк-
нула на переднее сиденье и, высоко задрав юбку, оголила колени.





Колодец обедал степенно.  Начинал - и это при обильном столе -  непре-
менно с черной корочки,  вымазанной горчицей, ритуал пришел из детства
и для Мордасова считался незыблемым;  вообще Колодец  любил  создавать
опоры бытия - неприступные твердыни собственных обычаев: бумажник ста-
рый и зев заколотый булавкой.  любую трапезу начинать с черной корочки
под горчицей. баня только парная, без всяких там финских выкрутасов и,
чтоб веник непременно из  березовых  веток,  собственноручно  ломанных
Мордасовым  в  пристанционном  лесочке и ждущих своего часа-времени на
мордасовском чердаке.

Горчица случилась жестокая,  вышибла из Мордасова слезу, пришлось про-
макнуть подглазья салфеткой. Официант Т„ма - по ресторанному Боржомчик
- высшим шиком считавший осведомиться:  боржомчика не  желаете?  навис
над Мордасовым.

- Всплакнулось? Ба! Товарец знатный мимо проплыл?

Колодец хотел отбрить официанта, пусть знает свое место, но лаяться не
хотелось.

- Боржомчика занеси, Т„ма! Горчица у вас на скипидаре, что ли?

Официант кивнул на четверых в ондатровых шапках и бывших  белых  хала-
тах, трапезничающих через три стола, нагнулся и прошептал:

- Слыхал, эти-то кураги десять тонн продали на рынке, а курага под чи-
рик кило.- Боржомчик распрямился и,  уже ни к кому не обращаясь, доба-
вил:  -  Интересуются магнитофонами и телевизором оттедовским.  Подсо-
бишь?

Колодец знал,  что Боржомчику за наводку полагается от  обеих  сторон:
куражиный  люд,  судя по довольной ряшке Боржомчика,  его уже зарядил;
Колодец нехотя выудил пятерку и расставаясь с ней не без жалости, раз-
мешивая ядреную горчицу короткой ложечкой, присовокупил.- Ты им намек-
ни,  что лучше моего товара не найдут.  и пусть  не  жмутся.-  Колодец
нервно повел плечами.- Десять тонн кураги. Надо ж! Поди целую рощу аб-
рикосовую пересушили.  Смекай,  Боржом,  была роща и нет.  Вся курагой
вышла. Народец разумеет, будто сердцу от кураги помога, калий для мыш-
цы.  Придурки!  Сердцу только один фрукт помогает - покой!  Вот если б
где рощу покоя вырастить, навар приплывет, закачаешься!

Боржом упрятал пятерку,  принес бутылку минеральной, застыв на мгнове-
ние рядом с ондатровыми шапками, Колодец увидел, как четыре головы по-
вернулись  в его сторону,  уткнулся в тарелку и залил пахучей солянкой
недавние горчичные ожоги.

В противоположном конце зала мелькнула Настурция на пару с  Зинкой  из
парфюмерии.  "Заметили меня, а вид делают, что нет". Мордасов не отры-
вался от солянки,  подцепил маслину, велел Боржомчику подсыпать их по-
щедрее.  Странная Настурция женщина, брать не стесняется, свою копейку
выжимает из камня, а притом не лишена романтичности. Колодец припомнил
позапрошлогодний флирт Настурции с выездным, вроде Шпына. Ишь, как за-
пал ей всадник на двадцатьчетверке,  чуть не полезла защищать их  заг-
ранбрата.  Хотел ей Колодец науку преподать:  "Слушь сюда,  Настурция!
Это здесь Шпын либерал да демократ, а в их кругах, чтобы усвистеть по-
дальше да на подольше знаешь, скольких порешили? Не буквально, дуреха!
Чего глазищи круглишь? Не буквально! Мало что ли у нас способов понап-
ридумано извести ближнего. Не активен. на базу два раза опоздал. поли-
тучебу пропустил.  Это все мелочи, а еще припечатают где-нибудь сквозь
зубы:  не наш человек! и не отмоешься ни в жисть, а попытаешься отсто-
ять себя,  загогочут в голос - оправдывается!  заюлил! Значит и впрямь
виноват.  Спроси в чем? Не ответят! Виноват да и только! Вроде две по-
роды людей мы вывели - одни всегда  виноваты,  другие  всегда  нет.  А
возьми к примеру Шпына,  какой от него прок державе? Он тут мне вправ-
лял раз про важность своей работы.  Когда содрал так, что видать и его
пришибло от собственной алчуги.  Чего-то он там подзакупил, а ты виде-
ла,  лежит нераспакованное на подъездных путях к станции.  уже который
год, все проржавело, мальчишки доски обдирают. Возникает вопрос. Отче-
го те,  кому закупили, товар не востребуют? Или вроде Шпына мудрецы не
то закупили,  или позабыли сообщить о покупке или.  не понимаю я, и не
возражай привычно.  Знаю. знаю. У нас ничего никому не надо. Коли так,
зачем такую важность на себя напускать. Думаешь, я не смог бы на месте
Шпына сидеть?  Может и честнее б был,  хотя вряд ли. Система! Я вот ч„
те хотел прояснить.  Шпын уже скоро два десятка лет разъезжает.  Выхо-
дит, пережил сколько эр первоначального накопления? Считай! Болоньевая
эра - раз! Мохеровая эра - два! Кримплен

три! Железяки играющие - четыре!  Кроссовно-адидасовская эра - пять! А
ты хоть одну эру пересиди за бугром и уже на всю  жизнь.  упакован,  а
здесь бьешься,  вся рожа в шишкарях,  а еще ручки не брезгует таскать.
Не жалей их,  Настурция.  Алчный народец,  дошлый! Ты его представь на
собрании, речугу толкает: товарищи! в обстановке нарастающего. товари-
щи!  мы должны еще выше нести.  товарищи! думаю, что выражу общее мне-
ние.  а после собрания ручки в пакет,  туда же часы и другое,  что бог
пошлет,  и к Колодцу на прием. Уважаемый товарищ Колодец, примите - не
скупясь - и прочее. ха-ха.

Мордасов, человек эмоциональный,  увлекся внутренним монологом и расп-
лескал солянку, золотистая капля запятнала рубаху. Мордасов стянул оч-
ки на кончик носа, дотронулся до жирной отметины на полотне с опаской,
будто к насекомому, к тому же ядовитому, вот-вот ужалит.

Боржомчик егозил вдали с подносом.  Мордасов отпрянул от еще дымящейся
тарелки.

- Эй!  - Выкрикнул он официанту и только потом сообразил,  что вряд ли
Боржомчик чем поможет.  На крик кукольно повернулись четыре  головы  в
ондатровых шапках,  масляные глаза ощупали с макушки до пят вроде без-
различно,  а вроде и цепко.  Курага,  курага! Мордасов сыпанул соль на
ладонь,  растер по пятну. курага она, конечно, на плаву держит. У каж-
дого своя курага:  у Шпына ручки да зажигалки,  да те же календари, не
раз пристраивал по десятке, а если из страны Восходящего солнца с эма-
леволикими девами в кимоно, то по четвертному - только заноси. Ишь ты,
сумеречно усмехнулся Колодец,  ну чистые туземцы мы стали, ручки дерь-
мовые,  календари, мишура с наклейками, ну чем не стекляшки да бусы на
берегу Маклая. Стыдоба!

Всяк выжимает из подношения судьбы. У Настурции место не без дохода да
вприплюсовку знойность необоримая.  Боржомчик тож не с пустыми  руками
со службы топает. У бабки Рыжухи дочь на промысле, хоть и не почетном,
зато обильно кормящем,  да и от кваса отколупнуть случается,  ну и он,
Колодец, свою делянку расчистил и пашет-перепахивает.

Вот и вся курага! Жизнь одна, не ты - так тебя.

Мордасов никогда не видел жены Игоря Ивановича,  не согласовывал с ней
взгляды на жизнь - откуда ж похожесть? - выросли в одно время, и время
их  слепило  по единому образу и подобию;  а сведи их вместе,  друг от
друга нос стали б воротить, вроде разные люди из непересекающихся сло-
ев, наиотличающиеся, как только можно, а на поверку один помет, просто
к разным сосцам припали и до поры не встречались под материнским  брю-
хом.

Аппетит пропал,  Мордасов поковырял вырезку,  успев довольно отметить,
что только ему поднесли такой харч,  остальные утешались лжекиевскими,
почитай, из чистого хлеба, обильно пропитанного маслом. Горошек Морда-
сов сгреб в одну сторону,  красную капусту в другую. Ишь куражиные хо-
доки, нет-нет да скосят на него глаза, прикидывают, как повести себя в
торге, как не прогадать да не обмишуриться, и впрямь жулья развелось -
половодье, отметил Колодец хмуро, но не без протеста, причисляя себя к
малопочтенной, зато массовой категории тружеников.

Настурция и Зинка-галантерейщица громко смеялись и Мордасов видел, что
все  мужчины в ресторане не оставили без внимания появления Настурции.
Колодец числился вроде поверенным во всех делах Настурции; как-то сра-
зу  в  друзья себя оба определили и Притыка без стеснения пользовалась
связями Колодца:  обменными, путевочными, ремонтными; тем, что парятся
с  ним  врачи,  помогающие женским бедам без трехдневных хлопот.  Вся-
кое-разное случалось и Колодец выручал.

Мордасов положил деньги на стол,  прижал перечницей: и Зинка к Настур-
ции тянется, думает, и ей, мышиной рожице, перепадет мужского внимания
в компании Притыки. Соображает! Мордасов поднялся, прошел мимо куражи-
ного люда,  как князь мимо дворовых, высоко держа голову и, принюхива-
ясь, будто ожидая уловить непривычный запах.

Настурция сидела в вольной позе и ее совершенства многим едокам служи-
ли десертом.  Колодец кивнул девицам, заглянул на кухню, велел загото-
вить пару банок красной икры. Без наценок! предупредил он и пригрозил:
не то я тоже введу тарифы,  запляшете почище японцев.  Мордасов внима-
тельно читал газеты и трудности японского торгового наступлени пережи-
вал,  как свои;  прижали самураи американцев, пусть! пусть попривыкнут
янки, каково это на вторых ролях от рождения до смерти.





Наташа Аркадьева заехала к Крупнякову по делу.  С машиной пора решать.
Крупняков напоминал владетельного помещика,  вальяжный, косая сажень в
плечах,  в длинном махровом халате,  с усищами и  всклокоченной  сивой
гривой.  Крупняков во всем старался соответствовать своей щедрой фами-
лии:  говорил раскатисто,  движения не скованные, размашистые, удаль в
каждом жесте, смех, будто ложкой по днищу медного таза наяривают, даже
хрустальные подвески дворцовой люстры оживали и  мелко  подрагивали  в
тонком перезвоне.

- Наталья! - Кричал Крупняков и при его габаритах умудрялся ужом вить-
ся вокруг жены Шпындро.- Прелесть моя!  Вот сюда садись, нет сюда. или
сюда.  чтоб  я тебя видел во всем твоем великолепии.  Царица!  Нет,  в
кресло не садись, только вчера выудил, буду реставрировать. А, кресли-
ще?! Под королевскую, доложу я тебе, попу! Перетяну набивным бархатом,
упадешь! Это тебе не деревяшка лопарей. Искусство, мать, вечное и нет-
ленное. Не зацепись колготками, мне тут еще не отшкурили. А диванище?!
Абзац!  Ну я его пас, ну умасливал девок. У меня дружок есть, на охоту
ездит,  кабанчиков бьет,  лосей,  птицу, все уверяет, мол, охота такая
встряска, такая. я ему пробовал растолковать, что охота на диван почи-
ще, чем на слона или льва в Африке, не верит. Я, вот говорит, на овсы.
на медведя и невдомек ему,  что диван отловить ни с каким медведем  не
сравниться, опять же украшение быта плюс вложение.

Аркадьева знала, что тарахтением Крупняков всего лишь маскирует расте-
рянность:  не сподобился выкопать клиента на машину и упускать верхуш-
ку,  что в руки плывет,  резона нет. Хозяин притащил кофе и вазу с ку-
рабье.  Наташа машинально отщипнула кусок,  сухой, перележавший свое -
пахнуло  мышами и затхлостью погреба.  Аркадьева знала - с Крупняковым
можно и не церемониться.

- Курабье в наборе с креслом шло? Восемнадцатый век?

Крупняков загоготал,  в попытке исправить  оплошность  выудил  коробку
привозных конфет.

- Прелесть моя!  Ты ж знаешь,  холостую который год,  недогляд вышел с
курабье,  извиняй! Для уборщиц придерживаю, попалось под горячую руку.
Миль,  как говорится,  пардон! Не по злобе, моя прелесть, а вот погля-
ди,- Крупняков боялся насупленности Аркадьевой, пытался отвлечь, сбить
пламя предстоящего объяснения,- лампу справил, вазон датского фарфора,
абажур золотого шитья,  настоящий, не фуфельный, как императорские ко-
роны вышиты? а? Волшебство!..

Крупняков успевал  следить за настроением Аркадьевой и видел,  что его
тактические маневры проку не приносят.

Аркадьева резко поднялась, ваза с курабье, соприкоснувшись с развеваю-
щимися одеждами гостьи, заскользила к краю столика.

- Ой!  - По-детски вспеснул руками Крупняков и бросился спасать вазу.-
Хрусталь ручного гранения! Царица моя! Мамина ваза, фамильная, тут од-
ного серебра приляпано - мне на старость хватит.- Крупняков захватил в
ладонь три печенья и запихал в рот, прожевал, по-клоунски скорчил гри-
масу.- А еще ничего печеньице, ты зря, третьего дня покупал у Елисея.

Наташа подошла к окну:  хороша квартира у Крупнякова, вид - закачаешь-
ся, досталась по наследству, отец Крупнякова и впрямь числился до вой-
ны крупняком,  а сын в спекуляцию ударился, достиг не малого, имел об-
щемосковскую репутацию,  в кругах посвященных котировался, мог достать
черта в ступе,  а мог отдельно черта, отдельно ступу, как пожелает за-
казчик. Значит, нахватал дел и до машины ее Игоречка руки не доходят.

- Крупняков,- Аркадьева внезапно обернулась,- не  морочь  голову,  мне
ждать не в жилу.

- Опять едете?  - тоскливо вопросил, побито: сам отсидел в молодости и
уж знал,  что ни в жизнь не выбраться на лазоревые берега с  редчайшей
мануфактурой на каждом - это ж надо! - углу.

- Прекрати клоунаду,- оборвала на полуслове,- соображай, ехали бы, за-
чем машину менять на новую?

Крупняков заломил руки  притворно,  в  душе  потеплело:  ишь  Наталья,
сколько  тоски прозвучало в твоем "если б ехали".  Крупняков навидался
такого люда,  господи сколько же их прошло через его руки, веди он за-
писи,  целый  отдел кадров посрамил бы да какой,  и каждый проситель с
двойным дном:  на работе пламенный борец за счастье народов,  а в дому
Крупнякова клиент,  кому что, купи-продай, достань то да это и, конеч-
но,  на равных вроде, в друзьях все, но Крупняков понимал, держат дис-
танцию, он-то не выездной, с чревоточинкой, а вкладчики - кто во что -
с паспортами,  синими,  зелеными, черт их знает с какими еще. Тому ме-
бель и чтоб непременно в сохранности, тому дачу и чтоб не дальше трид-
цати верст, и чтоб газ, унитаз и гараж, тому для жены украшения. вон в
ушах Натальи молитвами Крупнякова серьги;  уж лет десять,  как спрово-
рил, уговорил одну старушенцию, заплатил божьему одуванчику сущие гро-
ши,  а Наталье впарил за десять тысяч,  думал обобрал до нитки, а выш-
ло-то по истечении лет,  что чуть не в подарок отдал.  Эх, время! Мало
тебе,  что к могиле подталкиваешь, так еще из нажитого воздух выпуска-
ешь,  имел гору,  а глянь осталось щепотка - гол, как сокол, будто на-
дувной матрас резанули.

Аркадьева перехватила взгляд Крупнякова, дотронулась до серьги, в сап-
фировом кобошоне тлела синяя искра.  Аркадьева припомнила те тягостные
торги. Она сидела здесь же у Крупнякова, а Игорь страховал внизу в ма-
шине;  в ту пору сам Шпындро еще заявлял:  "Я в эти дела лезть не  же-
лаю",  но заявлял все реже и голос его звучал все глуше, менее уверен-
но. Наталья принесла деньги в сумочке, держала ее, прижав к груди, и в
распахнутой спальне Крупнякова ей чудилось чье-то присутствие, и зная,
что в этой квартире есть черный ход,  она ужасалась:  вдруг по  голове
ба-бах! деньги отберут и деру, уйдут черным ходом, а Игорь так и будет
елозить в машине. Тогда все обошлось без волнений, если не считать са-
мих торгов.  Крупняков бедняга умер бы, узнай что Наташа привезла пят-
надцать тысяч,  смирившись с их потерей в  уплату  за  серьги;  бились
яростно,  четыре часа Игорь караулил внизу, два раза Наталья подходила
к входной двери,  гневно сбрасывая цепочку, три раза Крупняков упряты-
вал  серьги  в коробочку и в сердцах с грохотом задвигал ящик комода в
бронзовых накладках. Сколько воды утекло.

Аркадьева подцепила конфету - дорогая, коробка из приличного магазина,
Моцарт-кугель.

- Вот что,  моя прелесть!  - Вперилась Крупнякову прямо в глаза,  зная
что тот не выдерживает прямого взгляда.- Я тебе не дура первого  выез-
да,  нахапал дел - прожевать не можешь!  Двигай мою тачку или заберу.-
Аркадьева демонстративно запустила руку в коробку и сыпанула во  вмес-
тительный  накладной  карман пригоршню конфет.- Девочкам.  на работе,-
пояснила любезно и медленно отошла к окну,  зная,  что Крупняков к ней
до сих пор не равнодушен.- И вот еще что. кушетка, которую ты мне втю-
хал за антиквариат,  на поверку вышла самот„с, сколотили умелые ребята
в дачном сарае или в гаражике в выходные.  Эх,  Крупняков, обманываешь
беззащитную женщину.

- Ну. нет. не думай. я.- Крупняков стеснялся самозабвенно, набрал воз-
духа, округлил щеки и хоть и не стеснялся лишних хлопот с перепродажей
некстати всплывшей кушетки,  не хотелось и терять проверенного  клиен-
та,- могу забрать,  тащи обратно, у меня тут один с юга ходок при виде
гнутых ножек да грифонов на подлокотниках аж дрожит.

Аркадьева вышла,  оставив Крупнякова  без  ответа,  пусть