Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Детективы. Боевики. Триллеры
   Детектив
      Черняк Виктор. Выездной! -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  -
доверяю, Туз, слышь!.. Из тени донеслось с придыханием: - Так всегда морочат, когда к стуку склоняют, что ж я не просекаю. Мордасов ринулся в тень, схватил за грудки невидимого возраженца. - Ты мне брось мудрить, сниму с довольства - по карманам чужим начнешь шнырять в жгучие минуты и сгоришь к ядрене фене, а судимостью пометят, не отмоешься, хоть до крови кожу три. - Я тех ребят не знаю.- Туз дрожал и тепло его дыхания туманило очки Мордасова. - Не знаешь - узнай. Вс„ учить надо, как глотать, так вы знаете. - Мы ж больные, собой не владеем. не наша вина, наша беда,- постно и газетно заключил Туз. - У-ух! - гоготнул Колодец.- Туз, ты зенки-то протри, я что тебе под красными плакатами, писанными белыми буквами да над зеленым сукном си- жу, чтоб ты мне пытался втюхать эти жалостливые помои. Туз, обижаешь. Смотри процент отдаточный накину, сразу неизвестные ребята лучшими дружками обернутся. Запомни, мне недосуг за вами шантрапой по тупикам да проулкам егозить. Назначаю тебя погонщиком над стадом, за это с те- бя копейки не возьму лишней - сколько взял, столько и возвернешь, но чтоб стадо содержал в порядке. - Ага! - Восторженно крякнул Туз и Мордасову почудилось, что бывший силач согнул руку в локте, проверил мышцы-бугры: как еще колотушка, сгодится? Мордасов молча повернулся и зашагал к дому: экономические рычаги - си- ла, завсегда лучше окрика. Свет в каморке бабки едва теплился. Мордасов толкнул дверь - подума- лось нехорошее - ударился о косяк, влетел в комнатенку затравленно и волной воздуха, что гнал перед собой поколебал пламешко в лампадке. Дыхание сдавило: - Ба, ты че? От стены долетело: - Ниче. Жива покуда. спать ложись. Мордасов вышел во двор, проверил покрытие парников, достал из кадушки малосольный огурец, похрустел, всматриваясь в звезды. Неутомимые свет- ляки сияют щедро и для Мордасова, и для Шпына, и для Настурции, и для Рыжухи с пропащей дочерью, и для Туза и его побратимов бутылочных, для всех одинаково, но завелись люди, что и головы годами не задирают, все под ноги глазами уперты, будто там самое важное. Мордасов уговорил еще один огурец и отметил, что засол получился в десятку, самое то! Обошел машину, пару раз прикидывая, сколько слупить со Шпына за визит к баб- ке, не за так же напрягать человека на краю могилы. Шпына надо трясти! Сколько же он насушил со своей ухватистой бабенкой? Горы металлических рублей заблестели в ночи перед взором Колодца и вспомнилось обидное, сказанное девицей, к которой он безуспешно прикололся: без воображения ты мужчина, расчетливо живешь, скучно и пусто. Это как рассудить, его воображение, конечно, не рисует поклоны, да нежности, да шепоток под сиренью, но горы из железных рублей тоже чего-то стоят, не холмы, а заоблачные пики, как в телевизоре и он со снаряжением карабкается, за- бивает крючья, к заветной вершине, а из-под окованных ботинок осыпь брызжет, не камешками, рублевиками, так и звенят, скатываясь в рассе- лины и пропасти, озвучивая в пустынном мире чудо-гор путь Мордасова к своему торжеству. Филин ужинал на кухне. Жена, коренастая, на ногах-тумбах тяжело пово- рачивалась от плиты к столу, мелькали жирные руки в перевязочках, как у младенцев; обличием и повадкой жена походила на мужа ошеломляюще: каждый бы признал их супругами, шею творец для жены Филина не предус- мотрел вовсе и голова, подпертая синюшными щеками покоилась прямо на плечах. Филин хлебал щи также значительно, как разговаривал, принимал людей, как все и всегда совершал в своей жизни; в душе-то он знал невеликую себе цену, но раз в обойму попавши, быстро обучаешься. В глубине квар- тиры дочери лаялись из-за телефона, парок из тарелки щекотал ноздри, напоминая о сладостном табачном щекотании. Филин отложил ложку, полез за папиросами. Лицо жены, обрамленное мелкими кудельками, липнущими к сальному лбу, исказилось недовольством. Филин тяжело поднялся, сгреб пепельницу; до чего страшна супружница, разъелась неуемно; защемило в затылке, ругань дочерей перешла в кромешный визг, и Филин гневно пнул дверь из кухни в коридор, пытаясь оградить уши от дребезга перебранки. - Щи стынут.- Жена шваркнула половник в мойку. Филина будто хватили молотом по голове, едва не взорвался: все чего-то хотят от него, при- нуждают, манерничают, выкрутасами лица или слов подбивают клинья, чтоб так сказал, а не эдак; чтоб дочерей одел, семью накормил, дачу завер- шил; чтоб послал Шпындро, не обидев Кругова; чтоб обласкал Кругова, не задев льстивого и протягивающего с готовностью руку помощи Шпындро; чтоб начальство, хоть и не переоценивая шибко его мозгования, до срока тронуть опасалось, рассудив, будто само его долгое сидение в начальст- венном кресле - прямое свидетельство заслуг и достоинств. Окурок при- тушил с яростью и первая ложка щей после курева отдавала гарью и таба- чищем. Развинтился! Может и впрямь съездить к старухе? С поры дере- венского малолетства припоминал Филин таких старух, народ их опасался, но стороной не обходил и выпадало часто облегчение от колдовского участия. Знал бы кто на работе до чего жизнь загнала, на поклон к зна- харке - при полной серьезности предложения Шпындро - готов пойти гроз- ный руководитель. Затылок отпустило и Филин тут же решил отклонить предложение Шпындро; как назло сиесекундно сердце зашлось колкой болью. Филин привалился к стене, едва не уронив привезенные издалека и даренные в порывве подмасливания кем-то часы, неимоверно чужие и отто- го сразу выдающие нездешнее происхождение. Жена понуро потрусила к аптечке, откопала в завалах лекарств нитрогли- церин. "Все про меня знает, даже не спрашивает, что да как". Филин по- корно засосал кубик, выждал пока отпустит и уж тут дал себе слово пое- хать к бабке Шпындро. Поездка его обяжет к ласковости, но тут уж ниче- го не поделаешь, он про себя решил дать добро Шпындро; у соискателя выезда вс„ везде чисто, проколов не числилось за ним, стерильная анке- та да и благодарность Шпындро не застрянет на пути от желания оделить доброхота до свершения этого дела. Филин завершил ужин, в ванной прополоскал рот, сгреб с вешалки в при- хожей газеты и ринулся в гостиную; дочери притихли под грозным взгля- дом отца, напоминая затравленностью взоров зверьков, загнанных в угол. Услада старости! Филин опустился в кресло, седая грива опутала льняной подголовник-салфетку, обшитую по краям и предусмотрительно наброшенную женой на любимое кресло главы семьи. Привлекательность дочерей, вначале проявившись, радовала; в их юные годы страшила отца и не напрасно; теперь же, когда одной минуло двад- цать пять, а другой двадцать восемь, он пропитался защитным безразли- чием и только часто сверлило: содержать их понадобится по гроб жизни. Обе сходили замуж, обе развелись, слава богу без потомства, ни один ухажер дочерей никогда не нравился отцу. Это были люди другого круга, непостижимого опыта, и они никогда не нашли бы с Филиным общего языка. Они не боялись, эти молодые и средних лет мужчины, а Филин боялся всю жизнь, трясся нутряно от любого недоброго взгляда вышестоящих и, если отбросить наносное и случайное, самым верным спутником его на протяже- нии долгих лет оставался страх; и Филин не понимал и осуждал людей, не ведающих его. Казалось несправедливым, что их безмятежность будто бы оплачена страхами всей его жизни. Теперь-то не бояться естественно, но они не знали и толики пережитого им и найти пути друг к другу, добить- ся понимания меж разделенными эпохой существами не проще, чем беседо- вать слепому с глухим. Филин делал только то и только так, что делали все, кто хотел выжить в непростые времена и не только выжить, а вкусно есть и сладко пить. И теперь, поднаторев в служебных баталиях, отвое- вав право на свой кусок хлеба с маслом, вколотив все без остатка силы, отпущенные при появлении на свет наверное не для постного, бессмыслен- ного сидения в кабинетах и не для бормотания шамански вязких уверений с разновысоких трибун, он видел наградой всех усилий двух молодых чу- жих женщин, не испытывающих к нему симпатии, ни благодарности, ни даже кровной тяги и толстую, безобразно безликую женщину, которую никогда не любил, не понимал и тоже боялся, как всех, с кем вступил в жизнь и прошел по ее дорогам, и дожил до поры угасания. Телефон выплюнул из пластмассового тельца высокий, дробный звон, и обе дочери бросились к аппарату, как голодные птахи на крохи хлеба. Филин прикрылся газетой, начал медленно перелистывать страницы, фикси- руя заголовки, поразительно схожие уже многие годы, читая лишь фамилии авторов статей и задерживая взгляд на мутноватых фото страстей и бед в дальних далях. Отвлечься от дум о работе не удавалось: его вниманием целиком владели Шпындро и Кругов, он знал, что эти гладкие, отутюжен- ные мальчики под или чуть за сорок непросты и не безобидны, что тоже научились плодить защитников, высылать передовые дозоры, ловить на ле- ту тонкие, будто паутина, слухи, отфильтровывать их, извлекая необхо- димое, вести прощупывания, складывать мозаику случайных сведений и - главное - овладели в совершенстве игрой в угождение, не примитивное, густо смазанное выходящим из моды подхалимажем, а в угождение изощрен- ное, полутонами единомыслия, угождение очевидно добровольное, а не на- вязанное, такое угождение, которое не оскорбляло и не сводило к типу непозволительного примитива того, кому угождали. Звонки еще не хлыну- ли, но Филин не сомневался - наступило затишье перед бурей. Поэтому в его интересах, как можно быстрее провернуть необходимое для отъезда Шпындро, не желая подвергаться ежедневным атакам, обеспечить себе воз- можность развести руками: я бы и рад, да поздно. Конечно, так Филин не думал, он мог бы так думать, если бы годами из него не выбивали дурь самостоятельности, не выжимали лишнее, непривычное, не отучив к концу жизни мыслить вовсе. Филин утешал себя обкатанными как галька сообра- жениями о деловитости Шпындро, о его надежности - вот только в чем? - о том, что Шпындро полностью соответствовал тому стандартному предс- тавлению о тех, кому дозволено выезжать, и представление это вбирало в себя вовсе не деловую хватку или особенности ума, его склада и сильных сторон, а иные качества: набор формальных атрибутов, анкетные данные, а более всего то, что уже однажды был, а значит вступил в то неогово- ренное бумагами, но незримо существующее братство особенных людей,- выездных, особенных не умением делать дело, а умением его не делать и скрывать это так виртуозно, что п ься не удавалось и самым въедливым. Филин-то знал: исчезни в одночасье его учреждение со всеми кабинетами, ничего не изменится. до смешного ничего. иногда у него сосало под ложечкой при таких мыслях. Он не сом- невался, что и другие это знали, но боязнь цепной реакции и необъясни- мая и спасительная способность мозга не думать о нехорошем спасала многих и не один год. Филин глянул на часы, включил телевизор; старшая дочь швырнула похри- пывающую по-мужски трубку на диван и выбежала в спальню к другому те- лефону. Младшая удалилась на кухню к матери. Филин представил мечта- тельно, как покупает по квартире каждой, но тогда замрет возведение дачи и отпущенные ему годы протекут в заточении городской квартиры, тесной и пыльной от обилия вещей, бесцеремонно вселяющихся сюда деся- тилетиями да с таким напором, что хозяевам оставалось все меньше и меньше места. Жена вошла в комнату медленно, расталкивая перед собой воздух, пропи- танный дорогой парфюмерией, удушливые волны катили на Филина и били в нос и сводили с ума напоминанием о дочерях, которых он любил и ненави- дел, и боялся от того, что в тайне им предопределил отогревать себя в старости и теперь понимал, что никто отогревать его не намерен. Выжать из Шпындро можно немало, только при Филине тот отъезжал четыре раза по-крупному и на отменные угодья, к тому же жена Шпындро - а Фи- лин украшал стол раза три-четыре на домашних приемах у Игоря Ивановича - принадлежала к типу неутомимых бесстыдных стяжательниц, не только не маскирующих своих ухваток и повадок, а всецело ими гордящихся и своим бесстыдством не оставляющих пути к отступлению совестливым людям или по крайней мере таким, каких хоть изредка, хоть раз в год, хоть раз в жизни посещает раскаяние. Такие, как жена Шпындро, в открытую одевали полгорода и безошибочно вкладывали свободные деньги. Филин помнил, как на кухне перед грядущим вторым отъездом эта молодая женщина заглядыва- ла ему в глаза, внятно обещая внеземные радости и, если он только воз- желал, все бы произошло, но Филин уже тогда - сейчас ясно до срока - причислил себя к старикам и ставку делал более на охоту, на рыбалку, на безбедную спокойную жизнь; тогдашнее выражение лица жены Шпындро бесило его теперь все чаще и чаще, потому что намекало: так же теперь смотрят его дочери на людей, от которых немало зависит в этой жизни и эти люди, кто и отметает от лености их авансы, прикипев к картам, вы- пивкам ли, собирательству ненужного хлама, а кто и не пренебрегает откровенными предложениями и тогда выходило, что осмотрительность Фи- лина в отношениях с Наташей Аркадьевой лишила его возможности загодя мстить таким же, как он, влиятельным и безымянным, мстить за то, что они крадут его дочерей и топчат их, а он годы назад не воспользовался таким случаем. Жена утонула в кресле, его мягкие контуры слились с такими же пухлыми, колбасообразными складками на ее теле. Дверь в прихожей хлопнула, Филин вздрогнул: ушла старшая; знал, что сейчас же младшая оседлает телефон и будет трезвонить без устали, что- бы найти повод ускользнуть из дома, тем более ненавистного, что стар- шая уже улизнула. Позвонил Шпындро, наговорил жене Филина подобающих любезностей, и Фи- лин, сидя под прикрытием газеты, стеснялся лица жены, свирепого, из- редка прорезаемого неискренней улыбкой; жена жестом подозвала Филина и, когда муж приблизился, обдала его аммиачным запахом изо рта. Филин поблагодарил сотрудника за внимание - к знахарке в субботу, Шпындро заедет за начальником в одиннадцать утра. Филин опустил трубку: вяжет! умело, не слишком перетягивая веревками суставы, вяжет со знанием дела, без тугих узлов, понимая, что играть в прозрачное бескорыстие глупо, но и бравировать корыстью не след; Филин поежился: стать в позу? отказать? а вдруг старуха и впрямь поможет, подлатает и тогда, даст бог, высидит на работе еще годок-другой и вы- тянет-таки дачу, если проказы дочерей, их удручающая способность гро- бить собственную жизнь не оставят камня на камне от его планов. - Ты куда собрался? - Жена тяжело ворочалась в кресле, держа перед но- сом книгу, открытую на первой странице уже неделю. Филин окликнул пса, прицепил поводок к ошейнику, теряющемуся на лохма- той шее и отправился на улицу; делая третий круг во дворе, он отвер- нулся, чтобы не налететь на младшую дочь, которая расстаралась - выз- вонила возможность вильнуть хвостом. Филин тоскливо посмотрел на крас- ные глазенки задних огней удаляющегося автомобиля, он давно этот лиму- зин приметил и знал: сегодня дочь не вернется до утра. Собака проявила понимание и только что тянувшая хозяина в разные стороны, замерла, заскулила, будто и ей больно. Филин достал папиросы, нервно ломая спички, закурил и направился в сторону говорливого пенсионера из третьего подъезда. Старик церемонно приподнял шляпу, обнажив блин лы- сины, в неверном свете фонарей напоминающий лягушачье брюхо в обрамле- нии седин. Филин рухнул на скамью, скрипнул приветствие зло и пусто, сразу перехотел болтать; от земли тянуло холодом и пенсионер остерег. - Я-то на войлочной прокладке сижу, конфисковал у машинистки домуправ- ления за три шоколадки, а вы-то безо всего. Застудите мужской багаж, беды не оберешься. На черта мне теперь багаж этот, хотел возразить Филин, только нужду справлять, но воздержался, дернул пса за поводок и направился к подъ- езду. Наташа Аркадьева прознала, что утром в субботу муж отправляется за го- род, раньше трех-четырех не вернется и поэтому приняла приглашение Крупнякова отобедать. Последняя привязанность Аркадьевой растаяла с месяц назад и теперь, в межвременьи любовных утех кандидатура Крупня- кова приобретала свою привлекательность. Будет ценить, будет показы- вать друзьям на дачах, укрытых десятками километров дорог от чужих глаз, будет млеть и восторгаться, а как же?.. Крупняков хоть и немало- го полета, а жулик, а Наташа Аркадьева жена выездного, лицо причастное к важному и серьезному, лицо повидавшее, как там у треклятых, не на картинках, не на экране, а живьем, лицо, которое может и имеет право рубануть во всеуслышание: в Сан-Себастьяне есть ресторанчик для изб- ранных, так там. или на пляже в Брюгге, как нигде. или от Афин до Ро- доса лету всего ничего. Крупняков мужчина спокойный, крепко стоящий на ногах, вхожий во все закрытые двери, умеющий держать язык за зубами и то, что они вместе обделывают дела вовсе не смущало Наташу: подумаешь, девятнадцатый век, что ли, дела делами, а скука всех душит и хочется, чтобы мужчина, достигший чего-то в жизни - а разве Крупняков не дос- тиг, если мерять деньгами, а если не ими, чем же еще мерять? - выказы- вал восхищение тобой, не ленился говорить слова пусть и дежурные, но из тех замечательных, в которые всегда веришь, как в собственное бесс- мертие, будто бы именно для тебя оставленную щелочку - миллионы других ее не замечали, а ты непременно в нее проскользнешь и будешь вечно жи- ва и молода, и обожаема, и это так естественно, потому что это ТЫ. Шпындро приволок пакет с дарами сувкам назад, буркнул: пока не понадо- бятся, нашел ход вернее; и Наташа радовалась, не скрывая: из дома не уплыло имущество, пусть и не нужное, но греющее самим фактом своего наличия и смутным ощущением, что когда-то еще пригодится. Игорь Ивано- вич несколько раз названивал Колодцу, улещал, склонял к доброму прие- му, обещая одарить внепланово и слышал, как в голосе Мордасова, вроде бы бесстрастном, нет-нет тренькали нотки любопытства - чем одарит Шпын? - и просыпался до поры неплохо скрываемый восторг приобретатель- ства, с которым Мордасов, будто бы совладал вполне, а на деле грешил, вожделел к товару, набивая свою утробу добром, как и другие менее уме- лые в управлении своими страстями. Маневры мужа неопровержимо свидетельствовали,- отъезд не за горами. Наташа чуяла сладостный запах предотъездной поры - окружающие начинают относиться к тебе, как к существу особенному, таинственному, вскоре унесущемуся в сказку, оставив тяготы быта позади, и существо это вроде б ничем от тебя не отличается и отличается всем; у существа этого дру- гая шкала возможностей, другие приводные ремни бытия: ты бедолага, будто тянешь вручную, а на эти существа вкалывают блоки и подъемные механизмы, и лебедки разнообразные, и шевеление чудо-пальца сдвигает гору, и они роют, будто экскаватором, а ты детским совком, и как ты со своим совком не крутись, один мах экскаваторным ковшом отбрасывает те- бя назад, да как! гусениц, землегрыза не увидишь. И на работе совсем другим взглядом смотрят на жену, которая одной но- гой уже там, никто с тебя не спросит, ты уже вне пределов досягаемос- ти, портить с тобой отношения отважится разве только совсем несведу- щий, которому невдомек, что так просто не посылают в дальние страны и супруга, вознамерившаяся туда отбыть еще до Нового года или еще до ка- кой обозримой даты, не так проста и клевать ее не след, потому что там, в далеке, у них контакты о-го-го! делегации так и шастают, не то что здесь, а уж о презентных выкручиваниях рук вообще нечего говорить. Аркадьева и так себя г

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору