ла у Нюси, не заходила ли она ко мне в  комнату,
и получила отрицательный ответ.
   Надо решать, что делать с вещественными доказательствами. Если я  позвоню
следователю и расскажу о  носке  и  фотографии,  то  в  ответ  он  скажет...
Правильно, я тоже так думаю. Именно это он и скажет. В принципе, он уже  все
сказал, только в мягкой манере. Если буду настаивать на своем, он перестанет
церемониться. Только и всего. Значит, следователь отпадает. Можно,  конечно,
написать заявление по всей  форме,  и  тогда  фиг  меня  пошлешь...  Пришлют
участкового, которому по новой объяснять про дядю, Павлика, Макса  и  прочие
подозрительные  обстоятельства,  -  все  равно,  что  древнегреческие   мифы
пересказывать. Не поверит... Ну задаст для проформы несколько  вопросов,  ну
предупредит, чтобы  мы  не  оставляли  дверь  нараспашку,  ну  объявит  меня
паникершей. И с чувством выполненного долга засунет мое заявление неприлично
сказать куда. Никому не нужны мои улики - вот что.
   Решено окончательно и бесповоротно: милиция отпадает.
   Уничтожив следы пребывания постороннего влажной тряпкой  и  пылесосом,  я
заскучала. Чем бы заняться до  ужина?  Поскольку  заняться  было  решительно
нечем, я предалась размышлениям.
   Неужели хмурый следователь прав, а я ошиблась...  Конечно,  ошиблась.  На
самом деле Павлика отравила мафия, не знаю за что и, прямо скажем,  не  хочу
знать, пусть это останется их маленькой тайной. А другой кузен действительно
ушел из дома, потому что захотел самостоятельности, и ни на что  не  намекал
он в той злополучной открытке, виной всему моя буйная фантазия.  И  дядя  не
писал завещания. Если разобраться, ему  и  завещать-то  нечего  было,  кроме
пустяка - скифского золота да горстки  бриллиантов.  И  умер  он  совсем  не
внезапно, а в результате долгой изнурительной болезни, о которой мне  ничего
не известно. Что касается пошлого бабника, то его избили  объединенные  силы
наших с Греткой поклонников, причем, избили заслуженно. А за мной  никто  не
следит. Кому я нужна! И  комнату  мою  никто  не  обыскивал,  кроме  ментов,
разумеется. Кажется, я зациклилась... Пора домой. Если следователь отпустит.
   Отпустит, должен отпустить: мое алиби проверено -  я  чиста.  По  крайней
мере перед законом.
   Хочу в Москву. Баста!
   Нет, рано. Я вспомнила, что  сначала  обязана  взяться  за  тетю  Лизу  и
прояснить ее виды на будущее, чтобы потом отчитаться перед мамулей.
   Одетая в длинный сатиновый  халат  со  множеством  накрахмаленных  рюшей,
тетушка возлежала на софе, опершись на локоть  и  вздыбив  крутое  бедро,  и
раскладывала очередной пасьянс,  который,  очевидно,  не  сходился.  Тетушка
недовольно кряхтела,  вздыхала  и  сопела.  Ну  чистый  ребенок  преклонного
возраста. Иногда диву даешься, как  мало  мы  меняемся  с  годами.  Глубокие
морщины и отечная дряблость - не в счет, это телесное, а  дух  нисколько  не
подвластен жестокому времени.
   - Переложи крестовую даму в середину, - подсказала я.
   - Ты думаешь? - отозвалась она, не поднимая головы.
   - Даму в середину,  из-под  нее  вылезет  бубновая  девятка,  на  которую
положишь крестовую девятку, тем самым откроешь туза,  на  которого  положишь
шестерку, из-под которой достанешь семерку, восьмерка уже открыта... Считай,
пасьянс сошелся, если достанешь вальта с самого низа.
   - И правда, - обрадовалась она, быстро перекладывая  карты,  -  Так  где,
говоришь, семерка?
   - Тетя, ты случайно не рылась в моих вещах?
   - А зачем?
   Достойный ответ.
   - А кто-нибудь заходил, пока меня не было?
   - Андрей заходил.
   Опять он. Все ходит, вынюхивает.
   - ...Да? И что? - спросила я.
   - Одолжил у Нюси соль.
   А предлог-то явно надуманный.
   Ситуация накаляется. Того и гляди нагрянет Икс запугивать, а у меня масса
проблем помимо него. Вот  тетина  масса,  например,  требующая  оперативного
вмешательства. Попробую до прихода Икса разгрести завал с этой стороны.
   - ...Тетя, я вот о чем подумала, - медленно проговорила  я,  собираясь  с
мыслями, - Познакомь меня, пожалуйста, с Вандой. Мир  духов  -  это,  должно
быть, так... - начала я фразу  и  запнулась,  потеряв  подходящее  слово,  -
Так... - силы небесные, помогите, как так? - Так...  романтично!  -  наконец
выпалила я и вздохнула с облегчением. Неплохо получилось.
   - О, - обрадовалась тетушка  и  оторвалась  от  пасьянса.  На  ее  щеках,
обильно сдобренных жирным  кремом,  проступил  румянец  удовольствия,  -  Ты
правда так думаешь? Как я рада, что ты поняла! Это действительно романтично.
Романтично и познавательно. Можно вызвать кого  угодно  -  хоть  Рюрика.  Он
придет и ответит на любые вопросы, если, конечно,  захочет.  Случается,  что
сеансы срываются, потому что вызываемый дух не откликается или обижается  на
нетактичный вопрос, но это редкость. Иногда, знаешь, бывает очень весело,  -
она издала звук, похожий на хохот самки бабуина в сезон дождей, - Они, как и
люди,  каждый  со  своим  норовом.  Низшие  духи,  недостигшие  мудрости   и
просветления, хулиганят и сквернословят по страшному  -  мне  кажется,  тебе
должно понравиться. Некоторые духи  выступают  инкогнито,  некоторые  выдают
себя за других, но Ванда умница, она быстро ставит лгунишек  на  место...  А
тебя интересует что-то конкретное или вообще?
   - Хочу узнать у Евы, правда ли, что она совратила Адама. У меня есть своя
теория на этот счет. Мне кажется, что Адам шантажом принудил змея, чтобы тот
уговорил Еву, чтобы она совратила Адама. Хочу проверить,  права  ли  я.  Как
думаешь, удастся?
   Это первое, что пришло мне в голову. Но тетя не удивилась. Плохо. Значит,
мозги у нее совсем набекрень.
   - Не знаю, деточка, надо  бы  спросить  у  Ванды,  -  вот  все,  что  она
ответила.
   - Спроси, пожалуйста, и передай ей, что я очень хочу попасть на сеанс.
   Оставив карты, тетя пошла к телефону, а  я  двинулась  в  библиотеку.  Не
зажигая верхний свет, сняла с полки первую  попавшуюся  книгу,  забралась  с
ногами в кресло и открыла увесистый том  наугад,  но  вчитаться  не  смогла.
Буквы проскакивали мимо, как проходящие поезда.
   Я почувствовала слабый, но приятный запашок. Наверное, Нюся чародействует
на кухне. Какая Нюся?
   Нюся на рынке. Захлопнув книгу, я подняла  глаза  и  приросла  к  креслу.
Прямо передо мной на расстоянии полуметра от пола парила белая  фигура.  Она
непрестанно двигалась  и  меняла  очертания  -  то  отплывала  от  меня,  то
приближалась, то худела на глазах и вытягивалась к  потолку,  то  распухала.
Она крутилась и вертелась, словно поддразнивала меня. В целом  она  походила
на человеческую фигуру, лишенную шеи и ног. С руками у фигуры тоже  было  не
совсем все в порядке. Их было то три, то две, а то и вовсе одна. В  зловещей
тишине раздалось ритмичное пыхтение.
   - Ма-ма, - с угрозой в голосе сказала  я  и  выронила  книгу.  Тяжеленный
"Улисс"; приложился к полу всем своим пятисотстраничным ирландским  телом  и
стостраничными комментариями,  составленными  потомками  Ивана  Сусанина  по
прямой линии. Задрожали стены, загудели перекрытия, предупреждающе зазвенело
стекло. Но  фигура  не  испугалась.  Совсем  наоборот  -  она  издевательски
согнулась в полупоклоне.
   Внезапно  закружилась  голова,  а  челюсти  свела  судорога  -  до   того
захотелось зевнуть.
   - Изыди.
   Фигура не послушалась.
   - П-ш, п-ш, - размеренно дышала она, пританцовывая.
   Этот запах... Вот оно... Икс прорезался. Быстрее на воздух...
   Преодолевая сильную слабость и  головокружение,  я  ринулась  на  фигуру.
Вернее, я ринулась ближайшим путем к окну, но там крутилась и дергалась она.
Или все-таки он? Пусть будет оно, суть дела от этого не  меняется.  Задержав
дыхание, я пошла на рискованный таран.  И  ничего,  прошла  благополучно.  В
последний момент покачнулась, но перед тем, как  упасть,  успела  распахнуть
окно. Последнее, что запомнила, - дивный вечер, обрушившийся на  меня  через
форточку.
 
*** 
 
   Первое, что увидела, - солнечные крапины.
   - Изыди.
   - Она бредит, - сказал ровный женский голос, удаленный на сотни  световых
лет.
   Солнечные крапины враждебно надвинулись на меня.
   - Где Нюся с каплями? - требовательно спросили они из соседней, не  очень
дружелюбной галактики.
   Они проглотят меня с потрохами.
   - Не заслоняй окно, ей нужен свежий воздух, - волнуясь,  произнес  третий
голос, знакомый до ломоты в суставах, рези в глазах и болезненных спазмов  в
горле. До меня донеслось взволнованное прерывистое дыхание. Кажется, я знаю,
кто может так дышать, - Распахни пошире фрамугу.
   - Вот черт, где Нюся?
   Почему он кричит?
   - Ни, что с тобой, - тряс за плечи расплывчато-зыбкий Андрей.
   Рука,  проявившаяся  сквозь  млечную  туманность,  подсунула  склянку   с
нашатырем. Я задохнулась, дернулась и пребольно ударилась  затылком  о  пол.
С-с!.. Однако это немного помогло - туман в голове рассеялся, и я разглядела
озабоченных Грету, Нюсю и тетю,  которые  выглядывали  из-за  широкой  спины
соседа.
   - Перестань трясти, - раздраженно бросила я Андрею, - Меня  укачивает.  И
пусти, я встану.
   - Может, вызвать врача, - нерешительно предложила Нюся.
   - Не надо... Я чудесно себя чувствую... - поддерживаемая со  всех  сторон
родственниками и вездесущим соседом, я неуверенно поднялась на ноги. О боги,
чего мне это стоило!  Голова  кружилась,  коленки  подкашивались,  ко  всему
прочему меня мутило. И вообще я чувствовала себя  слабо  застывшим  студнем,
готовым выплеснуться на пол. Лечь. Упасть немедленно. Но  желательно  не  на
пол. Я развернулась, стараясь сохранять более-менее вертикальное положение и
поспешила в свою комнату. Если суждено валяться, то предпочитаю делать это в
своей кровати.
   За мной толпой потянулись встревоженные родственники.
   - Послушайте... я в порядке... - сдерживая спазмы, заверила я, - Не  надо
за мной ходить... Особенно толпой...
   Послушались все, кроме тети. Она довела меня до  спальни,  проследила  за
тем, чтобы я немедленно легла  в  постель,  заботливо  поправила  подушку  и
присела рядом.
   - Деточка, как ты? Может, Нюся  права,  и  надо  вызвать  скорую?  -  она
ощупала мой лоб.
   Может, и  правда  вызвать?  Пусть  меня  освидетельствуют.  Пусть  скажут
следователю, что я надышалась газом. Ну да, а он скажет,  что  я  надышалась
добровольно, чтобы привлечь  внимание.  Да  пошел  он!  Решила  же:  милиция
отпадает.
   - Да нет, не надо, - отказалась я от тетиного предложения, - Не волнуйся,
я лучше врачей знаю, что со мной: обычный послеразводный  синдром  -  нервы,
знаешь ли, и чувство незаслуженного одиночества. Вот и хлопнулась в обморок.
Очень глупо с моей стороны.
   Ну да, сейчас от жалости пущу крупную мутную слезу.  Вай-вай,  бедная  я,
несчастная. Никто меня не любит, никто меня не хочет, пойду-ка я в  садочек,
наемся червячков.
   - Хочешь, я принесу молока, - вызвалась тетушка, сочувственно  поглаживая
мою ладонь, но я отказалась, поскольку все еще боролась со спазмами.
   - Тетя... что он здесь делает?
   - Кто - Андрей? Так это он обнаружил тебя лежащей на полу  в  библиотеке.
Боже, мы так испугались, - ее зрачки расширились. Сейчас заплачет. Только не
это. Увольте, пожалуйста!
   Внезапно меня посетила чудовищная  догадка.  Я  будто  увидела,  как  все
произошло, и от ужаса прикрыла глаза.
   - Тетя,  -  попросила  я  срывающимся  голосом,  -  Вспомни,  пожалуйста,
приходил ли Андрей в день моего приезда.
   - Кажется, приходил, - нерешительно ответила тетя, - Но я не  уверена.  В
последнее время он часто заходит, и я могу перепутать...  О  чем  это  я?  -
вдруг спохватилась она,  -  Надо  же,  опять  позабыла!  При  следователе-то
вспомнила, а сейчас опять забыла. Конечно, приходил. Именно в  тот  день  он
принес мне Аксакова. Как хорошо, что ты напомнила. Он, наверное, думает, что
я уже прочитала, и ждет, когда верну книгу, а у меня вылетело из головы. Ох,
неудобно получилось... Куда я могла ее положить? - она  встала,  намереваясь
отправиться на поиски Аксакова.
   - Потом поищешь, - остановила я ее, притянув за руку, - Скажи  лучше:  во
сколько он приходил?
   - Не помню, столько событий... - она беспомощно пожала округлыми  плечами
и колыхнула грудью. Я поспешно закрыла глаза.
   - Тетя, это важно, - переждав катаклизм, предупредила я,  -  Он  приходил
задолго до моего приезда, верно?
   - Кажется, да, - крайне неуверенно ответила она.
   - До того, как ты понесла Павлику молоко? - я затаила дыхание.
   - Точно! - непонятно чему обрадовалась тетушка, -  Я  забыла  про  книгу,
потому что сразу же началась кутерьма с Павликом. А-а, вспомнила!  Я  сунула
Аксакова в дверцу холодильника, когда доставала молоко для Павлика.
   - Это точно?
   - Не сойти мне с этого места! - уверенно ответила она, широко улыбаясь, -
Он и сейчас должен там лежать.
   Это она об Аксакове. Все ясно. Дважды два по-прежнему  четыре.  А  Волга,
как хвостом ни крути, впадает в Каспийское море.
   Пресловутый Икс - это он. Не Аксаков, разумеется,  а  Андрей.  Точно  он.
Больше некому. Но тете пока незачем знать об этом.
   - А почему ты спрашиваешь? - опомнилась она.
   - Из чистого любопытства, - я приняла невинный вид и поспешила  перевести
разговор на другую тему, - Думаю, не слишком ли часто ваш  сосед  заходит  в
гости.
   - Ты думаешь это... неприлично?
   Пусть так. Хорошая отмазка для тети. Грех не воспользоваться,  чтобы,  не
вызывая подозрений, отвадить душегуба от дома.
   - Подумай сама, что скажут соседи. Грета в таком опасном возрасте...
   Что я несу... Греткин опасный возраст закончился лет десять  тому  назад.
Впрочем, у женщины любой возраст опасный.
   - Ты думаешь? - тетя мгновенно  просчитала  варианты  и  закусила  нижнюю
губу. Клюнула, значит.
   Заглянула Грета, как почувствовала, что речь о ней, и  сообщила,  что  со
мной хочет поговорить Андрей.
   - Ника, мне как-то неудобно, - призналась тетя, отводя взгляд и  втягивая
голову в плечи, - Ты как-нибудь сама ему скажи.
   И скажу. Делов-то.
   - Не беспокойся об этом. Зови, только прикрой меня чем-нибудь.
   - Как ты, Ни? - с порога спросил Андрей. Выглядел он, к сожалению, лучше,
чем в последний раз. Рука все еще на  перевязи,  но  заплывший  глаз  вместо
ярко-багряного стал спокойно-фиолетовым.  Еще  раз  повторяю  -  к  большому
сожалению.
   - Твоими стараниями, но сейчас лучше, - сказала я, пристально наблюдая за
ним и выискивая на его физиономии  следы  разочарованимя  и  досады.  Но  он
держался отменно. Нервы у него - как канаты, - Садись, - я небрежно  кивнула
на стоящий рядом стул. Он  отодвинул  его  ногой,  опустился  на  пол  возле
кровати, подтянув колени к груди, и привычно  потянулся  к  моей  руке.  Но,
предвосхитив его маневр, я быстро спрятала руку под пушистый  плед,  которым
меня укрыла тетя.
   - Прости, я не думал, что так получится. Я тебя обидел,  да?  -  зачастил
он, не давая возможности вставить ни слова,  -  Ты  перенервничала?  Но  мне
казалось, что ты сама хотела...
   Сама? Ну и нахал! Типичный наглец! Пока я закипала, он  продолжал  что-то
говорить.
   ...Не дети, - донеслось до  меня  сквозь  нахлынувшее  возмущение,  -  Ты
пришла, вот я и подумал...
   А-а, так вот  он  о  чем!  За  кого,  черт  возьми,  он  меня  принимает?
Хлопнуться в обморок из-за домогательств?
   ...Небезразличен тебе, а деньги - предлог, -  он  полез  в  карман  брюк,
извлек измятые деньги и выложил их на стул, - Кстати, зря ты так, - мрачнея,
укорил Андрей, - Я сделал это из уважения к светлой памяти Генриха Карловича
и вообще по-соседски. Если бы ты видела своих родных перед похоронами... Они
выглядели такими потерянными, такими несчастными, как настоящие сироты.  Они
плохо понимали, что происходит, поэтому мне захотелось помочь. Безвозмездно,
понимаешь?.. Я так решил и все, - закончил с нажимом душегуб.
   Он, видите ли, решил. А я решила  по-другому.  Посмотрим,  голубчик,  чья
возьмет.
   Он опустил локоть на край кровати, уперся в него подбородком и сообщил:
   - Я свалял дурака...
   Допустим, согласна.
   Я только сегодня понял, что вчера ты ждала, что я... - он проглотил конец
фразы, - Но мне казалось... как бы тебе объяснить... что замусоленные чужими
губами слова испортят нашу первую ночь. Слова часто лгут, слова как сор, как
отходы, которыми мы засоряем пространство. Только жадные руки  и  ненасытные
губы, только  тело,  подчиненное  властному  зову  сердца,  говорят  правду.
Понимаешь?
   Наверное, он ждал ответа. По крайней мере, этого ждал его зрачок - черный
и жаркий, как летняя ночь.
   Но он прав: слова лживы, поэтому я промолчу.
   Художник, творец, романтик может выдать за основной инстинкт все, что ему
заблагорассудится, герои,  созданные  одной  силой  его  воображения,  могут
взасос целоваться, между делом отстреливаясь от врагов, преследующих  их  по
пятам. На то оно и воображение, чтобы хоть там безрассудно целоваться взасос
назло всем врагам. В реальной жизни все иначе: никакой  романтики,  никакого
полета, зато сколько адреналина! Я боюсь, как никогда не боялась. Он опасен,
я чувствую это.
   - Ну что ты молчишь?! - воскликнул он,  теряя  самообладание,  но  быстро
взял себя в руки и  добавил  почти  спокойно,  -  Я  понимаю,  что  сам  все
испортил, и прошу: дай шанс, я  исправлюсь...  Ни!  -  последовал  очередной
взрыв нетерпения, - Ты слушаешь меня или я разговариваю сам с собой?
   - Не надо, Андрей, не продолжай. Ты в  курсе,  что  у  меня  есть  жених.
(Хотела добавить - и не один, но  поскромничала.  Ничего,  не  сказала  я  -
скажут другие.) И все, что собираешься сказать ты,  я  надеюсь  услышать  от
него...
   - Ты лжешь, - он холодно улыбнулся, - Я знаю, ты от него бегаешь. Да ты с
ним едва знакома!
   - ...Но в более искреннем варианте, - закончила я прерванную фразу.
   - Ты подозреваешь меня в неискренности? - взвился он. Да, умею я выводить
мужчин из себя, этого у меня не отнимешь. Интересно, когда  они  выходят  из
себя, то в кого, собственно, входят?
   - Откуда ты знаешь, что мы с ним едва знакомы? - полюбопытствовала я.
   - Не  увиливай,  смотри  в  глаза  и  отвечай:  ты  подозреваешь  меня  в
неискренности?
   Опять двадцать пять.
   - Я подозреваю тебя во всем. (Сильно сказано, - одобрила я,  -  Умничка!)
Так откуда ты знаешь? Смотри в глаза и отвечай.
   - Мне сказала Нюся. Ваша Нюся...
   - Знаю, кулинарный гений и оазис в зыбучих песках. То, что сказала  Нюся,
- чистая правда, но она ничего не значит. Мой жених - хочу и  бегаю.  Может,
раззадоривая, я довожу его до матримониальной кондиции. А то,  что  мы  едва
знакомы... - я ехидно улыбнулась, - Два раза я уже проделывала эту  штуку  -
выходила замуж за едва  знакомых  мужчин.  (Будто  мужчины  бывают  другими.
Ха-ха.) Говорят, - закончила я, - бог любит троицу.
   - Ты соображаешь, что говоришь? - со злостью выпалил он, - Ты... ты... ты
обманываешь себя! Он не нужен тебе!
   - Во-первых, с тобой,  солнце,  я  тоже  едва  знакома.  Это  так,  между
прочим... А во-вторых, позволь, я все-таки сама решу, кто мне нужен, а кто -
нет.
   И  почему,  спрашивается,  постоянно  приходится   напоминать   о   своих
гражданских правах?
   Он задумался. Вероятно, о смысле жизни, потому что его взгляд стал  таким
же  сосредоточенно-отсутствующим,  как  у  роденовского  мыслителя.   Я   не
подгоняла события, а терпеливо ждала, что он надумает, и дождалась  на  свою
голову.
   - Ты любишь его?
   О-хо-хо. Тяжко. Любишь-не любишь, кого это касается?
   - Это наше дело. Наше с ним. И потом, - ввернула я скучным голосом, -  Ни
к чему повторять замусоленные слова.
   - ...Извини, я как-то не думал, что это заденет тебя. Я правда не знал!
   Вы только подумайте - он не знал... Такой взрослый мальчик - и  не  знал.
Надо бы объяснить ему, что незнание не освобождает от ответственности. Любой
юрист подтвердит.
   - С тобой нелегко, - опередил меня Андрей.
   Это правда. А с кем, блин, легк