которые,  переползая
с места на место, тщательно обшаривали территорию. Я насчитала шесть  лучей.
А где сторожевые вышки? Где автоматчики с собаками?
   Ой, накличу, типун на язык, нет, одного мало.
   Достав из мешка "смерть сутенерам", я нарисовала первую стрелку на стволе
дерева.
   Чтобы провал в заборе не бросался в глаза, закрыла  засекреченную  дверь,
проложив  между  косяком  и  автоматическим  замком  стопку   использованных
проездных талонов.  Всегда  знала,  что  они  понадобятся.  И  пусть  только
кто-нибудь посмеет намекнуть, что случайность.  Никакая  не  случайность,  я
всегда знала, что пригодятся.  И  вообще  -  случайностей  не  бывает.  Есть
простые и четкие закономерности, непознанные отдельными индивидуумами.  Ясно
выражаюсь? То-то.
 
*** 
 
   Ко мне приближался широкий луч прожектора. Я нырнула в высокую  траву  и,
распластавшись, прижалась к земле. Луч завис прямо  надо  мной.  Заметят!  -
испугалась я. Нет, ушел в сторону.
   Я села и отодрала пластырь. Исколотая спицей нога болела, но это  мелочи.
У меня болело многое - содранная щека, например, или израненная камешками  и
сосновыми иголками подошва правой ноги, а еще горело горло и ныли мышцы рук.
Одна боль гасила другую, и в  целом  жить  было  можно.  Хуже,  что  зверски
хотелось есть. Перед рассветом мне всегда хочется кушать, если  я  не  сплю,
конечно.
   А  рассвет  не  за  горами.  Факт.  Небо  на  востоке  уже  сереет.  Надо
использовать последние ночные минуты с пользой для любимого кузена.
   Передо мной - ровный ряд кустов, за ними - асфальтовая  дорожка,  а  если
дорожка, то куда-то ведет.
   Остается выбрать направление. Пойду, как и прежде, направо.  Но  сначала,
пожалуй, обуюсь.
   Андрей подобрал сланец, который я потеряла у подножия железной  лестницы,
и предусмотрительно сунул его в мой мешок. Я обнаружила это в  обсерватории,
когда искала ножницы, но тогда было не до обуви.
   Что за человек этот Андрей - не пойму. Надеюсь,  он  доставит  девочку  в
больницу. А больше мне от него ничего и не требуется.
   Я обулась. Насколько удобнее ходить, когда обуты обе ноги, а не  одна,  -
передать не могу.
   Выходить на дорожку было опасно, поэтому я  двинулась  по  газону,  вдоль
аккуратно подстриженных кустов. Эстеты, твою...
   Я нырнула под слепящий луч прожектора. Еще пара таких кульбитов  и  я  не
встану.
   Трудовая коммуна, блин. Что б им сдохнуть,  этим  трудягам.  После  всего
увиденного  присущий  мне  градус  гуманизма  и  человеколюбия   существенно
понизился, если не сказать больше. Хорошо бы взять "языка"  и  потрясти  его
насчет Макса. Только где его взять? Все куда-то попрятались. Бродить в  тылу
врага и не встретить ни одного врага - это суметь  надо.  Не  каждому  дано,
однако.
   Когда сноп света ушел в сторону,  я  встала  и  отряхнулась.  За  кустами
мелькнул белый лоскут. Паша!
   - Паша, - негромко позвала я. Я  бы  окочурилась,  если  бы  сейчас  меня
кто-то позвал. Но она ничего, только обмерла немного.
   - Это я, Ника, - опомнившись, быстро представилась я.
   Девушка раздвинула кусты и пролезла ко мне.
   - Где Макс, не знаешь?
   Она бессвязно пролопотала нечто в ответ,  радостно  теребя  мое  плечо  и
дергая за жалкие остатки волос. Не знает. Или не понимает.
   - Идем, - вдруг ясно и  четко  проговорила  она  и  с  силой  потянула  в
обратную сторону. Ходить как нормальные люди она не умела. Все бы ей  бегать
и прыгать. Не могу больше, нет сил. Я кончилась. Впрочем, если поскрести  по
сусекам...
   Я почти сдохла, когда мы остановились у нежилого на вид барака. Но  почти
не считается. Так, уф, что тут у нас, посмотрим. Если  не  ошибаюсь,  бывший
спальный корпус. Окна темные, зарешеченные снаружи.
   Вдруг в глубине ближайшего к нам окна я заметила  движение.  Значит,  там
кто-то есть.
   - Макс здесь? - спросила я шепотом.
   Паша что-то объяснила. Еще пару часов - и не она меня,  так  я  ее  начну
понимать. Девушка подвела меня к двери. Я дернула за  ручку  -  закрыто.  Но
Паша настаивала. Я так поняла: другого входа-выхода нет, - и  со  всей  силы
долбанула ногой по двери, но та даже не дрогнула.  Ага,  понятно,  железная.
Где-то  вдали  агрессивно  залаяли  собаки.  Так  это  не  блеф!   Раздались
беспорядочные выстрелы, крики. Мама. Все  посходили  с  ума.  Слегка,  самую
малость  обнадеживает  то,  что  стреляют  в  некотором  отдалении,  а,  раз
стреляют, значит им сейчас не до нас. Все что ни делается, все к лучшему. Но
об этом, кажется, я уже говорила.  Прожекторы  тоже  перестали  крутиться  и
застыли, разрезая небо в одном направлении. Что-то определенно произошло. И,
замечу вскользь, без моего вмешательства.
   Я пошла вдоль стены, вглядываясь в окна. Паша не отставала. В третьем  по
счету увидела плоское лицо. Кто-то прижался к стеклу  изнутри  и  пристально
рассматривал нас. Паша запрыгала и замахала руками, издавая гортанные звуки.
Наверное, ее знакомый.  А  решетки-то  ерундовые  -  подвешены  на  железных
крюках.
   Домушникам снять такие - два  раза  плюнуть.  Максимум  три.  Была  бы  я
домушником...
   - Выпустите нас, -  раздалась  изнутри  приглушенная  стеклом  мольба.  Я
оторвала взгляд от места крепления решетки с крюком и увидела дюжину лиц,  в
два яруса облепивших окно с той стороны. Хорошая идея.
   - Паша, я не дотянусь. Ты выдержишь меня? Я встану  на  тебя  и  попробую
снять решетку.
   Она вслушивалась в слова, но было очевидно, что не понимает. Тогда  я  на
скорую руку  изобразила  пантомиму,  наглядно  демонстрируя,  что  ей  нужно
делать. Она послушалась, присела, а я вскарабкалась к ней на плечи.  Ой,  не
свалиться бы. Костей не соберу.
   - Вставай.
   Она схватила меня за ноги и распрямилась. Я отложила спицу,  которую  все
время сжимала в кулаке, и обеими руками вцепилась в тяжеленную решетку. Паша
стояла подо мной как скала. Я много слышала о том, что если человек  обделен
чем-то одним, то щедро, сверх всякой меры наделен  другим.  Так  вот  -  это
чистая правда. Паша стояла, не шелохнувшись,  и  еще  помогала,  подталкивая
решетку снизу. Ржавое железо дрогнуло, но поднять его на достаточную высоту,
чтобы снять с крючьев, нам не удалось. Первой сдалась я, потом Паша.
   А люди за окном ждали. Ну и положение...
   Пальба и крики не стихали.  Навряд  ли  в  такой  заварухе  кто  услышит.
Значит, стоит попробовать.
   - Когда мы отойдем, пусть один из вас разобьет  стекло.  Бросьте  в  него
тумбочкой или табуреткой.
   Поняли?
   - У нас нет табуретки.
   Тьфу ты.
   - Отойдите к противоположной стене. Все как можно дальше!
   Я слезла с Паши, нашла на земле камень поувесистей и швырнула его в окно,
целясь в узкое пространство между железными прутьями. И неожиданно для  себя
попала. То же самое проделала моя нимфа.
   Мы прицельно швыряли камни до тех пор, пока не выбили  стекло  полностью.
Люди,  находившиеся  по  ту  сторону  решетки,  бросились  к  окну.   Кто-то
просовывал сквозь железные прутья руки, кто-то пытался просунуть голову,  но
безуспешно, а кто-то просто дышал,  приникнув  щекой  к  ржавому  железу.  Я
прислушалась - все еще стреляют. Да что же там такое происходит, в  конце-то
концов?
   - Выньте осколки из рамы и попытайтесь  приподнять  решетку,  только  все
вместе, на счет три.
   Что за люди? Ничего сами сделать не могут.
   - Паша, садись.
   Я уже поняла, что девушке доступны простые фразы,  и  старалась  говорить
просто и прямо.
   Узники тянули решетку вверх изнутри, а мы с Пашей  снаружи.  Иес!  Железо
рухнуло вниз, едва не отрубив девушке ноги, но она не заметила. Она - ладно,
а я? Почему не подумала? Где были мои выдающиеся мозги? Никогда  не  забуду,
как ухнуло сердце.
   Люди - худые, изможденные, грязные, одетые  в  какую-то  ужасную  робу  -
горохом посыпались сверху прямо на нас с Пашей. Но нимфа  прочно  стояла  на
ногах, только это и спасло нас от увечий. Обретя свободу, узники  немедленно
бросались врассыпную и исчезали за деревьями и кустарниками. Я  вглядывалась
в мелькающие лица, но Макса  среди  них  не  обнаружила.  Дождавшись,  когда
выпрыгнет последний человек, я  полезла  внутрь.  Чем  воняет?  Прошлась  по
комнатам, освещая путь фонариком и зажимая пальцами нос.
   Голые стены без следа обоев, но со  странными  бороздами  на  штукатурке,
словно большое животное точило здесь когти. Проемы вместо внутренних дверей.
Батареи срезаны, электропроводка срезана. Никакой мебели. В  бывшем  сортире
пусто. Абсолютно пусто! Канализационная труба забетонирована.  Понятно,  чем
воняет. Люди ходили прямо на кафельный пол. Освенцим.
   Я выпрыгнула из окна, и меня стошнило.
   Внизу ждали Паша и один из узников, тот, что с самого начала наблюдал  за
нами через окно. Все остальные смылись.
   - Ну, Паша, - сказала я, когда спазмы прекратились, -  Кого  еще  спасать
будем?
   В тайне я надеялась, что постепенно очередь дойдет до  Макса.  Интересно,
откуда она знает?
   - Спасибо вам, - сказал узник - парнишка с глазами старца.
   - Не стоит благодарности. Уходите, там, - я махнула  в  сторону  потайной
двери в заборе, - Есть выход.
   - А вы?
   - А у нас еще тут дела, я правильно говорю, Паша?
   - Тогда я с вами, можно?
   С нами - так с нами. Не уверена, что из него выйдет толковый помощник. На
ветру бедолага качается, того и гляди унесет сквозняком.  Ну  да  ладно,  не
бросать же его одного.
   - Паша, веди.
   Девушка медлила.
   - В чем дело? - поинтересовалась я.
   Она махнула в сторону,  где  во  всю  полыхало  зарево  пожара.  Пока  мы
освобождали людей из барака, пальба, крики и лай  стихли.  Хорошо.  Особенно
хорошо, что вовремя. Прислушиваясь  к  установившейся  тишине,  я  подобрала
мешок с земли и перекинула его через плечо.
   - Идем, но осторожно. Первая  -  Паша,  за  ней,  парень,  ты,  потом  я.
Никакого героизма. Под пули  не  лезем,  людей  с  собаками  избегаем.  Если
остановят, сдаемся без сопротивления. Все поняли? Ну, Паша, веди.
   Передвигаясь короткими перебежками от стены к стене, от дерева к  дереву,
мы добрались до розового здания, где в прежние времена, по всей вероятности,
размещалась администрация лагеря. Первое, что увидели на подходе  к  нему  -
это собачий  труп.  Грозно  оскалившийся  кавказец  умер  в  прыжке,  честно
выполняя служебный долг. Пуля вошла ему точно между глаз. Уверена,  что  без
снайпера дело не обошлось. Мне стало нехорошо. Где  я  забыла  свой  "град",
растяпа?! Ничего, у меня запасной имеется. Хорошо, что  спицы  продаются  не
штуками, а самое меньшее попарно. Хотя черт с ней, со спицей, даже доставать
не стану - против снайпера со спицой в руке не попрешь. Я вытащила из  мешка
относительно белый (в голубой горох) носовой платок и пошла,  размахивая  им
над головой. На всякий случай. Ясно, что снайпер  -  не  из  местных,  иначе
зачем ему было палить по собакам. А враг  "Акрополя"  -  мой  друг.  Однако,
боюсь, он пока не знает об этом.
   Метров через  двадцать  мы  наткнулись  на  стонущего  человека,  который
пытался ползти, но только царапал скрюченными пальцами землю.  Поразительно,
но первая в нашей тесной компании гуманистка  равнодушно  перешагнула  через
раненого и преспокойненько двинулась дальше. Парнишка, который  шел  следом,
нагнулся и сказал, обращаясь ко мне:
   - Мы не сможем ему помочь. Сильно обгорел, -  и  ожесточенно  сплюнул  на
землю.
   - Слушай, а как тебя зовут? - задыхаясь от быстрой ходьбы, спросила я,  -
А то неудобно, не знаешь, как обратиться при случае.
   - Павел.
   - Отлично, Павел. Она - Паша. Здорово, правда? А я - Ника. Ты его знаешь?
- я показала на стонущего, силясь не смотреть в его сторону.
   - Да, - он отвернулся и, помедлив, выговорил, - Это старший  надзиратель,
конь по нашему.
   Мы молча догнали Пашу. Мне не давал покоя вопрос: откуда она знает, где у
них что?
   Горел не корпус администрации, а деревянное здание позади него. Вокруг  -
никого. Тишина. В том смысле, что ни лая собак, ни криков, ни стрельбы. Зато
во всю пели птицы, приветствуя рождение нового дня. А для меня и старый  еще
не  умер.  Паша  заговорила,  показывая  на  розовый  корпус,   подсвеченный
восходящим солнцем и пожаром. Пламя за ним взмывало в небо метров на десять.
Внутри что-то взрывалось, извергая гигантские огненные струи. Красиво горит,
но я туда не  ходок.  Горячо.  Хорошо,  что  ветер  дует  в  противоположную
сторону.
   Мы поднялись по широким ступеням и вошли в розовое здание.  По  вестибюлю
гулял  сквозняк,  проникающий  через  два  разбитых  окна.  Через   них   же
просачивался быстро набирающий силу и окраску рассвет. Жаркий денек будет.
   Внутри было тихо. В больших  кадках  росли  пальмы.  И,  судя  по  всему,
неплохо  себя  чувствовали.  На  мраморном  полу  лежал  невероятный   ковер
нежнейшего персикового оттенка. Поваляться бы  на  нем,  отдохнуть,  соснуть
пару часиков. У стены стоял шкафчик красного дерева со множеством  выдвижных
ящичков, похожий на библиотечную картотеку. Высокий  потолок  по  краям  был
отягощен помпезной лепниной, а в центре - сочной росписью. Я  узнала  сюжет:
вполне профессионально выполненное похищение сабинянок. На мой вкус, слишком
много обнаженного мяса. Тотальный бекон. Вот интересно, с чего это они  были
такими мясистыми?.. Прямо по курсу располагались зеркальные двери  лифта.  И
это в духэтажном доме!
   Н-да, красиво  жить  не  запретишь.  Любопытно,  что  здесь  осталось  от
пионерского начальства, а что приобреталось позднее.
   Однако по роскоши, буквально сочившейся со стен, потолка и пола,  тяжелой
поступью прошлась война, оставляя то тут, то там  свои  уродливые  отметины.
Пол был усеян битым оконным стеклом. Чешский вазон  с  гигантскими  стрелами
гладиолусов был расколот шальной пулей, из-за чего нежнейшая репутация ковра
оказалась изрядно подмоченной.  Сама  пуля  застряла  в  волокнистом  стволе
пальмы. Ящики шкафа были выдвинуты, один и вовсе вырван с мясом и валялся на
полу, какие-то бумаги нехотя  перекатывались  по  полу,  подчиняясь  прихоти
сквозняка. Пахло бензином и гарью. Это с пожара.
   - Слушай, Павел, а почему конь?
   Он меня понял.
   - Потому что бил ногами. В хорошем настроении - по ребрам. В плохом -  по
голове.
   Паша настойчиво тянула к лифту. Не успели мы подойти, как двери  бесшумно
открылись, и  мне  в  живот  уставилось  короткое  дуло,  готовое  плюнуться
свинцом.
   - ...Кшысь! - первой опомнилась я.
   - ...Ника? - признал он с некоторым обалдением, - Ты? А где твои  волосы?
Что с тобой? Здорова, не ранена? - забросал он  вопросами.  Сунув  пушку  за
пояс, быстро ощупал меня, чтобы удостовериться, что со мной все в порядке.
   - Что ты здесь делаешь? - спросила  я,  вывертываясь  из-под  его  цепких
пальцев. Не выношу щекотки, - А-яй!
   - Тебя ищу, а ты?
   - А я ищу Макса.
   И как это он так быстро нашел меня,  и  почему  здесь,  стрелку-то  я  не
успела поставить?
   Паша тыкала пальцем в лифт и звала:
   - Там, там!
   - Успокойся, там пусто. Я все осмотрел.
   Тогда девушка обежала кадку с  раненой  пальмой  и  устремилась  к  белой
двухстворчатой двери, отягощенной вычурными позолоченными финтифлюшками,  за
которой оказался длинный коридор. Мы бросились за ней,  по  крайней  мере  я
точно бросилась. Не останавливаясь, она проскочила мимо одной двери,  второй
и скрылась за третьей, самой последней. Не  раздумывая,  я  ринулась  по  ее
стопам: проскочила мимо двух дверей и  влетела,  притормаживая  о  косяк,  в
третью. Кухня.
   Кто-то вскрикнул - то ли я, то ли Паша.  Мужчины  сразбегу  наскочили  на
меня  сзади.  Не  выдержав  их   натиска,   я   упала,   заняв   болезненную
коленно-локтевую позицию.
   - Всем не двигаться! Опустить оружие, ну!
   У противоположной стены, широко расставив ноги  и  прижавшись  к  Пашиной
спине, стоял молокосос.
   Вот так встреча. В его руке недобро поблескивала сталь. Силы  небесные...
Что происходит... Может, все это глюки - с начала и до конца?
   - Бросай, живо, не то... - глюк не стал  тратить  время  на  многословные
объяснения. Кончик отточенного стилета пропорол нежную кожу на Пашиной  шее.
Тонкая струйка крови потекла по сверкающему клинку. И что за невезуха? Вечно
мне попадаются неподходящие женихи. Прямо напасть какая-то, ексель-моксель.
   - Пусть уходит, - попросила я Кшыся,  боясь  не  то  что  шевельнуться  -
вздохнуть лишний раз, - Пусть убирается к чертям собачьим!
   - Зачем так грубо, невеста? Но  в  целом  соображаешь.  Бросай  пушку!  -
крикнул он Кшысю. Я услышала, как находящийся  за  спиной  Кшысь,  помедлив,
положил оружие на пол и отшвырнул ногой от себя. Молокосос  ослабил  хватку.
Бедная Паша  стояла,  истекая  кровью.  Только  бы  у  нее  хватило  ума  не
дергаться, только бы стояла смирно, -  мысленно  заговаривала  я  нимфу.  Ее
мучитель вошел в раж, его затрясло от возбуждения, - Жаль, невеста, - сказал
он, - Что не пришил тебя  и  твоего  ублюдочного  кота.  Ничего,  даст  бог,
свидимся еще...
   А как тебе идея с хвостом? - он жутко расхохотался, запрокидывая  голову,
- Оценила? Ужасно, кстати выглядишь, дорогая. Что с твоими бровями?
   Не выпуская Пашу из рук, он потянулся за толстым портфелем, который стоял
на полу, возле его ног.
   Раздался  звук,  словно  лопнула  туго  натянутая  тетива.  И  молокосос,
тоненько пискнув, завалился на бок, утягивая за собой девушку.
   В разбитом окне, которое находилось за их спинами,  появился  Николаша  -
при полной боевой  аммуниции,  с  "калашом"  наперевес  (хорошо,  что  не  с
противотанковым гранатометом), чумазый и пропахший гарью, но - невозмутимый,
аж завидно.  Так  вот  кто  устроил  войнушку!  Именно  так  я  это  себе  и
представляла.
   В кульминационный момент на  сцену  выходит  Николаша,  а  я  прячусь.  Я
прячусь. Я - кому сказано! - прячусь!
   - Что происходит? - невозмутимо спросил он, разглядывая меня, - Кто  тебя
так? Он?
   - Ты его убил? - дрожащим голосом спросила я, пока подошедший сзади Кшысь
поднимал меня на ноги.
   - Не-е, - протянул Николаша,  вышибая  остатки  стекла  ногой  в  тяжелом
армейском ботинке, - Это он с испугу. Вставай, парень, буду тебя лечить.
   И он молниеносным движением отправил молокососа в нокаут. Ну и  методы  у
него. Нетрадиционные, прямо скажем. Потом  Николаша  помог  подняться  Паше,
подобрал с пола тонкую изогнутую палку, которая  свалила  молокососа  ударом
под колени, и испачканный кровью стилет. Схватил  моего  бывшего  жениха  за
шкирку, небрежно, как мешок с картошкой, взвалил его на плечо и выпрыгнул  в
окно. Я вскочила, подбежала к подоконнику и увидела это...
   Незабываемое зрелище, однако. Впечатляет.
   Очевидно,  что  в  прежние  времена  на  плацу  с  флагштоком   проходили
пионерские линейки. Вот  Николаша,  закатав  рукава,  и  устроил  линейку  в
соответствии со своим мироощущением. А я-то голову ломала, куда все  делись.
Да вот же они.
   От флагштока тянулись две длинные цепочки связанных друг  с  другом  тел.
Мальчики - налево, девочки - направо, как  и  положено.  Мальчики,  все  как
один, пребывали в глубокой несознанке. Девочки кто  как.  Время  от  времени
Николаша отступал назад, чтобы полюбоваться на свою работу, находил заметные
ему одному изъяны и подравнивал строй. Привязав молокососа в хвост  шеренги,
Николаша и его подравнял, а стилет выбросил в большую кучу изъятого  оружия,
среди которого я рассмотрела  несколько  стволов  и  с  десяток  милицейских
дубинок.
   Рядом лежал еще один собачий труп. Я отвела взгляд - жалко до слез,  хоть
и пит-буль. В принципе, я люблю маленьких и  пушистых,  но  жалко  всех  без
разбора. Что-то слишком часто в последнее время  меня  пробивает  на  слезы.
Старею, что ли?
   Я спрыгнула вниз, отметив, что скоро разучусь пользоваться такой  простой
штукой, как  дверь.  Дичаю  помаленьку.  Пройдя  вдоль  цепочки  тел,  я  не
удержалась и зашлась в  беззвучном  хохоте.  Меня  поддержала  Паша,  и  над
поверженной  шеренгой  за