шку по руке, -  Нам,  ста'гикам,
не хватает Ген'ги, его смелости, его п'гинципиальности и обаяния. Но ему  бы
не пон'гавилось, если бы он увидел нас `гыдающими.  Не  таков  он  был,  наш
Ген'ги.  И  нам  надо  де'гжаться  изо  всех  сил.  Да,  -  Фаба  изъяснялся
многословно и витиевато, захлебываясь рычащими звуками и гнусавя, но слушать
его отчего-то было приятно.
   Нюся  подала  чай.  Взметнув  шелковым  крылом,  тетушка   взяла   тонкую
фарфоровую  чашку,  пододвинула  к  себе  колоду  карт  и  принялась   сбоку
раскладывать пасьянс. Грета застыла  над  своей  пиалой  каменным  изваянием
Будды. Макс  ерзал  на  стуле,  украдкой  смотрел  на  часы  и  хмурился.  Я
потягивала кофе - густой, со слабым чесночным ароматом, какой  умела  варить
только Нюся. Рассыпаясь в благодарностях, Фаба отказался от чая, но  сдобную
булочку с корицей, еще горячую, пышущую жаром духовки, сцапал и сунул  прямо
в карман пиджака. Ого, да он йог! Может, и на углях станцует?
   - Я забежал буквально  на  пять  минут.  Буквально...  У  Машеньки  опять
темпе'гатуга, так что, сами понимаете, не до визитов.  Но  я  хотел  немедля
сообщить  вам  следующее...  Мой  д'гуг  Ген'ги  был  выдающимся  человеком.
Выдающимся, - чем больше Фаба волновался, тем чаще повторял отдельные слова,
- И, что немаловажно в наше тяжелое в'гемя, состоятельным  человеком.  Я  не
сомневаюсь, что он оставил вам п'гиличный капиталец. П'гиличный.  Однако,  -
он обвел собравшихся всепрощающим взглядом,  -  Вче'га  я  был  в  Москве  и
заходил в банк, где мы с Ген'ги а'гендовали сейф. Да-да, один на двоих - так
мы дове'гяли д'гуг д'гугу и ни `газу - ни `газу! - не пожалели об этом... Но
я, кажется, отвлекся, - он провел пятерней по седым волосам, -  Так  вот,  я
п'гедполагал, что в сейфе, с'геди бумаг, лежит копия завещания  Ген'ги.  Но,
увы, я ошибся - ее там не оказалось, - Фаба развел руками.
   - А был ли мальчик? - оторвалась Грета от созерцания чашки.
   - Мне всегда казалось, что завещание - миф, - поддержала я кузину.
   - Смею заве'гить вас, ба'гышни, что  завещание  было...  В  смысле  есть.
Накануне своей кончины Ген'ги...
   Словом, пове'гьте, он дал понять об этом самым недвусмысленным об'газом.
   - Вот видите? Он дал вам понять. Именно так - не сообщил, а  дал  понять.
Когда  дядя  не  шутил,  он  говорил  ясно  и  четко,  без   полунамеков   и
двусмысленных улыбок. Вы же знаете... знали... - заблудилась я во времени, -
...его, и не мне вам объяснять...  Если  завещание  есть,  то  почему  никто
толком об этом не знает? И если дядя говорил с вами серьезно, то  вы  должны
хотя бы приблизительно знать, что в нем написано. Вы знаете? - насела  я  на
старика. Н-да, хотела прижать наедине и ласково, а получилось,  кажется,  не
очень.
   Фабий Моисеевич растерянно пожал плечами:
   - К сожалению, Ген'ги не сказал ничего конк'гетного. Он  был  ск'гытен  и
суеве'ген, когда `гечь шла  о  последней  воле.  Его  можно  понять,  как  я
полагаю.
   - Фаба, - тетя решительным жестом смешала разложенные перед ней карты,  -
А нельзя ли обойтись без завещания? Мерзко  говорить  о  деньгах...  сейчас,
когда...
   - Отчего нельзя? Можно. Если Ве'гоника Васильна п'гава и завещания нет, а
она не п'гава - это я вам га'ганти'гую, то имущество Ген'ги будет `газделено
между всеми его ближайшими `годственниками. Таков закон.
   Тетя и Макс облегченно вздохнули, и кузен опять посмотрел на часы.  Грета
продолжала неотрывно изучать правую запонку  Фабы.  По  ее  застывшему  лицу
невозможно было понять, интересует ли ее что-нибудь еще.
   - Но нам важно соблюсти не закон, а волю покойного, не п'гавда ли? К тому
же я надеюсь, что вместе с завещанием Ген'ги  подписал  бумагу,  в  кото'гой
огово'гил некото'гые моменты, касающиеся его лите'гату'гного  наследия.  Для
меня это че'гтовски важно. Мне необходимо знать, кому  и  в  какой  с'гок  я
должен пе'гедать дела.
   Вы меня понимаете?
   Мы дружно молчали, не поднимая голов. Фаба переводил беспомощный взгляд с
одного родственника на другого, тщетно пытаясь найти хоть  в  ком-нибудь  из
нас понимание и поддержку. Пауза неприлично затянулась.
   - Уговорили, - решила вступить я, чтобы спасти  положение,  -  Мы  поищем
завещание, да? - все, кроме тетушки,  синхронно  закивали  головами,  -  Дом
большой, может, и найдем, хотя после обыска, который учинил дотошный Павлик,
надежды, честно говоря, никакой. Если бы завещание было, он бы его нашел. Но
так и быть: мы поищем, - заверила я Фабу.
   На том и порешили.
   - Вы поищите здесь, а я схожу к нота'гиусу, - сказал  Фаба,  -  Позвольте
откланяться. Удачи и целую `гучки.
   - Ну?.. Что вы об этом думаете? - спросил Макс, когда Фаба просочился  за
дверь. Грета равнодушно пожала плечами. Тетя Лиза молча налила  себе  вторую
чашку чая, положила сахар и принялась старательно -  слишком  старательно  -
размешивать его, позвякивая фамильной серебряной ложечкой.
   - Дело ясное, что дело темное, - призналась я,  -  Не  подлежит  сомнению
одно: если завещание не найдется или дядя не успел его написать, то внакладе
останетесь вы, солнцы мои лучезарные.
   - Мы? Почему мы?
   Бестолковость родственников разозлила меня не на шутку.  Громко  скрипнув
зубами, я пояснила:
   - Да потому что я уверена - дядя хотел оставить все вам. Именно  вы  были
его семьей, и он привык заботиться именно о вас. Что тут непонятного?
   Макс  улыбнулся.  Кажется,  до  него  дошло.  Не  уверена,  дошло  ли  до
остальных.
   - Кстати, раз уж прозвучало магическое имя Павлик... Вы узнали, как он?
   - Павлик оказался на редкость живучим, - без смущения ответила Грета, - И
завтра перекочует из реанимационного отделения в  обычное.  Мама  собирается
его проведать. Составишь ей компанию?
   Я энергично замотала головой, но взяла себя в руки и кивнула:
   - Думаю, нам всем придется пойти. Иначе могут поползти слухи.
   - Какие слухи, сестренка? - удивился Макс.
   - Такие! Нежелательные! - отрезала я, не собираясь разжевывать очевидное,
- Я хочу, чтобы вы поняли: смерть дяди  развязала  Павлику  руки.  И  он  не
побрезгует  напомнить  вам,  что  четверть  этого  дома,  нет,   уже   треть
принадлежит его матери, а значит и ему. Когда был жив дядя, Павлик  не  смел
даже заикнуться об этом - дядя щедро оплачивал его учебу, давал деньги на...
как это?.. А-а, да! - вспомнила я, - На "грешки молодости";. К тому же,  как
выяснилось, Павлик ждал, что дядя оставит ему все наследство, поэтому  сидел
тихо и не отсвечивал. Но теперь он точно потребует отдать треть дома. И это,
солнцы мои, только во-первых. А будет еще и во-вторых, и в-третьих, если  мы
не найдем дядино завещание. Вы меня поняли?
   Никакой реакции. Сдохнуть можно... Спокойно, без нервов. Воздержанность и
самоконтроль, доброта и прощение, отсутствие алчности и умеренность во всем,
чистота ума и нервов. Без этого йогу не осилить.
   - Павлик спит и видит, как бы оторвать приличный кусок от вашего  пирога.
Зубы у нашего кузена острые, глотка луженая, а деликатности ни на грош.  Так
что готовьтесь.
   - Но зачем ему дом? У него есть квартира в Москве. Да и у Полины тоже.
   Похоже, непрактичных  родственников  взволновал  только  грядущий  раздел
дома. Мои слова о наследстве канули в небытие.
   - Ах, тетя, тетя... Ты совсем не знаешь  жизни,  -  я  закатила  глаза  к
потолку, - Павлик загребет по максимуму и не будет  разбираться  зачем...  В
хозяйстве все сгодится,  -  процитировала  я  любимое  изречение  нелюбимого
кузена.
   - Так значит этот дом не  наш?  -  спросил  Макс,  обращаясь  ко  мне.  Я
призывно посмотрела на тетушку - ее очередь отвечать на вопросы.
   Тетя Лиза молчала. Ну! Она молчала, гордо откинув голову и выпятив вперед
оплывший подбородок.
   Зоя Космодемьянская на допросе - не иначе. Дождавшись, когда все  взгляды
обратятся к ней, тетя открыла рот и торжественно изрекла:
   - Этот дом принадлежит всем Приваловым.
   Она закрыла рот и плотно сжала накрашенные губы, показывая,  что  сказать
ей больше нечего.
   -  Ваша  мама  хотела  сказать,  -  устало  объяснила  я,   -   Что   дом
принадлежит... принадлежал ей, дяде, моей мамуле  и  тете  Поле.  Так  хотел
дедушка. Правильно? - обратилась я к партизанке. Она  величественно  кивнула
головой.
   - У дяди детей не было, поэтому осталось трое  наследников  -  вы,  мы  и
павлики. За моих предков можете не беспокоиться - они застряли  в  Токио,  и
фамильная хибара им ни к чему. За меня тоже -  в  ближайшие  сто  лет  я  не
собираюсь переселяться в Озерск, мне и в Москве неплохо. А вот павлики...
   - Ты думаешь, Павлик собирается? - ужаснулся Макс.
   - Нет, не думаю. Но он своего не упустит. Решит, например, продать  часть
дома,  которая  принадлежит  его  матери.  Тетю  Полю  он  уговорит   -   не
сомневайтесь, она давно слушает обожаемого сыночка и  никого  больше...  Или
решит  огородить  свой   угол   колючей   проволокой   и   забаррикадировать
противотанковыми  ежами.  И  ничего  не  попишешь  -  на   вполне   законных
основаниях.
   - Боже мой, но зачем?
   - А просто так, из вредности. Вы что, Павлика не знаете? - ахнула я.
   Повисла напряженная тишина. Они не хуже  меня  знали  Павлика.  И  в  эту
секунду осознали, что я говорю чистую правду.
   - Что же нам делать? - растерянно проблеяла тетя.
   - Как что? Выкупать, конечно, соглашаясь на любые условия Павлика.  Иначе
он может продать материнскую часть не вам, а чертям собачьим! Но сначала,  -
я обреченно вздохнула, представляя каторжный труд, на который обрекаю себя и
родичей, - Поищем копию завещания. Чем черт не шутит...
   -  Пожалуй,  стоит  поискать,  -  сказала  Грета  и  поднялась  с  места.
Сообразила, значит. Хорошо.
   - Разделимся, - предложила я, - Ты поищешь в кабинете,  Макс  возьмет  на
себя гостиную, тетя - спальни, Нюся - кухню и холлы, ну а я - библиотеку.
   - Но я собиралась к просветленной госпоже Ванде, -  робко  запротестовала
тетушка, - Говорят,  она  очень  сильный  потомственный  медиум.  Невероятно
сильный! Если мне удастся поговорить с Генрихом... если Ванда позволит...  я
спрошу у него...
   Силы небесные!
   - Тетя!
   А могла, между прочим, и догадаться.  Тетя  давно  увлекалась  гадалками,
колдунами, целителями, астрологами, хиромантами,  магистрами  несуществующих
наук, академиками левых академий  и  прочей  расплодившейся  шушерой.  Дядю,
помнится, это смешило. До смеха ли ему сейчас?
   - Тетя, - я взяла себя в руки, - Ты можешь собираться  к  кому  угодно  -
хоть к Рамсесу Четвертому, но сначала  помоги  нам.  Никуда  твоя  Ванда  не
денется.
   - Ника, ты не понимаешь! - с негодованием воскликнула тетя Лиза, -  Ванда
- особенная,  она  чистый  ручей  сокровенного  знания,  из  которого  хотят
напиться многие, но не многим позволено. Она...
   - Ага, - отмахнулась я, - Твоя Ванда - чистый ангел в  грешной  плоти.  И
сколько денег успел вытянуть  твой  просветленный  херувимчик?  -  задала  я
каверзный, как мне показалось, вопрос.
   - Нисколько! Ни копеечки! - восторжествовала тетя фальцетом. В ее  глазах
вспыхнул живой огонек, - Ее не интересуют деньги! Она просветленная! Помогая
людям,  Ванда  совершенствует  свой   дух,   готовит   его   к   последующим
реинкарнациям... Если бы ты видела ее глаза! Она смотрит не на  человека,  а
прямо в его душу, в самую  суть!  Ее  невозможно  обмануть.  Она  совершенно
особенная!
   - Прекрасно, тетя, -  сдалась  я  под  яростным  напором  восклицаний,  -
Решено, мы справимся без тебя.
   На данном  этапе  меня  вполне  устраивало,  что  в  ожидании  встречи  с
просветленной Вандой тетя встряхнулась, перестала рыдать  и  даже  накрасила
губы.
 
*** 
 
   Я отправилась в  библиотеку  и  взялась  за  пыльную  (в  прямом  смысле)
работенку. Я снимала книги с полок, осторожно  встряхивала  их,  заглядывала
под обложку и ставила на  место.  Снимала  и  ставила.  Снимала  и  ставила.
Увлекательнейшее занятие, если учесть, что две стены длинной комнаты от пола
до  потолка  вплотную   заставлены   книгами,   среди   которых   попадаются
энциклопедические словари толщиной  в  мою  талию  и  настоящие  фолианты  в
неподъемных  кожаных  переплетах.  Чтобы   добраться   до   верхних   полок,
приходилось влезать на шаткую стремянку, а я, между  прочим,  боюсь  высоты.
Каблуки в десять сантиметров - тот предел, за которым начинается страх.
   Через полтора часа физических  упражнений  заныла  поясница,  неделикатно
напоминая, что мне  давно  не  двадцать  лет.  Еще  через  полчаса  поясница
напомнила,  считаю,  по-хамски,  что  мне,  однако,  уже  не  тридцать  лет.
Зарра-аза! Без тебя помню.
   Перелопатив  не  меньше  двух  тонн   знаний,   накопленных   неугомонным
человечеством, я нашла  бело-розовый  фантик  от  карамели  "Мечта";,  синий
трамвайный билетик стоимостью три копейки (тоже раритет),  поблекший  список
продуктов, начинающийся со  строчки  "шампанское  -  два  ящ.";,  написанный
дядиной рукой, и лаконичную записку: "Завтра  там  же.  Люблю.  А.";  Почерк
влюбленного мне неизвестен. Се ту, как говорят французы.  На  этом  перечень
моих находок иссяк.
   Я медленно разогнулась, схватившись за поясницу обеими руками,  и  обвела
комнату мутным взором.
   Для очистки совести заглянула за кресло, отодвинула в  бок  пегую  волчью
шкуру   и   перелистала   подшивку   "Озерских    ведомостей";.    Ни-че-го.
Ексель-моксель! Зато совесть чиста.
   У моих сокаторжников дела обстояли не лучшим образом - ничего путного они
не нашли.
   Итак, вряд ли дядя написал завещание и не сделал  с  него  копию.  А  это
значит, что завещания не было, нет и, по всей видимости, уже не будет. Что и
требовалось доказать Фабе. Вместо точки ставлю черный кружок.
   Макс умчался по своим делам, рыкнув мотоциклом. А  я  взяла  полотенце  и
пошла освежиться на Тьмаку. C  удовольствием  побарахталась  в  измельчавшей
речушке, равномерно  прогретой  солнцем  до  песчаного  дна,  устроилась  на
полотенце, подставив бледную спину кровавому закату, и задумалась.
   Принято считать, что блондинки - эгоистичные и  тупые  создания,  они  не
думают, потому как им, бедненьким,  не  чем.  А  маленькие  блондинки  (я  в
частности) - вообще туши свет, сливай воду и беги  от  них,  беги,  пока  не
поздно. Не знаю, откуда  пошла  эта  выдающаяся  хиромантия,  но  однажды  в
теленовостях я услышала, что американские  ученые  провели  исследования,  в
результате которых выяснилось, что  интеллектуальный  коэффициент  блондинок
ничуть не ниже, чем у шатенок или брюнеток. Спасибо, дорогие,  утешили.  Вам
что, нечем было заняться? Спросили бы у  меня,  я  бы  и  так  сказала,  без
исследований, что мой рост и цвет  волос,  а  также  размер  обуви  и  бюста
никогда не мешали мне думать.
   Итак, думаю. (Назло особо  выдающимся  кретинам  в  штанах,  поскольку  у
женщин, верно говорю, ума не  хватило  бы  тратить  чистопородные  баксы  на
подобную ерунду.) О чем бы мне подумать? Мыслей столько, что голова  пухнет.
Надо выбрать одну и обстоятельно пройтись по ней, а  не  скакать  контуженой
блохой по раскаленной сковородке.
   Хорошо бы вспомнить точнее, что незабвенный дядюшка  говорил  о  чертовом
завещании. Помню, однажды он глубокомысленно изрек,  обращаясь  ко  мне:  "Я
оставлю все тебе, детка, но и про других родственников не забуду";.  Вот.  И
понимай как хочешь. В другой раз, перед тем, как выгнать меня из дома,  а  с
ним это периодически случалось, сказал: "После моей смерти в семье останется
только один мужчина... Макс, как ты догадываешься, не в счет... Этот мужчина
должен будет позаботиться об  остальных.  И  я  ему  помогу";.  Я  тогда  не
обратила внимание на его слова: дядя пребывал в  отвратительном  настроении,
цеплялся ко всем и каждому,  ерничал.  Оглядываясь  назад,  я  понимаю,  что
кое-какие шансы занять место главы семейства у Павлика  были.  Реализовались
ли они - вот в чем вопрос. Хотя какой  из  Павлика  мужчина...  Да  никакой.
Скупой,  эгоистичный,  высокомерный.  Разве  это  мужчина?  Недоразумение  в
портках.
   Леший с ним, с Павликом, он свое получил. А выйдет из больницы  -  я  ему
еще добавлю... За всех униженных и  оскорбленных  сородичей.  А  за  себя  -
отдельно.
   А дядя? Мог ли дядя пошутить с завещанием? Мог. Он любил всякие розыгрыши
и мистификации.
   Например, обещал Гретте гранатовый браслет - и подарил... томик  Куприна.
Или выдал мою мамулю за муж за светило в области  радиоэлектроники.  Светило
оказалось бездомным аспирантом, ставшим-таки светилом спустя  много  лет,  в
стране восходящего солнца. Или вытащил на свет Мэй Валлоу, -  я  прыснула  в
полотенце, - Самая удачная шутка дяди - это Мэй.
   Ну и что теперь с ней будет?
   И как быть с тетей,  Максом  и  Гретой,  которые  привыкли  жить  в  тени
Великого и Ужасного дядюшки Генриха, не заботясь и не тревожась  ни  о  чем.
Дядя не только содержал их, но и годами жесткой дрессировки приучал к  тому,
что все решает он, он же за все и отвечает.
   В итоге тетя,  уйдя  со  сцены,  не  пришла  никуда.  Вернее,  она  стала
домохозяйкой, но рядом с домработницей  Нюсей  делать  ей  было  нечего,  и,
жестоко помаявшись от безделья, тетя ударилась в оккультизм.
   Макс, который, как говорил дядя, не в счет, после  школы  закончил  курсы
автомехаников, затем был отмазан от самой непобедимой армии  в  мире,  после
чего несколько лет проболтался гондолой в проруби.
   Впрочем, болтается и сейчас.
   Красавица Грета закончила среднюю  школу,  музыкальную  школу  по  классу
фортепиано (клавесин  по  праздникам  терзает  она),  художественную  школу,
поучилась бальным танцам, походила на курсы кройки и  шитья,  закончила  два
курса заочного отделения филологического факультета  и,  разочаровавшись  во
всем, осела дома как пыль на мебели...
   Стало прохладно. Что-то плохо мне сегодня думается. Я посмотрела на небо,
обнаружила, что закат сгорел до тла, и засобиралась домой. Тело пощипывало -
наверное, я перестаралась с лунным загаром, а в голове раскачивался и  гудел
надтреснутый колокол - бэнц, бэнц! Увидев  вывеску  кафетерия,  я  поддалась
искушению и толкнула дверь.  Прошла  к  стойке,  заказала  парочку  стаканов
молочного коктейля. Первый выпила залпом,  чтобы  утолить  жажду,  второй  -
маленькими глотками, растягивая удовольствие.
   Пока я взбадривалась, ко  мне  подсел  молокосос  приятной  наружности  и
предложил доверительным шепотом:
   - Девушка, будьте моей женой.
   Наркоман, наверное. Нет, не похоже. Зрачки в норме. Просто псих.  Надо  с
ним поосторожнее. Главное - не противоречить и не делать резких движений.
   - Обязательно, дорогой, вот только допью свой коктейль.
   Молокосос с  длинными  ресницами,  которые  поднимали  сквозняк  не  хуже
лопастей вентилятора, засмеялся задорным мальчишеским смехом:
   - Вы единственная в этой дыре, кто прошел тест.
   Я расслабилась. Не псих. Со сдвигом по фазе, но не псих.
   - Да что вы говорите? Это был  всего  лишь  тест?  А  я  губу  раскатала.
Нехорошо, юноша, смеяться над святым.
   - Вы правда особенная, - заверил молокосос. Он заметил, что я  поглядываю
на дверь, и уточнил, - Надеюсь, мы еще встретимся?
   - Земной шарик круглый, - уклончиво ответила я, поставила  пустой  стакан
на стойку, быстро расплатилась и выскочила на улицу.
   По прямой дойду быстрее, чем по кривой,  вдоль  забора,  -  легкомысленно
заключила я, отодвинула доску, болтающуюся  на  честном  слове  и  на  одном
гвозде, и нырнула в сад. И немедленно попала  в  заросли  одичавшей  малины.
Кое-как выпутавшись из них, обожглась крапивой. И напоследок угодила ногой в
ямку.
   Каблук зацепился за что-то твердое - корень или  палку  -  и  я  полетела
навстречу судьбе, расчищая путь лбом и включив для острастки сирену.
   - Ай-ай-ай!
   Ткнулась лбом в невесть откуда взявшуюся железобетонную стену.
   Бу-ум-м... - загудел лоб.
   - Хук! - отозвалась стена. Закрыв глаза, я сползла на землю. Алес.
   - Ты че дерешь