атил на часы, кото'гые  вы  называете
Бэном,  ломбе'гный  столик  и  бю'го  из  кабинета,  хотя  есть  и   д'гугие
п'гелестные вещицы - шелковая ши'гма с по'гт'гетом гейши, нап'гиме'г.  Я  бы
сам  с  удовольствием  п'гиоб'гел  такую,  но,  во-пе'гвых,  до'гого.  Очень
до'гого...  А  во-вто'гых,  это  штучная  вещь...  'Гучной  'габоты...  Есть
несколько  ценных  ка'гтин  -  ну  Дали  там,  пе'гедвижники,   кое-кто   из
молодых-талантливых,  но  их  оценят  лет  че'гез  двадцать,   так   что   к
инте'гесующему вас воп'госу они  не  имеют  отношения...  Две  иконы  начала
восемнадцатого века, скифское золото - всего несколько монет, но в  отличном
состоянии, - Фаба глубоко задумался, рассеянно скользя взглядом по  комнате,
- Ну  что  еще...  Библиотека.  За  такую  библиотеку  знатоки  удавятся,  и
п'гавильно, я вам скажу, сделают. Там много п'гижизненных изданий.
   Толстой, Фет, ло'гд Бай'гон... `Гедчайшие экземпля'гы библии...  Какие-то
ста'гинные  списки,  но  в   них   еще   нужно   `газби'гаться,   `госкошный
Се'гвантес... Да с'газу всего не упомнишь! Несколько книг  с  экслиб'гисами,
кото'гые иногда стоят  до'гоже,  чем  сами  книги.  Кое-какие  безделушки  -
камушки, колечки, но в  этом  я  совсем  ничего  не  понимаю...  Ну  вот,  -
подытожил он, - Если по ве'гхам, то все.
   Я слушала, затаив дыхание. Камушки - это драгоценности, что ли? Ексель...
Заметив мое состояние, близкое к нестоянию, недержанию  и  несварению,  Фаба
расценил его по-своему и пояснил:
   - Видите ли, Ген'ги не был настоящим коллекционе'гом. Ему  н'гавилось  то
то, то д'гугое. Он не п'гидегживался системы, покупал, что  подве'гнется,  -
то монеты у че'гных а'гхеологов, то книги у неудачливых  библиофилов.  Но  у
него  было  золотое  п'гавило  -   п'гедвагительно   консульти'говаться   со
специалистами. Он считал  ниже  своего  достоинства  покупать  вещи  хоть  и
пон'гавившиеся, но вто'гого со'гта. Вот вы  сп'гашиваете,  сколько  все  это
стоит,  а  я  отвечаю  -  не  знаю.  Не  знаю!  Для  того,   чтобы   оценить
п'гиоб'гетения Ген'ги, надо быть либо самим  Ген'ги,  либо  знать  `гыночную
конъюнкту'гу. Я, нап'гимег,  не  бе'гусь  сказать,  сколько  стоят  скифские
монеты, - он нервно побарабанил пальцами по столу.
   Меня бросило в жар. Самые худшие опасения, терзавшие меня с  утра,  имели
несусветную  наглость  подтвердиться.  Накаркала.  Как  говорила?  В  каждом
приличном старом доме обязаны водиться три фамильные вещи... Серебро есть  -
раз. Без вензеля, правда, зато в немалых количествах - две вилки, две ложки,
дюжина столовых ножей и блюдо. Призраки есть - я сама не сталкивалась, но на
этом настаивает тетушка. Она утверждает, что иногда  в  полнолуние  по  дому
бродит пробабка Амалия. Это два. А теперь и драгоценности имеются. Это  три.
Сбылась мечта идиотки о приличном доме.
   - Ужасно, что мы до сих по'г не нашли завещание, - продолжал Фаба, - Один
Ген'ги знал полный пе'гечень своего имущества. Я гово'гил  навскидку  и  мог
п'гопустить что-нибудь ценное. Но надеюсь, что я хоть немного помог.
   - Спасибо, - искренне поблагодарила я Фабу, - Еще как помогли.
   Считаю, дядя был достаточно богат для того,  чтобы  кое  у  кого  съехала
крыша. Я свою, признаться, еле удерживаю.
   -  Я  еще  хотела  спросить.  Мы  немного...  -  я  замялась,   испытывая
неловкость, - ...Поиздержались и все такое... Нельзя ли  продать  что-нибудь
из тетиных украшений? Они ведь ее - верно? - не дядины, и Павлик не  посмеет
учинить скандал. Но я не знаю, к кому обратиться, чтобы не надули. Может, вы
посоветуете?
   - Я сейчас, - крикнул на бегу Фаба и выскочил из комнаты. Я с  удивлением
посмотрела на Веру. Она улыбнулась в ответ и предложила:
   - Давайте еще кофейку.
   Я не отказалась.
   Вернулся Фаба с барсеткой коричневой кожи. Отдуваясь, он сказал:
   - Зачем что-то п'годавать? Здесь наличные, - и подвинул барсетку ко  мне.
Я заглянула внутрь и увидела пухлую пачку купюр крупного достоинства.
   - Фаба, - сипло прошептала я, - Что это?
   - Это `гезе'гв. Ген'ги де'гжал  его  у  меня  на  случай  неп'гедвиденных
ситуаций. П'гошу, - он сделал широкий жест, -  Они  ваши.  Я  бы  и  `ганьше
отдал, но не знал кому. Лизонька меня отшила, сказала, что вы ни  в  чем  не
нуждаетесь.  Павлик  с'газу  стал  к'гичать,  а  п'гиехала  ты,  и  началась
куте'гьма со следствием. И я подумал,  что,  когда  деньги  понадобятся,  вы
неминуемо вспомните п'го ста'гого ев'гея. И, как видите, я не ошибся, - Фаба
горделиво приосанился, - Однако п'гошу учесть, - продолжил он, -  Что  часть
денег пот'гачена на похо'гоны - белые  `гозы,  кото'гые  Ген'ги  так  любил,
венок,  у'гна,  о'гкест'г,  це'гемония  п'гощания  с   телом,   к'гемация...
Остальное - здесь,  -  он  посмотрел  на  меня  не  просто  внимательно.  Он
посмотрел так, будто хотел увидеть, что я ела на завтрак. И сдается мне,  он
увидел все, что хотел. Клянусь, он что-то понял!  -  К  завт'гашнему  дню  я
собе'гу все квитанции и под'гобнейшим об'газом отчитаюсь.
   Дядя и его выдрессировал. Интересно, до какой степени.
   - А поминки? - напомнила я коварно.
   - Девять дней у меня тоже `гасписаны, на отдельной бумажке.
   Мимо.
   - А поминки после похорон? - не сдавалась я. Ага, попала!
   Фаба оторопел.
   -  ...Постойте-постойте...  -   его   взгляд,   обращенный   в   прошлое,
затуманился,  -  А  ведь  действительно  были  поминки...  Но  я   занимался
к'гемацией и как-то... - он в искреннем недоумении развел руками,  -  Как-то
выпустил из виду остальное... А-а!.. - оживился он, - Кажется, я  знаю,  кто
занимался поминками, - ваш сосед, к'гасивый такой  па'гень.  Знаете?  Больше
некому. Но как это я, ста'гый  дурень,  оп'гостоволосился?  -  он  пришел  в
отчаяние. Его  глаза  подозрительно  увлажнились.  Я  испугалась,  что  Фаба
заплачет, и бросилась его успокаивать.
   - Да как же это я, - не слушая меня, продолжал корить себя Фаба, -  Такие
поминки, почитай, весь го'год соб'гался, одной водки не меньше двух  ящиков,
да каго'г дамам, да закуска...
   Фаба, к моему большому удовольствию, переключился  на  подсчеты,  во  что
обошлись нашему соседу дядины поминки. Пронесло, однако.  Не  терплю  скупых
мужских слез, не выношу тихого мужского отчаяния, - теряюсь.
   Женщине что, женщина - тучка. Всплакнула и поплыла себе дальше. На  худой
конец погремела, посверкала, но - поплыла. По дороге накопила новые  слезки,
чтобы снова всплакнуть и поплыть дальше... Ах эти женские слезы, сколько  их
было, сколько их будет... Кто их, скажите на милость, считает?
   У мужчин - все иначе:  каждая  слеза  идентифицирована,  пронумерована  и
зарегистрирована. Не позавидуешь.
   Покидая в спешке пряничный домик, в котором  и  так  задержалась  гораздо
дольше, чем планировала, я попросила без  надобности  не  тревожить  тетушку
настойчивыми расспросами о Максе. Пусть мои подозрения  пока  останутся  при
мне. Может, я заблуждаюсь.
 
*** 
 
   Я остановилась на Плошке, как упорно, вопреки вывескам и  указателям,  но
не здравому смыслу  горожане  называли  бывшую  Советскую  площадь,  а  ныне
площадь Согласия. Советы накрылись, до согласия -  как  вплавь  до  Кубы,  а
Плошка - вот она. Маленькая, неудобная - не развернуться  по-человечески,  и
лысая - ни деревца, ни кустика, одни серые камни  и  старый  растрескавшийся
асфальт.
   Мне предстояло войти  в  серую,  местами  облезлую  коробку  и  разыскать
Хмурого по скудным приметам, поскольку имени-отчества следователя с перепугу
я не запомнила. Что говорить, я предпочла бы и вовсе с ним  не  встречаться.
Для поддержания жизненного тонуса с лихвой хватило  бы  одного  обыска.  Но,
во-первых, Хмурый все равно узнает, что Макса нет, когда  тот  не  явится  в
условленный срок отмечаться. И лучше, если органы узнают об  этом  от  меня,
чем друг от друга. А во-вторых, Макс, как красота и родина в одном  флаконе,
требует жертв. Его необходимо найти и вернуть домой,  ради  этого  я  готова
пойти абсолютно на все. А кому, как не Хмурому, находить и возвращать?
   Мне повезло - приметы не  понадобились.  Дежурный  на  входе  (обаяшка  в
погонах, - отметила я) любезно подсказал, кто ведет дело Павлика,  позвонил,
выслушал ответ и выписал пропуск.
   По мере моего путаного рассказа брови Хмурого сдвигались к переносице. На
мой взгляд, выглядел он хуже, чем в прошлый раз, - мешки  под  покрасневшими
от усталости глазами, нездоровый цвет лица, подрагивающие пальцы.  Отдохнуть
бы ему, влюбиться и бросить курить.
   Я выложила все как на духу. Единственное, что утаила, -  это  разговор  с
Фабой.
   - Вы предполагаете, - он открыл папку с надписью "Дело  ";  и  порылся  в
бумажках, - Вероника Васильевна... - он захлопнул  папку  и  отложил  ее  на
дальний край стола, -  Что  одного  вашего  родственника  убили,  а  второго
похитили?
   Что мне  нравится  в  мужчинах  -  так  это  способность  в  двух  словах
формулировать  то,  на  что  мне  порой  не   хватает   словарного   запаса,
обогащенного  чтением  умных  книжек,  учебой  в  университете,  работой   в
издательстве и просто жизненным опытом. Приходится подключать мимику,  жесты
и способность передавать мысли на расстояние.
   - Примерно так, - ответила я и для убедительности  тряхнула  головой.  На
грязный  пол  градом  посыпались  шпильки.  Я  бросилась  их  подбирать.  Он
дождался, когда я приведу прическу в относительный порядок, и спросил:
   - А какие у вас основания?
   Тьфу ты, дурак или прикидывается?
   Некоторое время я обдумывала ответ.
   - Прочитайте еще раз, - предложила я. Раздражение забродило по темному  и
тесному чреву в поисках выхода, "Не удержу";, - с неизбывной тоской подумала
я, а вслух произнесла, - Здесь ясно написано: "Неволнуйтесь, со мной  ничего
неслучилось";.  Неволнуйтесь!  Неслучилось!  Это  самый   настоящий   сигнал
тревоги! А другие ошибки? Вы только вчитайтесь: здесь каждое  слово  кричит.
Уверена, что и казаков-разбойников Макс приплел не случайно. Он дал  понять,
что его украли бандиты.
   Я хотела добавить про  неразгаданные  Симферополь  и  буриме,  но  хмурый
посмотрел на меня с чувством глубокого  неудовлетворения,  товарищи.  Такого
пренебрежительного  взгляда  я  не  испытывала  на  своей  шкурке  последние
тридцать лет. Жжется, зараза!.. Охота что-то говорить пропала сама собой,  и
я захлопнула рот.
   - А может быть он просто сбежал от правосудия? А? - в голосе  следователя
послышалась скрытая угроза, - Такая мысль вас не посещала?
   - Тогда почему он сделал  ошибки,  которых  раньше  не  делал?  По  вашей
логике, он сбежал от правосудия и поэтому забыл, чему его учили в  начальной
школе.  Скажите,  где  вас  обучали  такой  логике?  В   каком   вузе,   кто
преподаватель? Пойду и  плюну  ему  в  глаза,  -  понесло  меня.  Интересно,
осталась ли в кодексе статья за оскорбление при исполнении? Вот что: плевать
на статью, мне нужен Макс - живой и, желательно, здоровый.
   - Хорошо, - волна раздражения перекатилась от меня к нему  и  обратно,  -
Допустим, его похитили. Вам звонили насчет выкупа? Нет, как я понимаю. Тогда
зачем похищали? Чтобы любоваться?
   - Не знаю.
   Выкуп? При чем здесь выкуп? Я инстинктивно прижала барсетку к животу.
   - Как по-вашему, с какой целью похитители разрешили ему написать письмо?
   - Не знаю... Ой, знаю! Чтобы мы успокоились,  что  он  жив-здоров,  и  не
заявляли в милицию.
   - Допустим, - с неохотой признал Хмурый,  -  Хотя  меня  ваши  доводы  не
убеждают. Слабые доводы...
   Знаете, сколько дел у меня в производстве? Четырнадцать. Че-тыр-над-цать!
- произнес он по слогам, - А знаете оперативную обстановку в городе?  Только
за последнюю неделю двадцать восемь трупов.
   Неприятное воспоминание больно клюнуло в печень. Постойте, о чем  это  я?
Но Хмурый не дал времени опомниться.
   - Город взбесился. Следователи, оперативники, эксперты, анатомы  работают
на пределе возможного, по шестнадцать часов в сутки без выходных. Мы  падаем
от усталости, а вы  хотите,  чтобы  я  занимался  орфографическими  ошибками
вашего кузена, - с усталым осуждением произнес Хмурый, - Но в розыск мы  его
объявим, это я обещаю... Как нарушающего условия подписки и уклоняющегося от
следственных мероприятий, - Хмурый  переложил  бумажки  из  одной  стопки  в
другую, - У вас есть что-то еще?
   И зачем я пришла сюда?.. Дура. Мартышка слабоумная. Чувствовала,  что  не
стоит.   Нет,   приперлась.   Не   зря   в   детстве   мама   пугала    меня
дяденьками-милиционерами. Как всегда, она оказалась права. Помощи от них  не
дождешься. Спасение утопающих - дело рук понятно кого.
   Чтобы еще раз я помогла следствию - да ни за что, да ни  в  жизнь!  Лучше
уйду в монастырь отмаливать грехи человечества.
   - Да нет, у меня все. Не смею отрывать вас от оперативной обстановки.
   Я выскочила на улицу и со злостью пнула ржавую консервную банку.
   Блям-блям-блям... - возмутилась она.
   ...Я спокойна, я совершенно спокойна. Все хорошо, все просто прекрасно. Я
спокойна. Мои мышцы расслаблены, а помыслы чисты. Я возьму иго его на себя и
научусь от него, ибо кроток и смирен  он  сердцем,  и  найду  я  покой  душе
своей...
   Рысью пересекла раскаленную  Плошку  (какой  умник  распорядился  спилить
деревья?) и позвонила.
   Прошло не меньше десяти минут, прежде чем мне открыли.
   - Привет, Николаша, - поздоровалась я, - Натка проснулась?
   Натка  -  именно  тот  человек,  который  мне  сейчас   нужен.   Волевая,
решительная,  воинственная,  презирающая  всех   мужчин   до   единого.   За
исключением,  пожалуй,  Николаши.  Типичная  амазонка,  но  не   допотопная,
присыпанная  нафталином  амазонка  из  Каппадокии,  а   вполне   современная
отечественная модель, усовершенствованная до приятной глазу симметрии. В том
смысле, что при беглом рассмотрении у нее не наблюдается обеих грудей.
   - А-а-а! - с радостным воплем бросилась мне на шею подруга. На  ней  были
алые лосины, обтягивающие жилистые ноги и плоский зад, и  узкая  трикотажная
маечка.
   История нашего знакомства уходит корнями в песочницу. А  дело  было  так:
дядя купил мне новую лопатку - совершенно чудесную,  красную,  блестящую,  с
удобной ручкой. Довольная и гордая я выкатилась на  улицу  и  направилась  в
общественную песочницу, чтобы, естественно, похвастаться. И вот  подошла  ко
мне серьезная девочка с глазами-оливинами и попросила:
   - Дай поиграть.
   Насчет "попросила"; - ее вариант, я убеждена, что приказала.
   И я, будучи безотказной дурехой, подчинилась.
   - Подари.
   Я опять подчинилась. А потом несколько часов подряд  заливалась  горючими
слезами и никто не мог меня успокоить. Но Натка оказалась нежадной -  иногда
она давала мне поиграть моей же собственной лопаткой. Так нас прибило друг к
другу.
   Натка считает, что  до  сих  пор  отрабатывает  лопатку.  Я  считаю,  что
правильно делает: лопатка-то была и правда шикарной.
   Странно, я так ясно вижу ту  самую  злополучную  лопатку,  ту  песочницу,
теплый  мелкий  песочек,  утекающий  сквозь  пухлые   пальчики   с   коротко
остриженными, грязными ноготками и  оставляющий  на  ладошке  сюрприз  -  то
обгоревшую спичку, то камешек, то скрюченный окурок, то  зеленое  стеклышко,
вижу серьезную девочку  с  глазами  чуть  навыкате,  себя  саму  -  толстую,
краснощекую  (и  куда,  спрашивается,  все  делось?),  в  желтых  штанишках,
безутешно рыдающую, еще не знающую, что придет день, когда захочу  поплакать
и не смогу - слезы-то, ек,  кончились,  слишком  много  потратила  тогда  на
лопатку. Я так ясно вижу, как ветер лениво перекатывает песчинки и раздувает
наши куличи, и слышу звонкие голоса, что этого не  может  не  быть.  Оно  не
ушло, не пропало. Оно и сейчас существует  -  может,  в  параллельном  мире,
может, в перпендикулярном, - и будет существовать вечно. Или немного дольше.
   - А-а-а! Ника-а-а!
   - Солнце мое горластое, - не выдержала я, -  Не  могла  бы  ты  отключить
звук, иначе я оглохну прежде, чем состарюсь.
   Натка послушно закрыла рот, клацнув красивыми крупными  зубами.  Если  бы
женщин выбирали как лошадей, ей не было бы равных.
   - Я так и знала, - успокоившись, произнесла она, - Что ты придешь.  Вчера
три  раза  выпадала  дама  червей,  а  это  верный  признак  приближающегося
катаклизма.  Читала  книжку  "Циклон  "Блондинка";?  Это  о  тебе,  милочка,
прочитай обязательно. К сожалению, автор, плененный твоими голубыми глазами,
преуменьшил последствия, но в остальном...
   - Я тоже рада видеть тебя, - ответила я, прошмыгнув мимо нее на кухню.
   - Ты невнимательна, - сообщила я, стащив со стола одиноко лежащий толстый
кусок вареной колбасы и прикидывая, чем бы еще поживиться, -  У  меня  глаза
банально серые, а не голубые. Слушай, кушать хочу  -  умира-аю.  Где  у  вас
хлеб?
   - А что это  было?  -  озабоченно  поинтересовалась  подруга,  -  Неужели
Николашин бутерброд?
   - Не знаю чей. А они у вас что,  именные?  Пардон,  Николаша,  не  знала,
каюсь. В принципе я цивилизованный человек и  не  стану  посягать  на  чужую
собственность, но только в том случае, если мне тоже выдадут большой именной
бутерброд. Э, в чем дело? - спросила я, заметив, что  хозяева  не  торопятся
залезть в холодильник.
   - Мы поспорили на бутылку виски, кто из нас ленивее. И, кажется, Николаша
проиграл, - подруга многозначительно посмотрела на любовника и  потребовала,
- Гони бутылку!
   - А при чем колбаса?
   - При том, что по условиям пари можно лежать, читать, смотреть  телевизор
и навещать санудобства. И никаких вылазок на кухню!
   - Ой, да ленитесь вы на здоровье! - разрешила я, -  Я  не  гордая,  когда
голодная, обойдусь и без вас, - я  открыла  холодильник  и  быстро  выгребла
содержимое - молочную колбасу, кусок отварного мяса, маринованные  рыжики  и
аджику, - Прошу, хозяева дорогие, не стесняйтесь.  Или  по  условиям  вашего
пари жевать тоже возбраняется?
   - Раз Николаша проиграл,  то  можно  все.  Гуляем!  -  радовалась  Натка,
проворно набивая рот снедью и судорожно проглатывая ее, - А ты заблуждаешься
насчет своих глаз. Когда ты смотришься в зеркало и видишь в  нем  себя,  они
действительно серые. Но стоит  тебе  увидеть  красивую  цацку,  а  тем  паче
мужчину, - она презрительно скривила губки, - Твои глаза превращаются в  два
лазоревых блюда с  запретными  плодами.  А  поскольку  мужчины  не  упускают
возможности покрутиться вокруг тебя... Заметь, милочка, я их не  осуждаю,  я
их жалею...
   О родовой предрасположенности мужчин (за  вычетом  Николаши)  к  глупости
Натка готова самозабвенно рассуждать часами  напролет.  После  разговора  со
следователем я склонна согласиться с ней и в этом вопросе. Однако  я  не  за
тем пришла, поэтому деликатно увела разговор в сторону:
   - Рассказывай, как живешь, как бизнес.
   - Какой к дьяволу бизнес... Одни убытки, блин.
   Натка, конечно, прибедняется. У нее  клиентура  -  закачаешься.  Брюлики,
норковые манто и "мерсы"; со столичными номерами атакуют подругу со страшной
силой. Особенно в марте. Им, как ни странно, тоже хочется красивых  иллюзий.
Но Натка редко берет деньги. Она говорит, не в них счастье.
   А "плохие"; деньги не берет никогда. Говорит, чтобы не засорять карму.
   - Слушай, я ведь по делу пришла.
   - Догадываюсь, подружка. Выкладывай. А ты, Николаша, быстро гони виски, -
распорядилась подруга.
   Огромный детина с бычьей шеей и оттопыренными ушами послушно вышел.
   В который  раз  я  отметила,  что,  несмотря  на  внушительные  габариты,
передвигается он абсолютно  бесшумно.  Удивляться  решительно  нечему,  если
иметь в виду Николашину биографию: сначала призвали парня в армию,  попал  в
десантные войска, потом, отслужив,  оказался  в  спецподразделении  активных
операций при ФСБ, о чем сам Николаша вспоминал  неохотно,  говорил  туманно,
все больше намеками и только по глубокой пьянке. Боец, одним  словом.  Когда
он распрощался с органами (звучит зловеще,  но  обошлось  без  крови),  чему
немало