- рушатся одна за другой, летят к чертовой матери!..
     И на всех фронтах этой удивительной гражданской войны, вопреки расчетам
и  военной  науке,  вопреки  цифрам  и  выкладкам,  вопреки  всему,  во  что
Лавриненко верил всю свою жизнь, и  всему, чему его учили, побеждает Красная
Армия.
     Тогда  Лавриненко  решает,  что  единственное  спасение  -  убежать  за
границу,  в  Финляндию.   Он  достает  подложный  паспорт,   возвращается  в
Ленинград,  становится управдомом. Потом, присвоив казенные деньги, бежит  в
Сестрорецк и ночью пробирается к границе.
     Стоит темная октябрьская дождливая ночь. Небо затянуто тучами, не видно
звезд. Старый, усталый,  промокший до костей  человек  ползком пробирается к
границе. Он надеется, что  ему  поможет шум дождя, мрак, поздняя ночь.  Но в
самый последний момент он слышит окрик:
     -- Стой, руки вверх!..
     И  его  задерживает пограничный  патруль.  Никто не  знает,  что  он  -
Лавриненко.  Он  что-то  бормочет насчет дочери, оставшейся  в  Финляндии, к
которой он  хотел пробраться  "погостить". Его высылают за  попытку  перейти
государственную границу.
     Но вскоре  он  бежит из ссылки  в  Киев и  там поселяется под  фамилией
Шлосс.  Он надеется уехать из Киева в Тирасполь и оттуда убежать в  Румынию.
Он еще не знает, что в эти дни советские следственные органы уже разыскивают
провокатора Лавриненко, резидента царской охранки в Балтийском флоте. Он еще
не знает,  что  из  архивов  уже  поднято  его  старое  дело,  которое  было
прекращено следователями Временного правительства.
     И в конце концов удается напасть на его след. Его арестовывают в Киеве.
Он утверждает, что он - Шлосс, что никакого Лавриненко не знает, что никогда
не служил на крейсере "Память Азова"...
     Тогда предъявляют  ему  его портрет и тюремную  фотографию 1917 года. И
его отправляют из Киева в Ленинград.

     Последний  протокол  закончен.  Я читаю его  вслух.  Лавриненко слушает
очень внимательно, покачивая как бы в такт головой.
     -  Ну  как, правильно  записано,  Лавриненко?  Пожилой человек, сидящий
перед моим столом, вздрагивает, как бы очнувшись, и тихо произносит:
     - Да, правильно... Все записано так, как было... К несчастью, было...