фильм  завершенным.  И,  кстати, его  дочь  участвует в
производстве.
     -- Иветт? -- спросил Найджел.
     -- Конечно, Иветт.  Вот так обстоит  дело.  Важные персоны хотят, чтобы
Клови закончил свой фильм.  Алекс необходим  Клови.  За  Алексом не числится
никаких преступлений. И поэтому Фошон  рассуждает так: если американец хочет
покинуть родину, то нет закона, запрещающего ему это сделать.
     -- Но он сказал тебе, что с Алексом все в порядке?
     -- Именно  так и сказал. "Целый  и невредимый" --  его точные слова.  У
французской  полиции нет причины  брать  на  себя заботу, если разыгрывается
какая-то  дурацкая интрига. Если  человек  хочет отгородиться от  мира и  не
отвечает на  телефонные  звонки, хорошо,  это  его  дело.  Ведь  полиция  не
арестовала  американского миллионера Говарда  Хьюза,  который  несколько лет
сидел запершись, правда? Это пример Фошона, не мой.
     -- Так какой у нас следующий шаг?
     -- Я  вот  что думаю,  -- ответил я. -- Ты и Жан-Клод похитите Клови  и
будете угрожать ему  кошмарными  пытками, пока  он  не  откроет,  где прячет
Алекса.
     -- Для этого нам понадобится машина, -- задумчиво протянул Найджел.  --
И стоить это будет немало.
     -- Забудь  об этом, --  оборвал я его. -- Это только гипотеза, и притом
недействующая.
     -- Хорошо. Но что мы должны делать?
     -- Я немедленно пойду позвоню  Клови и потребую от него объяснений,  --
объявил я.
     -- Да, -- согласился Найджел, -- по-моему, ты должен это сделать.
     --  Увидимся  позже,   --  бросил   я   и  пошел   внутрь  кафе,  чтобы
воспользоваться телефоном.
     Я подошел к столу размена  и попросил жетон, маленькую круглую железку,
которая  приводит  в  действие  аппараты,  запрограммированные   на  жетоны.
Привлечь внимание  девушки, сидевшей за кассой,  оказалось довольно  трудно.
Она была  увлечена спором с одним из официантов, маленьким  парнем  с глупым
лицом    и   длинными   поэтическими   волосами,   некий   местный   вариант
циника-нигилиста. Разговор  они  вели  такой  скучный,  что  его  не  стоило
переводить. Наконец мне удалось вытребовать жетон,  и я направился вниз. Там
в подвале находятся туалеты, телефонные будки и неизбежная консьержка.
     У этой туалетной  сторожихи были  глаза василиска,  нос гарпии, плоские
седые волосы  и бескровные губы. Я бочком пробирался к телефонной будке, как
немедленно  раздалось  угрожающее:  "Мсье?" Она  протягивала  мне  маленькое
полотенце для рук. Я тут  же понял, что она  решила, будто  я  иду в  туалет
Конечно, я мог бы объяснить, что всего лишь хочу  воспользоваться телефоном.
Но эта публика  не любит объяснений, им нужны только деньги. Поэтому  я взял
полотенце, дал ей десять франков и вошел в телефонную будку.
     Я видел, как  она следит за  мной через  цветное стекло, и  опять начал
чувствовать, что меня окружают некие таинственные  силы. Часы, проведенные в
камере "Ла Санте", и  правда не очень полезны  для душевного равновесия. А у
меня оно и в хорошие времена довольно шаткое.
     -- Да, алло, кто говорит?
     Меня  озадачил неожиданно зазвучавший возле уха голос Клови. Хотя ответ
донесся из трубки после того, как я набрал номер.
     -- Клови? Это Хоб.
     - Кто?
     - Об!
     -- А, почему  вы сразу  не сказали? Где вы? Почему  не держите со  мной
связь? Вы пропустили вчерашнюю съемку. Вы знаете об этом?
     Я было собирался устроить  ему черт-те что за то,  что  он  скрывает от
меня Алекса,  но, подумав, решил, что сначала лучше  объяснить причину моего
отсутствия.
     --  Я  хотел  позвонить вам  сегодня  утром,  но  пришли  полицейские и
вытащили меня из постели...
     -- Стойте, -- прервал меня Клови.
     -- Пардон?
     --  Я  хочу,  чтобы вы  сберегли эту историю.  На следующей  съемке  вы
расскажете ее перед камерой.
     -- Простите, Клови, но, кажется, я не совсем вас понимаю.
     -- Сегодня вечером мы снимаем  ключевую сцену, -- стал объяснять Клови.
--  Во  время съемки  вам  надо  что-то говорить.  Что  вы скажете, не имеет
значения, мы потом сделаем Дубляж в  нашей собственной манере.  Продублируем
после того, как поймем, о чем, собственно, получилась сцена. До вас доходит?
     -- Нет. Простите, я хотел сказать "да".
     -- Будьте в десять ноль-ноль.  Без  опоздания. Присутствует вся труппа.
Это большое дело, мальчик. Мы рассчитываем на вас.
     -- Ох, не беспокойтесь, -- заверил его  я (что было глупо, как я теперь
понимаю).
     --  Кстати, Алекс  шлет  привет, он не  дождется  встречи с вами. Так в
десять!
     Он повесил трубку.  Я сидел в телефонной будке, держал трубку в руках и
с  отвисшей  челюстью  смотрел  на  свое  отражение в  стекле.  С  минуту  я
сомневался в реальности происходящего, но потом взял себя в руки. Да, он это
сказал. Алекс! Сегодня в десять!
     Раздался злой стук в дверь. Консьержка. Я встал и вышел.
     -- Мадам? -- спросил я.
     -- Полотенце,  -- буркнула она, вырывая  его из моих рук. --  Никто  не
берет полотенце в телефонную будку.
     Я подумал, надо бы попытаться объяснить ей, но это было слишком трудно.
Легче сунуть еще десять франков и ускользнуть по лестнице вверх.
     "Подожди,  пока  об  этом услышит Найджел",  --  подумал я, и  скромное
торжество нарастало у меня в груди.
     Потом  я  остановился на полшаге и хлопнул  себя по лбу ладонью  правой
руки. Я не удосужился спросить у Клови адрес, где будет съемка.

        " * ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ * "

        "41. ТЕЛЕФОНЫ В КАФЕ"

     Взглянем мельком  на  Париж.  Бело-синие прямоугольники  названий улиц.
Грили  самообслуживания. Люди,  несущие длинные батоны  французского  хлеба,
известного как багет. И рядом продуктовые рынки под полосатыми навесами  или
зонтами. Величественная красота сделанного  людьми, осознающая себя эталоном
вечной  живописи  жизни. Длинные  низкие  баржи  на  Сене -  ле  бато.  И по
соседству  рыболовы.  Японские  туристы   в  аккуратных  деловых   костюмах,
обвешанные фотоаппаратами. И всюду  - любовь.  Любовь, разлитая  в  воздухе.
Пары, гуляющие, держась за руки. Или  обвив руки вокруг талии друг друга. То
здесь,  то там  они останавливаются  чтобы  обменяться бесконечным поцелуем.
Взглянем мельком на ориентиры.  Эйфелева  башня, Нотр-Дам, башня Монпарнаса,
Сакре-Кер, Дворец Инвалидов, Пантеон,  Люксембургские сады, завихрения машин
вокруг  площадей Этуаль  и  Конкорд. И  дизельные  грузовики, пыхтящие вдоль
бульвара Сен-Мишель.
     У  частных  детективов  есть  пословица:   прежде  чем   повернуться  к
изощренному, не забудь об очевидном. Поэтому  я повернулся и снова спустился
по  затянутым ковром ступенькам к телефонным будкам,  туалетам  и назойливой
консьержке.
     Когда я оказался  в наблюдаемом  ею пространстве,  она нахмурилась. И я
заметил, как ее рука, защищая,  легла поверх стопки  бесценных полотенец.  Я
мельком кивнул ей  -- делового человека не может  беспокоить бессмысленность
полотенец  в  телефонной  будке.  И  тут  я  понял,  что  израсходовал  свой
единственный жетон на предыдущий звонок.
     У  меня не  было времени, как идиоту, возвращаться назад.  Я  выудил из
кармана стофранковую купюру.
     -- Силь ву пле, пять жетонов, а сдачу оставьте себе.
     Эти  слова вызвали  улыбку  поджатых и  бескровных  губ.  Мое необычное
поведение подкреплялось  хорошей  французской  валютой,  поэтому теперь она,
наверно, ничего против меня не имела.
     Зажав в кулаке жетоны,  я бросился к телефонной будке, которую  как раз
занимала   обширная  блондинка  средних  лет  с  продуманным  макияжем.  Она
устроилась  там так,  будто  собиралась  весь день  провести  в  болтовне  с
матерью,  живущей  где-то  в   парковой  зоне,  то  ли  в  Пасси,  то  ли  в
Сен-Жермен-ан-Лай.
     Я постучал жетоном по стеклу,  надеясь запугать  ее. Я  забыл, что  это
Париж, родина Невозмутимых. Она бросила на меня взгляд, который яснее ясного
говорил: "Убирайся  к своей бутылке в  сточную канаву, санкюлот". Потом  она
снова  повернулась к телефону,  очевидно решив  говорить, пока  не закроется
кафе или не замерзнет пекло, в зависимости от того, что случится раньше.
     В  отчаянии  я  обернулся к  консьержке,  наблюдавшей за происходящим с
обычной иронической ухмылкой.
     --  Мадам, -- сказал я, -- мне нужно  сделать звонок по обстоятельствам
чрезвычайной важности.  Будьте  добры,  помогите  мне.  -- Пока  говорил,  я
положил ей на стол еще одну стофранковую купюру.
     --  Мсье  доктор? --  спросила она с немедленно  смягчившимся  при виде
денег выражением.
     -- Exactement!  -- воскликнул я.  В конце  концов частный
детектив --  это своего рода врач болезней социального организма. Или что-то
в этом смысле, я готов спорить, если возникнет необходимость.
     --  Идите за мной, мсье. -- Она поднялась из-за стола, собрала в блюдце
монеты и положила в карман своего темного бумазейного  платья. Потом провела
меня  через  дверь  с надписью  "Выхода нет"  в  длинный, тускло  освещенный
крохотными  лампочками  коридор  к  двери с  надписью: "Входа  нет". Тут она
отперла дверь и вошла. Я следовал за ней по пятам.
     Мы попали в своего рода кладовку. Вдоль одной стены до потолка высились
стальные полки с выстроившимися рядами бокалов. Посередине сгрудились старые
столы. На  одном из них  лицом вниз  лежал маленький лысый мужчина в штанах,
спущенных  до лодыжек. Когда мужчина поднял голову, под ним оказалась совсем
крохотная женщина с искусно завитыми волосами и в юбке, задранной  до бедер,
Я подумал, что снова влез в очередной акт дурацкой пьесы.
     Последующий спор  троицы  персонажей начался  с пронзительного крика  и
продолжался в более спокойных тонах. Я обнаружил телефон и тотчас направился
к нему. А  консьержка в это время  объясняла, что мсье доктор должен сделать
звонок по обстоятельствам чрезвычайной важности и почему  бы мсье Альберту и
мамзель Фифи для своих совокуплений не поискать дешевый отель.
     На этот  раз по телефону  Клови ответила секретарша. Понимая,  что  вся
троица навострила уши, о чем я буду говорить, я начал так:
     -- Это доктор Дракониан. Мне надо немедленно поговорить с мсье Клови.
     -- Но вы не постоянный доктор мсье Клови, -- возразила девушка.  -- Что
случилось с доктором Амбруазом?
     -- Речь идет о хирургии. Мне надо немедленно поговорить с мсье Клови.
     -- Это имеет отношение к его анализам?
     -- Может быть, -- ответил я.
     -- Позитивное или негативное?
     -- Я сообщу это только самому мсье Клови.
     -- Можете сказать мне. У мсье Клови нет от меня секретов.
     -- Тогда он сам вам скажет.  У меня есть ясные инструкции на этот счет.
Мадемуазель, пожалуйста, не отнимайте у  меня времени. Соедините меня с мсье
Клови.
     -- Ах, мне очень огорчительно, но я должна сказать вам,  что мсье Клови
оставил указание никому не говорить, где он. По секрету я могу  сказать, что
он  сегодня вечером  снимает кульминационную сцену  своего нового фильма. На
ней  не  разрешено  никому  присутствовать,  кроме  актеров  и  технического
персонала. Но как только мсье Клови вернется...
     -- По-моему, вы не поняли, --  перебил я ее, -- я тоже появляюсь в этом
фильме.
     Потребовалась минута, чтобы она восприняла сказанное.
     -- Вы ДОКТОР мсье Клови, и вы также актер?
     --   Да,  конечно,  я  играю  роль  иностранного  доктора.  Ей  это  не
понравилось.
     -- Вы совершенно уверены...
     --  Конечно,  уверен!  --  снова  перебил  я.  --  Там  требуется   мое
присутствие. Мадемуазель, если я не появлюсь, произойдет ужасный провал.
     -- Хорошо, я скажу вам, но,  надеюсь, у меня не будет неприятностей, --
после некоторого колебания наконец решила она. -- Сегодняшняя ночная  съемка
будет  проходить  в "Клозери де  Лила" на Монпарнасе. Или,  вернее,  сначала
съемочная  группа  встречается  там на обеде.  Потом они  поедут  туда,  где
проходит заключительная часть сцены.
     - Где?
     --  Я  сама,  мсье,  не знаю. Мсье Клови  намерен объявить об  этом  на
встрече съемочной группы.
     Я от души поблагодарил ее  и  повесил трубку. Обернувшись, я обнаружил,
что  маленький лысый мужчина и  малюсенькая  женщина  с тщательно  сделанной
прической  уже  в  полном  порядке.  Аккуратно  застегнутые,  они  вместе  с
консьержкой стояли в ряд и пялили на меня глаза.
     --  Большое спасибо,  мадам,  --  сказал я консьержке, поклонился  двум
другим и направился к двери.
     -- Если вы будете  так любезны, мсье, один момент,  -- обратился ко мне
лысый мужчина.
     -- Да? -- ответил я в легком замешательстве от их напряженных взглядов.
     -- Мы не знали, что вы актер, -- проговорила консьержка.
     --  Полагаю,  не знали,  --  ответил я,  задумавшись,  не считается  ли
преступлением перевоплощение в кинозвезду.
     -- Не будете ли вы возражать дать нам автограф?
     -- С  величайшим удовольствием,  -- согласился я. Мужчина протянул  мне
большое меню. Я написал наискось свое имя и вернул ему.
     Он взглянул, потом озадаченно посмотрел на меня.
     --  Возможно,  мсье  будет так любезен,  что  окажет  нам  честь  своим
сценическим именем?
     --  Ну  конечно! --  Я  снова взял меню.  Быстро,  смело, вдохновляемый
чем-то вроде рокового  каприза, который кажется таким логичным  в Париже,  я
написал над своим именем: "С наилучшими пожеланиями от Алена Делона".
     --  Я его каскадер,  -- объяснил  я, прежде  чем они успели бы заметить
отсутствие сходства.

        "42. ПЕРЕД КАМЕРОЙ"

     Я пропустил обед в "Клозери де Лила", но за соответствующие чаевые мэтр
вспомнил, что он  подслушал слова,  сказанные таксисту,  когда группа  Клови
уезжала. Они отправились в отель "Лозан"  на  острове  Сен-Луи. Я взял  туда
такси.
     Сен-Луи -- маленький островок на Сене, расположенный 'чуть выше острова
Сите, почти  в географическом центре Парижа. Это заповедник узеньких, узорно
выложенных  камнями улиц  и  безмолвных рядов  архитектуры без  претензий. В
отеле "Лозан" когда-то жили некоторые из самых знаменитых французских поэтов
и художников. Сейчас парижская мэрия, владеющая отелем, великолепно обновила
его, и он стал превосходным задником для исторических драм.
     Все в порядке.  Итак, я  вошел в сцену, где люди в напудренных  париках
под ослепительным  светом прожекторов  шипели друг на друга,  произнося свой
текст. Заметив Клови, я стал пробираться к нему.
     -- Рад, что вы  здесь, -- бросил мне Клови. -- В этой  сцене вы играете
Бодлера  .
     -- Неужели?  --  удивился  я.  --  Вы  и правда  хотите, чтобы  я играл
Бодлера?
     Мне  хотелось  выразить,  что  я  по-настоящему  польщен.  Но  удержать
внимание  Клови  было  очень трудно. Как раз в  этот момент  в другом  конце
помещения  он увидел  старого  друга, высокого парня с  оливковой  кожей и в
пальто из верблюжьей  шерсти.  Может,  французского  гангстера,  или актера,
исполняющего  роль  французского  гангстера,  или  даже  кого-то  совершенно
другого, играющего актера,  исполняющего роль французского  гангстера.  Ведь
они  в Париже любят такие игры,  по крайней мере в том классе, который может
разрешить себе несколько смен одежды.
     Я повернулся к  Иветт, стоявшей  рядом со своим пюпитром, полным листов
сценария и инструкций осветителям.
     -- Да, -- сказала  Иветт, -- очень большая честь, даже если это сложная
шутка со стороны Клови. Тут раскрывается часть его метода нахождения актера,
который очень противоречив.  Пойдемте со мной в костюмерную. Нам лучше, если
вы будете одеты и подготовлены.
     Я проследовал за ней через переполненную маленькую комнату. Мы миновали
коридор  и  подошли  к  двери  с  надписью  "Гардероб".  Там  Иветт  сказала
гардеробщице, чье имя я так и  не уловил, что вот, мол,  самый новый  Бодлер
Клови.
     -- Что  вы имели в  виду под самым  новым  Бодлером? Сколько их  у него
было? -- спросил я у Иветт, пока гардеробщица пошла подбирать мне костюм.
     --  Вы  третий. --  Она обратилась  к  гардеробщице: --  Не забудьте  о
туфлях!
     -- О каких?  --  крикнула в ответ гардеробщица. -- О полосатых, которые
чередуются во сне, или об огорчительно-нормальных черных и серых?
     -- Черных и серых.
     -- Что случилось с другими двумя Бодлерами? -- продолжал я расспросы.
     Гардеробщица вернулась  с  охапкой,  тяжелой  на вид, темной  одежды, с
белой рубашкой и  с  черными и  серыми  туфлями. Иветт показала, чтобы я все
забрал, и повела меня снова в коридор.
     -- С двумя другими, -- повторил я. -- Что с ними случилось?
     -- Одного из них арестовали за попытку ограбления банка в Ницце. Как вы
можете догадаться,  он оказался  человеком  двух  профессий, хотя,  конечно,
Клови не мог об этом знать, когда приглашал его.
     -- А другой?
     -- Его сбила машина. Два месяца в больнице.
     -- Не очень счастливая роль. Интересно, почему Клови выбрал меня.
     -- Потому что вы подходящего размера, -- объяснила Иветт. --  У нас нет
времени заказывать  новые костюмы.  Особенно  туфли. Их  трудно  достать  за
два-три часа.
     -- А что такого особенного в этих туфлях?
     -- У  Клови есть теория о Шарле  Бодлере и  туфлях. Для Клови  туфли --
главный символ перемен настроения, которые испытывает Бодлер.
     -- Это фильм о Бодлере?
     -- Не совсем, -- возразила Иветт. -- Трудно сказать, о чем фильм Клови.
Никто ничего не знает, пока Клови  не закончит редактировать, и переснимать,
и переснимать. Вы можете переодеться здесь. -- Иветт показала на дверь.
     --  Иветт, -- сказал  я, -- простите, но  я не знал,  где  сегодня была
назначена съемка.
     -- Ничего  не случилось, -- ответила она  с таким видом,  который  ясно
показывал,  что  очень даже  случилось.  И  на минуту мне стало приятно. Она
сердилась из-за моего опоздания, а это предполагало, что у нее что-то ко мне
есть. Но, немного подумав, я понял, что любой  был бы раздраженным, если  бы
ему пришлось простоять в течение всего обеда,  встречая опоздавшего. Так что
это не обязательно личное.
     -- Что-то произошло? -- спросила Иветт.
     -- Нет, а почему вы спрашиваете?
     -- Потому что  вы  стояли здесь  и очень долго смотрели в  потолок, и я
подумала, что у вас приступ или что-то в этом роде.
     -- Назовите это озарением, -- предложил я. -- Правда, что Алекс здесь?
     -- Ох, да. Он где-то здесь.
     -- Вы сказали, что я его ищу?
     --  Я сегодня с ним не  разговаривала. Но  я  уверена, что  мсье  Клови
сказал ему. Вам лучше начать переодеваться.
     Я открыл  дверь и вошел в маленькую прихожую. Иветт осталась на пороге.
В дальнем углу стояла ширма, за ней я и начал переодеваться.
     Когда я застегивал  пуговицы  на  длинном  черном пальто Бодлера,  меня
охватило жуткое  чувство. В  смятении я  вышел  из-за  ширмы, чтобы заняться
усами  и  гримом.  Иветт  стояла  у  дверей  и  выглядела  легкомысленной  и
привлекательной в джинсах "луи" и белой рубашке. Темные волосы она собрала в
"конский хвост". Над  верхней губой выступили крохотные капельки  пота, щеки
зарумянились. Она выглядела такой свежей и полной жизни, как сама весна. Тут
я  резко  оборвал  поток своих мыслей. Потому что и вправду не знал, в какую
катастрофу на этот раз втянет меня моя роковая ментальность.
     --  Мне хотелось  бы  встретиться  с вами, когда закончится  съемка, --
сказал я.
     Она  одарила  меня  милой улыбкой,  улыбкой,  которая  может  ничего не
означать. Улыбкой, которая появляется,  когда  все перед вами открыто и  мир
кажется полным надежды.
     Затем из коридора донесся голос Клови, он звал ее. Иветт подошла ко мне
и прижала к ладони что-то волосатое.
     -- Ваши усы, -- сказала она. -- Желаю удачи.

        "43. ОТЕЛЬ "ЛОЗАН""

     Отель "Лозан"  находится на набережной Анжу на северной стороне острова
Сен-Луи, почти  на равном расстоянии от Мостов Мари и де Сюлли. Когда  я был
Бодлером, то обычно Жил здесь в  маленькой  комнатушке под  карнизом  крыши.
Отсюда  я смотрел  на  Сену, горделиво  не