ухитрился всунуть тяжелый  пистолет в карман пиджака, где он
лег невидимой шишкой и,  наверно, оставит неотстирывающиеся  полосы. Потом я
снова протянул под столом руку.
     -- Пересчитай, -- посоветовал Алекс и что-то передал мне.
     Это был конверт.
     Конверт, чем-то полный.
     Чем-то, толщиной с полдюйма.
     Я  заглянул.   Очаровательные  французские  тысячефранковые  купюры.  Я
перебрал  их пальцами. Наверно, довольно близко к двум тысячам  американских
долларов. Я положил конверт в карман.
     -- Теперь  позволь  объяснить  тебе  основные  правила,  -- начал я. --
Прежде  всего,  я не собираюсь ни  в кого стрелять. Не знаю, что ты  читал о
частных детективах, но мы перестрелок не устраиваем.
     -- Не беспокойся, -- повторил Алекс, -- пистолет только для того, чтобы
показать.
     -- Он заряжен?
     -- Конечно.
     -- Почему, ведь его надо только показать?
     -- Невозможно правдоподобно блефовать с незаряженным пистолетом. Брось,
Хоб, давай лучше уедем отсюда.
     Мы  расплатились  и  забрались  в  "Ситроен"  Алекса. Потом,  наращивая
скорость, помчались  по темной дороге с высокими заборами  с каждой стороны,
отгораживавшими низинную плоскую местность.
     -- Какой следующий шаг?
     -- Анжер.
     Мы были в сердце ничего на пути в никуда.  Ужасное предзнаменование. Но
у меня в кармане лежали неожиданные две тысячи долларов.

        "46. УДАР"

     Примерно  в полночь  мы миновали  Анжер. Улицы без тротуаров, вдоль них
вытянулись плечом к плечу  здания. Высокие  узкие дома с  крутыми карнизами.
Прямоугольники кварталов, похожие на окаменевшие внутренности средневекового
чудовища.  Европа -- наше прошлое,  мы должны возвращаться в него и время от
времени  эксгумировать,  физически  проникая в слои, ведущие к нашему нутру.
Серые, коричневые и иногда вспыхивающие под светом звезд.
     Но  тогда, проехав всего несколько сотен ярдов  по  спящему городу,  мы
увидели  указатель:  "Нант --  Ренн  -- Лаваль".  Свернули  туда  и миновали
пригороды  и  маленькие городки  вдоль берегов  Луары  -- Сен-Жорж-сюр-Луар,
Варад, Энсе-ни -- и наконец  въехали в Нант. Фирменное блюдо этого района --
лягушачьи лапки, однако у нас не было времени остановиться и попробовать. Мы
продолжали следить  за  указателями на  Ванн и Ренн. Потом  по  двухполосной
дороге обогнули их, пробрались через множество строек и наконец оказались на
шоссе номер 165. Миль пятнадцать мы промчались по открытой местности и перед
самым  Савенэ  свернули на шоссе номер 171. Вскоре  мы уже катили по темному
промышленному центру  Сен-Назера и, оставив его позади, дальше  к маленькому
городу Ля Буль, всего в нескольких милях от Сен-Назера.
     Время приближалось к четырем утра. Мы миновали  Ля  Буль, нагромождение
бретонских  домов, и  выбрались на дорогу, идущую  вдоль побережья. В  конце
концов мы  подъехали к Докам, расположенным почти у  самого  устья Луары, но
защищенным с севера от Атлантического океана извилистым берегом.
     -- Ты знаешь,  как пользоваться пистолетом? -- Алекс припарковал машину
близко к докам и повернулся ко мне.
     Я вынул  пистолет  из  кармана и  при свете маленького фонарика  Алекса
осмотрел  его. Это был  автоматический  "браунинг"  45-го  калибра. Я  плохо
помнил, как действует  предохранитель. Как я уже говорил, стрельба -- не мое
хобби и мне удавалось большую часть времени  вполне  прилично жить, обходясь
без нее.  Минуту  или две Алекс наблюдал за моими неловкими попытками, потом
взял у меня "браунинг".
     --  Вот  так, -- сказал  он, вынимая обойму и  вкладывая  ее  в  гнездо
барабана.  Он  показал  мне,  как снова  вставить обойму зажать патрон и как
действует предохранитель. Наконец он вернул мне пистолет.
     --  "Браунинг" на  предохранителе,  -- пояснил он, -- чтобы выстрелить,
оттяни курок вниз. Потом подними, прицелься и нажми. Вот и все.
     -- Поскольку я не собираюсь ни в кого стрелять, -- проворчал я,  -- мне
вообще-то и не надо знать всю эту чепуху.
     -- Хоб,  в роли частного  детектива  ты пустое место. Я плачу тебе  две
тысячи долларов за то, чтобы ты выглядел опасным. Или хотя бы  компетентным.
По крайней  мере, ты мог бы внимательно меня слушать, когда я показываю, как
работает эта штуковина.
     --  Ладно,  --  буркнул я,  взял пистолет  и повторил  все  манипуляции
Алекса. В конце концов, раз уж  я занялся детективным бизнесом, то надо быть
готовым. Никогда не знаешь, какого рода умения могут тебе пригодиться.
     -- Готов? -- через несколько минут спросил Алекс.
     --  Не  сомневайся,  готов,  --  подтвердил  я.  Если  быть  совершенно
откровенным,  никакого  безграничного энтузиазма  я не испытывал. Только две
тысячи  долларов во французской  валюте  несколько  подкрепляли меня.  Кроме
того, мне всегда нравился Алекс, а теперь был шанс помочь ему удрать.
     Мы  вышли из  машины и пошли  к докам. Ярдов через двадцать Алекс нашел
место  встречи:  пристань,  принадлежавшую фирме "Морские перевозки. Дюпон и
сыновья". Ворота  оказались  незапертыми, так  что  мы  вошли  без  труда  и
направились к главному зданию, обошли его и очутились у моря
     возле  причалов. Мы продолжали  свой путь, пока  не подошли  к длинному
пирсу, уходившему в  воду.  В дальнем  его  конце горел яркий  свет, и Алекс
объяснил, что именно там должна произойти смена его личности.
     -- Хоб,  -- обратился он ко мне, -- мне надо, чтобы ты оставался здесь,
в стороне. Только никому не позволяй пройти на пирс.
     -- А что мне делать, если кто-нибудь попытается?
     -- Скажи, чтобы убирались к черту, и все.
     Мне это не нравилось, но что я мог поделать?  Я  нашел высокую железную
бочку с  дизельным топливом и  скорчился за  ней.  Алекс  вытащил из кармана
маленький револьвер, по-моему, 32-го калибра,  проверил затвор, посмотрел на
меня и сказал:
     -- Пожелай мне удачи, старина. Повернулся и зашагал по пирсу.
     Еще до того, как он ушел, я услышал в море тарахтение лодочного мотора,
совсем близко к  пирсу. И прежде  чем Алекс дошел до яркого света, я уже мог
различить очертания судна, черное пятно  на фоне умеренно серой темноты неба
и воды. Сгусток черноты прижался к причалу, не зажигая огней.
     Я видел силуэт Алекса, стоявшего далеко в море у конца пирса.
     Судно  заскрежетало,  ткнувшись  в  пирс.  Я вынул "браунинг" и  снял с
предохранителя, хотя все  еще не  собирался его использовать.  Но оставаться
беззаботным было вовсе неразумно.
     Двое мужчин перелезли из судна на пирс. Я видел их силуэты, низкорослые
мужчины  резко контрастировали с высокой фигурой  Алекса. Затем  у  меня  за
спиной раздался шум.
     Я оглянулся, но никого и  ничего не увидел. Я снова  повернулся к воде.
Теперь на пирсе было уже трое мужчин, все ниже Алекса. Они начали спорить. Я
не мог разобрать, что они говорили, но голоса звучали все  громче, и один из
мужчин ругался.
     После этого началась драка. Алекс  вырвался  из  рук  нападающих,  и  я
услышал звук револьверного выстрела. Один из  низкорослых схватился за плечо
и сыпал  проклятиями.  Затем  закрутилось невероятно  быстро.  Алекс  вихрем
носился по пирсу,  и я  слышал  выстрелы. У меня создалось впечатление,  что
стрелял Алекс. Потом раздались автоматные очереди, безобразный звук в тишине
ночи.  Шляпа Алекса взлетела  в  воздух, и  я  увидел, как  разлетелась  его
голова.
     Тело Алекса рухнуло на пирс. Низкорослые  подняли его и бросили в  свое
судно. Оно отчалило.
     Я стоял с заряженным пистолетом в руке и, как мне казалось, очень долго
смотрел в море.

        "47. ФОШОН"

     Не  могу  вспомнить, как я вернулся в  Париж. По-видимому, я вел машину
Алекса. Только  совершенно  не  помню, как я  это делал. Большая часть  меня
действовала автоматически.  Просто  я делал то, что должен был делать. Потом
мне даже не удалось вспомнить, где  я  припарковал  машину.  Несколько часов
того утра для меня так  и остались белым листом. Затем я обнаружил, что сижу
в кафе на Ёлисейских Полях и пью коньяк. Как только  я пытался восстановить,
что же  произошло, ^ мои мозги  тотчас отключались. Если я все же  заставлял
себя  думать  об  этом,  перед   глазами  возникала  картина:  темный  пирс,
светло-серая  вода,   силуэты  людей,   вспышки  револьверных  выстрелов   и
сверкающая очередь автомата. Алекс падает на спину, голова разлетается...
     Не помню, как я попал из бара  на Ёлисейских Полях  в офис Фошона. Меня
давили  усталость и чувство вины, ведь каким-то боком  я  тоже ответствен за
случившееся.
     Я рассказал  инспектору  Фошону  все,  что  видел. Он  слушал  меня,  и
выражение его лица не менялось. Не взлетали вверх брови, ни разу, даже чуть,
не дернулся рот. Он был плотным человеком, Фошон, и, сгорбившись, сидел там,
на  своем деревянном стуле  с прямой  спинкой,  и делал пометки  в маленьком
черном карманном блокноте.
     Когда я закончил, он спросил, есть ли у меня что-то еще в дополнение. Я
ответил,  что  ничего  нет.  Он  извинился  и пошел к  столу в дальней части
комнаты. Позвонил и с кем-то недолго поговорил, потом вернулся ко мне.
     --  Я звонил  в жандармерию в Сен-Назере,  -- пояснил он. -- У  них нет
сведений о происшествиях в  Ля Буле прошлой ночью. Они проверят этот район и
перезвонят мне. Вы уверены, что ничего не упустили в своем рассказе?
     -- Нет, так все  и было,  -- подтвердил  я. -- На вас  вроде бы это  не
произвело впечатления. Наверно, потому, что не очень интересное убийство.
     -- Пока, --  объяснил мне Фошон, -- у нас есть только ваши слова о том,
что убийство совершено. И все.
     --  Вы хотите  сказать,  что  не  принимаете  мои слова  в расчет?  - Я
вытаращил глаза, не способный поверить в такое отношение.
     -- Не думаю, что  вы пытались солгать мне, -- возразил  Фошон. --  Но я
заметил, что вы эмоциональный человек и,  вероятно, у вас  время от  времени
бывают  галлюцинации. Вы  тот склонный  к  фантазиям и имеющий  видения тип,
который подробно описан Юнгом . И, кроме того,
последнее время вы жили под высоким напряжением.
     --  Психоанализ  как раз  то,  что мне  нужно,  --  произнес  я  тоном,
перегруженным  сарказмом и жалостью к  себе. -- У вас  есть еще какие-нибудь
мнения насчет меня?
     -- Только одно. Ради дружбы вы попадаете в нелепое положение.
     --  Может быть, и попадаю, -- согласился я.  -- А что  мне тем временем
делать?
     -- Я бы хотел, чтобы вы в следующие несколько дней оставались в Париже.
Если мы найдем доказательства,  указывающие на преступление, нам нужно будет
еще раз побеседовать с вами.

        "48. РОМАНЬЯ"

     Я понял, что мне нужно. Нечто американское. Место, где можно напиться в
американском  стиле.  Начать  с  маргеритас  и  начос и кончить блевотиной в
ванной.   Я   знал   такое   место.   Такси   доставило  меня  в   "Ковбой",
техасо-мексиканский ресторан на втором этаже, на площади 18 июня  1940 года,
напротив железнодорожного вокзала Монпарнас.  "Ковбой" моментально переносит
вас  в южные штаты. На одной стене -- карта Республики  Техас, на другой  --
мексиканское  пончо.  Пол выложен  испанским  кафелем,  а  официантки  носят
короткие  юбки,  как  у  студенческого  капитана  болельщиков, и  ковбойские
сапоги.
     Я уселся за стойкой бара, но  прежде  чем успел начать свой генеральный
план, меня нашел Романья. Я рассказал ему об  Алексе. Как и  Фошон, он вроде
бы не удивился, не пожалел и не совсем поверил.
     -- Значит, он наконец ушел из этого мира. -- Вот и вся эпитафия Романья
на смерть Алекса.
     Я кивнул. -- Но Фошон не нашел доказательств?
     -- Пока нет.
     -- Тогда,  наверно, нам еще  рано  сбрасывать  его со  счета.  Он сидел
здесь, в  баре,  рядом со мной, крупный неуклюжий мужчина, сгорбившийся  над
глиняной кружкой пива.
     -- Ты случайно не из офиса прокурора по особым делам? -- спросил я.
     -- Правильно, -- улыбнулся он.
     -- И ты здесь, чтобы забрать Алекса и отвезти в Штаты?
     --  Этим  занимаются  американские судебные  исполнители, -- покачал он
головой. -- Я здесь  по другим  делам. Но мне также было поручено следить за
Алексом.
     -- Почему бы вам  не охотиться  за крупной дичью,  а Алекса оставить  в
покое?
     -- Невинного, незначительного Алекса, -- хмыкнул Романья.
     Не  люблю,  когда  саркастичны  другие. Сарказм  -- это моя привилегия.
Самодовольное выражение Романья выдавало, что он обладает знанием, в которое
я не посвящен.
     -- Алекс говорил тебе, что его счет использовался  Селуином? -- спросил
Романья, сделав большой глоток пива.
     Я опять кивнул.
     -- Тебе интересно услышать другую версию?
     -- Угу, -- промычал я.
     --  Тогда давай  сядем  за  столик  и  закажем  кувшин  маргеритас,  --
предложил Романья. -- Не возражаешь, если я закурю сигару?
     Шел последний  день  операции.  Алекс  и  Селуин  целые сутки  стряпали
бухгалтерские  отчеты. Банковские  счета находились в хаотическом состоянии.
Ничего  удивительного,   потому  что  Селуин   постоянно  залезал  в  счета,
жонглировал миллионами на счетах за границей, которые он контролировал.
     К  четырем часам  они  сделали  все  что  могли.  Но удовлетворительной
картины не получилось. Селуин это понимал.
     -- Я в плохом положении, -- признался он Алексу. --  федеральные власти
собираются навесить на меня  деньги,  не указанные  в отчетах. Но фактически
мне оставалось от  них очень мало. Фонды распределялись  по другим счетам, к
которым у меня не было доступа.
     --  Если  до  этого  дойдет,  видимо,  вы  сможете заключить сделку, --
предположил Алекс.
     -- По правде говоря, это немудрое решение, -- возразил Селуин. -- Самое
худшее, что меня  ждет, это несколько лет тюрьмы. Для хорошего поведения уже
нет  времени. Но если я уйду, то останусь на высоте. Я сохраню  веру в своих
людей, и они сохранят веру в меня.
     --  Аминь, брат мой, -- сказал Алекс.  -- Что касается меня, я на время
покину эту страну. Поселюсь в Париже и буду писать мемуары.
     -- У меня семья, я не могу этого сделать, -- с легкой завистью вздохнул
Селуин.  -- Ну и последнее. -- Он достал большой голубой чек  и протянул его
Алексу.
     -- От наших друзей в Персидском заливе, -- пояснил он. -- Положите  его
на счет "Арабко".
     Чек был  на  десять миллионов  долларов,  самое  крупное единовременное
пожертвование  из  полученных  фондом.  Алекс положил его  в свой кейс  и  в
последний раз  окинул  взглядом  стол. Он очистил его  еще вчера. Потом взял
кейс и направился к двери.
     -- В злачные места  Европы? --  саркастически улыбнулась  Эллайс Миллс,
клерк, встречавшая посетителей в холле.
     Алекс улыбнулся. Эллайс уже давно забронировала ему место в самолете. С
тех пор  она постоянно напоминала об  этом и почти открыто намекала,  что он
мог бы склонить ее поехать с ним.
     Однако Алекс не считал,  что она именно та женщина, которая  ему нужна.
Он помахал ей на прощание рукой и вышел.
     Он взял такси и поехал в Первой Национальный банк. Как человек Селуина,
Алекс во всех законных и полузаконных операциях имел право  подписи на чеках
пожертвований.  Для Селуина,  который почти все время проводил с клиентами и
дарителями,  было  удобнее, чтобы Алекс занимался движением  и  перемещением
средств с одного счета на другой.
     Алекс  стоял  перед  зданием  банка.  Никогда  раньше  он  не  думал  о
пожертвованиях как о реальных деньгах. Ни когда разразился скандал по поводу
сделки  с  оружием  для  Ирана,  ни  когда  они  направляли   собранные  для
никарагуанских контрас средства на другие счета. Это касалось  полицейских и
грабителей, сидевших  на  самом  высоком  уровне, а он  развлекался от души,
наблюдая за махинациями (и выполняя их). Ему также пришлось признать: он  не
ожидал,  что  дело  придет  к  сегодняшней  развязке. Хотя  неожиданный крах
"Селуин  Групп",  расследование  в   конгрессе   --   все  случившееся  было
предсказуемо с самого начала.  Да, его тяготило участие в нечистой возне, но
он полагал, что люди, с которыми приходится работать, знают, что делают. При
таких высоких ставках  и так  хорошо защищенных операциях  трудно  думать  о
неизбежности крушения.
     Но в конце  концов это произошло,  и он стоит здесь с последним  чеком.
Еще одно звено к сотканной паутине...
     А что, если он не добавит его? Что, если он оставит его себе?
     Алекс  никогда  не был  крупным мошенником,  только однажды и  недолго.
Однако сейчас  он стоял  с  чеком на  десять миллионов  баксов. Он знал, как
положить деньги на свой швейцарский счет и как забрать их оттуда и перевести
на  запасный   закодированный  безымянный   счет,   который  у  него  был  в
Лихтенштейне.
     Крупные игроки  хватали  обеими  руками.  Наступило время  для служащих
подгрести оставшееся.
     Паспорт лежал у него в кейсе. Он  не стал утруждать себя возвращением в
квартиру  за  одеждой. Когда в  кармане  лежат  десять  миллионов  долларов,
принадлежащих кому-то другому,  наступает время действовать.  В тот же вечер
Алекс вылетел первым классом "Эр Франс" в Даллас.
     -- Это твоя версия, -- сказал я Романья.
     -- Теперь  меня  это  интересует не больше,  чем крысиная  задница,  --
усмехнулся он. -- Я отстранен  от этого дела  и сегодня вечером  отправляюсь
домой. Но не  потому,  что  я  поверил,  будто  Алекс  мертв.  По-моему;  он
инсценировал всю эту историю.
     -- Зачем?
     --  Для  того,  чтобы  ты  мог  засвидетельствовать  его   смерть.  Его
предполагаемую  смерть. И  когда  власти  примут  эту  версию, он  полностью
освободится  и под своим  новым именем будет по-настоящему в безопасности  и
сможет тратить десять миллионов, как ему заблагорассудится.
     --  Какие десять  миллионов?  Ты,  должно быть,  говоришь об  одном  из
главарей этой заварушки "Иран-Контрас".
     -- Нет,  я говорю об Алексе. О  нем и о его  секретаре,  известной тебе
Ракель  Старр. Я  почти  уверен,  что  это она  втянула Алекса  в  историю с
деньгами.  А  теперь   приехала   сюда,  чтобы  забрать  свою  долю.  Как  я
представляю, подобие  смерти, или что  там случилось с Алексом, ставит крест
на ее планах. Но я могу  понять и точку зрения Алекса: устроить сцену смерти
и сохранить несколько миллионов долларов.
     -- Алекс никогда такого не сделает,  -- почти автоматически пробормотал
я.
     -- Не сделает? -- повторил Романья, вдруг разозлившись. -- Что ты о нем
знаешь?  Тебе точно известно только одно: он старый приятель той поры, когда
вы оба жили на Ибице как хиппи. У нас есть досье и на тебя. Ты пустое место,
тебя мы не принимаем в расчет. Ты живешь в мире, который выдумал в мечтах. И
если ты думаешь, что Алекс остался тем же самым босоногим парнем,  какого ты
знал, то ты и правда чокнутый.
     -- Вы можете доказать, что он присвоил десять миллионов долларов?
     -- Нет, не можем. Пока еще не можем. Но мы совершенно уверены.
     -- Счастливого пути домой. -- Я оставил деньги за выпивку и встал.
     -- Я думаю, это многое изменит и для Нивес, -- заметил Романья.
     --  Кто такая Нивес? --  Я остановился, ухватившись пальцами за дверную
ручку.
     -- Ты думаешь, что прекрасно знаешь своего старого приятеля. А сам даже
не слышал о  Нивес. -- Он хихикнул.  --  Идите и проверьте, кто она,  мистер
Частный Детектив.

        " * ЧАСТЬ ОДИННАДЦАТАЯ * "

        "49. НИВЕС"

     В холле меня ждала леди.
     Когда  я вошел,  она  поднялась.  Должно  быть, Алекс показывал  ей мою
фотографию, потому  что она без  колебаний  узнала  меня. Высокая и красивая
молодая женщина, в которой чувствовался  класс. Такой  отпечаток откладывает
на  людей  рождение в семье, где  много денег. Но  чтобы  быть справедливым,
добавлю: в этом есть  и  что-то врожденное.  Черная шелковая  юбка, открытая
шелковая блузка, высокие каблуки-"шпильки". В любом случае, я бы мог держать
пари на что угодно, что ее имя Нивес. И я выиграл, хотя, естественно, ничего
не получил за это.